Дорога через Север

– Ты уже сказал ей? – спросил мушлам вполголоса.

Нагнувшийся за валиком Эль замер на мгновение – вопрос явно застал его врасплох. Наконец он едва заметно покачал головой. Винни не замедлил поинтересоваться, почему, и посуровел, услышав, что друг ждал подходящего момента.

– Ты серьёзно, да?

– Вполне. Это не то, о чём можно потрепаться за чаем, и кому как не тебе это понимать.

– Но и не та, с которой нужно затягивать. Эль…

– Я знаю.

– …не откладывай это в долгий ящик.

– Я знаю! – с нажимом оборвал его Эль.

Винни поджал губы. Конечно, он не во всём одобрял поведения друга, но безусловно понимал. О тех вещах, что происходили в возрасте пятнадцати лет, они старались даже между собой не разговаривать. В принципе, будь Винни на месте Эля, он бы вообще не стал распространяться такими подробностями своего прошлого. Но это – то, что Риса назвала «лунатизмом» – напрямую коснулось девушки, и скрывать такое было как минимум нечестно.

Эль плюхнулся на диван. Он потёр лицо свободной рукой и вздохнул.

– Я ещё не знаю, как это сделать, понимаешь? Не могу решиться. Когда буду готов – скажу сразу.

– Смотри, как бы ни было поздно, – предостерёг Винни и услышал в ответ:

– Смотри, чтобы ты не поздно сказал Люме, что тебя напрягает семейная жизнь.

Эль глянул на него не то с издёвкой, не то с жалостью. Мушлам наморщил нос.

– Ну и скотина же ты! – укорил он друга.

– Весь в своего воспитателя, – парировал парень. – Я понимаю, не очень приятно, когда таким альфа-самцом командует девчонка в кимоно и пытается сделать из свободолюбивого волка домашнего подкаблучника…

– Закрой форточку и не раскрывай её, – шикнул Винни. – Уж со своими тараканами как-нибудь сам разберусь.

– Если не раскрывать, то станет слишком ду-у-ушно! – съязвил Эль и тут же схлопотал подушкой в лицо.

***

В гостиной стоял хохот. Четвёрка друзей расположилась на полу, травя байки из жизни. Большая часть рассказов пришлась на долю Винни и Эля, а Люма так и вовсе молчала. Она весь вечер сидела на манер гейш, чуть склонив голову, сложив руки на коленях, и в отличие от друзей смеялась тихо, прикрывая рот тыльной стороной ладони.

Через некоторое время, когда очередная тема для разговора иссякла, друзья схлестнулись в битве «Я никогда не». Винни возмутился, что с непьющими неинтересно играть в игру, в которой выпивка – главное условие. Для антуража Люма материализовала бутылку безалкогольного виски и красивые бокалы в форме кубов льда. «Толку от такого виски как от чая», буркнул мушлам, но сильно спорить не стал.

Началось всё с простеньких фраз типа «я никогда не был на море» и постепенно перешло на «не принимал участия в игре на раздевание». Наконец очередь дошла до Рисы, и она предложила:

– Я никогда не участвовал в драке.

Все сделали по глотку. Девушка опрокинула бокал и не заметила, как Винни и Эль обменялись многозначительными взглядами.

– Я никогда не убивал живое существо, – осторожно продолжил мушлам.

– Насекомые считаются? – уточнила Риса.

– Считаются.

Следующим в очереди был Эль. Он некоторое время молчал, грея стакан в руках, а затем, прикусив губу, нерешительно сказал:

– Я никогда не убивал людей.

Люма пропустила раунд, а вот Винни приложился к бокалу. Риса тоже нехотя выпила. Эль обвёл всех взглядом, снова уставился в одну точку и сделал глоток.

На некоторое время в гостиной воцарилась тишина. Мушламы молча держались за руки, Риса во все глаза смотрела на Эля. К счастью, молодой человек не стал затягивать с объяснениями. Поглаживая большим пальцем стенки бокала, он принялся за рассказ:

– Это был конец апреля – начало мая. Мы с родителями жили тогда в Норвегии. Те дни выдались снежными. Отец уехал в Норфолк искать бабушку, и мы ждали его возвращения, – Эль сделал ещё глоток виски. – Маме тогда уже было не очень хорошо, да к тому же она ещё и слегла с сильным жаром. Мне почему-то кажется, – добавил он после небольшой паузы, – что я сделал не всё, что было в моих силах…

…Розендаль всё-таки красивое место. За окном снег валит крупными хлопьями. Мальчик отодвигает белую занавеску, с азартом глядит на нанесённые за ночь сугробы. Отец вот-вот вернётся, и вечером можно будет построить снеговика. Хотя глупо, конечно. Ему двенадцать – исполнилось на прошлой неделе – и такие взрослые парни уже не лепят снеговиков. Но, может быть, последний раз…

Мама наверху зашлась в кашле, и мальчик нервно вздрагивает. Ему искренне жаль её, настолько, насколько ребёнок может жалеть родителя. Он оставляет нож на разделочной доске с рыбой и принимается искать в холодильнике имбирь. Когда он болел, мама всегда готовила рыбный суп, так, как Айяна-ойуун делала. Бульон был жирным, пряным на вкус, но быстро поднимал на ноги. Раньше мама заботилась о нём, а теперь он заботится о маме.

– Терри, милый, у тебя всё хорошо? – доносится сверху её голос.

– Да, мам! – отвечает мальчик, вытаскивая из ящика серые твёрдые коренья. – Я скоро подойду, не беспокойся!

Отец научил его делать пряный чай, и сейчас он точно не помешает. Мальчик принимается очищать корешки ножиком. Кстати, Артур позвонил из аэропорта час назад, сказал, что долетел хорошо. Он уже должен был приехать, но, наверное, в такую погоду все дороги занесены: снегопад начался ещё ночью и до сих пор не утих.

Щёлкает выключатель на чайнике. Мальчик с улыбкой наблюдает, как от поднимающегося над прозрачной кружкой пара запотевает окно, как идут ко дну тонкие пластинки имбиря и долька лимона, как растворяется медовый сгусток янтарного цвета.

Снег за окном сыпет ещё гуще.

– Вот, мам, – он протягивает тяжело садящейся в кровати женщине чай. – Осторожно, горячо.

– Спасибо, милый, – мама тонкими дрожащими пальцами принимает кружку. – Ты просто там притих, как мышонок, – говорит она, смущаясь, как девочка.

– Чтобы приготовить обед, шуметь не обязательно, – мальчик улыбается и гладит маму по голове. Её волосы, чёрные, шелковистые, всегда такие блестящие! – Скоро приедет папа, наверняка голодный как волк. Мы будем обедать у тебя, ладно?

– Я бы с радостью посидела внизу, у камина.

Сандара виновато отводит взгляд, словно безмолвно прося прощения за свою болезнь и слабость. Это уже вошло в привычку, и у мальчика каждый раз щемит сердце.

– Тогда мы поможем тебе спуститься, – он подкладывает матери под спину подушки, чтобы ей было удобнее сидеть, – и будем внизу до вечера. А потом, если хочешь, можем даже выйти на улицу.

– Там, наверное, снегу навалило… – мама гладит его по щеке, и иальчик прикрывает глаза. Мамины руки пахнут миндалём и почему-то пылью.

– Туунну халлаанна сур боро улуйар, – негромко напевает он, не открывая глаз.

– Тап тап табалар тамайа суурдулэр, – тут же радостно подхватывает мама, и они поют уже в два голоса: – Тап, тап, тап-тап-тап, сур боро улуйар, тап-тап-табалар тамайа суурдулэр.

Мама смеётся, и мальчику кажется, что никакая болезнь не властна над этой сияющей красавицей. Но вот её смех стихает, и она снова превращается в исхудавшую, ослабевшую женщину. Её взгляд больше не блещет силой и волей.

– Мин кыра Тугут¹, – мама крепко как может обнимает сына. – Когда же ты успел вырасти, так что я не заметила?

– Ты отдыхай, мам, – как в дремоте говорит мальчик. – И не беспокойся, что внизу тихо.

– Хорошо, буду беспокоиться, если ты начнёшь шуметь, – улыбается мать.

Стрелки отсчитывают час дня. Отец, должно быть, вот-вот приедет. Надо поторопиться, рыба сама себя не порежет. А свитер всё же лучше снять, жаль будет уделать его. Красивый, тёмно-синий, с оленями и снежинками, новогодний подарок.

Что-то за окном привлекает его внимание. Теперь сквозь белую пелену снега проглядывает чёрное пятно. Он подходит ближе, щурится, пытаясь рассмотреть, что же это. Опирается на широкий подоконник, приподнимается на цыпочках.

На дороге у дома стоит чёрный микроавтобус. В первый миг он принимает его за те машины, которые можно арендовать в аэропорту. Но через секунду сердце бешеным рывком перемещается куда-то под горло.

Окна кухни выходят на задний двор. Сквозь падающий белые хлопья можно разглядеть отпечатки ног на снегу. Цепочка следов ведёт к дому.

Егеря здесь.

Мальчик быстро опускается на пол и забивается в нишу под широким подоконником, глазами шаря по окнам, какие можно увидеть из этого положения. Всё, кажется, тихо. Но он инстинктивно чувствует: нельзя покидать укрытие.

Внезапно что-то глухо бьёт по оконной раме. Он сжимается в комочек, стараясь дышать как можно тише. Ещё удар, другой. Всё затихает.

Вдруг в голове возникает голос. Он не похож на обычный внутренний голос – тот всего лишь озвучивает мысли. А этот вкрадчивый, словно кошка, шепчет совсем не то, о чём думал мальчик.

«Тебе незачем быть здесь. Тебя никто не тронет, если ты просто сбежишь отсюда».

Голос кажется ему таким уверенным, и может, он бы и послушался. Но что-то внутри, ещё глубже, чем этот голос, заставляет его оставаться на месте и ждать.

Очередной удар – и рама поддаётся. Бряцают глиняные колокольчики на окне, кухонная утварь со звоном разлетается. Внутрь врывается волна свежего воздуха, и во все стороны взметаются снежинки. Мальчик забивается ещё глубже, зажимает рот рукой, чтобы не выдать себя. Ему даже удаётся расслышать помехи рации, доносящиеся с улицы.

Тут же кто-то взбирается через окно. Мужчина в тёмно-сером камуфляжном костюме осматривает кухню. В его руке и впрямь зажата рация, в кобуре на поясе – пистолет.

«Он убьёт тебя, если обернётся, – голос в голове крадётся, словно ступая по мягкому бархату. – Как только будет возможность – уходи. Тебе ведь не нужны эти проблемы?»

– Всё тихо, Кейл, – говорит мужчина в рацию. – Кажется, в доме никого нет. На шум бы точно кто-нибудь прибежал.

– Без шума никак нельзя было? – раздаётся перекрываемый помехами недовольный голос.

– В следующий раз сам иди на дело!

– Проехали. Только осторожно, нас могли заметить и приготовиться.

– Да знаю я. Уж почаще твоего приходится…

– Риха, заткнись уже.

Риха. Рихард, значит. Удивительно, что мальчик от страха ещё не потерял способность рассуждать. Егерь бурчит что-то, вращая головой по сторонам. Уже отставляет ногу назад, собираясь повернуться.

«А я ведь говорил, что нужно бежать, – гневно бросает голос, – а ты не послушал. Ты меня никогда не слушал…»

– Терри? – встревоженный оклик матери разрезает воздух, отвешивая ему отрезвляющую пощёчину. – Милый, что там такое?

Егерь тут же оборачивается на голос. Лица мужчины не видно, но мальчик готов поспорить – пришелец расплывается в улыбке.

– Так-так, – негромко говорит егерь. – Попалась, птичка.

Мужчина крадучись выходит из кухни, а мальчик, дрожа всем телом, пытается побороть панику. Если он ничего не предпримет, если срочно не придумает, что делать, тогда мама пропадёт. Страх смерти силён, но страх за мать сильнее.

Егерь просматривает гостиную и возвращается в коридор. Быстро исследует ещё две комнаты и, никого не обнаружив, направляется к лестнице.

– Одна наверху, Кейл, – шепчет он в рацию.

– Никого не устранять, понял? Только обезвредить. Риха, услышал?

Взгляд мальчика падает на нож для рыбы на кухонном столе.

«У тебя есть возможность спасти свою шкуру, идиот. Как долго ты будешь противиться мне?» Мама в беде. Мальчик выбирается из-под подоконника и дотягивается до ножа.

Егерь и мысли не допускает, что кто-то мог остаться позади. Вытаскивает из кобуры пистолет, снимает с предохранителя.