Жизнь российская. Том третий

Житьё-бытьё наше

Том 3

^{Книга первая}
Будни и праздники Василия Кулькова

На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих полн,

И вдаль глядел. Пред ним широко

Река неслася; бедный чёлн

По ней стремился одиноко.

А. С. Пушкин

«Медный всадник»

Жизнь, как она есть на самом деле

^{Часть первая}
Жизненные катаклизмы

(Окончание)

^{Глава 94}
Мысли о праздниках снова вернулись в голову Кулькову

Праздники памятны, а будни забывчивы.

Русская пословица

Глобальные размышления продолжились

Василий Никанорович уже долго сидел в коридоре поликлиники.

Он всё ждал и ждал окончания конференции, на которой главный врач учил своих подопечных: докторов, медицинских сестричек, лаборантов и других работников… как надо вести себя с пациентами.

«Конхверенкция», по словам уборщицы тёти Глаши, затянулась невероятно.

Измучившийся больной Кульков находился уже на новом месте, он пересаживался каждые пять или десять минут. Василий безумно опасался, как бы опять к нему малыши те зловредные не привязались. Нехорошие и грубые ребятишки. Хулиганистые детишки. Ругаются они как сапожники. И плюются как верблюды. И орут как звери дикие.

И мамаша у них такая же. Она тоже кричать и обзываться умеет. Не только умеет, но и желает. Да! Хочет она! Хлебом её не корми, а дай полаяться с кем-либо…

Грубиянка. Шарлатанка. Выдра! Вот кто она.

Нельзя с такими наглыми, бесстыдными и нахальными обормотами связываться. Нет! Нельзя! Ни в коем случае. Можно запросто в неприглядную историю попасть. А это нам надо?.. Нет, такого нам не надо…

Кульков постарался забыть то, что ещё недавно с ним произошло. С глаз долой! Из сердца вон! Вспоминать даже не хочется…

Он всё так же сидел молча, ни на кого не обращая абсолютно никакого внимания.

Он как воробышек, как цыплёночек, как утёночек, собрался в комочек и притих.

Он сидел, ждал и молчал, молчал и ждал.

И опять он ждал. И снова, и сызнова… и в который уже раз…

Время шло неумолимо.

Стрелки часов скакали и мелькали.

Минуты и секунды тикали.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

***

Василий Никанорович уже измаялся весь. Он всё сидел, всё доктора ждал и окончания конференции этой чёртовой, этой бесовской и сатанинской.

Делать было нечего. Только ждать.

Не будешь же права качать.

Не будешь же со своим уставом в чужой монастырь лезть.

Не будешь же головой об стены биться.

Не будешь же орать во всё горло и хаять во всю глотку, что эти чёртовы доктора обнаглели совсем и вовсе! Что, мол, хотят они, то и делают. На пациентов, дескать, им наплевать с горы высокой или с колокольни церковной.

Такая вот зараза приключилась в недрах этой районной поликлиники.

Время, тем не менее, всё шло, шло и шло.

Часы всё тикали, тикали и тикали.

Минута за минутой. Секунда за секундой. Миг за мигом.

Что делать? Что предпринять? Как выправить сие неприглядное положение?

А делать нечего. Сиди, чел, жди и не рыпайся.

Лучше думай о чём-либо своём сокровенном, прошлое вспоминай, о будущем мечтай, о кой-какой маленькой… ничтожной… но всё же положительной перспективе.

Сиди, планы для себя строй и замки воздушные в голове так или эдак сооружай.

Тут мысль у Василия Никаноровича мелькнула. Ему она очень понравилась.

Хорошо бы поговорить с кем-нибудь. Побеседовать. Пофилософствовать. Своими мнениями обменяться. К общему знаменателю, так сказать, прийти. К консенсусу…

Не сидеть же безмолвно и без дела… как дурак последний…

А с кем поговорить? Не с кем! Не будешь же лезть в душу каждому.

Да и не нужно это делать. А то привяжется кто-нибудь… как баба та… лихая. Не лихая, а сумасшедшая! Чертовка! Гадина! Плутовка! Мамаша хренова…

«Всё. Ну их всех к монаху! Сам с собой лучше беседовать буду!»

Такое решение принял обиженный судьбой и обстоятельствами больной человек.

Кулькова тут же разволокло на размышления жизненные. А их у него полно было.

О хорошем. О заветном. О душевном. О праздничном.

Ох, как долго они не наступали. Эти дни хорошие. Эти праздники. Эти торжества. Как долго они не приходили. Забыл Василий уже про них…

«Стоп! Минуточку… Не совсем так. Было. Да. Было кое-что радостное. Успех был. Удача. Везение. Праздником, конечно, трудно это назвать. Но всё же. Приятно! Тэк-с. Что было-то? Забыл уже. Запамятовал. Как на грех всё хорошее из головы моей родненькой вдруг повыскакивало. Что же было-то? Вспоминай, Василёк! Прошу тебя. Напряги свои извилины. Ну, давай! Давай, малыш! Вытаскивай наверх всё замечательное, что с тобой в последнее время происходило хорошее. О! Вот оно! Вспомнилось! На приём к врачу я попал. По блату! Тётя Глаша с Петровной помогли. Ещё что было? В кино сходил. Фильм хороший посмотрел. Так что… два эпизода приятных. А Бог троицу любит. Стало быть, ждать будем. Эх! Опять ждать… А в детстве они чередой шли… Праздники и дни добрые. Эх, хорошо-то как раньше было… Чудо чудесное! Диво дивное! Вспоминать приятно».

***

Кульков задумался, ушёл в себя, окунулся в своё прошлое, в былое, в то хорошее и доброе, в то родное и душевное, в то чудесное и радостное, в то честное и правдивое.

Но назойливые соседи по дивану, приставучие и нахальные, как жуки навозные, как клопы и тараканы, постоянно мешали ему со своими идиотскими вопросами.

То один спросит, то другой в лицо заглянет, то третий в бок толкнёт, то четвёртый привяжется: почему доктора и врачи их так долго не принимают… почему такая ситуация в энтой поликлинике сложилась, почему к ним такое неприглядное отношение…

Мол, вы, мужчина, случайно не знаете??

Дескать, есть у них, у докторов, совесть?? А?? Скажи, мол… Иль… нет её вовсе…

Мол, почему врачи за людей нас, пациентов, не считают?

Дескать, когда порядок в этом медицинском учреждении будет?

Мол, может, гражданин, вы сходите туда да отругаете их по полной программе?

Дескать, у вас, товарищ дорогой, должно получиться.

Мол, вы, человек в возрасте, созданы для этого.

Дескать, мы на вас рассчитываем!!

Мол, скажите им! Подскажите! Ну, пожалуйста! Объясните да растолкуйте! Вбейте им в башку! Вколотите в их бараньи головы, что так нельзя с человеками поступать на этом грешном белом свете. Образуйте их и поставьте на путь истинный.

Такие интересные и насущные вопросы люди Кулькову задавали. И такие добрые пожелания ему же высказывали.

Им казалось, что этот гражданин может помочь и может порядок навести, может прекратить этот бардак доподлинный… балаган этот форменный…

Надоели они Кулькову, эти черти полосатые… эти хлюпики наглючие… эти балбесики… со своими дурацкими вопросами и наказами.

Сперва он вежливо им отвечал, что надо, дескать, потерпеть. Чуть-чуть!

Мол, привыкнуть бы уже пора.

Не маленькие детки, дескать, они уже…

Сами-де, должны уже понимать, что такой бардак сущий по всей стране который уже год творится… Мол, делать что-то с этим надо. Да-да. Делать! Бороться надо. Либо самим. Либо Аврору на помощь звать. Не Богиню Аврору. А этот… Символ революции.

Но те, как бараны тупоголовые, не понимали и всё спрашивали и спрашивали… всё задавали свои идиотские вопросы: что да как… да почему, зачем и для чего…

Ага, вынь им да положь.

Василий Никанорович чертыхался поначалу, извинялся и уговаривал подождать до лучших времён. Дескать, может, само это всё худое переменится в надлежащую сторону или перемелется до муки самого высшего качества. Если, конечно, Богу чаще молиться или на выборах всеобщих свою гражданскую позицию применить… твёрдо, всецело и достаточно достойно, а не прятаться за спины других избирателей.

Много чего он им ещё перечислил по этому поводу.

А потом, видя, что они, окружающий люд, вообще не понимают ни бельмеса ни в политике, ни в социологии, ни в экономике, ни в жизни нашей грешной, Кульков стал задумывать об очередном изменении места своей дислокации.

Он с диким ужасом крутил головой и мечтал смыться отсюда куда-нибудь, где никто к нему приставать не будет. Ему страстно хотелось вскочить и перепорхнуть куда-нибудь… перескочить тройным прыжком на другой диван, хоть через два на третий, хоть через три на четвёртый… хоть через четыре на пятый… хоть ещё куда подальше… лишь бы… лишь бы в уголке укромном оказаться.

«А ну вас всех… Пошли вы все к чёрту лысому…» – сверлило в его мозгах.

Подальше от этих тупых и назойливых глаз и языков стремился убежать товарищ Кульков, изрядно уже уставший.

Подальше… Ещё подальше… от тамошних надоедливых прилипал.

Подальше от того сумбурного, зловредного и неприятного общества.

Да и наскучили они ему, все эти люди привередливые.

Хуже горькой редьки они все ему надоели.

Не любит он, жизнь со всех сторон повидавший Вася-Василёк, когда разные посторонние граждане мешают ему думать и размышлять, когда лезут они в душу… со своими немыслимыми вопросами… с капризами, с расспросами дурацкими… с советами идиотскими… Ему этого не надо.

Да-с… советчиков много теперь развелось…

Суют свой длинный нос куда ни попадя, куда блохастая собака его никогда не суёт.

Бежать от них от всех надо.

И чем дальше, тем лучше.

Бежать… бежать… бежать…

Скорей… скорей… скорей…

^{Глава 95}
Случайный собеседник

Бывает и свинье в году праздник.

 

Ленивому всегда праздник.

Русские пословицы

Диалог о всё тех же праздниках

Василий Никанорович решил срочно (сию же минуту!) ретироваться с этого места, где ему покоя не было, где к нему лезли и лезли с вопросами, почему так происходит, и с прошениями, чтобы он самолично защитил всех этих пациентов.

Ему захотелось побыстрее убежать подальше от этих прилипчивых людей.

Ему надоели эти пустопорожние разговоры со своими бестактными соседями.

Он вскочил, как Ванька-встанька… и ни слова никому не говоря, бегом ринулся искать какое-либо тихое и укромное местечко, чтобы ему там никто не мешал, чтобы его там никто не беспокоил, чтобы никто там не нарушал его личное пространство.

Уже буквально через минутку-другую… Кулькову повезло… и он оказался в таком очень даже укромном месте. Василий с великим удовольствием расположился на самом дальнем диване. На самом-самом.

И здесь, на этом самом дальнем диване, спокойно было. Почему? Неизвестно.

Либо здешних людей не интересовала политика, либо они уже привыкли ко всему в стране творящемуся, либо по барабану им всё было.

Есть такие люди, которым всё фиолетово и параллельно! И таких много! Очень даже много. Великое множество. Да. Вот как в стране нашей теперь стало.

Ну и чёрт с ними. Зато они ему, товарищу Кулькову, вообще не мешают.

Делай то… что хочешь… что ближе к сердцу твоему…

Василий Никанорович отвлёкся от худого и к хорошему обратился.

Он вновь вонзился зубами и глазами в свои воспоминания.

Он опять к счастливым моментам воротился.

Он сызнова вернулся к волнующей его теме праздников и торжественных случаев.

Снова она, тема эта волнующая, у него в голове поселилась и закрепилась там.

И вот… принялся он её развивать и расширять.

Сам с собой стал Вася-Василёк разговаривать:

«Роль праздников в жизни современного российского человека играет огромную роль… – начал он тихо, почти шёпотом, едва губами шевеля. – Вот о чём думать сегодня всем нам нужно. А не о том: кто, сколько и где украл, стащил, слямзил, стырил, увёл, упёр, свистнул… Кто с кем и за сколько переспал… Кто от кого родил… Кто сбежал, а кто остался… Кто кому не дал… Кто кому отказал… Кто кого осчастливил… Кто кому подножку подставил… Ну и так далее в этой сложной ситуации… – Товарищ Кульков был весьма и весьма категоричен. У него внутри всё жгло и кипело от этих преступных реалий, безмерно творящихся в нашей стране. Ему до боли в шее и ломоты в пояснице уже надоели эти бесконечные жуткие, даже ужасные, телевизионные известия про дикую преступную коррупцию из криминальной хроники про воров, про казнокрадов, про чертей-взяточников, про высокопоставленных жуликов-мазуриков, которые как грибы растут и плодятся в нашем современном российском обществе, требующего долгого, но немедленного медикаментозного лечения, а то и сложнейшей хирургической операции немедля нисколько. – Лучше уж про праздники говорить! В них сила! Они поднимают людей на борьбу с плохим и худым, уверенность в завтрашнем дне вселяют в наши сердца и души, жить нам всем россиянам помогают и способствуют. Праздники нацеливают на всё положительное и позитивное. Они прививают отвращение ко всему плохому, худому, отрицательному и негативному. Они развивают в нас чувства стыда, совестливости и благородства, чувства радости за свой проделанный труд и исполненный священный долг. Да здравствуют праздники! – Василий Никанорович чуток усилил голос и уже громко воскликнул троекратное «ура», а следом повторил ещё гораздо громче, гораздо мощней и во много раз гораздо протяжнее и звонче: – Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!»

***

В это время Кулькову показалось, что с левой стороны кто-то к нему обратился, что кто-то что-то у него спросил. Разобрать конкретные слова было невозможно, потому как это было произнесено одним сплошным чудовищным заиканием.

Слов вообще не разобрать, только буквы отдельные и какое-то баранье блеяние, козлиное меканье и коровье мычание…

– Что-что? Не понял! Повторите, пожалуйста… – Василий Никанорович попытался уточнить, что ему сказали. Он кисло поморщился, что кто-то зачем-то снова к нему с чем-то полез. Он был готов тут же разорвать любого и всякого, кто мешает ему мыслить. Но ссориться ему не хотелось, и поэтому Кульков как можно мягче ещё раз произнёс: – Что вы изрекли??

– Г-г-гражданин! Я, к-к-конечно, д-д-дико извиняюсь. Но что вы х-х-хотели с-с-с-сказать, п-прокричав сейчас т-троекратное ура? – взъерошенный сосед Василия по новому больничному дивану вкрадчиво и сильно заикаясь вежливо спросил у него. – Мне д-дюже интересно. Н-не с-с-сочтите за т-т-труд. С-с-скажите, пожалуйста… Н-н-не обессудьте… Б-будьте так д-добры… П-прошу в-вас… Оч-ч-чень п-прошу!! М-не это в-в-важно!

– Ну что тебе сказать про Сахалин. На острове нормальная погода… – начал было Василий, но тут же осёкся. Он понял, что сморозил глупость, совершил бестактность по отношению к этому вежливому и культурному сильно заикающемуся бедолаге. А ещё Кульков обрадовался. Он обрадовался, что случилось так, как он хотел. Он же хотел иметь собеседника? Да! хотел. И вот он! Собственной персоной. И не важно, что он заика. Какая разница? Люди разные на свете бывают… И говоруны. И молчуны. Ну и заики… А его сам Бог, однако, послал… Услышал Васины мольбы… Или… тётя Глаша… палочка-выручалочка… опять на помощь пришла.

Сосед слева глянул на него округлыми глазами и задал второй вопрос, не получив ответа на первый:

– Э-э-э-это в-в-вы м-мне? Я и-и-и-з-звиняюсь д-д-дико…

– Ой! Виноват. Нет. Не вам. Простите. Ради бога. Замотался я. Отвлёкся. Мысли в другой стороне были. И я думал, что это Юрка рядом со мной сидит. Парень с работы…

– Д-д-дда?? Д-д-дда же так?? Н-ничего… Б-б-б-бывает… П-п-простите…

– Я, вообще-то, про праздники разглагольствовал сам с собою. Люблю это дело. Тренировка ума, так сказать. Анализ настоящего. Разбор происходящего. Мысли о скором будущем. Сравнение с прошлым. Обобщение. Выводы. Выкладки. Итоги. Скажу вам вот что. Безо всякой задней мысли. Очень важную роль в жизни человека занимают именно праздники. Они. Настоящие. Ферштейн?

– В-в-в-в… с-смысле… п-п-понял ли я?

– Ну да! Точно так.

– Т-тогда йес… Ага! Ф-ф-фееерштейн! С-сто р-раз!..

– Ну вот и хорошо. Люблю с грамотным человеком беседу вести. Не всегда это, к великому сожалению, удаётся. Да! Бездарей много встречается. И в жизни. Рядом. Соседи. Коллеги. И там, в дали далёкой и необъятной. Во власти их очень много. Почти все. Но в вас, мне так кажется, я не ошибся. Я прав? Не ошибся? Точно??

– Н-нет. Н-никак н-нет. С-сто р-раз нет! Я – умный. Не бездарь! Вот те крест!!!

– Вот и замечательно. Значит, мы единомышленники. Они, праздники-то наши, являются основой эмоционального состояния и социальной жизни. Понятно? Это я вам, как человек, обладающий громадным жизненным опытом, говорю. Ферштейн?

– Ф-ф-еерштейн! Мне, н-например, п-понятно. Я т-т-тоже с этим с-сталкивался.

– Ну вот и ладушки. Похвально! Весьма похвально! Благодаря нашим прекрасным праздникам, неизбежно возникают семейные традиции. А это уже кое-что! Даже больше! Приятные воспоминания преследуют нас… гоняются за нами… В хорошем смысле слова! Как будто это уже было. Видели когда-то… Де жа вю! Или дежавю! Как вам нравится. Как вам больше по душе. Смотрите сами. Хозяин – барин.

– Х-х-хорошо.

– И прочие аспекты нашего бытия тоже тут присутствуют.

– К-к-конечно…

– Я, например, много фотографирую, очень много. Если рассматривать удачные фотографии, сделанные на этих самых чудесных праздниках, то они вызывают только положительные эмоции и имеют свою главенствующую роль в дальнейшей нашей жизни.

– П-правильно. С-согласен.

– Танцы, пляски, дискотеки, шумные компании тоже имеют свой определённый вес в становлении каждого индивида, каждого члена общества.

– Ого-го!! К-как это вы з-завернули… З-з-здорово! С-смело!!

– Да уж… Стараемся… Мы ж… не хухры-мухры какие-нибудь. Понимаем, о чём гутарим. Есть у нас масло в голове.

– Это очень хорошо. Коли масло у вас есть. Можно и во власть идти.

– Запросто! Так вот… В продолжение темы: любые празднества люди всегда ждут с явным нетерпением, с благоговением, погружаясь в свою работу, в приятные хлопоты, в славные моменты, отвлекаясь от всех других худых забот и печалей.

– Да-да. Это т-так. Н-н-несомненно.

– Вот-вот. Приятно разговаривать с умным человеком. А с таким, как вы – вдвойне приятней. Уж я-то знаю.

– П-почему?

– По кочану! – опять вырвалось из уст Кулькова. Громко и задорно. Беспардонно. Василий ойкнул и осёкся. Закрыл рот ладошками и замолчал. Как рыба об лёд. Замер. Он, похоже, не хотел такое брякнуть. Но так уж получилось. Само. Не спросясь… Нелепо как-то вышло… Непроизвольно. Непреднамеренно. По-дурацки!! Слово – не воробей! Глаза у Васи округлились. Нет. Квадратными они стали! Не круглыми. – Ой!.. Ай! Уй! Прошу у вас… этого… как его… Прощения! Пардону! Умоляю вас! Сорри. Экскьюзми… А хотите, дорогой вы мой, на колени встану… – прошептали его синюшные губы. По лбу морщинки поползли. Глубокие. Витиеватые. Гибкие. Как змейки… А сам он сделался таким м-а-аленьким и неуклюжим; согнулся… сгорбился… скрючился… вот-вот сломается… вот-вот на винтики и гаечки разберётся… на шайбочки…

– Ну в-вот… Опять, в-видимо, ваш Юрка д-д-д-д-до-о-орогу вам п-переб-бежал…

– Точно. Так и было. Чеслово!! Это правда. Вот те крест. Богом клянусь! Мамой. Папой. Бабушкой. Дедушкой. Всей моей роднёй. И близкой, и далёкой. Ой, прошу пардону. Дальней, а не далёкой. Юрик наш меня постоянно преследует. Давненько мы с ним не виделись. Я же теперь всё по докторам и врачам хожу. Хождение у меня! По мукам! Лечусь. Мучаюсь. Лекарства льготные жду. Не дождусь никак… Хоть ты тресни! – молол Кульков разную чепуху, лишь бы загладить перед тяжело больным и сильно заикающемся человеком свою такую гнусную нелепость.

– Д-дождётесь! Обязательно! Это я вам г-г-говорю! И это мне х-хорошо известно! Будет и на в-вашей улице п-праздник!! Скоро уже…

– Да? Когда?? Конкретно!!!

– Скоро! Н-немного уже осталось. П-потерпите чуток…

– Ого! Вот даже как!! Чудесно!! Ваши б слова да Богу в уши…

– Считайте, что они уже т-туда п-попали. В-влетели. Т-точно по адресу…

– Да?? Даже не верится. А вы-то откуда это знаете?

– Оттуда!! От в-в-верблюда!! Да-да! Оттуда!! Знаю я! Уж поверьте мне. На слово…

– Ого как вы! Лихо! Хочу я вам верить. Но не могу. Никак не могу. Не получается. Настрадался. Находился. Набегался. Задница вся в мыле. Пар ажно идёт, клубится.

– Ну… б-без этого в наше время н-нельзя. Н-никак. Это в-в-в обязательном п-п-по-о-орядке. П-побегать н-надо. П-пострадать. П-помучиться… П-п-п-покаяться…

– А вы, скажу я, т-тоже ф-ф-философ… – отчего-то заикнувшись выдал Кульков.

– С-стараюсь. Но н-не всегда п-получается.

– Да-да! Философ. Самый настоящий!! Не скромничайте. Я же вижу. Многих на своём веку встречал. Глаз у меня – как алмаз! Намётанный. Набитый. Насквозь видит.

– Х-хорошо. Я вам верю. А мы м-может… п-продолжим дискуссию о праздниках? Уж очень тема интересная. Привлекательная. И мне она весьма близка. И небезынтересна.

– Согласен! А вы уже лучше стали говорить. Почти не заикаясь…

– О! Это м-моя тема! Р-родная!! Я даже об этом хочу диссертацию написать. Да-да. Не смейтесь. Ничего смешного в этом нет. И мне по силам такое. Сперва кандидатскую. Потом докторскую… Ну и… в академики далее дорога открыта… Настежь!

– Оппа! Ничего себе. Надо же! Похвально! Я только за. И рад за вас. От всей души рад. Я и не думал смеяться. Это у меня улыбка такая. Добрая! Рот до ушей.

– Да? Ну хорошо. А то я уж подумал грешным делом, что вы тоже такой же. Как и все окружающие меня сородичи и соплеменники. Да и собутыльники тоже такие. Что вы тоже смеётесь над тем, что я диссертацию пишу. Все мои друзья, знакомые, коллеги и даже соседи у виска пальцем крутят. Намекают, что дурак, мол, я. А я не дурак.

– Нет, конечно. Вы не дурак. Дураков я знаю. Я их сразу определяю. За километр!

– Ого! Вот так глаз у вас.

– Да уж. Глаз – алмаз. А вы молодец! Трактат пишите! Похвально! Очень!

– Б-благодарю! Так как вы? Решили? Бум говорить? Тем более, что когда про свою научную работу я сообщаю, то вообще не заикаюсь. Доброе дело мне помогает. Вот как.

– Конечно. Обязательно обменяемся мнениями по теме наших русских празднеств.

– Ну и славненько.

– Для меня она, тема эта, тоже родная. Животрепещущая. Захватывающая. Правда, в последнее время что-то праздники редко меня посещают. Увы. Черти они болотные. Вот в детстве часто бывало. Поэтому много чего я могу рассказать. Вот, например, про это…

– Ну-ка! Ну-ка! Я весь внимание…

***

Мужчины с обоюдным удовольствием продолжили сей разговор. Тема для них действительно была весьма близка и дюже интересна.

Они увлеклись. Они потеряли голову. Они разговорились.

Диалог состоялся. Свобода слова. Свобода мысли.

Плюрализм… в хорошем смысле этого чуждого иностранного слова.

Между ними, между мужчинами, возникло взаимопонимание и сопереживание.

Консенсус состоялся. Самый настоящий консенсус искрился своими выводами.

Они делились своими сокровенными мыслями.

Они были зачарованы.

Обоюдное согласие витало в воздухе.

Но через какое-то время их перебили. На полуслове. И беспардонно.

Оппа! Кто посмел к ним вторгнуться?! В их мир. В их откровения.

Мужчины замерли. Уши навострили. Прислушались. Глаза выпучили.

«Ну-ка… Ну-ка… Кто там? Кто нарушил наш покой?» – пролетело у них обоих где-то там… внутри… в районе печёнки или селезёнки.

Им стало очень и очень интересно.

Они были весьма заинтригованы тем, что кто-то… беспардонно вторгся в их душевный диалог.