«Кантокуэн» – «Барбаросса» по-японски. Почему Япония не напала на СССР

Первая победа полководца

Японские стратеги полагали, что, действуя на расстоянии 800 км от ближайшей железнодорожной станции, советские войска не смогут быстро организовать подвоз подкреплений и материальное обеспечение частей. С другой стороны, Квантунская армия, планировавшая действия в районе, отстоявшем на 150–200 км от железной дороги, заранее подготовила базы снабжения. В докладе командования Квантунской армии генштабу указывалось, что Советскому Союзу для ведения боевых действий в Монголии придется «затратить усилий в десять раз больше, чем японской армии».

Временно стабилизировав положение на китайском фронте, японское командование перебросило часть войск из Китая в Маньчжурию для усиления подготовки к столкновению с СССР. Близ западных границ МНР формировалась японская 6-я армия. В случае успешного развития операции она должна была попытаться через территорию МНР выйти в тыл Дальневосточной армии, перерезав Транссибирскую железнодорожную магистраль.

Получив вышеуказанную инструкцию, командир 23-й дивизии Комацубара лично провел рекогносцировку и необходимые приготовления. 12 мая он отправил усиленную двумя ротами разведгруппу под командованием подполковника Адзума Аодзо к границе с задачей «отбросить пограничные подразделения монгольской армии за реку». Монгольские пограничники оказали сопротивление, что было использовано как повод для расширения конфликта. На следующий день японцы ввели в бой пехотный полк, поддержанный авиацией, и, оттеснив пограничные заставы Монгольской народно-революционной армии, вышли к реке Халхин-Гол. Но 15 мая они были выбиты с монгольской территории.

Одновременно с расширением боевых действий на западном направлении осуществлялась концентрация в Восточной Маньчжурии главных сил Квантунской армии, которая приводилась в боевую готовность на случай получения приказа о вторжении в Уссурийскую, Хабаровскую и Амурскую области. Существовал план «молниеносного захвата» советских городов – Хабаровска, Благовещенска, Куйбышевки.

19 мая 1939 г. советское правительство заявило Японии протест против грубого нарушения границы МНР и потребовало прекратить агрессивные действия японо-маньчжурских войск. Тогда нарком иностранных дел СССР В.М. Молотов заявил японскому послу Того Сигэнори для передачи в Токио: «…Я должен предупредить, что всякому терпению есть предел, и прошу посла передать японскому правительству, чтобы больше этого не было. Так будет лучше в интересах самого же японского правительства… Имеется бесспорный факт, что японо-маньчжурские части нарушили границу МНР и открыли военные действия, что это нападение на территорию МНР совершили японо-маньчжурские войска и самолеты. Мы с этим мириться не будем. Нельзя испытывать терпение монгольского правительства и думать, что это будет проходить безнаказанно. Мое заявление находится в полном соответствии с пактом о взаимопомощи между СССР и МНР».

По приказу из Москвы к монгольской границе направлялись советские войска, в том числе 11-я танковая бригада. Однако японское командование упорно продолжало осуществлять план операции.

28 мая части японской 23-й дивизии после бомбовых ударов авиации перешли в наступление. Понеся потери, советско-монгольские войска вынуждены были отойти к реке Халхин-Гол. 30 мая японский генеральный штаб направил командованию Квантунской армии следующую телеграмму: «Поздравляем с блестящим военным успехом в действиях вашей армии в районе Номонхан». В тот же день генштаб отдал распоряжение о включении в состав Квантунской армии 1-го авиационного соединения (180 самолетов) и запросил о дополнительных нуждах армии в войсках и военных материалах.

Для советского правительства сложилась тревожная обстановка, требовавшая незамедлительных ответственных решений. Хотя анализ ситуации на Дальнем Востоке свидетельствовал о том, что в данный момент японское руководство едва ли было готово развязать большую войну против СССР, по данным разведки, Токио направил командованию Квантунской армии новые инструкции «продолжать в расширенном масштабе военные действия у Буин-Нур (МНР)».

В Кремле было решено, не допуская перерастания халхин-гольских событий в войну, преподать японцам чувствительный урок. 1 июня в Москву срочно был вызван заместитель командующего войсками Белорусского военного округа Г.К. Жуков, которому было предложено незамедлительно вылететь в район Халхин-Гола. О том, как оценивались советским командованием столкновения с японцами, Г.К. Жуков рассказывал в своих мемуарах «Воспоминания и размышления»:

«Войдя в кабинет, я отрапортовал наркому о прибытии. К.Е. Ворошилов, справившись о здоровье, сказал:

– Японские войска внезапно вторглись в пределы дружественной нам Монголии, которую Советское правительство договором от 12 марта 1936 года обязалось защитить от всякой внешней агрессии. Вот карта района вторжения с обстановкой на 30 мая.

Я подошел к карте.

– Вот здесь, – указал нарком, – длительное время проводились мелкие провокационные налеты на монгольских пограничников, а вот здесь японские войска в составе группы войск Хайларского гарнизона вторглись на территорию МНР и напали на монгольские пограничные части, прикрывавшие участок местности восточнее реки Халхин-Гол.

– Думаю, – продолжал нарком, – это затеяна серьезная военная авантюра. Во всяком случае, на этом дело не кончится… Можете ли вы вылететь туда немедленно и, если потребуется, принять на себя командование войсками?

– Готов вылететь сию же минуту».

В ходе июньских боев японская группировка вторжения вновь была отброшена в район государственной границы МНР. Этому предшествовали сражения в воздухе советской и японской авиации. В воздушных боях с 22 по 28 июня японцы потеряли 90 самолетов. Потери советской авиации составили 38 машин. Столь серьезные авиационные сражения явились поводом для Москвы дать 26 июня по радио первое официальное сообщение ТАСС о событиях в районе реки Халхин-Гол.

В начале июля силами крупной группировки войск (38 тысяч солдат и офицеров, 310 орудий, 135 танков, 225 самолетов) командованием Квантунской армии была предпринята попытка захватить на западном берегу реки Халхин-Гол оперативный плацдарм для последующих действий. Эта группировка превосходила советско-монгольские войска по живой силе в 3 раза, по числу артиллерийских орудий – в 3 раза, по противотанковым орудиям – в 6 раз, по кавалерии – в 4 с половиной раза, по самолетам – почти в 3 раза. В состав группировки были введены свежие силы. Получившие приказ на проведение «решающего наступления» войсковые группы под командованием генерал-лейтенанта Ясуока Масаоми и генерал-майора Кобаяси Коити должны были окружить советско-монгольские войска и уничтожить их.

Начавшееся 2 июля сражение по названию района боевых действий получило наименование Баин-Цаганское. В этом сражении проявился полководческий талант впоследствии прославленного советского маршала Г.К. Жукова. Против имевшей большое численное превосходство японской группировки были использованы части 11-й танковой бригады и бомбардировочная авиация, в результате действий которых ударная группировка генерала Кобаяси была прижата к реке и разгромлена. Лишь за одни сутки боев потери японской армии составили 3,5 тысячи солдат и офицеров. Всего же в ходе четырехдневного Баин-Цаганского сражения японцы потеряли почти все танки, значительную часть артиллерии, 45 самолетов и около 10 тысяч человек убитыми и ранеными.

18 июля всеми силами 23-й дивизии, включая резервы, была предпринята попытка перейти еще раз в наступление. В бой были брошены пехота, артиллерия, танки, бронемашины, кавалерия, авиация. За четыре дня кровопролитных боев потери японской стороны составили еще 5 с половиной тысяч убитыми и ранеными. В ходе июльских воздушных боев было уничтожено 116 японских самолетов.

Г.К. Жуков так описывал эти бои:

«…Японцы были ошеломлены стремительным ударом танковой бригады, притихли в своих противотанковых лунках и только через 10 минут открыли артиллерийский огонь по нашим танкам. От огня противника загорелось несколько танков, и это, видимо, как-то подбодрило японцев. Они значительно усилили артиллерийский и пулеметный огонь. На поле боя уже горело до 15 наших танков. Но никакая сила и огонь врага не могли остановить боевого порыва наших славных танкистов…

Японцы отбивались от наших атак отчаянно. Но грозная лавина танков, бронемашин и пехоты все дальше и дальше продвигалась вперед, ломая и громя все, что попадало под гусеницы танков, огонь артиллерии, под удар пехоты.

Японцы бросили всю свою авиацию против атакующих наших войск, но ее встретила и атаковала наша авиация. Бой с неослабевающей силой продолжался всю ночь. Утром, подбросив за ночь свежие силы, японцы попытались перейти в наступление, но эта их попытка была немедленно подавлена».

Поражение в Баин-Цаганском сражении вынудило командование Квантунской армии перейти к обороне. В то же время велась подготовка к еще одному «решающему наступлению», необходимость которого диктовалась не только военными целями, но в значительной степени и политическими соображениями. Следовало как можно скорее восстановить пошатнувшийся престиж Японии и ее вооруженных сил в глазах западных держав, пристально следивших за развитием халхин-гольских сражений и все больше убеждавшихся в том, что Японии вести серьезную войну один на один против СССР не под силу. Поэтому премьер-министр и военный министр Японии потребовали «скорейшего наступления, окружения и уничтожения противника».

В течение августа японская 6-я армия, усиленная частями, сформированными из китайцев, готовилась к наступлению. Для «генерального наступления» было сосредоточено 75 тысяч человек, 500 орудий, 182 танка, более 300 самолетов. Считалось, что поскольку в результате проведенных мероприятий достигнуто тройное превосходство в силах над советско-монгольскими войсками, противник в этих условиях займет оборонительную позицию. Однако возглавивший группировку японских войск генерал Комацубара и его штаб не смогли определить подлинные оперативные замыслы советского командования, которые состояли в подготовке контрнаступления с целью разгрома противостоящего противника.

Из донесений разведки стало известно, что командующий противостоящей советско-монгольским войскам 6-й армией генерал Риппо Огису и его штаб запланировали начало наступления на 24 августа. Вступивший в должность командующего сформированной 15 июля 1939 г. 1-й армейской группой комкор Жуков решил нанести неожиданный упреждающий удар до начала японского наступления. С целью дезинформации противника был разработан целый комплекс мероприятий по сокрытию подготовки к наступлению и созданию у японцев представления о переходе советско-монгольских войск к длительной обороне. Сложность предстоящей операции состояла, кроме всего прочего, в том, чтобы разгромить противника на ограниченном пространстве, не вторгаясь глубоко на территорию Маньчжоу-Го. На этот счет имелось строгое указание. Ознакомившись с первоначальным планом наступательной операции, Сталин заявил генштабистам: «Вы хотите развязать большую войну в Монголии. Противник в ответ на ваши обходы бросит дополнительные силы. Очаг борьбы неминуемо расширится, и (конфликт) примет затяжной характер, а мы будем втянуты в продолжительную войну».

Подготовка операции потребовала огромных усилий по снабжению войск боеприпасами, горюче-смазочными материалами, продовольствием. Для перевозки грузов на расстояние 1300–1400 км было использовано свыше 4 тысяч грузовых машин и 375 автоцистерн, прибывших в Монголию из Советского Союза.

К началу наступательной операции созданная в кратчайшие сроки советско-монгольская группировка превосходила японцев по танкам почти в 3 раза, а по самолетам – в 1,7 раза. Это позволяло Жукову планировать сковывание противника с фронта и нанесение сильных фланговых ударов с целью окружить и уничтожить его в ограниченном районе между государственной границей МНР и рекой Халхин-Гол.

Как отмечается в посвященной халхин-гольским событиям литературе, в этой операции «Жуков впервые в мировой военной практике использовал танковые и механизированные части для решения оперативных задач в качестве основной ударной силы фланговых группировок, совершавших маневр на окружение».

Наступление советско-монгольских войск было намечено на воскресное утро 20 августа. О том, как оно начиналось, рассказал сам командующий Жуков:

«6 ч. 15 м.

Наша артиллерия открыла внезапный и мощный огонь по зенитной артиллерии и зенитным пулеметам противника. Отдельные орудия дымовыми снарядами обстреляли цели, которые должна была бомбить наша бомбардировочная авиация.

В районе реки Халхин-Гол все больше и больше нарастал гул моторов подходившей авиации. В воздух поднялись 153 бомбардировщика и 100 истребителей. Их удары были весьма мощными и вызвали подъем у бойцов и командиров.

8 ч. 45 м.

Артиллерия и минометы всех калибров начали огневой налет по целям противника, доведя его до пределов своих технических возможностей. В это же время наша авиация нанесла удар по тылам противника. По всем телефонным проводам и радиостанциям была передана установленным кодом команда – через 15 минут начать общую атаку.

9 ч. 00 м.

Когда наша авиация штурмовала противника, бомбила его артиллерию, в воздух взвились красные ракеты, обозначавшие начало движения войск в атаку. Атакующие части, прикрываемые артиллерийским огнем, стремительно ринулись вперед.

Удар нашей авиацией и артиллерией был настолько мощным и удачным, что противник был морально и физически подавлен и не мог в течение первых полутора часов открыть ответный артиллерийский огонь. Наблюдательные пункты, связь и огневые позиции японской артиллерии были разбиты…»

Оправившись от первого удара, японские войска вели 21 и 22 августа упорные оборонительные бои. Однако вскоре они приобрели очаговый характер. Попытки японцев контратаковать были безуспешны. К 28 августа японская группировка была подавлена и окружена. Началась ликвидация войск противника.

К утру 31 августа территория МНР была полностью очищена от японских войск. Важно отметить, что буквально за несколько дней боев была практически полностью уничтожена хорошо обученная и вооруженная, имевшая трехлетний опыт войны в Китае японская отдельная армия. Это был первый несомненный успех в будущем прославленного полководца Маршала Советского Союза Г.К. Жукова.

В японской исторической литературе халхин-гольские события упорно именуются «инцидентом» или «пограничным конфликтом». При этом ответственность за начало необъявленной войны на территории МНР нередко возлагается на Советский Союз. Так, в «Официальной истории войны в Великой Восточной Азии» вопреки фактам утверждается, что якобы «Советский Союз искал момента для нанесения удара по японской армии, чтобы лишить ее надежд на победу и сосредоточить все внимание на Европе… СССР хорошо знал, что занятое войной в Китае японское правительство придерживалось курса на недопущение расширения пограничных конфликтов». Для «обоснования» подобной концепции официальные японские историки прибегают к ставшим традиционными в японской историографии утверждениям о «чрезвычайной слабости Квантунской армии», «решительном превосходстве Красной Армии», «агрессивности коммунистической России» и т. д.

Не нужно быть большим стратегом, чтобы прийти к очевидному выводу о том, что халхин-гольские события создавали для Советского Союза опасность вовлечения в войну на два фронта – западном и восточном. Стремясь избежать этого, Москва последовательно проводила курс на нормализацию советско-японских отношений, недопущение вооруженных конфликтов.

Большинство современных японских историков и публицистов под давлением фактов не могут принять вышеизложенную концепцию. Но немало среди них и таких исследователей, которые, признавая ответственность японской стороны за развязывание локальной войны, в то же время пытаются занимать апологетическую позицию в отношении тогдашнего центрального военно-политического руководства Японии. На страницах исторических работ и книг журналистов-политологов широкое распространение получили утверждения о том, что якобы «ответственность за расширение номонханского инцидента несут вышедшие из подчинения генерального штаба генералы и офицеры Квантунской армии». Получается, что Квантунская армия в течение четырех месяцев вела ожесточенные сражения вопреки приказам генштаба и императорской ставки. Это, конечно же, абсурд.

Квантунская армия действовала с согласия и одобрения военного министерства и генерального штаба армии, предоставивших ей свободу действий. Когда военный министр Итагаки получил информацию о расширении конфликта, он заявил: «Пусть Квантунская армия действует по своему усмотрению». Едва ли без согласования с центром можно было пригласить в район боевых действий военных атташе Германии и Италии и иностранных корреспондентов. Как отмечается в японской «Истории войны на Тихом океане», вместо отдачи приказа о прекращении боевых действий «ставка… планировала посылку в Квантунскую армию еще двух хорошо вооруженных дивизий и других подкреплений. Для этого были отобраны лучшие дивизии с китайского фронта… Они сосредоточивались в районе Номонхан». Трудно не согласиться с мнением японского исследователя Симада Тосихико, который писал: «Поскольку Советский Союз всегда был потенциальным противником Японии, она никогда не отказывалась от замыслов ведения боевых действий в Сибири. Следовательно, действия Квантунской армии в номонханских событиях, как и во многих других инцидентах, которые начинала эта армия, лишь опережали запланированные акции центрального руководства сухопутной армии».

О том, что события в МНР в районе реки Халхин-Гол являли собой отнюдь не инцидент, а ожесточенные сражения и должны рассматриваться как локальная война, свидетельствуют понесенные сторонами потери живой силы. По официальным советским данным, японцы потеряли за время боев с мая по сентябрь 1939 г. более 61 тысячи убитыми, ранеными и пленными. Потери советско-монгольских войск составили около 18,5 тысяч ранеными и убитыми. Японские авторы приводят другие цифры потерь принимавших участие в сражениях частей Квантунской армии – 18 тысяч солдат и офицеров. При этом признается, что потери 23-й дивизии за период боевых действий составили 76 % участвовавших в боях военнослужащих. Обращается внимание на то, что потери в номонханских событиях значительно превосходили потери японской армии в других наиболее кровопролитных сражениях – 28 % в битве под Мукденом во время японско-русской войны и 34 % – в битве за остров Гуадалканал в войне на Тихом океане. Принимая это во внимание, некоторые японские авторы называют номонханские сражения «второй японско-русской войной».

«Предательство» Гитлера

Военное поражение на Халхин-Голе сопровождалось поражением политическим. 23 августа 1939 г. в Москве был подписан советско-германский пакт о ненападении. Поступившее в дни мощного контрнаступления советско-монгольских войск сообщение о заключении между Москвой и Берлином этого договора привел японское руководство в сильное замешательство. Рихард Зорге так характеризовал сложившуюся в Токио обстановку:

«Переговоры о заключении договора о ненападении с Германией вызвали огромную сенсацию и оппозицию Германии.

Возможна отставка правительства после того, как будут установлены подробности заключения договора. Немецкий посол Отт также удивлен происшедшим.

Большинство членов правительства думают о расторжении Антикоминтерновского пакта с Германией.

Торговая и финансовая группы почти что договорились с Англией и Америкой.

Другие группы, примыкающие к полковнику Хасимото и к генералу Угаки, стоят за заключение договора о ненападении с СССР и изгнание Англии из Китая.

Нарастает внутриполитический кризис».

О том же сообщал в Москву 24 августа и временный поверенный в делах СССР в Японии: «Известие о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией произвело здесь ошеломляющее впечатление, приведя в растерянность особенно военщину и фашистский лагерь…»

Неожиданный политический маневр Германии был воспринят Токио как вероломство, нарушение положений направленного против СССР Антикоминтерновского пакта. 26 августа японское правительство дало указание своему послу в Берлине генералу Осима Хироси вручить гитлеровскому руководству протест по поводу подписания германо-советского пакта о ненападении, охарактеризовав его как «противоречащий секретному соглашению, приложенному к Антикоминтерновскому пакту». Однако прогермански настроенный посол счел возможным задержать передачу официального дипломатического протеста.

Считая, что в условиях начавшейся 1 сентября 1939 г. нападением Германии на Польшу Второй мировой войны Японии не следовало портить отношения с немецким союзником, Осима стремился принизить значение дипломатического демарша Токио. Сообщая лишь 18 сентября о направленном японском протесте, он сказал статс-секретарю германского министерства иностранных дел Эрнсту фон Вейцзекеру: «Как вам известно, в конце августа я отказался выразить резкий протест, как мне это поручило сделать японское правительство. Но я не мог действовать наперекор этому предписанию, поэтому я только телеграфировал, что последовал приказу, и ждал конца польской кампании. Я полагал, что этот шаг тогда не будет так важен…»

Перспективы развития Второй мировой войны были неясны, ибо несмотря на вступление в войну против Германии Великобритании и Франции, боевые действия в Западной Европе еще по сути дела не велись. В обстановке военного и политического поражения возглавлявшийся Хиранума Киитиро кабинет министров вынужден был сложить с себя полномочия. Ему на смену пришло правительство во главе с генералом в отставке Абэ Нобуюки, которое 4 сентября заявило о невмешательстве в войну в Европе. Вслед за этим 13 сентября был опубликован правительственный документ «Основы политики государства», в котором указывалось: «Основу политики составляет урегулирование китайского инцидента. Во внешней политике необходимо, твердо занимая самостоятельную позицию, действовать в соответствии со сложной международной обстановкой… Внутри страны сосредоточить внимание на завершении военных приготовлений и мобилизации для войны всей мощи государства».

15 сентября 1939 г. было подписано соглашение между Советским Союзом, МНР и Японией о прекращении военных действий на монгольско-маньчжурской границе. Была достигнута договоренность о переговорах по демаркации пограничной линии размежевания МНР и Маньчжоу-Го.

В Токио понимали, что в настоящий момент Японии не под силу военное соперничество с СССР один на один. Было очевидно и то, что основной союзник Японии – Германия намерена в течение определенного периода поддерживать мирные отношения с Москвой. Такие отношения с соседом на севере были выгодны и для Токио, по крайней мере, на период войны в Китае и укрепления мощи армии и флота. Поэтому было решено предпринять дипломатические шаги, призванные создать впечатление нормализации японо-советских отношений на длительную перспективу. Получало распространение мнение о целесообразности заключить с СССР аналогичный германо-советскому пакт о ненападении. При этом японское руководство, убедившись во время хасанских и халхин-гольских событий в стремлении Москвы избежать вовлечения в большую войну с Японией, в действительности не опасалось советского нападения.

Заключить пакт о ненападении с Советским Союзом побуждала японцев и Германия. При этом германские лидеры были готовы выступить в роли посредника между Москвой и Токио. В ходе советско-германских переговоров о заключении пакта о ненападении нарком иностранных дел Молотов поставил вопрос: готова ли Германия оказать воздействие на Японию ради улучшения советско-японских отношений и разрешения пограничных конфликтов? На встрече со Сталиным министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп заверил его, что германо-японские связи «не имеют антирусской основы, и Германия, конечно же, внесет ценный вклад в разрешение дальневосточных проблем». Сталин предупредил собеседника: «Мы желаем улучшения отношений с Японией. Однако есть предел нашему терпению в отношении японских провокаций. Если Япония хочет войны, она ее получит. Советский Союз этого не боится. Он к такой войне готов. Но если Япония хочет мира, это было бы хорошо. Мы подумаем, как Германия могла бы помочь нормализации советско-японских отношений. Однако мы не хотели бы, чтобы у Японии сложилось впечатление, что это инициатива советской стороны».

Обсуждение этого вопроса было продолжено уже после достигнутого перемирия в боях на Халхин-Голе во время беседы Риббентропа со Сталиным и Молотовым в Москве 28 сентября 1939 г. Из германской записи беседы:

«…Г-н министр (Риббентроп) предложил Сталину, чтобы после окончания переговоров было опубликовано совместное заявление Молотова и немецкого имперского министра иностранных дел, в котором бы указывалось на подписанные договоры и под конец содержался какой-то жест в сторону Японии в пользу компромисса между Советским Союзом и Японией. Г-н министр обосновал свое предложение, сославшись на недавно полученную от немецкого посла в Токио телеграмму, в которой указывается, что определенные, преимущественно военные, круги в Японии хотели бы компромисса с Советским Союзом. В этом они наталкиваются на сопротивление со стороны определенных придворных, экономических и политических кругов и нуждаются в поддержке с нашей стороны в их устремлениях.

Г-н Сталин ответил, что он полностью одобряет намерения г-на министра, однако считает непригодным предложенный им путь из следующих соображений: премьер-министр Абэ до сих пор не проявил никакого желания достичь компромисса между Советским Союзом и Японией. Каждый шаг Советского Союза в этом направлении с японской стороны истолковывается как признак слабости и попрошайничество. Он попросил бы господина имперского министра иностранных дел не обижаться на него, если он скажет, что он, Сталин, лучше знает азиатов, чем г-н фон Риббентроп. У этих людей особая ментальность, на них можно действовать только силой. В августовские дни, приблизительно во время первого визита г-на Риббентропа в Москву, японский посол Того прибежал и просил перемирия. В то же время японцы на монгольской границе предприняли атаку на советскую территорию силами двухсот самолетов, которая была отбита с огромными потерями для японцев и потерпела неудачу. Вслед за этим Советское правительство, не сообщая ни о чем в газетах, предприняло действия, в ходе которых была окружена группа японских войск, причем было убито почти 25 тысяч человек. Только после этого японцы заключили перемирие с Советским Союзом. Теперь они занимаются тем, что откапывают тела погибших и перевозят их в Японию. После того как уже вывезли пять тысяч трупов, они поняли, что зарвались, и, кажется, от своего замысла отказались».

Из этих высказываний Сталина ясно, что он был готов к переговорам с японцами о пакте о ненападении и был заинтересован в подобном соглашении, но ждал, когда об этом попросит японское правительство. Понимая это, германское руководство продолжило работу с японцами в этом направлении. Однако Германия при этом была отнюдь не бескорыстна.

Временная нормализация советско-японских отношений на период войны с западными державами была выгодна Берлину. В этом случае Японию легче было побуждать к действиям против Великобритании на Дальнем Востоке. По расчетам Гитлера, нападение японцев на дальневосточные владения Великобритании могло бы нейтрализовать последнюю. «Оказавшись в сложной обстановке в Западной Европе, в Средиземноморье и на Дальнем Востоке, Великобритания не будет воевать», – заявлял он. На встречах с японским послом Осимой Риббентроп говорил: «Я думаю, лучшей политикой для нас было бы заключить японо-германо-советский пакт о ненападении и затем выступить против Великобритании. Если это удастся, Япония сможет беспрепятственно распространить свою мощь в Восточной Азии, двигаться в южном направлении, где находятся ее жизненные интересы». Осима с энтузиазмом поддерживал такую политику.

Однако несмотря на испытанный в августе дипломатический шок и вызванные им призывы последовать в политике в отношении СССР за Германией, японское правительство продолжало колебаться, небезосновательно опасаясь, что заключение японо-советского пакта о ненападении вызовет недовольство и подозрительность со стороны западных держав. В то же время в Токио понимали значение посредничества Германии в урегулировании японо-советских отношений. Японская газета «Мияко» писала: «Если будет необходимо, Япония заключит с СССР договор о ненападении и будет иметь возможность двигаться на юг, не чувствуя стеснений со стороны других государств».

Для демонстрации своего намерения нормализовать отношения с СССР японское правительство сочло целесообразным сначала начать переговоры о заключении между двумя государствами ряда торгово-экономических соглашений. 4 октября посол Японии в СССР Того передал советскому правительству предложения об установлении режима наибольшего благоприятствования в торговле и мореплавании, а также проект соглашения о торговле. 13 ноября представители МИД Японии официально заявили о желании Токио заключить рыболовную конвенцию и торговый договор. Эти мероприятия рассматривались как реализация политики временного «превращения врага на севере в друга».

Однако факты и документы свидетельствуют о том, что потрясшее официальный Токио поражение на Халхин-Голе не только не заставило японское руководство отказаться от планов войны с СССР, но, наоборот, побудило внести серьезные коррективы в программы подготовки к такой войне. В сентябре 1939 г. имевший большое влияние на политику государства принц Коноэ Фумимаро заявил германскому послу Отту: «Японии потребуется еще два года, чтобы достигнуть уровня техники, вооружения и механизации, который показали советские войска в боях в районе Номонхан».

О необходимости сделать не политические, а лишь военно-технические выводы из поражения в халхин-гольских сражениях в Японии говорили открыто. Так, ведущая газета страны «Асахи» писала вскоре после разгрома японских войск в Монголии: «Наши военные власти должны вынести из этих событий поучительный урок о том, что впредь военные приготовления необходимо доводить до совершенства… Нужно максимально насытить сухопутные войска моторизованными частями. В этом кроется глубочайший смысл произошедшего… Нам нужно твердо усвоить уроки Номонхана. Необходимо должным образом и всеми силами готовиться к обороне страны не только морально, но и материально. Сейчас мы остро ощутили эту насущную потребность».