Будут искать доказательства тарантиновой непричастности. Другими словами, депутатских сынков будут отмазывать. И кто! Не адвокаты, а следователи! Тут шансов найти Толика – огромный жирный ноль.

Михалыч задумался. Я отхлебнул чаю. Михалыч взъерошил волосы.

– Что же делать-то, а?

– Добью вас сразу, чтоб не мучить. Как зовут вашего следователя? Вам прикрепили не Крысько? Если его, то ставьте на поисках крест.

Михалыч отмахнулся.

– Фамилию не помню. Какая-то восточная. И он сам какой-то восточный. Имя запомнил потому, что короткое. Юсуп. Нерусский, точно. И мне показалось, что толку от него будет мало. Мужичок он никакой.

Я улыбнулся.

– Юсуп вашего сына достанет из-под земли.

Михалыч посмотрел на меня как на придурка.

– А как же мэр?

– Юсупу на мэра наплевать. В открытую против мэра не пойдёт, но искать оправдания депутатским недоноскам не станет.

– Значит, Юсуп моего Толика найдёт?

– Если не сможет сам, помогу я.

– Сколько с меня?

– Нисколько. У меня с Юсупом нечто вроде дружбы. Я помогаю ему, он – мне. У вашего Толика мобильник есть?

– Конечно. Пишите номер. Заодно дам вам и мой.

Михалыч продиктовал номера, я записал. Михалыч поёрзал в кресле.

– Эээ… Зачем вам номер? Он не отвечает. Трубка отключена, наверное.

– Родню обзвонили? Может, Толик отправился в гости, а вам сказать забыл?

Михалыч родню обзвонил. Толик родных не посещал. Михалыч даже позвонил матери Толика. К ней бы Толик не пошёл, но всяко бывает. Почему к ней бы не пошёл? Она алкашка. Спилась. Как начала пить, так Михалыч её и выгнал. Затем развёлся, квартиру разменяли.

Михалыч уверен, что душевной травмой для нежной детской психики отлучение ребёнка от матери не стало. Толику тогда было всего три годика. Толик бы свою мать и не знал, если бы эта ханыжка за сыном не бегала. То к школе подойдёт, то во двор, когда Толик играл с детьми. Выпрашивала у Толика те деньги, что Михалыч давал сыну в школу на обед.

Михалыч на двести восемь процентов уверен, что Толик у матери не появлялся. Михалыч и позвонил-то ей только для очистки совести. Толик как подрос, так всё и понял. Нормально воспитанный сын нормального отца с мамашей-алкашкой общаться не станет.

В конце монолога Михалыч передал слово мне. Я отказываться не стал.

– Где Толик учится?

– В железнодорожном. Там у них есть факультет журналистики. Первый курс. Группа сто семь.

– У меня вопросы закончились.

Гость выбрался из кресла, протянул мне руку, с минуту тряс мою. Задержи меня Михалыч рядом с собой ещё секунд пять, и мой нос свернулся бы в трубочку.

Когда Михалыч ушёл, я распахнул окна, включил вентилятор на полную, чтобы выветрить из квартиры грибковые ароматы. Эффект наступил через час, за пять минут до моего выхода. Раньше я выйти из дому не мог, потому как боялся, что в запертой квартире штукатурка провоняется до бетона.

Перед выходом я полчаса пытался дозвониться до знакомого. Мобильный номер отвечать отказался, пришлось звонить знакомому на работу.

На тридцать первой минуте наборов номера и коротких сигналов мне сообщили, что мой знакомый уволился неделю назад, и уехал. Куда, моей собеседнице не докладывали.

Знакомый работал на станции того оператора, за которым числился номер Толика. За копейку знакомый записывал разговоры нужных мне абонентов, следил за передвижением трубок по городу. Знакомый уволился, координат не оставил. Как теперь проследить за мобильником Толика?

Машину я припарковал в квартале от здания оператора. Люблю ходить пешком, и не перевариваю любопытных охранников вместе с телекамерами над стоянками.

В служебное помещение я прошёл, как к себе домой. Показал охраннику удостоверение областного менеджера сети. Боец чуть не откозырял. Корочку менеджера отсканировал тот мой знакомый, что уволился, а меня о своём увольнении не предупредил. Мне осталось только распечатать скан, и тыкать его в нос раздолбаям-охранникам. Когда-нибудь попадусь, а пока тычу ксивы направо и налево. У меня этих удостоверений…

В кресле моего знакомого спиной ко входу сидела девушка в наушниках. Щёлкала мышкой, слушала музыку. Заметила моё отражение в мониторе, развернулась вместе со стулом, взглядом спросила, чего надо, сняла наушники.

Я прислонился спиной к двери, улыбнулся.

– Я вам звонил полчаса назад и…

– И выспрашивали, куда уехал хозяин этого кабинета. Я ваш голос узнала. Кто вы такой и как сюда прошли?

– Частный сыщик. Прошёл ногами.

– А охрана? Таким как вы сюда вход запрещён.

Телефонистка потянулась к трубке внутреннего телефона.

– Я попрошу охранника, чтобы он показал вам дорогу обратно. А то ещё заблудитесь.

– А вдруг я принёс деньги?

– Сколько и за что?

Телефонистка оставила трубку в покое, сложила холёные руки на груди. Да не просто сложила, а с намёком, так, чтобы я видел её колечки. Хрупкие пальчики закованы в золоту да платину, причём золото сплошь в камнях, да не в фианитах, а в лучистых бриликах.

Откуда такие финансы у рядовой телефонистки? Был бы богатый муж или папуля, могла бы запросить местечко потеплее, а не торчать на нудной работе, причём посменной. Остаётся то, чем подрабатывают многие телефонисты. Сливает инфу. Кому?

Я протянул бумажку с номером очкарика Толика.

– Мне нужен полный отчёт по этой трубке. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Нет.

Я убрал бумажку в карман, пожал плечами.

– Значит, деньги я принёс не вам.

– Почему же? Деньги могу взять и я.

Телефонистка поправила на пальчике колечко. У меня б такой кусок золота своей тяжестью растянул сустав, а моей собеседнице хоть бы хны.

Девушка перевела взгляд с колечка на меня.

– Оставьте мне тысячу. И так каждый месяц.

– Так мало?

– Долларов.

– Простите, я зашёл не в тот магазин. Здесь ценники рисовал ребёнок. Они обожают малевать нолики.

– Где выход, знаете?

– Найду. Не беспокойтесь. Что, если я расскажу о вашем поведении руководству компании?

– За те копейки, что мне платят, я уволюсь сама.

– Как тогда будете подслушивать чужие разговоры за большие деньги?

Телефонистка отвернулась, сделала моему отражению в мониторе ручкой. Бедные пальчики! Сквозь золото-платину света белого не видят.

В холле над выходом часы показывали пять вечера. До конца смены девушки в наушниках оставался час.

Я вернулся в машину. Через пятьдесят пять минут я подъехал к зданию оператора так, чтобы мою машину камеры наблюдения не видели, а я чтоб видел ступеньки, по которым должна сбежать деловая телефонистка через минуту после шести.

К пятой минуте седьмого из здания вышли все кроме девушки с наушниками. Я уж было заволновался, не надорвалась ли моя собеседница от непомерной тяжести на пальчиках, как рядом с выходом из здания оператора распахнулись ворота, и из внутреннего дворика выкатилась маленькая немецкая машинка с широченными ноздрями на радиаторе.

Я бы пропустил машинку мимо, если б не разглядел за лобовым стеклом знакомый профиль.

Машинка направилась в мою сторону. Я прикрыл лицо пятернёй: мол, чешу ухо. Когда машинка проехала мимо, я увидел на руле холёную ручку, закованную в золотоплатиновый панцирь из колечек.

Я дал немецкой машинке отъехать полквартала, покатил следом.

Через пять минут телефонистка причалила к столикам, разбросанным по летней площадке возле бара. Я прокатился на полсотни метров дальше.

Перед тем, как покинуть машину, я сменил белую футболку на чёрную, натянул на нос шляпу-челентанку, глаза и пол-лица прикрыл челентанскими же очками-каплями. Брюки менять не стал, ибо слепить прохожих красными семейными трусами в цветочек счёл лишним.

Пока я топал к бару, к летней площадке подкатил джип мэра. Я мог бы спутать джип мэра с любым другим, если бы не скромный госномер в виде нулей и единицы. Надо быть склеротиком-рецидивистом, чтобы такой сложный номер не запомнить.

Из джипа вышел водила мэра, подошёл к столику, где сидела телефонистка. Целовать даму в щёчку водила не стал. Сел напротив, на столик перед собой положил мобильник.

Я прошёл площадку со столиками насквозь, вошёл в бар. Остановился у барной стойки так, чтобы видеть мою парочку, заказал чай. Официант переспросил дважды, ведь после шести обычно заказывают сотку, а я брякнул какую-то глупость.

На поданный чай я не смотрел. Меня интересовал столик на летней площадке. Там мои подопечные делали вид, будто говорят ни о чём, а у самих лица словно сотня взведённых пружин под кожаными масками – настольно напряжены.

Через минуту болтовни водила мэра и телефонистка положили свои телефоны рядом. Перед тем, как отнять от трубок руки, поклацали клавишами. Включили приём-передачу файлов по блютусу, ясно и дураку. Девочка сливает мэру инфу в прямом смысле слова.

Что делать? Как узнать, какой файл так интересен мэру, что он среди бела дня посылает за ним шофёра на служебной машине?

К бару подкатил мотороллер. Хороший, не китайский. С хозяином мотороллеру не повезло: здоровенный мужик в грязном комбезе оставил мотор включённым, поспешил в бар. Или наивный и в воров не верил, или чересчур надеялся на свой грозный вид: мол, попробуй укради мой дырчик – и я тебе снесу башку.

Хозяин мотороллера подошёл к барной стойке, кинул бармену мелочь, приказал подать пачку сигарет, да побыстрее.

Я решил, что такой шанс упускать – грех, за какой буду наказан.

Я рванул к выходу из летней площадки, по пути схватил со столика, где сидели водила мэра и телефонистка, две мобилки, прыгнул на мотороллер, крутанул ручку газа до упора.

Хозяин мотороллера оказался прытким до немогу. Не успел я проехать и полквартала, а толстяк уже выбежал из бара. Не знаю, что здоровенный мужик кричал мне вслед, – зеркало заднего вида звуки не передаёт, – но руками махал как огородное пугало. Будет знать, как оставлять тачку с ключом в замке.

Я завернул за угол, проехал квартал, оглянулся. Погони не заметил. Я остановился, рассмотрел трофеи.

Файл, что сливала трубка телефонистки на трубку водилы мэра, оказался жирным. За время моих удираловок перекачаться не успел. Оставалось ещё пять процентов.

Дожидаться, пока перекачка закончится, я не стал. Трубки выключил, батареи отстегнул, ведь владельцы через оператора могли отследить, где трубки. А там, где трубки – там и я. Высылайте наряд милиции. Ловите придурка.

Я рассовал трубки и батарейки по карманам, направил мотороллер к бару. Не доехал полквартала, остановился.

Джип мэра скрывался за поворотом, телефонистка глядела джипу вслед. Хозяин мотороллера стоял возле бара, всё ещё размахивал руками.

Я посигналил. Мужик меня увидел, помчался навстречу.

В ста метрах – супермаркет с одним входом и тремя выходами. Я подъехал почти к дверям, убедился, что хозяин мотороллера бежит сзади и видит, где я оставил железного коня.

Когда мужик – весь в мыле – подбежал к двухколёсному другу, я вышел на открытую террасу второго этажа, перегнулся через перила, свистнул. Мужик осматривал мотороллер, матерился. Мой свист мужика интересовал как синхрофазотрон.

Я кинул ключи от мотороллера так, чтобы упали мужику под ноги. Я убрался с террасы раньше, чем мужик поднял голову и рассмотрел меня для протокола.

Через три минуты я прибежал к своей машине, нырнул за руль, завёл мотор. Я газанул так, что мой джипчик от бордюра не отъехал – отпрыгнул. Я переключал передачи в режиме издевательства над машиной. Газ сбрасывал на мгновение, сцепление бросал. Я гнал к бару, где телефонистка после моего налёта вряд ли станет дожидаться, когда ей вернут трубку, но скорее всего выпьет пару капель успокоительного крепостью под сорок градусов, сядет в свою маленькую немецкую машинку, и даст по газам.

Так и вышло: едва бар оказался в пределах прямой видимости, я только и успел, что рассмотреть задний мигающий поворотник немецкой машинки, завернувшей за угол. Я поддал газку, ведь своего домашнего адреса телефонистка мне не оставила, а мне очень хотелось узнать, где она живёт.

Нагнать девушку в наушниках я смог лишь на следующем квартале. Близко подъезжать не стал, спрятался за минивэном, что ехал в трёх машинах позади телефонистки.

Через квартал по левую сторону показалась служебная стоянка райотдела. Немецкая машинка с ноздрями в радиаторе даже не притормозила. Телефонистка подавать заяву на коварного вора в черных очках не собиралась. Значит, на трубке нечто такое, что стражам – если мобилку найдут – знать не обязательно.

Немецкая машинка остановилась возле элитной сталинки. Я прижался к бордюру. Девушка в наушниках запарковала авто, включила сигнализацию, потопала к подъезду. Бодрой походку телефонистки назвать я не смог. На лице особой радости тоже не читалось.

Я выждал пять минут, дал телефонистке войти в квартиру. На шестой минуте я оторвался от бордюра, покатился к парковке, что возле сталинки. Когда поравнялся с немецкой машинкой, бросил под днище петарду с длинным фитилём.

Тридцать метров я ехал в окружении обычного уличного шума. Затем грохнула петарда. Завыли сигнализации. Три машины – маленькая немецкая и два соседних корейца – замигали поворотами.

Я причалил к бордюру, включил орлиное зрение, приготовился засечь шевеление в окнах сталинки.

Хозяева корейцев по очереди выглянули из окон второго этажа, рассмотрели парковку, воров не заметили, сигнализации отключили.

Немецкая машинка продолжала пищать.

Телефонистка показалась в окне на третьем этаже аж через минуту. Что можно делать целых шестьдесят секунд, когда на брелке пищит маячок сигнализации? Слушать в наушниках музыку?

Немецкая машинка заткнулась не раньше, чем телефонистка ощупала взглядом всю парковку вдоль и поперёк.

Окно на третьем этаже, откуда выглядывала девушка в наушниках, я засёк, чтобы вычислить расположение квартиры на лестничной площадке.

Когда телефонистка ушла вглубь комнаты, я отчалил. Пришло время узнать, что же такого интересного сливала мэру бедняга с пальчиками, закованными в золото-платину.

Я остановился в трёх минутах езды от дома телефонистки, у здания речвокзала.

На стоянке втиснул машину между двумя джипами, спустился к старому причалу, взобрался на палубу заброшенного буксира, с которого по выходным дёргаю приличного бычка.

Толстые стальные борта и переборки судна – надёжные гасители сигнала от мобилки. Оповещать оператора о том, где нахожусь, я не хотел, потому полез в самое сердце буксира, в моторный отсек.

Чтоб не убиться раньше времени, дорогу по трапам вглубь буксира я подсветил фонариком. Когда добрался до разобранного мотора, уложил фонарик между зубьями здоровенной шестерни так, чтобы подсветить руки.

Я достал из карманов украденные мобилки, пристегнул батарейки, включил трубки, ввёл народный пароль в виде четырёх единиц. Дождался загрузки, убедился, что шкала уровня сигнала на нуле. Ещё бы! У буксира борт – пара сантиметров. Сквозь такую толщу металла сигнал мобилки не пробьется, и будь антенна оператора хоть в метре от буксира, а засечь трубку не сможет. Значит, моё положение на карте города для ищущих останется в секрете.

Я порылся в файлах на розовой мобилке телефонистки. Пацанский чёрного цвета мобильник водилы мэра меня не волновал: что там могло быть интересного кроме порнухи и парочки концертов блатняка?

Первое, на что я наткнулся в мобилке телефонистки – данные владельца трубки. Девушка в наушниках жила в пятом доме на Набережной – там, где я баловался петардой. Дом пять, квартира восемь. Знал бы раньше – не пришлось бы гоняться за немецкой машинкой как в дешёвом боевике.

Я отсортировал файлы в трубке телефонистки по дате создания. Файл, созданный в половине шестого, оказался звуковым, лежал в папке с музыкой и весил больше, чем остальные песенки, вместе взятые.

В том, что найденный файл – именно тот, что не докачался с мобилки телефонистки на мобильник водилы мэра, я убедился, когда прослушал первые минуты записи.

Файл содержал получасовой разговор двух немолодых мужчин. Запись в формате без потери качества, потому файл и весил полтонны, оттого и качался с трубки на трубку полдня.

Один голос я узнал. Андреевский авторитетный бандюк шепелявил так, что разобрать слова мог только тот, кто с ним общался не раз и не два. Я с авторитетом общался раз десять.

На записи бандюк говорил с подельником о бизнесе. Услышь эту беседу прокурор – прыгал бы от счастья до пенсии.

Телефонистка сливала мэру компромат на криминального авторитета. Разве мне для счастья нужно что-то ещё?

После прослушивания записи я понял, почему телефонистка не передала файл по мобильному интернету, а встретилась с клиентом лично, как в старых добрых шпионских фильмах. Не дура, понимает, что следы в интернете замести тяжело, а файл слишком опасен для того, кто его сливает. Ведь если пронюхают те, чьи разговоры красотка сливала мэру, то личико телефонистке подпортят в момент. Нынче дефицита серной кислоты и растительного масла не наблюдается, а смешать их и плеснуть адскую смесь в лицо жертве отморозки найдутся.

На всякий пожарный я скачал файл на свой мобильник. Благо, доступ к беспроводной передаче бестолковая владелица мобилки не запаролила. Иначе пришлось бы повозиться.

Перед тем, как покинуть буксир, я отстегнул батарейки от трубок, чтоб мобилки не сообщили оператору, где меня ловить. Напоследок стёр с трубок отпечатки.

Десять минут спустя я подошёл к двери квартиры номер восемь в пятом доме на Набережной. Расположение квартиры на лестничной площадке совпадало с тем расположением, что я вычислил, когда баловался петардой, чтобы телефонистка выглянула из окна.

После того, как пристегнул к трубкам батарейки, я уложил украденные мобилки на коврик перед дверью, утопил кнопку дверного звонка. Когда из глубины квартиры послышались шаги, я в три прыжка выскочил из подъезда.

Минуту спустя – пока телефонистка поднимала с коврика трубки и закрывала дверь – я запрыгнул в машину.

Джип мэра подлетел к дому телефонистки через четверть часа. Остановился с визгом, с юзом, с дымом резины. Водила огляделся как шпион Её Величества, вошёл в подъезд.

Вышел водила через девять минут с чёрным мобильником в руке. Умотал в том же темпе, в каком и прибыл: в клубах дыма от палёной резины.

На раздумья я дал телефонистке полчаса. Девушка в наушниках из дому не вышла, в милицию на маленькой немецкой машинке не поехала.

Я набрал номер. Шесть гудков спустя динамик мобильника передал чуть дрожащий женский голос.

– Кто это?

– Алло! Это служба прослушки мобилок?

Телефонистка затаила дыхание. Семь секунд молчания закончились вопросом.

– Кто вы?

– Представитель того, чей разговор вы собирались передать водителю мэра…

– Послушайте, я… Я не хотела… передавать…

– Если бы я не забрал ваши трубки, вы бы передали.

– Так это были вы? По-моему, ваш голос я уже слышала. Точно! Это вы приходили ко мне на работу. Вы – частный сыщик! Чтоб вы знали, я подала заявление в милицию, и подробно вас описала.

– Ага, я видел, как вы проехали мимо отделения.

– Вы за мной следили?!

Телефонистка выглянула из окна. Я мигнул фарами. В ответ услышал голос, полный издёвки.

– Вы, по-моему, не понимаете, с кем связались. Когда они вас найдут…

– Как вы думаете, что случится, если я расскажу про вас тому, чьи деловые переговоры вы сливали мэру?

Телефонистка отошла от окна вглубь комнаты, три секунды молчала. Когда ответила, издёвки я не расслышал.

– А вот этого не надо.

– Мне нужна полная информация по абоненту.

– Говорите номер.

Я продиктовал номер трубки очкарика Толика.

– Как только узнаете хоть что-нибудь, что касается этого номера, сразу сообщайте мне.

– Разговоры писать?

– Это в первом пункте нашего договора.

– Что во втором?

– Абонент трубку отключил. Я хочу знать, где и когда. Где и когда включит, сообщать в ту же секунду. Завтра с утра жду новостей.

– Я позвоню.

Телефонистка разорвала связь, выглянула в окно. Я моргнул фарами, развернулся, покатил домой.

За сто метров до дома ожил мобильник. Я глянул на дисплей. Звонил Юсуп. Я снял трубку.

– Мент-стахановец, ты на календарь смотрел?

– Воскресенье, я помню. Еду к тебе. Ты дома?

– Глянь на часы. Девять вечера. Сейчас я выпью стакан тёплого молока и лягу спать.

– Ставь чайник и жди. Я почти подъехал.

Мобильник я сунул в карман, машину – под балкон, себя – на кухню.

Когда чайник закипел, я вспомнил, что забыл защитить машину от придурков. Чертыхнулся, вышел на балкон, поставил авто на сигнализацию. Краем глаза заметил юсупов силуэт, подсвеченный подъездной лампой. Я разлил по чашкам кипяток, пошёл открывать гостю.

Юсуп ввалился усталый, как сто китайцев со стройки Великой Стены. Пожал мне руку, упал в кресло, выпил чашку горячего чаю, закусил тремя бутербродами с сыром. Я не отставал.

Я налил ещё по чашке. Юсуп отхлебнул, откинулся на спинку, матернулся.

– Ну и денёк! С утра нашли два трупа на свалке, в обед пропадает сын крикливого задохлика, и под вечер шеф рассказал, какой я политически неподкованный.

– При чём здесь я?

– Ты общался с сыном того задохлика, который на меня орал и требовал немедленно посадить всех депутатов вместе с детками. Сынок пропал.

– Я знаю. После того, как поорал на тебя, Михалыч пришёл ко мне. Подрядил меня на поиски Толика.

– Рассказывай, что у тебя с этим Толиком. Подробно, но покороче.

Я рассказал, как в парке набил морды тарантинам, как депутаты заплатили за сломанное ребро, про троицу в масках в подъезде очкарика, про второй откуп.

Юсуп осушил чашку, поднял взгляд на меня.

– Когда отец очкарика начал обвинять депутатских сынков, я понял, что нам круто не попёрло. Я сообщил шефу, шеф – Маслине.

– А сам? Разве без шефа обойтись не мог?

– Я его подставлять не хочу. Он нормальный мужик. Чтоб к нему ни с того ни с сего припёрся мэр, и начал катить бочку? Лучше предупредить.

– Ну, и дальше?

– Маслина взорвался. Сказал, что мы работать не умеем, раз слушаем всяких придурков. Сказал, что ему придётся доложить мэру. Чем это пахнет, знаешь сам. Работа встанет, начнутся придирки.

– Чего надо сделать?

– Как обычно. Ты лезешь в дерьмо, а я твою инфу представляю наверх как оперативные данные от внештатного сотрудника.

– Говори проще, не обижусь.

– Скажу, что от надёжного стукача. Мне по-другому до них не добраться. Если что не так, мэр моему шефу башку открутит. Мэру хватит и того, что детки депутатиков прогремят на весь город. Перед выборами такая реклама мэрии ни к чему.

– Что будешь делать ты?

– Всё, что мог, я уже сделал. Хотел было наведаться к тарантинам, да шеф запретил. Что мы им предъявим? Подозрения?

– Тоже немало.

Юсуп отмахнулся.

– Я с обеда до девяти ждал, пока шеф разрешит поговорить с тарантинами сразу, как приедут с шашлыка. Шеф позвонил, сказал, что ночные допросы папулям не нравятся, мать бы их!

Юсуп встал.

– Ладно, я пойду. Ты там поройся поглубже. Иначе мне к тарантинам соваться не с чем. Я пока пробегусь по другим версиям. Очкарики пропадают не только после драки в парке. Они ещё и влюбляются, а потом с любимой – на Сахалин, романтикой страдать.

Я пожал протянутую руку, закрыл за гостем, убрал со стола, забрался в душ.

Перед сном я распланировал утро понедельника по часам. В начале девятого я ждал звонка от телефонистки. В девять хотел смотаться в железнодорожный техникум. Никак не выучу новое название технаря. То ли коллегиум, то ли гимназия. Пока вспоминал, заснул.

Телефонистка позвонила в половине восьмого. Я ждал новостей на полчаса позже, потому принял звонок от дамы не по-джентельменски: потным, небритым, да ещё возле макивары.

Девушка в наушниках не здоровалась, сходу перешла к делу.

– Абонент выключил трубку в субботу в девять вечера возле речки в районе села Щучье. Ровно в девять. Ближе к речке, чем к селу.

– Отлично работаете.

Телефонистка закончила разговор без намёка на слова прощания.

Я добил макивару до гула в кулаках, смыл под душем пот, побрился, сел за завтрак.

Овсянка с бананом встала поперёк горла на середине тарелки. Я не мог отогнать мысли от инфы, что получил от телефонистки.

Каждую субботу в районе села Щучье на берегу речки тарантины кушают шашлык и водочку. В минувшую субботу в девять вечера в том же районе антенна оператора засекла сигнал отключения, что послал мобильник очкарика Толика.

Я впихнул в себя остаток завтрака, набрал номер Юсупа. Голос занятого следователя я услышал через целую минуту.

– Ян, времени нет. Меня раздалбывает шеф. У тебя три секунды.

– За что долбёжка? Вызвал тарантин на допрос?

– Угадал. Время, Ян, время!

– Мобильник очкарика отключен в субботу в девять вечера возле речки в районе Щучьего. Там тарантины каждую субботу кушают шашлыки.

– Откуда дровишки?

– Из лесу. Проверь. Если правда, то тарантин трясти таки придётся. И папы не помогут.

– Мэр даст приказ, и оператор заткнётся, а файлы случайно сотрутся. Должностное нарушение – это не уголовное преступление. Доказать сокрытие улик тут будет нереально.

– Мда… Адвокат опять скажет, что наш очкарик сидел в кустах напротив шашлычников, и слепил их лазерной указкой.

– А трубку отключил, чтобы не отвечать на звонки, не привлекать к кустам внимания тарантин раньше времени. Вот тебе и объяснение, почему трубка очкарика отключилась в том же районе, где жрали водку тарантины. Слушай! А что, если так и было? А потом тарантины дали нашему Толику в череп, и он смылся, а? Живой, но в бегах. Чем не версия?

– Зачем очкарик отключил трубку?

– Трубку забрали тарантины и выбросили в речку.

– Мобильник послал спецсигнал, код отключения. Если трубку утопить, сигнал пропадёт безо всяких кодов. Исчезнет, и всё.

– Ладно, прицепи себе на грудь благодарность.

– Мне больше нравится ложить её в кошелёк.

– Вот и положи. Всё, я – к шефу. Пока!

Юсуп отключился. Я разровнял в кошельке благодарность Юсупа, добавил денег и визиток.

Через полчаса я подъехал к железнодорожному техникуму, где на факультете журналистики наверняка полно роскошных девочек. С одной из красоток очкарик мог слинять на Сахалин.

Дальше дверей техникума я прошёл лишь на метр – до будки, где на цепи сидел местный Цербер. Бабулька-вахтёр остановила меня грозным взглядом.

Я показал бабульке удостоверение Крысько. После драки в кабаке – пока Крысько очухивался – я на всякий пожарный щёлкнул ксиву на мобильник. Дома вставил свою фотку и имя, теперь пугаю вахтёрш.

Бабулька аж высунулась из окошка будки.

– С-следователь? Кого-то ищете?

– Группу сто семь. Всю в сборе. Журналисты.

Вахтёрша выскочила из будки, подбежала к расписанию, что висело на стене, в три секунды отыскала нужную клеточку.

– Какое совпадение! Сто седьмая группа в сто седьмой аудитории.

Бабулька указала пальцем на первую от холла дверь слева по коридору.

– Вон там. Вам повезло. Если бы пришли через час, то могли бы их не застать. У них сегодня только одно подготовительное занятие. Готовятся к экзаменам. Преподавателя предупредить?

– Спасибо, я сам.

Я подарил вахтёрше улыбку благодарного следователя. Бабулька аж зарделась.

Когда я вошёл в аудиторию, длинноволосый пацан лет двадцати пяти читал студентам лекцию. Уткнулся носом в конспект, на студентов не смотрел. Препод вещал настолько нудным тоном, что половина слушателей спала, остальные пялились в экраны мобильников.

Тетради закрыты, ручек на столах нет и в помине. Клёвая лекция. Познавательная и увлекательная.

Мой приход студентов оживил. Кто проснулся сам, кого растолкали соседи. Некоторые даже сняли наушники.

Преподу моё появление дало повод с умным видом помолчать. Аудитория, наоборот, зашушукалась. Я сделал зрителям ручкой. Шум стих.

Я подошёл к кафедре.

– Здравствуйте, дети!

В ответ – смешки и нестройное приветствие.

– Меня зовут Ян Янович. Я – следователь. Ваш преподаватель, надеюсь, выделит мне пару минут вашей лекции.

Я взглянул на препода – тот кивнул без особой радости. По-моему, пацан надеялся, что я займу не парочку, а минут так с полчаса.

На галёрке девушка подняла руку.

– А вопрос можно?

Я кивнул. Девушка хихикнула.

– Вы пришли из-за Толика?

– Вас готовят на журналистов или на экстрасенсов? Как вы догадались?

– Он рассказывал, что его побили трое в масках. Думаете, что это кто-то из нас?

– Нет. Толик вышёл из дому в субботу после обеда, и до сих пор не вернулся. Кто знает, куда он делся?

Взглядом я держал под прицелом всех студентов, как единое целое. Мимика у детишек сработала одинаково. На лицах появилось удивление и жажда узнать, куда подевался очкарик.

Из всех лиц только одно не оживилось, а застыло. Девушка в жёлтом топе, сидевшая в первом ряду, сделала вид, что мой вопрос – равно как и ответ на него – ей не интересен. Все студенты смотрели на меня, а девушка в жёлтом топе – на препода.

Я достал пачку визиток. Надпись на карточках я заказал нейтральную как раз для таких случаев. Вместо “частный детектив” над моим именем красовалось “следователь”. Я поднял визитки над головой.

– Я оставлю вам визитки. Я понимаю, что у каждого из вас могут быть причины промолчать. Если захотите что-нибудь сообщить, то мой номер найдёте на визитке. Сейчас на мой вопрос можете не отвечать. Да и как я вас заставлю?

Студенты заулыбались: мол, верно, не заставишь.

Я не давал визитки студентам в руки. Укладывал на край стола. Пока студент отвлекался, тянулся за карточкой, я смотрел на обложку тетради, что лежала напротив. У девушки в жёлтом топе хозяйкой тетради значилась Юлина Таня.

Таня повертела визитку с равнодушным видом, рассмотрела с обеих сторон, бросила обратно на стол.

Я поднял карточку, взглянул на надпись, перевёл взгляд на Таню.

– Что, не нравится дизайн?

– Нормальный. Просто мне она не нужна.

– Как знаете.

Я вложил визитку в тетрадь Тани, закончил раздавать карточки, вернулся к кафедре. Препод посмотрел на меня как на не оправдавшего надежд, ведь я управился всего за шесть минут. Давануть сачка под моим прикрытием преподу не обломилось.

Студенты вертели визитки, на меня смотрел от силы каждый третий.

Чтобы аудитория навострила уши, я кашлянул.

– Звонить мне не стесняйтесь, не укушу. Если очень боитесь, но сказать вам есть что, то звоните из автомата. Ваш номер я не определю. Можете нацепить на нос прищепку, чтобы я ваш голос не узнал.

Аудитория заулыбалась. Я поднял руку.

– С прищепкой поосторожнее. На кончик носа не цепляйте – оставите синяк. Не спрашивайте, откуда я это знаю. Спасибо за внимание. Приятной учёбы.

Я вышел из аудитории под единый вздох неудовольствия. Опять эта нудная лекция!

Вахтёрша провела меня почтительным взглядом, я махнул рукой на прощание. Заговаривать с бабулькой не стал, иначе мог нарваться на допрос с пристрастием. Сорвал вахтёрше весь кайф.

Через полчаса, когда я подъехал к дому, звякнул мобильник. Я глянул на дисплей. Номер не определился. Я снял трубку, услышал голос, исковерканный прищепкой на носу.

– Ян Янович?

– Да, Таня, это я. Вам прищепка не мешает?