Я облокотился о столик, подался ближе к Ромке, понизил голос, предложил подумать об ещё одной неприятной для Ромки штуковине. Отец очкарика скоро умрёт. У него рак крови. Ему терять нечего. Он депутатских сынков ненавидит. Если милиция тарантин не тронет и на этот раз, Михалыч может устроить сынкам депутатов весёлую жизнь. Для Михалыча вина тарантин доказана, приговор обжалованию не подлежит.

Что может сделать полудохлый Михалыч? Стрельнуть в ромкину бестолковую голову из тёмного угла, или хотя бы из-за тех вонючих кустов, в которых – как Ромка божится – сидел очкарик и слепил честной народ лазерной указкой.

Ромка хмыкнул. Я добавил, что пистолеты у нас продаются где угодно. Деньги у Михалыча есть – те, что тарантины заплатили очкарику. На ствол хватит.

Ромка потёр кончик носа, уставился на бумаги, что лежали на столе. Шеф кабака Роман Маслина из крутого парня переплавился в испуганного пацана.

Я дал Ромке несколько секунд, затем постучал пальцем по столу. Ромка встрепенулся.

– Что теперь делать?

– Расскажите мне всё. По минутам. Тогда, если вы невиновны, я объясню Михалычу, что на этот раз вы ни при чём.

– Рассказывать-то нечего! В субботу после обеда купили водки и мяса, и выехали на шашлык – на речку, под Щучье.

– Мясо не мариновали?

– Хотели меня поймать? Зря. Я вам не вру. Мы мясо на шашлык не маринуем. Жарим так, чтобы получилось с кровью. Я вам уже говорил. Не помните?!

Ромка посверкал взглядом, через пару мгновений понял, что тратить на меня энергию глазных мышц – затея пустая.

Я подождал, пока Ромка вернёт себе вид толстого напуганного пацана. Ждал я секунду. Ромка уставился в бумаги на столе. Я продолжил.

– Где покупали мясо?

– В “Авоське”. Водку там же.

– Кто расплачивался?

– Я.

– Чек из супермаркета у вас остался? На чеке выбиты дата и время покупки.

– Не верите, что покупали, или не верите, что в “Авоське”?

– Ни то, ни другое, ни время покупки проверить не могу. Если вы на шашлык не ездили, то и мяса не покупали. Подтвердить покупку не можете. Что, если мяса вы и в глаза не видели, и в “Авоську” не заявлялись пару недель?

– Где ж мы были?

– Лупили очкарика за городом.

Ромка закатил глаза. Ни дать ни взять актёр-недоучка. Даже рот приоткрыл. Наверное, для драматизма.

Ждать, пока Ромка закончит кривляться, я не стал.

– Вы клиент “Авоськи” постоянный, или наездами?

– У меня там платиновая карта.

– А без брехни?

Ромка порылся в портмоне, среди долларов и десятка разноцветных карточек нашёл серебристую, протянул мне.

Я взглянул на карточку, нашёл в правом верхнем углу логотип “Авоськи”, кивнул.

– Вот теперь верю.

– Зачем вам карта? Ведь вам до лампочки, постоянный я клиент “Авоськи” или нет. Вы хотели узнать, есть ли у меня карточка. Зачем?

– Если мясо покупали с картой, то я могу проверить, врёте или нет. Попрошу админа “Авоськи” пробить по базе все покупки на вашу карточку. Пять секунд.

– Для этого вам нужна карта. Держите.

Ромка протянул карточку мне. Я отмахнулся.

– Если даёте мне способ проверить ваши слова, то попасться на вранье не боитесь.

– Я и говорил, что не вру. Так карта не нужна?

Я качнул головой: мол, ты угадал. Ромка убрал карту, состряпал подобие улыбки.

– Какой доверчивый сыщик! А если я блефовал?

– Если соврали раз, то будете врать и дальше. Рано или поздно попадётесь. Когда мне ваше враньё надоест, я оставлю вас Михалычу.

Ромка потёр кончик носа.

– Нет, этот хрен нам не товарищ.

– Подбирайте выражения. Вы похожи на нормального человека. Зачем корчите из себя шпану?

– Пришли читать мне морали? У меня дома для этого есть бабушка.

– Вам с ней повезло.

– Ага, как же! Когда отец хотел перевести меня в частную школу, она сказала, что я не должен отрываться от народа. Так и проторчал в школе для…

– Вернёмся к мясу. Вернее, к шашлыкам. В субботу после обеда вы выехали на речку, под Щучье.

– И никаких очкариков в багажнике не вывозили. Можете провести экспертизу моей машины. Может, найдёте раздавленные очки?

Ромка улыбнулся своей остроте, потряс необъятным животом в беззвучном смехе. По пузу тарантины прокатились волны жира. Я поморщился, ведь пацан молодой, а салом набит под завязку.

Когда Ромка наулыбался, я взглядом указал на ключи от машины, что лежали перед Ромкой.

– От вашей?

Ромка кивнул с такой гордостью, словно машину выиграл на двенадцатом раунде боя без правил.

– От моей. Могу дать, как и карточку. Проверяйте, сколько влезет. Мы ездили на моей тачке, это вам подтвердят все. Следов очкарика вы в салоне не найдёте. На крыше тоже. К бамперу мы его тоже не привязывали.

– Остаётся верить на слово. Под Щучьим вы были втроём, без свидетелей, с субботнего обеда и до…

– До утра воскресенья. Утром приехали девочки. На ночь они с нами не ездят. Им возле речки холодно.

– В котором часу прибыли девочки?

– Где-то в одиннадцать. Как обычно. Мы их забрали с трассы.

– Откуда? С трассы?

Ромка пояснил, что к тарантинову месту на берегу маршрутки не ходят, девочки добираются на маршрутке. От трассы до палатки тарантин топать три километра. Пока дойдут – сдохнут. Потому тарантины и забирают девчонок с трассы, где они высаживаются из маршрутки.

В том месте к трассе подходит заброшенная грунтовая дорога. Девочки говорят водиле маршрутки, чтоб высадил на перекрёстке. До Щучьего, где остановка в центре села, ехать глупо, ведь и до стоянки тарантин дальше, и время теряется. А так прямо с речки по грунтовке тарантины едут к трассе и девчонок забирают.

Я обдумал свежую инфу, продолжил.

– Выходит, с обеда субботы и до одиннадцати воскресенья вас троих не видел ни один свидетель.

– По мне, так мои друзья и есть мои свидетели.

– Скажите это Михалычу. Он обрадуется. Очкарик пропал в субботу после обеда. Выйти из дому вышел, а вот вернуться не срослось. Исчез примерно в то же время, когда вы отчалили с шашлыком за город.

Ромка уставился на меня так, словно я сообщил о метеорите, что вот-вот разнесёт Землю.

Я послал парню ободряющую улыбку.

– Что скисли, юноша?

– Мой адвокат не говорил, что очкарик пропал в то же время, когда из города выехали мы.

– Теперь вы осознаёте, сколько у Михалыча может насобираться к вам вопросов?

– Думаю, много. Чёрт, как же паршиво совпало!

О том, что депутатские сынки к пропаже очкарика отношения не имеют, вид Ромки не кричал – вопил. Либо Ромка ни при чём, либо с отличием окончил курсы актёрского мастерства.

Ромка потёр затылок, помрачнел.

– Вы на меня давите. Хотите, чтобы я прокололся. Но мне бояться нечего.

– Если бы хотел надавить, рассказал бы вам сходу о том, что мобильник очкарика отключился в субботу вечером в районе села Щучье, возле речки. Больше трубка очкарика не включалась.

– Там, где мы жарили шашлык… Ё… Ёлки-палки! Откуда вы знаете?

– Важно не то, откуда. Важно то, что знаю. Опять совпадение?

Ромка сорвался на скороговорку.

– Конечно! Послушайте, это совпадение! Клянусь! Как это могло произойти? Очкарика с нами не было!

– Успокойтесь. Пришить вам мобильник очкарика следователь пока не может. Слишком хлипко.

– А отец очкарика? Он знает?

Я кивнул. Ромка прикусил губу.

– Теперь он нас сожрёт. Кто ему сказал? Вы? Зачем?

– Михалыч нанял меня найти сына. Всю инфу, что нахожу, я сообщаю клиенту. Иначе за что мне платят?

– Что теперь делать?

– Осторожнее переходить улицу. Вдруг какой жигулёнок захочет вас переехать? Запомните, у Михалыча жигуль.

Ромка посмотрел на меня как на доброго гнома.

Позади открылась входная дверь, зацокали стальные набойки. Ромка сделал вид, что на свете нет меня важнее.

Я обернулся. Набойками цокала смазливая девчонка из клана тех мартышек, что не слезают с ромкиных колен. Каблуки до икр, юбка нано, причёска эмо.

Девчонка подошла к барной стойке, осмотрелась, увидела Ромку и меня, прошла за столик рядом с нашим, присела, жестом подозвала официантку.

Взглядом как серпом девушка эмо резанула Ромку по тому месту, что мужики оберегают пуще самой жизни. Ромка продолжил прикидываться, что девушка эмо для него всего лишь пустое место.

На красивых девчонок не обращают внимания либо мужики больные, либо бывшие бойфренды. Реакцию Ромки я отметил.

Ромка заёрзал на стуле, привлёк моё внимание.

– Мы закончили? То, что хотели, вы узнали?

Я протянул Ромке визитку.

– Держите. Того, что вы рассказали, на полное оправдание перед Михалычем не хватит. Жду звонка. И помните: жигулёнок уже может стоять за углом.

Ромка взял визитку, рассмотрел, сунул в портмоне, поднял взгляд на меня.

– Скажу бармену, чтобы пиво вам давал бесплатно.

– А зелёный чай?

– Такая роскошь у нас только для дирекции.

Ромка вывалил своё сало из стула, сгрёб со столика бумаги в охапку, сунул подмышку. Я сделал Ромке ручкой. Ромка выдавил улыбку, кивнул, бочком – чтобы не встречаться взглядом с девушкой эмо – потопал к барной стойке.

Как только обменялся с барменом парой слов, Ромка протиснулся в дверь за спиной бармена. В ту же дверь уплыла колоритная дама пышных форм, что корпела с Ромкой над бумагами, когда в кабак зашёл я.

Пока провожал взглядом Ромку, я придумал сто причин для знакомства с девушкой эмо, что взглядом как серпом резанула ромкину гордость.

Девушка эмо покинула свой столик, без церемоний подсела за мой. Сто причин для знакомства я придумывал зря.

Девушка эмо улыбнулась.

– Не помешаю?

Я покачал головой.

– Меня Анютой зовут.

– Ян.

Официантка принесла эмо Анюте бутылку пива и стакан. Анюта наполнила стакан, чокнулась с моим виртуальным, отхлебнула, облизалась.

Я присмотрелся к соседке. Искал десять отличий от завсегдатаев ромкиного кабака. Не нашёл. Эмо Анюта оказалась той же породы, что и та мартышка, что сидела на коленях у Ромки. Тоже в наноюбке и тоже мечтает посидеть на коленях богатого дядьки.

Официантка принесла чашку с коричневой жидкостью, поставила передо мной. Над чашкой клубился пар. Анюта заглянула в чашку. Глаза Анюты – и без того размазанные эмо-макияжем на пол-лица – увеличились вдвое.

– Горячий коньяк?

Официантка хмыкнула.

– Это чай, Анюта. Нашему гостю Ромка заказал чай.

Девушка эмо впала в прострацию. Я поднял взгляд на официантку, улыбнулся.

– Я просил зелёный.

– Хорошо, хоть нашли чёрный. Из личных запасов бухгалтерии.

Анюта очнулась.

– Бухгалтерши? Этой жирной коровы?

Официантка откланялась, удалилась без ответа. Анюта посмотрела на меня, перевела взгляд на чашку чаю, покачала головой.

– Вы пьёте чай, причём здесь… Вы кто, Ян?

Я протянул визитку. Девушка эмо нашла знакомые буквы, зашевелила губами.

– Частный сыщик?

Анюта сунула визитку в сумочку, указала взглядом в сторону барной стойки.

– Сыщик, хотите узнать, куда Ромка убежал, когда я пришла?

– Наверное, к бухгалтерше этого заведения.

– Точно, к этой шлюшке. Там у неё кабинет.

– Зачем мне знать, что бухгалтер – шлюшка?

– Ромка с ней спит, а мне это не нравится.

– Думаете, мне интересно знать…

– Почему выкаете? Я так старо выгляжу?

– Меня не волнует, с кем спит Ромка. Усекла?

– Повежливее, дядя! Или не скажу то, что вам – я знаю точно – понравится. Усекли?

Затем Анюта спросила, хочу ли я кое-что узнать насчёт Ромки и того очкарика, который пропал. Ведь я пришёл к Ромке из-за очкарика, правда? С чего Анюта взяла, что я пришёл из-за очкарика? Всё просто: ведь это я набил Ромке и его дружкам морды, когда они в парке лупили очкарика. И это я недавно приходил опять, когда очкарика побили снова.

Свою инфу Анюта обменяет на мою услугу. Анюта не уверена, что Ромка с бухгалтершей спит. Анюта только подозревает. Анюте надо знать точно. И если Анюта не ошиблась… Тогда Анюта Ромке оторвёт то, без чего с бухгалтершей Ромка завяжет вмиг.

Что я получу взамен? Анюта расскажет про кровь очкарика. Но Анюта не дура. Сначала я помогу ей.

Я взвесил все “за”, отхлебнул чаю, кивнул.

– Что я должен сделать?

Эмо Анюта помрачнела.

– Я его ненавижу. Когда-нибудь я его убью.

– Анюта, представь на минутку, что твоего кореша сегодня вечером убивают.

– И слава богу! Напьюсь и станцую на столе.

– Теперь представь, что я – мент. Если твоего кореша пришьют, то кого первого я вызову на допрос? Тебя. Ты сказала, что хочешь убить Ромку.

– Блин…

– Кстати, Ромку в субботу и воскресенье видела?

– Мы вчера уже писали бумажки, что видели Ромку и в субботу, и в воскресенье.

– Говори своё задание.

Анюта изобразила плаксу. Ещё бы! Ромка гулял с Анютой целый месяц, а потом бросил, как какую-то сучку. Теперь Ромка таскается с бухгалтершей. Моя задача: разузнать, Ромка с бухгалтершей спит или нет.

Мне только и надо, что попасть в квартиру бухгалтерши. Если там у входа стоят синие вельветовые тапки, то Ромка у казначея бывает. Я чуть не свалился со стула. Тапки!

Анюта пояснила, что Ромка эти тапки обожает. Если у кого на ночь остаётся часто, то первое, что делает, это приносит с собой синие вельветовые тапки.

От меня требуется узнать, есть ли в указанной квартире синие мужские вельветовые тапочки сорок пятого размера. Взамен Анюта расскажет про кровь очкарика. Если точнее, то Анюта знает, где искать кровь того очкарика, который пропал.

Откуда Анюта знает, что очкарик пропал? Ромка сказал всем, что Ромку с дружками вызвали на допрос. Ромкин папа как-то узнал, что Ромку вызвали из-за того очкарика, которого Ромка побил тогда здесь, в парке. Вроде как очкарик пропал.

Зачем Ромка про вызов на допрос рассказал всем? Чтобы желающие написали, что видели Ромку и его дружков всю субботу и воскресенье. Пришёл адвокат, и желающие – а их собралось три автобуса – написали то, что продиктовал адвокат. Липовым свидетелям адвокат дал по сто баксов.

Я напомнил Анюте, что лжесвидетельство наказуемо. Анюта фыркнула.

– Да ладно! Кто докажет? Не написали бы мы – так есть другие. Мы не дуры, чтоб отказываться от сотки.

– Ты под Щучье на шашлык ездила?

Анюта кивнула, приосанилась, поправила волосы.

– А как же! Когда с Ромкой встречалась, то ездила.

– Обычно ты ехала с Ромкой в субботу на его машине и…

– Нет. Они в субботу едут всегда только втроём, там напиваются, и падают. Отдыхают по-пацански, как они говорят. Мы приезжаем утром. Они нас забирают от трассы.

– Ромка с дружками уезжал в субботу вечером?

– После обеда. Часа в три. Не вечером.

– Ты с девочками приезжала в воскресенье утром. Рано?

– Конечно! Часов в одиннадцать уже выходим из маршрутки. Чего вы меня выспрашиваете про шашлык? Я вам собиралась рассказать про очкарика.

Анюта осушила бутылку пива, вытерла губы ладонью. Я допил чай, промокнул губы салфеткой. Девушка эмо перевела взгляд с меня на салфетку, фыркнула.

– Культурный, что ли? А я, значит, из народа?

– Где ты видела кровь очкарика?

– Щаззз! Вы меня держите за дурочку?

Я хмыкнул. Анюта улыбнулась.

– Вы про Ромку и ту корову бухгалтершу узнаете?

– Где она живёт?

– Здесь рядом, на Колодезной. Семнадцатый дом, первый подъезд, первый этаж, первая квартира.

Я встал, оставил на столе за чай, прибавил десятину на чай.

Эмо Анюта расстегнула две пуговицы на блузке, откинулась на спинку, выпятила грудь, улыбнулась как актриса порнофильма.

– Уже уходите? Скоро вечер, я буду скучать, а у вас на пальце нет кольца.

– У меня есть твоё задание и мой интерес.

Когда выходил из кабака, краем глаза заметил застывшую мимику Анюты. Девушка эмо впала в депрессию. То её бросает Ромка, то незнакомец без обручального кольца. Эмоций на всех не напасёшься.

На табличке, что висела рядом со входом в кабак, я изучил расписание работы. Кабак Ромки обслуживает клиентов с девяти утра.

У входных ворот парка я взглянул на часы. Начало пятого. После четырёх жековскую братию на объектах не встретишь, ибо готовится к концу рабочего дня. Самое время наведаться в подвал первого дома по Колодезной, где в первой квартире живёт бухгалтерша Ромки.

Подъезд ромкиного казначея охранялся обычным замком. Домофоном не пахло, консьержкой тем более.

Замок стальной подъездной двери я открыл куском проволоки за секунду. С навесным амбарным замком, что запирал люк в подвал, провозился четверть минуты с нормальной отмычкой.

Я нырнул в подвал. Закрыл за собой люк аккурат в тот момент, когда отрылась подъездная дверь.

Над головой пошаркал, покряхтел на лестнице старичок. Возле подвального люка не остановился, значит, на снятый замок внимания не обратил. Значит, для жильцов открытый подвал в порядке вещей. Большего мне и не надо.

Когда старичок удалился, я прислушался к подвальным звукам. Под вторым подъездом травил водопровод, ругались коты. Рядом со мной в канализационной трубе журчала вода.

Я включил фонарик, шагнул в царство котов и блох.

Первым делом осмотрел канализационные трубы. Мне повезло, в доме бухгалтерши чугунные трубы советских времён заменили пластиковыми. Разбирать чугунину не пожелаешь и врагу. Разъединить сочленения пластиковые сможет и ребёнок.

Я пробрался под первую квартиру. В поисках нужной точки в подвале я полчаса не рыскал, ведь планировка девятиэтажек изысками не страдает. На весь район пять-семь проектов. Расположение квартир в наших домах я выучил сто лет назад. Зря, что ли, излазил все подвалы района в поисках пропавших мэйнкунов и болонок?

Мой осмотр с пристрастием канализационная труба казначейского стояка выдержала. Трубу и фасонину будто только что установили. Попробовал отсоединить трубу казначейского стояка от общей системы. Пошло как по маслу.

Я прошвырнулся по подвалу, нашёл обрывки тряпья и промасленной ветоши, смотал в плотный клубок.

Дождался, пока стечёт вода из очередного унитаза, одним движением отсоединил канализацию казначейского стояка от общей трубы дома, воткнул клубок ветоши в трубу казначейского стояка как пробку в бутылочное горлышко.

Через три минуты наверху открыли кран, по стенкам трубы зажурчала вода. Моя пробка держалась как заводская пластиковая заглушка, на пол подвала не протекло ни капли.

Спустя минуту кляп из трубы я выдернул. В подвал хлынула порция грязной воды, что собралась за то время, пока в трубе торчал клубок ветоши. Я дал воде стечь, затем в один приём подсоединил казначейскую трубу к общей трубе дома.

Репетиция удалась.

Утром соседи сверху куда чаще чем днём сливают унитазы, ванны, принимают душ, умываются. Куда денется смесь грязной воды с дерьмом и шампунями, если труба стояка заткнута пробкой?

Ромкиной бухгалтерше повезло жить в моём районе. Аварийка нашего ЖЭКа на вызов приезжает в лучшем случае через полчаса. Пусть у тебя дерьма в квартире хоть под потолок, а в нашем ЖЭКе спешить не любят.

Я сунул клубок ветоши в угол, прикрыл обломками теплоизоляции.

На выходе из подвала, возле люка, я задержался. Пришлось подождать, пока очередной жилец вызовет лифт и умотает наверх.

Когда шаги в подъезде стихли, я выпрыгнул из подвала, вернул замок на дверцу люка, шагнул к выходу.

Сзади послышался рык. Болонки так не рычат, потому я без резких движений оборачивался целую вечность.

Обернулся. Мне в глаза смотрела кавказская овчарка. Милая псинка весила вдвое больше меня. Сидела собачка на ступеньках первого этажа, привязанная к перилам длиннющим поводком. Намордника, как водится, на ласковой мордашке не наблюдалось. Рядом с охранником стояли пластиковые окна. Только привезли, ещё в упаковке.

Я попятился к подъездной двери.

Собачка смотрела мне вслед, рычала. Я топал, молился. Захоти псинка, и дотянулась бы до меня в один прыжок.

Обошлось. Я спиной добрался до двери, нащупал замок, открыл вслепую, покинул подъезд как пушинка, без единого звука. Собачка заткнулась, лишь когда я закрыл подъездную дверь.

Не иначе как какой-то придурок привёз окна, часть повёз домой на лифте, а те, что в лифт не влезли, оставил под охраной кавказского монстра.

По пути домой я про себя, с выражением, с сочными оборотами материл хозяина собаки. Тирада растянулась минут на пять. Повторился лишь пару раз. Это ж надо! Оставить здоровенную псину в людном месте без намордника!

Успокоился аж в хозмаге, что в двух шагах от моего дома. Купил баночку белой нитрокраски с распылителем и рулон белой плёнки-самоклейки.

Дома я присел к компу, влез в интернет. Нашёл изображение разводного ключа, распечатал, вырезал силуэт инструмента. Получил трафарет. Распечатал слово “сантехработы”, вырезал в бумаге буквы, получил ещё один трафарет.

Из кладовки достал старый синий сто раз стираный комбинезон. Приложил трафареты к спинке комбеза, задул прорези в бумаге белой нитрокраской. Через пять минут краска высохла. На спинке комбеза осталось изображение разводного ключа, чуть ниже – слово “сантехработы”.

Попил чаю, перевёл дух, продолжил.

Распечатал в двух экземплярах слово “сантехработы” и номер моего мобильного крупным шрифтом так, чтобы каждая буква заняла половину листа А4. Вырезал трафареты, приложил к плёнке-самоклейке, обвёл карандашом, вырезал из плёнки буквы и цифры.

Через десять минут надпись “сантехработы” и номер мобильного красовались по обоим бортам моего джипчика. В багажник я сунул ящик с инструментами.

Что надо ещё, чтобы прикинуться сантехником?

В семь позвонил Юсуп.

– Ян, новости есть?

– Алиби тарантин липовое. Адвокат заплатил по сто баксов за подпись под свидетельством.

– Кто бы сомневался! Вот если бы тот, кто тебе это сказал, написал показания на бумаге…

– Тарантины – вся троица – были без присмотра с обеда субботы и примерно до одиннадцати утра воскресенья. Тебе этого мало? Надо ещё подписать?

– Без бумажки это только слова, не включай дурачка. Паршиво, что тарантины почти сутки были без присмотра, паршиво. Чтобы закопать очкарика, хватит и часа. Я проверил трубки тарантин.

– Что-то интересное?

– Примерно всё то время, на которое у сынков нет алиби, их трубки маячили возле речки рядом со Щучьим. Похоже, они таки шашлычничали, не врут.

– В том же месте отключилась трубка очкарика.

– Помню. Ладно, до завтра.

Юсуп отключился, моих пожеланий спокойной ночи не дождался.

После ужина я отключил телефоны, на шесть утра запланировал посиделки в подвале под квартирой ромкиного казначея, спать завалился в девять. Дневная жара ещё не спала, заснуть сразу не разрешила, дала время поразмыслить, одуматься.

Кабак Ромки – если вывеска у входа в общепит не врёт – открывается в девять. Бухгалтерше топать от дома до места работы от силы минут десять. Значит, выйти из дому должна примерно без четверти девять, чтобы успеть наверняка. Плюс косметика, выкрутасы перед зеркалом, полчаса на завтрак, полчаса на душ-туалет.

Как ни крути, а раньше половины восьмого мне в подвале первого дома по Колодезной делать нечего. Если, конечно, казначей не просыпается в пять для утренней пробежки. Я вспомнил габариты и рыхлость тела ромкиной бухгалтерши. После совещаний со здравым смыслом решил, что пышка под центнер весом вокруг дома по утрам не бегает.

Прежде чем провалиться в сон, я перенёс визит в подвал казначея на семь, внутренний будильник поставил на половину пятого.

Утреннюю тренировку я начал без четверти пять, в семь запарковал авто рядом с домом ромкиного казначея. Для машины нашёл место с той стороны дома, куда окна бухгалтерши не выходят.

Перед тем как забраться в подвал, я осмотрелся, нет ли поблизости милых кавказских овчарок, привязанных так, что до меня дотянутся в один прыжок. Осматривался я со здоровенной сарделькой в руке. Взятки в этом деле я не осуждаю. Вторая и третья сардельки ждали своей очереди в карманах.

Псиной не пахло. Я спустился в подвал. Под квартиру казначея пробрался без приключений.

Из-под обломков теплоизоляции я вытащил клубок тряпья и промасленной ветоши, что спрятал накануне. Сел на кирпич, настроил слух на звуки сверху, с потолка подвала. Ромкина бухгалтерша – дама немаленькая. Каждый шаг человека весом в центнер по полу первого этажа слышен в подвале так, как если бы тебе прошлись по голове.

Двадцать минут я маялся от безделья. Приковылял облезлый подвальный кот. Сел напротив, принялся канючить. Я шикал на гостя с минуту, пока не понял, что котяра притопал на запах сарделек от моих рук. Чтобы попрошайка не заглушил нужных звуков, я поделился половиной сардельки.

В половине восьмого в квартире бухгалтерши со стороны спальни заскрипела кровать. В восемь тридцать пять из спальни к туалету прошаркали тапочки. Пришлось слушать продолжение.

Полилась вода из унитаза.

Я приготовил клубок ветоши.

Хозяйка протопала в ванную. В такую жару душ по утрам не принимает только тот, у кого душа нет.

В подвал просочился шелест: пластиковые петли душевой занавески проехались по направляющей.

В дно ванны ударили струи воды. Донёсся стон облегчения. Ещё бы не стонать! Жарило всю ночь, а тут тебя обдаёт прохладной водой!

Времени намылиться я бухгалтерше не дал.

Без единого звука я разъединил стык канализационной трубы с отводом, воткнул в стояк заглушку. Умудрился даже не замочить руки.

Я пулей пронёсся к люку, выпрыгнул из подвала. За спиной раздался знакомый рык. Я повернулся, с проворностью факира достал из кармана сардельку. Кавказская овчарка вильнула хвостом.

На сей раз псинка охраняла пустую лестницу. Видать, хозяин вышел прогулять собачонку, да забыл сигареты. Вернулся за куревом домой, а собачку – опять без намордника – на минутку оставил в подъезде. Не таскать же беднягу вверх-вниз!

Я бросил сторожу сардельку. Кусок варёного фарша провалился в глотку собачонки без задержки, только зубки лязгнули на весь подъезд. Остаток взятки – полторы сардельки – псина проглотила за полторы секунды. Рык прекратился. Я перекрестился. Собачка завиляла хвостом, подняла с пола пыль.

Я выскочил на улицу, оббежал дом, прыгнул в машину, в пять секунд подкатил к первому подъезду, под окна казначея.

С ящиком инструментов в руке, в синем потрёпанном комбинезоне с изображением гаечного ключа и словом “сантехработы” на спине – с тем же словом и моим телефоном на борту машины – я задрал голову вверх, всмотрелся в балкон девятого этажа, принялся сигналить. Я делал вид, будто меня – сантехника – вызвали, а подъездную дверь открыть забыли.

Краем глаза я уловил движение в окне квартиры на первом этаже. Через секунду звякнул мобильник. Я убрал палец с клаксона, включил на мобильнике запись разговора, снял трубку, представился.

– Сантехработы. Быстро, качественно, дёшево.

Динамик мобильника взорвался скороговоркой.

– Вас мне сам бог послал! Меня тут заливает. Я вызвала аварийку, но их пока дождёшься! Вы не могли бы посмотреть, что у меня с канализацией? Я тут, рядом. Вы стоите напротив моего окна. Посмотрите на первый этаж.

В окне на первом этаже раздвинулись занавески, показалась голая рука, помахала. Я кивнул: мол, вижу. Ромкин казначей тараторить не прекращал.

– Я вам заплачу, сколько скажете, только побыстрее, пожалуйста!

– Но у меня вызов. Надо установить мойку…

– У меня забилась канализация, вы не понимаете?! Вы можете хотя бы посмотреть? Я же не бесплатно…

– Посмотреть? Что я там не видел?

– Ну, починить, если что. У меня из унитаза вот-вот перельётся… Позвонила в ЖЭК, но наши алкаши пока приедут… а мне квартиру заливает. Ну, пожалуйста! Ну, я вас очень прошу!

Я склепал недовольную гримасу: мол, у меня дел по горло, а тут вы, хозяечка, со своим дерьмом! Три секунды я ломался, затем взглянул на окно казначея, кивнул, указал взглядом на подъездную дверь: мол, открывайте.

Не успел я подойти к дому, как бухгалтерша уже распахнула подъездную дверь. В махровом банном халате да с полотенцем на голове и без того немаленькая дама казалась вдвое больше.

Казначей всплеснула руками.

– Быстрее! Что ж вы так медленно, а?

– Мне спешить некуда.

Кавказская овчарка всё ещё охраняла лестницу. Рычать на меня псинка передумала, а вот вилять хвостом я её не просил.

Казначей посмотрела на меня, перевела взгляд на виляющий хвост, затем уставилась на меня как на Деда Мороза, что принёс подарки восьмого марта.

– Странно. Обычно Дик на незнакомых гавкает. Хотя бы рычит. Ну, пошли, пошли. Не бойтесь, вы рядом со мной, Дик не укусит.

– Собачка ваша?

– Дик меня знает. Пошли.

Бухгалтерша открыла дверь в квартиру, жестом пригласила внутрь. У порога я натянул на мокасины пластиковые пакеты, шагнул в коридор. Бухгалтерша подарила мне восхищённый взгляд.

– Ну и сервис! Как в лучших домах!

Я взглянул на обувь, что стояла у двери. Туфли-балетки, босоножки, женские домашние тапочки. Синих мужских вельветовых тапок сорок пятого размера я не заметил.

На полу лежал коврик с хозяйской обувью, на стене висело зеркало, да рядом стену украшала вешалка из трёх рожков. Никаких ящиков, шкафов и антресолей, где могли прятаться ромкины тапки. Только зеркало, коврик да вешалка.

Я прошёл в туалет. Грязная вода вперемешку с ошмётками дерьма подступила к ободку унитаза. Я заглянул в ванную. Треть ванны заполнила та же смердящая смесь, что и унитаз.

Полочке, что под зеркалом, над умывальником, я уделил внимания куда больше, чем подтопленной ванне. Ни помазка, ни бритвы, ни пены, ни бальзама, ни лосьона, ни второй зубной щётки.

Второго полотенца в ванной не нашлось. Банный халат один, и тот на хозяйке.

Бухгалтерша заглянула в ванную через моё плечо.

– Видите этот кошмар? Хорошо, хоть не успела намылиться. Ведь так забивается канализация?

Я кивнул.

– Надо идти в подвал. Здесь мне делать нечего.

– Ну, так чего ждём? Пока перельётся?

– Как выходить-то? Там пёсик.

– Какой пёсик? Ах, Дик! Так он вас уже знает. Вон как вилял хвостом!

– Проведёте меня к подвальному люку, и сразу бегите домой. Как только вода из ванны и унитаза начнёт уходить, три раза стукнете по ванне.

Когда мы вышли, от Дика в подъезде остался только собачий дух.

Я с облегчением вздохнул, взглядом указал бухгалтерше на дверь.

– Идите домой и ждите.

– Я постучу. Три раза, я помню.

Бухгалтерша убежала. Я возблагодарил Дух Предков за то, что хозяйка не спросила, откуда у меня ключи от подвала. Ключи хранятся либо в ЖЭКе, либо у ответственного по подъезду. Слава богу, женщины на такие мелочи внимания не обращают.

В подвале я выдернул из казначейской трубы кляп, увернулся от хлынувшей смеси воды и дерьма. Сверху трижды донёсся глухой стук: бухгалтерша послала условный сигнал.

Когда поток дерьма и воды иссяк, я одним махом привёл канализацию казначейского стояка в норму.

Из подвала я вылезал под аплодисменты, ведь у люка меня ждала бухгалтерша. Дама от счастья светилась, разве что меня не расцеловала.

Я защёлкнул замок на люке, кивнул в сторону квартиры.