«Российская чиновничья машина, рассуждая об улучшении жизни человека, так себя увлекает рассуждениями, что собьет его, проедет по нему, а потом, желая загладить вину, собьет еще десяток зевак, что окажутся на пути этой машины, спешащей на помощь к одному сбитому».

После двухнедельного отсутствия в маленьком нефтяном городе Алик возвращался назад в полностью заполненном плацкартном вагоне. Боковые полки занимали два мастера по наладке холодильников, на прямых нижних полках плацкарты отдыхали студент-заочник, работавший на Севере электриком, и сетевая распространительница лекарственных препаратов. Напротив Алика на верхней полке устроился молодой парень, работавший оператором нефтедобычи. Весь вагон был наполнен людьми, искавшими на Севере счастья.

– Чтобы съездить один раз на юг, надо два раза съездить на Север, – весомо произнесла распространительница лекарств. – Хочу в Испании отдохнуть…

Она могла говорить без умолка на самые разные темы. Говор деревенский, но именно эта простота, простота обсуждения сложных тем, делали из нее лидера разговоров. Это не понравилось оператору. Он слез с верхней полки, сел рядом с распространительницей и спросил:

– А вы уверены, что препараты, которыми вы торгуете, помогают, а не вредят?

– Конечно, помогают, – встрепенулась распространительница, видимо, не в первый раз получавшая подобный вопрос.

– А почему вы так считаете? – продолжил оператор.

– Там много полезных микроэлементов, – ответила распространительница.

– Откуда вы это знаете? – еще раз спросил оператор, и Алик понял, что этот молодой парень любит поспорить и знает, как это делать.

– Так написано же на упаковках…

– Написать можно все, что угодно, а вы лично откуда знаете, что препараты полезны? – уже трактором напирал оператор.

– Так у меня есть книжки от фирмы, где все написано.

«И ведь действительно, она не знает, что продает, – подумал Алик, прислушиваясь к разговору. – Цивилизация сейчас изготавливает такие сложные продукты, что потребитель не может знать, что он покупает. Составные части каждого продукта так сложно скомбинированы, настолько незримы и неощутимы, что по сути их можно приобретать только на доверии…»

– А вы уверены, что качество свитеров, которые вы продавали, соответствует? – напала распространительница на оператора, ранее признавшегося, что приторговывал.

– Конечно, – ответил оператор. – Хороший свитер сразу видно.

– И вы гарантируете, что он не растянется после первой стирки, что его состав соответствует написанному на этикетке, что вязка качественная? – набросилась еще пуще распространительница, мстя оператору за то, что он подорвал доверие к ее препаратам даже среди немногих пассажиров плацкарты, слышавших разговор…

«Один продает свитеры, другой лекарства… И все эти продукты, товары – невозможного для сиюминутной проверки качества. Так и журналисты, и следователи, и прокуроры, и главы городов, и президенты, и прочие учителя, и властители. Начитавшись литературы и насмотревшись фильмов сомнительного содержания, наслушавшись субъективных лекций и разговоров – они несут свои истины в общество. В некотором смысле они продают их. Люди рассчитываются и деньгами, и свободой. И почти все покупки основаны на слепом доверии. А доверие – это Ничто. Но Ничто великое, поскольку управляет обществом. Причем толща доверия, скрывающего истину, увеличивается с развитием общества, как толща ила на дне заболоченного

озера».

– Эта женщина за миллион может продать ведро мусора, – вот так про меня как-то сказали. У меня талант к торговле, – донеслась до Алика реплика распространительницы.

«Технология создания доверия как производства, слепого к конечному продукту, преступна сама по себе, но талантливые в коммуникации люди, усиливая эту технологию, зарабатывают деньги на продаже и передаче населению неосознанных ими «благ». Вот эта веселая, разговорчивая женщина всю себя посвящает продаже неизвестного…»

– Если не веришь – не бери, – донесся до Алика рецепт распространительницы.

«Не веришь – не смотри, не слушай, не читай, – перевел услышанное в журналистский контекст Алик. – Но почему все основано на вере, а не на истине? Потому что истину никто не знает. Как отличить барышного человека, от не барышного, как отличить искреннего человека – от неискреннего? И как понять: обманывается ли искренний человек в своих убеждениях или нет? Это вопросы без ответов. Объективность только в природе. Попадая в мозг человека, она тут же становится субъективностью».

– Я честная, честная сама по себе, – продолжала говорить распространительница. – Продавать плохое не буду. Я на такое не способна. И у меня покупают. Кому надо – тот и берет.

Алик вспомнил слова врача, кандидата медицинских наук, к которому ходил на прием, будучи в отпуске. Она сказала: «Многие пациенты чувствуют себя лучше уже от осознания, что их лечат, делают капельницы и уколы». И действительно, что мы знаем о препаратах, которые вливают в наши вены?

Общество преуспело в создании и доработке коммуникативных технологий настолько, что сегодня невозможно отличить правду от вымысла, потому что при создании и той и другого привлекаются все известные средства, направленные на создание коммуникативного контакта, захвата внимания и выработки убеждения…

Телезритель в данной схеме выглядит простым элементом использования, наподобие впитывающей прокладки. При этом все научные достижения, скорее, работают в пользу корыстного использования аудитории ввиду большей притягательности корысти и богатства по сравнению с моральными идеалами. А это означает простую вещь: все разработки в области журналистики, начиная от тонкостей формирования текста до прогрессивного использования невербальных средств, то есть жестов, мимики, поз… укрепляют лишь пропагандистскую элиту и ее финансистов. И отсюда следует законный вопрос: стоит ли вести научные изыскания в данной области, не являются ли они психологическим ядерным оружием, требующим принятия законов об их ограниченном использовании? И может ли порядочный человек заниматься журналистикой вообще…

***

Дома Алика ждала Марина, уставшая от телефонных и дверных звонков, от караулящих возле подъезда милиционеров, которые, на счастье, не знали ее в лицо, и множество судебных и милицейских повесток и писем в почтовом ящике.

Каждый из обычных людей, столкнувшихся с властью, думает о пощаде и милости. В мире власти нет пощады. Против журналиста Алика, который все силы отдал на работу ради простых людей, на поиск истины в маленьком нефтяном городе, вся правоохранительная система маленького нефтяного города работала, как против самого оголтелого преступника. Вдобавок к этому, его преследовала вся система городских чиновников, вооруженных газетой, телевидением и Интернетом. Это было для них развлечением, как у богатых прошлых веков – верховая охота на зайца с гончими псами.

Первым же вечером, когда Алик с Мариной праздновали встречу, забыв обо всем на свете, кроме себя любимых, квартиру опять пронзил мелодичный дверной

звонок, перечеркнувший настроение от звучавших в стенах квартиры видеоклипов группы «Смоки». Марина на цыпочках подбежала к входной двери, взглянула в дверной глазок, и так же на цыпочках отошла от двери к Алику.

– Давненько их не было, – сказала она.

И ее слова подтвердил требовательный стук в дверь.

– Кто там? – спросил Алик.

– Почтальонша с какими-то бумагами, – ответила Марина. – Словно почувствовали, что ты приехал.

– Знали, Марина, знали, – ответил Алик. – Кто-то предупредил. Мы и по телефону о моем приезде говорили. Но это не имеет значения. Мы же не откроем дверь.

Алик весело и громко рассмеялся.

– Конечно, не откроем, – рассмеялась в ответ Марина.

– Смотри, больше не звонит и не стучит, – прокомментировал Алик ситуацию на входе в квартиру.

– Так они привыкли уже, – ответила Марина.

И они опять рассмеялись.

УВОЛЬНЕНИЕ

«В мире кротов свет не нужен, как и те, кто его создает».

Увольнение прошло спокойно. Алик, пройдя лечение, временно освободился от помрачнения разума и, зайдя в администрацию маленького нефтяного города, не переживал в отличие от Квашнякова, лицо-маска которого при встрече с Аликом закоробилась в попытках изобразить доброжелательность.

– Продлять отстранение будете, или как? – сходу спросил Алик и пригрозил. – А то я сегодня на работе, приступил к должностным обязанностям и сейчас пойду управлять.

– Подожди, подожди, – мягко постелил слова Квашняков, получивший в отсутствие Алика повышение с должности главного редактора городской газеты до заметителя главы маленького нефтяного города. – Сейчас все узнаю…

Чиновники администрации маленького нефтяного города закопошились. Они на ходу в спешке и суете собирали причины увольнения. Взявшийся невесть откуда, Задрин неотступно следил за процессом, словно обиженная женщина, ожидающая, что муж вот-вот за нее заступится. Квашняков склонился над юристом и что-то подсказывал, Бредятин бегал по коридору и подносил юристу документы. Эту картину и застал Алик, когда зашел в юридический отдел.

– Ну, когда напишете-то? – спросил он. – Что, раньше не могли?

– Так вы письма наши не получаете, – возразил юрист.

– Ну и что? – спросил Алик и продолжил по-дружески грубо. – Бездельники хреновы, только бы деньги получать, а не работать…

– Алик, посиди у меня в кабинете, мы сейчас закончим, – попросил Квашняков, таким тоном, словно решался вопрос о награждении или премировании.

– Мы с гражданами – только по закону, а это требует вдумчивости, – вставил слово Бредятин, принеся очередную бумагу. – Для вас же стараемся, подождите чуток…

Алику надоело ждать, и он уехал в телерадиокомпанию, где зашел в свой бывший кабинет, кабинет главного редактора, сел в кресло и задумался:

«Любая религия, в том числе и религия власти, создает определенный человеческий сплав, приход, и дает методы его обработки, но ни одна религия не ставит целью сделать из человека идеальный проводник, потому что в этом случае человек будет способен к усвоению различных знаний, что разрушительно для конкретной религии и конкретного сплава. Вот он идеал сплава этой власти: хамовитый, бредовый, а когда надо обмануть – оборачивается квашней…»

Дверь в кабинет открылась, и в нее вошли, уже не спрашивая разрешения, Квашняков, Бредятин, юрист Солодов и Плутьянова из отдела кадров.

– Все сделано по первому классу, как просили, – ехидносладостно произнес Бредятин.

На стол перед Аликом легли документы.

– Вам надо расписаться, что ознакомлены, – потребовала Плутьянова.

Алик прочитал заглавие:

«Распоряжение об увольнении».

Он расписался.

– Теперь распишитесь в получении трудовой книжки, – попросила Плутьянова и протянула Алику документ.

Он опять расписался, открыл книжку.

«Уволен в связи с неоднократным неисполнением работником без уважительных причин трудовых обязанностей…»

Статья была плохая.

– А теперь мы с вами расстаемся, – сказал Бредятин, увидев, что все формальности соблюдены.

– Успехов в дальнейшей жизни, – с улыбкой пожелал Квашняков.

– Вы не будете писать на нас в суд? – с опаской спросил юрист Солодов.

– Я имею на это право? – задал глупый вопрос Алик.

– Имеете, – ответил Солодов.

– Раз имею, может, и напишу, – ответил Алик. – Это вас уже не касается.

Он сам удивлялся себе – своему спокойствию. Кипящее через край содержимое кастрюли всегда зальет огонь собственной жизни. Поэтому не позволяйте мозгам закипать. И, наоборот, всегда стремитесь перекипятить мозги своих врагов – тогда они уничтожат сами себя.

Похоронная команда администрации маленького нефтяного города покинула кабинет главного редактора телерадиокомпании маленького нефтяного города. Алик вышел вслед за ними, а дальше их пути разошлись в разные стороны.

***

Алик вернулся домой, и ему казалось, что кончается сама жизнь, потому что он любил журналистику, как саму жизнь, или жизнь он особенно полюбил тогда, когда

пришел в журналистику. Счастье кончалось, – понимал он, – и не потому, что он был уволен, а потому что понял место журналистики и заниматься ею более не хотел.

У порога его встретила Марина.

– У тебя появились морщины, – сказала она. – Особенно они заметны, когда ты улыбаешься.

– Ну и что? – спросил Алик. – Мы же стареем.

Только наука и отстраненное отношение к жизни позволяют не сойти с ума от осознания, что за кромкой смерти с любимыми уже не встретиться никогда.

– Я думала, что ты никогда не постареешь, – грустно ответила Марина.

«Я тоже думал», – загрустил Алик, глядя в любимые глаза, и внезапно вспомнил слова Рифмоплетова:

***

У тебя морщинки, милый друг,

У тебя седые волосы,

И откуда, и зачем, и как-то вдруг…

Остаешься прежним только голосом

И глазами – каплями росы –

Той, что на рожденье выпала,

Не гляди, родная, на часы…

***

Последнюю строку Алик забыл, и грусть еще сильнее овладела им. Он вспомнил, как проходя по рынку, услышал за своей спиной злую фразу:

– Вон он идет. Раньше «Дробинку» выпускал, а теперь главный помощник мэра!

Эта неправда тогда иглой вошла в сердце.

«Но как этим людям воспринимать меня? – спросил он тогда сам себя. – Они не читают газеты и мои книги, не смотрят мои программы и ориентируются лишь по внешним факторам. Раз Хамовский поставил на должность, то, значит, – я полностью принадлежу главе маленького нефтяного города. Типичная мозговая модель, почти мозоль».

ЭПИЛОГ

«Мечущийся в узком пространстве полетит дальше только при выходе».

На этом история не заканчивается, но закончился путь нашего героя от самой нижней должности в газете маленького нефтяного города к вершинам успеха и обыкновенному для честных главных редакторов концу.

Спустя всего три месяца после увольнения, проведя тщательный анализ претензий Хамовского, Алик даже через суд маленького нефтяного города восстановился на работе, снял дисциплинарные взыскания и получил деньги за вынужденные прогулы, но это не было победой.

Распоряжение о ликвидации телерадиокомпании, руководимой Аликом, Хамовский подписал точно в тот день, когда суд восстановил Алика на работе, но это была типичная его манера: не только делать зло, но и делать его показательно и демонстративно.

При этом обиженная судебным проигрышем администрация маленького нефтяного города, имея в подчинении Задрина, Публяшникову и других прохвостов, работавших в телерадиокомпании, сдала все бухгалтерские документы телерадиокомпании начальнику милиции маленького нефтяного города Парашину. Милиция нашла кое-какие нарушения и ошибки, нафантазировав на почве которых, Алика можно было посадить в тюрьму или колонию, а уголовное дело для окончательного решения передали в следственный комитет, в ведомство того самого следователя по фамилии Крест, жене которого Алик отказал в трудоустройстве…

Что ж, у каждого руководителя есть промахи и ошибки. Судить можно любого.

Была у Алика и последняя встреча с Хамовским. Хамовский, увидев Алика в дверях своего кабинета, широко улыбнулся, выскочил навстречу с блокнотом в руках, сел за стол, где обычно сидели посетители, и жестом пригласил Алика сесть напротив.

– Ну, говори, что тебе надо, чтобы ты вел себя тихо и помогал мне, – попросил Хамовский, приготовившись записывать желания Алика. – Не стесняйся: машину, квартиру, деньги. Давай.

Алик посмотрел на него, и Хамовский внезапно стал ему противен.

– Когда Квашняков уговаривал зайти к вам, то вначале я хотел сказать, что вы мерзавец, – сказал он.

Хамовский потерял улыбку.

– Но это грубо, – Алик поправил себя, понимая, что при скрытой записи, ему могут инкриминировать оскорбление. – А сейчас я вам скажу, что вы очень плохой человек, недостойный должности главы города.

– Это все? – поспешно спросил Хамовский.

– Все, – ответил Алик и вышел из кабинета.

Спускаясь по лестнице администрации маленького нефтяного города, он посмотрел наверх. На него, пряча за улыбкой потрясение, смотрел Хамовский.

– Что улыбаешься? – спросил Алик, но, не услышав ответа, пошел дальше…

На все пять писем Президенту России Алик так и не получил ни одного неформального ответа, который можно было расценивать, как то, что с его обращением поработали, по крайней мере, никто к нему по его обращениям не обращался и дополнительной информации не запрашивал.

Алик вынужден был уволиться на этот раз по ликвидации предприятия. Предоставим его судьбе, в конце концов, день смерти здесь всегда есть день рождения где-то, и посмотрим, что произошло с другими героями.

Дороженко, тот самый врач, что согласился на интервью о катастрофической перинатальной смертности в больнице маленького нефтяного города, был уволен по той же статье, что и Алик, напомню, что Хамовский любил символизм. Дороженко, не отстаивая свои права в суде, уехал из этого маленького нефтяного города и нашел себе работу в другом маленьком нефтяном городе, откуда слал письма в адрес губернатора, и благодаря коллективному письму женщин добился возбуждения уголовных дел по смертям младенцев.

Алик с ним иногда созванивался, и как-то Дороженко радостно ему сообщил, что общался со следователем прокуратуры маленького нефтяного города, который все-таки решился на возбуждение дела по младенческой смертности.

«И где вы раньше были? – спросил я, – возбужденной скороговоркой почти кричал Дороженко. – Когда я вам все материалы приносил, так у вас не было оснований для возбуждения дел, а сейчас, как пинка от начальства получили под зад, так основания сразу появились?

– В каком городе вы находитесь? – спросил следователь меня.

– А это не ваше дело, – ответил я. – Знаю я вашу контору. Я не дам вашим псам с вашим главным врачом Прислужковым сюда приехать и испортить мне жизнь».

Дороженко поступил правильно. Милиция особенно рьяно стала преследовать не преступность, а людей неугодных власти, обидевших власть или действительно совершивших преступления против власти. Парашин с компанией приближенных милиционеров теперь ходил в рестораны маленького нефтяного города с уголовниками, причем перед ними угодничал и заискивал.

В момент увольнения Алика на втором федеральном телеканале опять громко прозвучал маленький нефтяной город как место, где милиция прикрывала работу проституток, причем публичный дом находился прямо напротив опорного пункта участковой милиции. Дело было громкое, но все милиционеры, работавшие с проститутками, получили условные сроки наказания, а проститутки никуда не исчезли, а в качестве компенсации за полученные неудобства они подняли цены на свои услуги.

Но Парашин остался при должности.

Алик во время собственной травли побеседовал с одним из местных адвокатов и тот прямо сказал:

– В нашем маленьком нефтяном городе процентов восемьдесят судимы и даже пенсионеров привлекают и дают реальные сроки, потому что милиции нужны отчеты, а вы милиционеров в своем телевизоре выставляете красавцами, героями. И кого они садят к уголовникам? Предпринимателей и интеллигенцию. У них же финансовые преступления – их бы штрафами, но им – лишение свободы. С каким настроением эти люди выйдут, представляете? А ведь это – элита общества. И эту элиту не исправляют, а насильно отправляют на уголовное воспитание. То есть правосудие воспитывает умного преступника. Если кто-то из этой интеллигенции выйдет и по-умному убьет своего следователя – ведь он в чем-то будет прав. Правосудие, по сути, сейчас направлено именно на лишение жизни, а с теми, кто лишает жизни – какой с ними должен быть разговор? Я думаю, что многие следователи своими напрасными и чрезмерными обвинениями суммарно наработали на лишение собственной жизни. Ведь у них нивелировалось само понятие человечности. Ценность жизни испарилась. Они судят личным карьерным ростом и денежными премиями, а не справедливостью.

Хамовский к уголовному делу по девяти миллионам получил еще два, одно – за распределение квартир на свое усмотрение. Он покинул пост главы города, досидев, правда, на нем, до конца срока. Но не это главное. Именно в этот момент, в момент максимальной своей известности как казнокрада, Хамовский получил звание почетного гражданина маленького нефтяного города и должность представителя губернатора в маленьком нефтяном городе! Российская власть наглядно демонстрировала какие чины ей требуются.

Горилова удачно увернулась от следствия, спалив остатки архива, уцелевшего в огне первого пожара, сделав то, о чем лишь мечтал наш герой.

Лизадков, о котором мы забыли в ходе повествования и за что приносим извинения, был уволен за недостаток образования, а Квашняков занял как раз его место и благополучно остался на работе, как и Бредятин, предоставив читателю возможность оценить качества круга лиц, особо нужных власти.

Коллектив телерадиокомпании, в которой работал и которой руководил Алик, написал заявления о переходе в другую организацию, тоже телерадиокомпанию, во главе которой был поставлен безграмотный, но исполнительный Задрин.

Депутатша вышестоящей Думы, прослывшая народной защитницей, Матушка, несмотря на множественные к ней обращения, ничем не помогла Алику, если не считать типичных для хороших врачей слов утешений и поддержки.

Что касается жизни остальных героев книги, начиная от Клизмовича и до…, то их будущее пусть дорисует фантазия читателя вслед за этим многоточием…

Страна с помощью должностных бандитов, проституток и низких людей по-прежнему продолжала бороться с теми, кого на общем фоне можно было назвать благородными, поскольку Алик и более высокие люди, которым он был подобен, конечно, не были святыми и тоже любили деньги и блага.

Жители маленького нефтяного города так и остались телезрителями, слушателями и читателями, они продолжали смотреть, слушать, читать то, что подают, рассуждать на предлагаемые темы, оставаясь в стороне от событий, никак не влияя на происходящее и разражаясь криком, только когда сами попадали под нож, ну, словно куры на бройлерной фабрике.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора Людмилы Беляковой, жительницы города Муравленко (ЯНАО). Данная художественная работа является подарком автору книги и использована также при подготовке печатного издания «Эффекта безмолвия», опубликованного в марте 2011 года.