Смирение

Оксана истошно захохотала.

– Господи, Саш, ты такой дурак! Ей Богу… Ну зачем мне кого-то к тебе отправлять, если я могу просто позвонить в полицию и сказать, что ты моему возлюбленному угрожал? В отличие от России, здесь не скажут: «Обращайтесь, когда убьют!»Сразу после к тебе в гости приедет отряд мусоров, загребёт в участок, и там во время допросов с пристрастием до тебя доходчиво доведут, что если я тебе предлагаю закончить всё миром, то это значит, что нужно было соглашаться, а не выкабениваться. Бутылку в задницу как в России, конечно, не засунут, потому что Америка уважает права гомосеков, но выбивать дурь из зазнавшихся придурков они умеют не хуже. Опыт в этом у них есть. Не сомневайся.

– И кто там тебя послушает?

– Полицейские, кто ж ещё? Или ты думаешь, я в отличие от тебя такая доверчивая дура, что прихожу в гости к насильнику с выключенным диктофоном? – Оксана показала включённый диктофон на своём смартфоне. Они послушают запись, и отправят тебя в американскую тюрьму. А в российских СМИ будут всеми силами оправдывать насильника и вешать лапшу на уши назойливым бабкам из Отрядов Путина про страшное пиндосовское гестапо, посадившее сначала Бута с Бутиной, а теперь и тебя – третьего невинного ангелочка с фамилией на букву «б». Всё будет стабильно, как и всегда… – Оксана ехидно улыбнулась и поставила пустой бокал на стол.

– Пошла вон… – спокойно отвечал Быков.

– Саш, ну не начинай! Просто подпиши…

– Пошла вон, – снова сказал он, но только громче.

– Саш, ну чего ты как дурак себя ведёшь? Хватит упрямиться…

– Пошла вон! – Быков перешёл на рык.

– Тебе не кажется, что ты перегибаешь сейчас палку?

Он подошёл к столу, небрежно схватил несколько бумаг, смял их и кинул в лицо Оксане.

– Пошла вон!!!

Та вскочила и показала на него пальцем, в миг покрасневшее лицо исказилась в гримасе ярости и презрения. Она яростно заверещала:

– Ты пожалеешь, тварь!!! Я клянусь, ты пожалеешь!!! У тебя земля под ногами гореть будет, урод!!! Ненавижу тебя, мразь!!! Ненавижу!!!

Оксана резко сорвалась с места, еле успев схватить сумочку, и сразу направилась к выходу. В прихожей, пытаясь взять пальто, чуть не вырвала дверь шкафа, быстро надела туфли. Быков только и успел открыть ей, как она тут же выскочила из квартиры захлопнула дверь в квартиру прямо у него перед носом, да так сильно, что даже штукатурка на стене посыпалась.

– Шлюха… – устало прошептал Быков, сел на табуретку в прихожей и закрыл уставшее лицо руками.

Глава 2.

– Алло, Алекс? – послышался из трубки приятный женский голос, – как вы?

– Да, да… Я в порядке.

– Это Кэтрин Марлоу из Buzzfeed. Я звоню, чтобы напомнить вам, что у нас сегодня после обеда интервью с нами. Вы приедете?

– Да, конечно…

– Хорошо… – задумалась, – ах, да! Совсем забыла сказать. У нас немного поменялась локация съёмок. Мы сняли студию в двух кварталах от предыдущего места. Новое находится на перекрёстке между Парк-Авеню и 47-ой Восточной. Точно адрес вам скину с мессенжер.

– Хорошо. Я подойду.

– Отлично. Тогда ждём вас, Алекс. До встречи. Всего доброго!

– И вам тоже!

Быкову не сильно хотелось выходить из квартиры, так как за окном поливал дождь, но раз уж договорился, себя надо как-то пересиливать. И он нехотя натягивал на себя носки, джинсы, медленно натягивал на себя балахон, а потом с трудом заставлял ноги двигаться в прихожую, одевать там туфли, утеплённый жилет, искать на полке зонтик. Даже входная дверь открывалась нехотя, будто удерживаемая упругой пружиной. Организм, сердце, мозг, душа – всё телесное и бестелесное в Быкове буквально умоляло его не идти. Но раз договорился, то надо. Он иначе не мог. Не учили его так. Не по-мужски это сначала договариваться, а потом сливаться.

Всё внутри него протестовало не потому что он был ленивым или банально не хотел промокнуть. На самом деле просто чувствовал подставу. Ощущение того, что интервью закончится скандалом, буквально витало в воздухе. Особенно после того, как Оксана сразу после их последней встречи в квартире разослала во все СМИ письма с новой информацией о Быкове, во всех подробностях смакуя их неудачный брак.

После этого словесной драки точно было не избежать. Драки со всем американским обществом, которое после историй с Вайнштейном и Деппом буквально разрывалось пополам, неспособное определиться, заслуживают ли обвиняемые в изнасилованиях, а также домашнем насилии той самой пресловутой презумпции невиновности, или нет.

Это чувствовалось даже среди сокомандников Быкова по клубу. Одни смотрели на него с сочувствием, другие с каким-то недоверием, но с лёгким налётом презрения. Первыми двигала классическая мужская солидарность, ведь ты тоже чисто случайно можешь оказаться на его месте обвиняемым в изнасиловании, где обвинению не нужно почти никакой доказательной базы, чтобы засадить тебя за решётку, и попробуй отвертеться! Вторые ставили жертву насилия на место своих жён, дочерей, сестёр и матерей. Ведь не дай Бог до наших близких своими грязными руками дотронется хоть одна мразь… Кровь польётся рекой. И спасение этим ублюдкам – только закон, запрещающий самосуд!

Вот и жил Быков последние два месяца как на углях, из-за чего запорол финал кубка Стэнли, а после недельного отпуска не был вызван на сборы. Главный тренер и президент клуба хоть и утверждали, что поддержат одного из своих лучших игроков юридически, на деле, пожалуй, даже больше самого Быкова боялись попасть под каток культуры отмены и стать жертвами скандала, что ударит по их карьере в Штатах. И в результате было непонятно, чего Саше ждать в будущем. Стоит ли вообще оставаться в клубе после произошедшего? Или лучше никого не подставлять, заставляя ввязываться в никому не нужные проблемы?

А если так, то что это значит? Закончить карьеру? Убить за раз то, к чему стремился много лет, упорно тренируясь, получая порою тяжёлые травмы? Быков кроме как клюшкой махать, больше ничему и не научился толком. В детстве только на уроки труда разве что ходил, как и все учился работать молотком, рубанком. Но много ли где это сейчас нужно? А ближе к концу школы хотел поступить на журфак, но так и не пошёл. Сейчас же без опыта его никто ни в какую газету и не возьмёт. Так что кроме хоккея Саша больше ничего и не умел.

И что в таком случае оставалось? Только попробовать защитить своё честное имя и вновь выступать в клубе! Более поделать, казалось, было нечего. Иначе, нежели дать интервью, защититься никак и нечем. Так что хочешь, не хочешь, но всё равно и при любых обстоятельствах придётся идти, если вдруг отмена интервью, несмотря на договорённости, покажется заманчивой идеей..

С такими мыслями в голове, в самом дурном настроении Быков вышел на улицу под проливной дождь и пошёл вдоль по улочкам Нью-Йорка в сторону студии, где будет проходить интервью.

Шёл с капюшоном на голове, дабы не привлекать лишнего внимания, ибо уже два месяца его дом осаждают журналисты с активистами, и все требуют ответа за якобы изнасилование Оксаны. Пока в небольшом количестве, так что жить не мешают. Но с каждым разом их становится всё больше, а действия всё агрессивнее. Так один раз с подобным рыцарем круглого стола даже подраться пришлось, ибо слишком много оскорблений себе позволял, при этом не пытаясь разобраться, права ли Оксана. Посему то чтобы вновь не попасть в передрягу, лучше не маячить рожей у всех на виду.

За те десять лет, что Быков прожил в Америке, улицы самого помпезного города страны пусть и не стали ему родными, но уже были в целом знакомы. Появились любимые местные заведения, места для прогулок и пробежек, сложилось мнение, за что город можно высоко ценить, а за что только в его сторону плеваться. И за эти десять лет Быков полюбил Нью-Йорк настолько, что даже раздумывал, а не остаться ли здесь, чтобы тренировать в будущем клуб или какую-нибудь детскую или молодёжную хоккейную команду.

Теперь же после трудностей с Оксаной он вдруг почувствовал впервые за десять лет нечто странное, что раньше ему в голову и не приходило, настолько высота небоскрёбов может вскружить голову. Всё вокруг казалось ему чужим и противным. Пицца в кафешках изменилась во вкусе, кола стала отдавать кофейной горечью, на улицах всё чаще ощущался неприятный запах, а люди вокруг стали какими-то злыми и неприветливыми. На контрасте Саша чаще стал приезжать на Брайтон Бич и кушать русские пирожки, пить квас, смаковать сырки со сгущёнкой и удовольствием смотреть на каменные рожи соотечественников, некогда приехавших покорять Америку. И даже исполинские небоскрёбы стали ощущаться какими-то холодными и тёмными, а фотографии облезлых брежневских панельных муравейников из тематических профилей в Инстаграме начали вызывать ностальгическую улыбку. В голове звучала «Странная Сказка» Цоя, вызывавшая мурашки по коже, а русская тоска провоцировала не депрессию, а более тепло на душе.

«Почему так?» – размышлял Быков: «Почему с наступлением в моей жизни серьёзных проблем стало казаться, что всё здесь так нравившееся мне прежде, теперь вызывает отторжение? Почему я всё чаще стал вспоминать о беззаботном детстве и дворовых драках стенка на стенку? Неужели я, так полюбивший Америку в юности, теперь её возненавидел за то, как она сейчас со мной обходится? Справедливо ли моё нынешнее негативное мнение о городе и стране в целом? Здесь я всё-таки заработал миллионы и стал жить так роскошно, как даже не мечтал в детстве. Даже первое, на что все жалуются в Америке – платная медицина, не коснулось меня толком, потому что деньги оплатить счёт всегда в кармане были. Значит, может быть, зря я плююсь последние два месяца со всего вокруг? Тут же ещё и свобода слова… Хотя.... Стоп! Какая свобода, раз я не могу защитить себя от нападок бывшей лживой жены и защитить своё честное имя? Хотя в России с юридической практикой по изнасилованиям ничуть не лучше, чем в Америке… Может быть, мне просто кажется, что раз Родина моя – Россия, то и стены бы меня защитили лучше? Если так, то зря на Америку наговариваю… Но как же мне здесь всё стало омерзительно!»

С таким скверным настроением на душе Быков дошёл до нужного здания. Там было что-то типа большой студии для фотосессий, где в разных помещениях в зависимости от желаний заказчика стояла мебель разных стилей или эпох. Как раз на третьем этаже и находился нужный Быкову зал.

Зайдя внутрь, он оказался в помещении с приятным глазу мягким освещением, декором и мебелью в стиле XIX века. Посреди стояли два мягких кресла и деревянный журнальный столик, а напротив них камера.

Справа была открыта дверца шкафа, из-за неё выглянула Марлоу.

– О, мистер Быков! – посмотрела на часы на стене, – вы даже чуть раньше подошли…

– Вроде шёл не торопясь, а оказалось, что довольно быстро. Так часто бывает… – глупо улыбнулся Саша.

– К сожалению, я пока что ещё не готова. Подождёте чуть-чуть?

– Да, конечно.

– Кстати, вам специалист по мейкапу или гримёр не нужен?

– Зачем? – удивился Быков.

– Ну… Красоту навести, шрамы, возможно, какие-нибудь скрыть или чтобы посвежее выглядеть на камеру…

– Да мне кажется, не стоит. Я и так вроде не урод… – Быков тихонько похихикал.

– О, – вновь выглянула из-за зеркала Марлоу, – вы только не подумайте, что я якобы намекаю, мол, вы какой-то некрасивый. Просто это чисто на камеру, так многие делают, чтобы какие-то деффекты скрыть…

Быков усмехнулся и покачал головой.

– Да я в курсе. Не в первый раз уже на съёмки хожу. Просто после развода задумался над тем, какой смысл намазывать на себя тонну тональников, помад и прочей чертовщины… Красоты не прибавит, а моральное уродство не скроет. И смысл тогда во всём этом макияже?

Марлоу рассмеялась.

– Вам виднее.

Быков скромно подошёл к креслу и сел на него, стараясь устроиться поудобнее.

– Как у вас настроение? – спросила Марлоу.

– Вполне. Вполне, – отвечал Быков, – а у вас?

– Да в целом хорошо, только погода сегодня не радует. К интервью готовы? Не волнуетесь?

– Вроде бы нет.

– Если есть темы, которые вы бы хотели опустить, говорите сейчас. Я подправлю вопросы.

«Вот это да!» – подумал Быков. Он шёл на интервью как на смертную казнь или на лоботомию, где его будут заживо препарировать по теме развода с Оксаной, а Кэтрин, как оказалось, готова пойти навстречу и неприятных вопросов не задавать. Далеко не каждый журналист так сделает. Некоторые ради сенсации готовы мать родную продать, а другие любую сказанную тобою глупость в заголовок выставят, чтобы читатель обязательно понял, интервью с каким глупцом он сейчас читает. Быков, отправляясь на встречу, ничего хорошего от Марлоу и не ждал. Уже привык на каждом интервью следить за словами, чтобы не показаться в кадре глупцом. А тут вот оно как! Неужели она не такая как другие? Не уж то это та самая журналистка, у которой есть совесть? Или просто прикидывается?

– Ну, я понимаю, что в свете моей ситуации тяжело не упомянуть о разводе, но хотелось бы, чтобы всё-таки спрашивали про спорт, то есть мой основной род занятий. Личная жизнь, понимаете… Ну, она на то и личная, чтобы…

– Не переживайте! – отвечала журналистка, выставив перед собой руки, – я всё понимаю. Никаких вопросов про развод…

– И про войну с Украиной, пожалуйста, не нужно вопросов.

– Конечно, Алекс, – мило улыбнулась Кэтрин.

– Спасибо! – кротко улыбнулся Быков, – когда начинаем?

***

– Так, ну что? – спросила Марлоу, – камера готова?

– Готова! – отвечает оператор.

– Как я выгляжу в кадре?

– Как всегда ослепительно, Кэт.

– Да ладно, ты мне льстишь, Джимми! – улыбнулась Марлоу.

– Ни капельки.

– Ну и отлично. Что со звуком?

– Микрофоны готовы.

– Давай проверим. Раз, раз. Раз, два. Слышно?

– Да.

Марлоу вопросительно взглянула на Быкова. Тот посмотрел на петличку у себя на воротнике и произнёс:

– Раз… Раз, два.

– Всё слышно! – звуковик показал большой палец.

– Тогда… – сказала Марлоу, – начинаем запись через три… Два… Один… Добрый вечер, друзья! Добро пожаловать на шоу «Звезда дня», и сегодня наш скромный эфир почтил своим присутствием известный спортсмен, хоккеист, форвард клуба Нью-Йорк Рейнджерс и один из самых титулованных игроков команды Александр Быков! – повернулась к Саше, – здравствуйте, Алекс!

– Привет, Кэт! – покивал Быков.

– В первую очередь я хотела бы задать вот какой вопрос. В свете сложившейся ситуации у ваших фанатов, Алекс, могут возникнуть вопросы по поводу будущего в Нью-Йорк Рейнджерс. Вы уже обсуждали с руководством клуба, что будете делать дальше? Насколько я помню, в последних интервью президент и главный тренер высказывались резко против вашего увольнения… Их мнение изменилось?

– О, да. У нас был разговор с Макмастером и Лаудом. Они сказали, что ситуация никак не сможет повлиять на моё участие в клубе. На данный момент… Я правда не хочу, дабы вы думали, что я там слишком самовлюблён, но это факт – на данный момент я самый топовый игрок Рейнджеров, поэтому ситуация с разводом вряд ли как-то поменяет то, что без меня в следующем сезоне у клуба начнутся большие проблемы. Так что, я думаю, что всё будет хорошо. Фанатам не о чем волноваться.

– Насколько эта ситуация влияет сейчас на ваше психологическое здоровье и физическую форму?

– Ну на самом деле сложно сказать про физическую. Ни сезон, ни даже подготовка к нему так и не начались, поэтому не знаю. Что до психологического, то не думаю, что хоть кто-то когда-либо мог легко пережить развод с женщиной, которую любит, легко, поэтому да… Происходящее перенести непросто, но я стараюсь.

– В интервью журналу Rolling Stone вы рассказывали о том, что отец отправил вас заниматься хоккеем, когда увидел, что вы на катке избиваете другого мальчика. Мне хотелось бы поподробнее разузнать про этот момент, потому что на поле вас характеризуют как весьма грубого игрока. Вас с самого детства натачивали к жестокости на поле?

Быков рассмеялся.

– Слушайте, хоккей – это жёсткая контактная игра, где эмоции иногда переполняют довольно сильно, поэтому нужно быть готовым защитить себя в случае чего. У нас в России даже по поводу данной особенности хоккея сочинили песню «Трус не играет в хоккей» называется. Все, кто следит за данным видом спорта, об этом знают. У нас между советскими игроками и канадцами забивы были ещё со времён Суперсерии, потому про эту особенность знают даже те, кто в хоккей не играет. Мой отец сам в советское время играл и был в курсе сложностей хоккея в этом плане, потому никогда бы и не согласился отдать меня на лёд, если не докажу, что не сломаюсь после первого же силового. А тогда он окончательно убедился в моём характере, в крепости духа, потому и разрешил записаться на секцию хоккея. А до этого показывал хорошие спортивные результаты ещё в аналоге хоккея для зала – флорбол называется. Уже тогда отец понял, что я смогу стать хорошим игроком, но он, повторюсь, считал, что помимо техники на льду нужен ещё и характер. А когда я показал его в драке, то он и понял, что я смогу. Потому ничего криминального тут нет. Жёсткость – это такая особенность хоккея.

– Как только вы переехали в США в 2012 году, вы старались вообще ни в каком виде не оценивать роль Владимира Путина как президента России. Как вы говорили, спорт должен быть вне политики. Ваше отношение к нему изменилось со временем? Теперь вы готовы его осудить за агрессию против Украины?

Этим вопросом Быков был слегка шокирован. «Какого чёрта?» – подумал он: «Я же её попросил не трогать в вопросах политику! Зачем она спросила про Путина и войну?» Но камеры включены – надо выкручиваться.

– Я понимаю, конечно, что происходящее сегодня с Украиной может кому-то не нравиться. Я тоже не в восторге. Но не я виноват в этом. Уж если вам интересно, почему многие из моих соотечественников его поддерживают, то тут ответить несложно. Народ видел позитивные изменения в стране, надеялся на то, что перемены в лучшую сторону продолжатся, и они будут завтра жить лучше, чем жили вчера. Со временем мнение многих в России о нём несколько изменилось. Например, друзья у меня там остались, иногда пишут о том, что происходит в стране. Увы, там не всё радужно, как хотелось бы. Но для многих он выглядел тогда, да и сейчас тоже смотрится наилучшим лидером и президентом. Для кого-то к счастью, а для кого-то к сожалению.

– То есть его жестокость по отношению к оппозиции вас не смущала?

– Ну слушайте, в народе и тогда бытовало мнение, что либералы за годы правления Ельцина нашей стране ничего дельного не дали. Оно и сейчас у большинства никак не изменилось. Слишком тяжёлыми были 90-е годы для нас.

– А разве свобода слова не являлась чем-то хорошим или позитивным для России?

– Слушайте, свободу в карман не положишь, на хлеб не намажешь. Когда холодильник не пустой, тогда и о свободе начинаешь думать. А когда денег кот наплакал, тут первое что приходит к голову – кабы с голодухи не подохнуть…

– Простите, что? Коты разве умеют плакать?

Саша рассмеялся.

– О! Это у нас просто выражение такое. Мы так говорим, когда серьёзно в чём-то материальном нуждаемся, но не имеем.

– А-а, окей! – кивнула Марлоу, – но разве эти вещи не взаимосвязаны? Ведь к власти бы мог прийти человек лучше Путина, при котором и свобода будет, и полный холодильник, да и кот не заплачет…

– Мог бы прийти, а мог бы и не прийти… – пожал плечами Быков, – у нас люди рассуждают, что лучше пусть стабильность какая, никакая, чем неопределённость, которая возникла в 90-е…

– Просматривая ваш Инстаграм в начале войны с Украиной, некоторые пользователи обратили внимание, что вы поставили лайк под постом вашего школьного друга, где он на фото был на территории Украины. Также вы оставили там комментарий: «Удачи, брат. Береги себя». Вам не кажется, что поддерживать человека, принимающего участие в агрессивно развязанной войне – это неправильно?

– Ну для вас быть может. Для меня тот человек – мой давний друг с детства. Мы с ним такую школу жизни прошли вместе, что мало никому не покажется. Из одного котла, считай, ели, единым хлебом были кормлены. Друг за друга сколько раз заступались в уличных драках… Вы этого не проживали, вам не понять! Главное правило у нас было: друг за друга – горой! Он однажды вообще мне жизнь спас. И чтобы я ему воткнул нож в спину только за то, что его отправили на войну, которую вы считаете преступной и несправедливой… Я это себе слабо представляю, честно признаться.

– Хм… А если бы ваш друг был педофилом, вы бы тоже за него заступились?

– Тут всё зависит от того, считаем ли мы вторжение на Украину страшным преступлением, за которое убить мало, каким считаем педофилию. Я, конечно, не юрист, но если бы преступления были соразмерными, то пришлось бы расстрелять во Вторую Мировую каждого немецкого солдата вне зависимости от того, что они сделали.

– Значит в вашем представлении вторжение на Украину является приемлемым?

– Слушайте, я ничего не говорил о приемлемости. Но если хотите знать моё мнение, то если бы они не кричали про то, что русских нужно резать и вешать, то тогда бы, я думаю, никакого вторжения мои соотечественники бы не поддержали: ни в 2014, ни в 2022.

– То есть вы считаете, что можно вторгаться в другие страны только за то, что некоторые представители их народа говорят неприемлемые для вас вещи? В таком случае, я думаю, Америке был бы повод вторгнуться в Россию, если следовать вашей логике. Сколько людей в России желают гибели Штатам?

– Не припомню я, чтобы кто-то в нашей стране кричал, что нужно убивать поголовно американцев или украинцев только за то, что они американцы или украинцы. Я даже не знаю, кому такое в голову придёт у нас в стране, учитывая, что мы пережили во время вторжения в Советский Союз Гитлера, который, я напомню, хотел убить не только всех евреев, но и всех русских только за то, что они русские. Впрочем, если у нас в России на государственном уровне поддерживают откровенный нацизм, вы покажите хотя бы где, чтобы мы смогли что-то с этим сделать…

– Вы говорите как пропагандист…

– А попробуй им в нынешней ситуации не стать! Притом, неважно, на чьей ты стороне… – пожал плечами Саша.

– Тогда последний и самый главный вопрос. Вы избивали и насиловали свою жену, потому что она – украинка?

– Что?! – воскликнул возмущённый Быков, – да что вы такое несёте?! – потом рассмеялся. Марлоу смотрела на него с абсолютно серьёзным лицом, – я… Я не понимаю вас!

– В каком месте вам был непонятен мой вопрос, мистер Быков?

– Так… Во-первых… – Саша проглотил слюну, – Во-первых! Я не насиловал Оксану, я никогда её не избивал. У нас был далеко не самый ужасный брак, в котором мы жили вполне неплохо. Почему она решила меня обвинить в том, чего я не делал – не знаю! Я пытался с ней поговорить по этому поводу, но она упрямо настаивает на своём. Если так, то никаких проблем! Я пойду отстаивать свои права в суд и смогу защитить своё имя! Но, как минимум, до решения суда вы не имеете никакого права прямо обвинять меня в совершении преступления! Это называется презумпцией невиновности! У вас в стране ещё не забыли, что такая есть?!

– О, Боже! – захохотала Марлоу, – человек, у которого в стране политических оппонентов убивают боевым ядом «Новичок», что-то рассказывает про то, что в Америке якобы хромает какая-то там презумпция невиновности…

– Ну, вы же Америка! Демократическая страна! Вы же лучше нас…

– Очевидно! – ухмыльнулась Марлоу.

– Так, подождите… Вы не дали мне договорить! Во-вторых, я чаще от её родственников слышал упрёки в мой адрес за то, что я русский. Украинцы, если вы не в курсе, нас кацапами называют, на их языке это означает козёл.

– Мне кажется, что всех насильников в той или иной степени можно назвать козлами… – поморщилась Кэтрин.

– Да не перебивайте вы меня!

– А какой смысл нам вас слушать?! Вы вторите российской пропаганде, рассказывая, какие украинцы нацисты, и как они вас унижают…

– А это нормально так людей оскорблять только за то, что они – русские?

– Нормально, если они напали на вашу страну. А вы, мистер Быков, являетесь квинтэссенцией всего русского! Насильник и варвар, грубый и упрямый! Жестокое чудовище!

– То есть вы обвиняете меня во всех грехах и даже не позволяете себя защитить? Вам даже неинтересно меня послушать?!

– Ну почему же… Маньяков и убийц всегда интересно послушать, чтобы понять их психологический портрет! Ваш очевиден. Вы изнасиловали свою жену из ненависти к великой и непокорной украинской нации, не поддающейся натиску вашего варварского и глупого народа! – восторженно воскликнула Марлоу.

– Да что за бред?! Я не насиловал её за то, что она – украинка!

– То есть за это нет, но в целом насиловали?

– Хватит! Прекратите, или я покину интервью!

– Это ваше право, мистер Быков. Просто я как американка хочу вам сказать, что недаром мы всем либеральным лагерем с 2014 года защищаем права геев, лесбиянок, женщин и трансгендеров. Чтобы такие жестокие чудовища типа вас их не тронули!

– Это абсурд… – ужаснулся Быков, – я никого не трогал!

– Это объективная реальность.

– Слушайте, я приходил на интервью, чтобы поговорить о спорте! Я спортсмен! Вы меня спрашиваете о политике и выдвигаете в мой адрес откровенно лживые обвинения! Это нормально по-вашему?!

– Почему лживые? С чего вашей бывшей жене врать?

– А женщины перестали быть меркантильными со стремлением обокрасть мужчину до нитки после развода?! Ради этого, думаю, можно ещё и не так солгать. Обвинить меня, например, в том, что я – реинкарнация Гитлера, потому вот-вот уже скоро начну в промышленных масштабах убивать евреев!

– Это откровеннейший сексизм и расизм! Вы раскрылись сегодня невероятно ярко! Теперь каждый увидит и поймёт!

– Или вы думаете, что женщины не умеют врать?! – упрямо продолжал Саша в попытке переубедить Марлоу.

– У неё нет причин врать!

– Это вы так думаете! Перестаньте закрывать глаза на очевидные вещи, и вам откроется страшная правда. Знаете какая?!

– Ну?

– Что вы живёте в мире розовых пони, блюющих радугой! Реальный мир куда ужаснее, чем вы можете себе представить! И в сей момент главный ужас состоит в том, что женщины тоже могут врать!

– Ужаснее из-за вас. Ибо только чудовище будет обвинять женщину во вранье после изнасилования. Только не забывайте, что всякий монстр в глубине души – это маленькая, забитая жизнью гнусная тварь!

– Сначала обвинения, потом оскорбления… Да я на вас в суд буду подавать!!! – закричал Быков.

– Попробуй. Слушать тебя будут только во время последнего слова, когда за изнасилование жены ты пойдёшь под суд! И тогда пусть пока что ещё не весь твой жалкий и никчёмный, а потому злой народец, но ты! Ты ответишь за всё! И за голодомор, и за эту войну, и за изнасилование! И чем больше подобных тебе окажутся на скамье подсудимых, тем лучше! Я уверена, что американское правосудие постарается вас всех наказать. Я в этом убеждена.

– Да, да… Попробуй! Попробуй! Гитлер с Наполеоном в своё время пытались… Напомнить, чем закончили?!

– Это угроза применения насилия в адрес свободной и независимой американской журналистки? – то ли от испуга, то ли от раздражения затряслась Марлоу.

– Какой смысл мне угрожать тебе, ничтожество?! Я просто уйду!

Быков скинул с себя петличку и выскочил из студии.

Тут же засиявшая от радости Марлоу повернулась к оператору.

– Ты это заснял?

– Да, мэм!

– Господи, это же сенсация! Он каждым словом себя в дерьмо закатал! Ух! Давненько я так не отрывалась…

Глава 3

Стук в дверь.

– Открой!

Снова стук.

– Ты что там?! Глухой! Открой дверь, говорю!

– Да иду, иду… – вздохнул Развозжаев и отворил входную дверь своей квартиры. На пороге стоял Быков. Сам весь промокший, глаза ошалевшие.

– Я тебе звонил, ты чего трубку не брал?!

– В душе был… – Петя снисходительно посмотрел на друга, – тебе бы, кстати, тоже не помешает спаласнуться. И горячий кофе хлебнуть… Заходи.

– Спасибо.

Быков зашёл внутрь, снял с себя мокрую одежду. Её взял Развозжаев.

– Я пока на сушилку положу…

– Благодарю.

– Ты проходи в гостиную. Посиди пока. Я чайник поставлю и полотенце тебе найду.

Быков прошёл в гостиную и уселся на диван перед телевизором, по которому показывали какое-то дурацкое утреннее шоу. Он взял пульт, выключил телевизор, закрыл глаза и спокойно вздохнул, развалившись словно морская звезда на дне океана. «Наконец-то, тишина…» – подумал он и улыбнулся, будто наивный мальчик, которому только что пообещали большую и чистую любовь. Сидел так довольно долго, пока его покой не нарушил Развозжаев.

– Держи полотенце, иди в душ.

– Спасибо.

– Не задерживайся там, а то кофе остынет. Или ты чай будешь?

– Чай. Лучше чай.

– Без проблем.

Быков пошёл в душ. Там вместо десяти минут простоял все двадцать, настолько сильно он продрог, пока добирался до квартиры Развозжаева, а потом ждал, пока тот откроет. Боялся, что Петя его задинамит и оставит без крыши над головой, ибо Саша сегодня имел репутацию натурального монстра, с которым за один стол сесть противно, но тот к его удивлению отозвался на призыв о помощи. И теперь, когда репортёры с активистами буквально осадили квартиру Быкова, лишив того всяческого покоя, сразу пошёл к своему другу. Надеялся, что тот не бросит. И он поступил по отношению к Саше как настоящий брат, заслуживающий похвалы и благодарности.

Как только вышел, увидел своего друга на кухне.

– С лёгким паром! – улыбнулся он.

– Спасибо, – отвечал Быков.

– Чай ещё не остыл. Садись, грейся.

– Спасибо ещё раз.

– Да какое там спасибо… – отмахнулся Развозжаев, – в твоей ситуации я хоть как-то… Помочь должен, – на «как-то» он замялся и задумчиво посмотрел в пол.

– Ну, ещё не катастрофа, но уже близко к ней… – вздохнул Быков и усмехнулся.

– Да в твоей ситуации натуральный ад… Я как только выпуски новостей вчера посмотрел, ошалел прям! Тебя просто уничтожают!

– Пока не уничтожили, но продвинулись в этом направлении порядком… – вздохнул Быков, – Даже не думал, что сегодня враньё моей жены будет обсуждать вся Америка…

– Меня больше интервью удивило, – отвечал Развозжаев, – Это ты сам Марлоу позволил такие провокационные вопросы задавать?

– Да в том то и дело, что нет! – воскликнул Быков, выпучив глаза, – эта вошь меня перед интервью спрашивала, какие вопросы задавать можно, а какие не стоит. Я ей русским языком сказал, что, мол, давай про спорт, а семья – моё личное дело. Ну и про политику то же самое, типа не стоит. Она сказала, мол, всё, всё, всё, всё поняла. Никаких проблем! И тут спрашивает меня обо всём кроме спорта! И ещё Путина приплела… Я чуть с ума не сошёл!

– Да уж! – покачал головой Развозжаев.

– Но заметь, я держался достойно! – улыбнулся Быков.

– Согласен. Впечатлило. Никакой министр пропаганды бы лучше не сказал. Я даже не думал, что ты такую базу будешь выдавать…