Десять лет я был мертвым поэтом,
Причем убил себя сам
С жестокостью, свойственной
Только психам, жаждущим убивать.

Я сжег все тетради, блокноты,
Обрывки бумаг, черновики.
Когда писать было не на чем,
В ход шли любые клочки,

Стены, салфетки, запястье
Собственной левой руки.
Было даже такое,
Когда я писал на спине

Телки, которую трахнул
В машине, возле общаги УПИ.
Когда мысли лезут как змеи
И выход не могут найти,

Они начинают рвать вены
И жрать меня изнутри.
Я вижу, как эти твари
Просто кишат во мне.

Прямо под кожей в поисках
Выхода, вовне
На белом кафеле капля крови
Выглядит как клякса чернил.

Такая жажда писать
Была свойственна только психу,
Которого я убил,
И жил, как все, десять лет.

И даже смог обо всем забыть,
А мысли падали в пустоту,
Туда, где лежал
Мертвый поэт.

Отпрыск конченого человека

Вот сегодня нельзя молчать,
Тишина разбудила ивами.
Открывает в небо глаза
Вчерашний поэт без имени.

Видит тонкие темные пальцы
Через острую ярость света.
На холодной влажной земле
Отпрыск конченого человека.

Со словами: «Твою же мать!» —
Скорчился, на одно колено.
Дальше нужно вставать
На колею виляющего следа.

Я разбитое сердце Джека

Мы пасынки прошлых лет,
Мы не востребованы,
Ни для великой депрессии,
Ни для войны.

Бог нас не любит.
Мне кажется, он нас не хотел,
У нашей шизофрении
Есть какой то предел.

Я разбитое сердце Джека,
Ты моя хроническая болезнь.
Я хотел получить ответ
За секунду до выстрела,

Когда во рту пистолет.
Хочешь, я опишу тебе смерть?
У нас на двоих один билет,
одно лицо, окно, постель,

И палец на спусковом крючке.
Я бы мог умереть
В любой момент,
Но как-то странно,

Что этого не происходит.
В нашей жизни давно
Не осталось тем,
На которые мы

Могли бы поспорить.
Я разбитое сердце Джека,
Ты моя хроническая болезнь.
Я хотел получить ответ

За секунду до выстрела,
Когда во рту пистолет.

что-то иное

Переходы, тоннели, двери
Из одного меня в другого.
Многоуровневые шаблоны
Сводят к нулю любого.

Голодный поэт – это выбор
Вино или что-то иное.
Штопор, вкрученный в плоть души
Это всего лишь повод.

Жизнь отпустить в спираль,
Падать на мостовую,
Идти от стены к фонарям,
Рвать на себе обнову.

Все может быть не так
Если оставить повод
Идти от стены к фонарям
И выбрать что-то иное.

Колючая тишина

Колючая тишина
Отражает каждое слово.
Мысленно брошенное туда,
Где прошлое мне знакомо.

Поворотом тумблера по часовой
Переключаю каналы.
Старый, черно-белый, чуть живой
Шипит мне рябью своего экрана.

Кажется, что вот-вот
Начнется трансляция Первого мая.
Серые люди под серыми флагами
Твердо в будущее шагают.

И маленький домик казался большим,
И запахи были ярче.
Деда нет уже тридцать лет,
А телевизор остался.

Кто-то другой

Голая лампа, свисая на проводе,
Обжигает глаза собой.
Тому, кто ведет диалог без повода,
С железобетонной стеной.

Поэты не пишут стихи,
За них это делает кто-то другой.
Тот, кто не спит по ночам
И курит одну за одной.

Тот, кто чернильной нитью
Штопает образы между собой.
Тот, кто всегда недоволен
Каждой второй строкой.

Он не выходит на улицу,
За него это делает кто-то другой.
Тот, кто строчит автографы
И что-то орет в микрофон.

Эти странные сборища

Эти странные сборища
В честь непонятно чего.
С неизменными атрибутами:
Виски, коньяк, вино.

На столах еды так много,
Что можно кормить целый год
Детей интерната №8
На улице «Старых большевиков».

Девочки в вечерних скафандрах,
Накаченные силиконом,
Опухшие от приторной жизни,
Являются главной статьёй дохода.

Доморощенных психогадалок,
Способных общаться с богом
И расширять сознание
Даже у «айфонов».

Мужья этих девочек знают,
Как из одного рубля,
Не прилагая особых усилий,
Сделать как минимум два.

Но из этих мужей как минимум трое
Даже не подозревают,
Что номер моего телефона
В списке контактов под именем «Аня».

И их благоверные обожают,
Когда их трахает поэт
В окружении чёрных гнилых бараков
На заднем сидении AUDI А6.