Читать книгу: «Ефросинья», страница 8
Домой Фрося пришла уже поздно, когда мать вытаскивала из печи пышки для продажи. Посмотрела строго на дочь, она ничего не сказала, а только продолжила орудовать ухватом в печи. Фрося же легла на свою кровать и с открытыми глазами лежала до тех пор, пока мать не покликала её собираться. На поезд они шли всегда одной дорогой, а чтобы быстрее, не в обход, проходили пустырь и маленький ручей, через который вместо мостика лежало два бревна. Фрося и Степанида уже настолько привыкли к этой, привычной им дороге, что не замечали ничего вокруг.
Случилось это уже в конце декабря под самый новый год. Тогда Степанида приболела и с жаром слегла в постель, а Фрося одна пошла продавать пирожки и пышки к поезду. Ходила она так уже почти неделю, но в тот день произошло то, чего она боялась всегда. Продажа в тот день шла не очень, обратно возвращалась она уже, неся в корзине оставшиеся три пышки и два пирожка. Как обычно перейдя осторожно в темноте мостик, Фрося шла через пустырь, по узкой протоптанной дорожке, каждый раз норовясь упасть в снег. Обычно Фрося прислушивается ко всем звукам, шорохам, но не в этот раз. Ударили её резко сзади и по голове. Фрося упала в снег. Сколько она пролежала, она не знает, но очнулась от дикого холода и от боли в голове, да в придачу её еще и стошнило. Как дошла до дома, она тоже не помнит. И только через день пришла в себя на своей постели, не понимая, что с ней и как она тут оказалась. Мать, видя, что дочь пришла в себя, плакала и крестилась, Тома тоже ревела, захлебываясь и икая одновременно.
– Почему вы плачете?– непонимающе спросила их Фрося, лежа в постели.
Мать грохнулась на колени у её кровати и, всхлипывая, ответила:
– Напали на тебя, доченька, ограбили. Ироды, бесы проклятые. Даже пальтишко твоё старенькое забрали. За что это всё?
Голова у Фроси трещала, поэтому плач матери больно отдавался в черепной коробке, и она отвернулась. Это потом ей объяснили, что ударили её по голове, забрали деньги, корзину с выпечкой и пальто сняли с неё, а вот обувь видимо им не приглянулась, совсем валенки были не презентабельные, в заплатах. А может и пожалели? Илья в тот день сбегал за своим старшим товарищем, доктором Серафимом Леонидовичем. Все два дня он был рядом, что-то давал ей выпить, и ушел, когда Фрося стала приходить в себя. Лежала она в постели с неделю, потом стала передвигаться по дому, но работать ей не давали. Тут уже наступил и незаметно новый 1923 год. Фрося смотрела из окон дома на веселящихся детей, играющих в снежки, лепящих снежных баб, на молодые любящие пары проходили мимо её дома в обнимку и мило ворковали как голубки, на толпы девок с парнями, которые пели и танцевали под веселую гармонь, да и просто люди шли по своим делам. Ефросинья вздыхала, смотря на жизнь за окнами, но голова её до сих пор кружилась, и выходить дальше двора мать ей запрещала, да и в чем? Во двор она еще накинет на себя материн овчинный полушубок, а вот как быть, если мать уйдет продавать пышки? Да, Степанида так и не бросила торговать пассажирам поездов, только теперь ходила днем вместе с Томой. Продажа днем шла плохо, и надо было хорошо побегать от вагона к вагону, от пассажира к пассажиру на самом вокзале, а там таких торгашей и без них пруд пруди. Теперь бы купить Фроське пальто какое-нибудь на зиму, да на него еще заработать надо. Приходила Мариша проведать подругу, качала недовольно головой, но что поделать? Хоть не убили и то хорошо! Приходил Соловей, все допрашивал Фросю, пытался узнать приметы нападавшего, но она так ничего и не вспомнила. Он тоже покачал головой, но что он без примет может сделать? У него и без этого десять краж и три убийства, там и с приметами, иди, попробуй, поймай.
В канун Рождества Степанида как обычно сделала белую пшеничную кашу с медом, но в церковь не пошла. Страшно ей было, ведь у единственной не закрытой церкви в городе народу было уже целая толпа, как на первомайский митинг, а тут и там ходили строем вооруженные солдаты. Если появиться в толпе хоть один провокатор, то солдаты, скорее всего, будут стрелять, а это давка, кровь и смерть. Хватит с неё уже смертей, уж лучше дома помолиться, за то все живы будут. В этот день пришла и Глаша, все еще в черном платке. С собой она привела детей, кроме младшего, те сразу облепили бабушку, стали выпрашивать пышек и пирожка. Степанида не смогла устоять перед соблазном угостить внуков и, достав из печи, еще горячих два пирожка с капустой, дала каждому.
– Берите, внучки, вам расти надо. Не грешно вам еще правил нарушать, – приговаривала с улыбкой она, – А мы уж, грешницы, пока кашу поедим, а там и до звезды первой потерпим.
В доме с приходом Глаши с детьми все как будто озарилось светом, стало уютнее, теплее, и празднично. Давно себя так Фрося не ощущала, такой счастливой. Вот только на Глаше лица не было. Она села рядом с сестрой, молча, ела из одного чугунка кашу, но как будто была не с ними, а где то далеко в своих мыслях. Потом Глаша отложила ложку в сторону и произнесла:
– Не могу я с вами тут есть. Грешная.
Мать и Фрося с удивлением посмотрели на неё, а дети, пока взрослые отвлеклись, слезли с лавки и завозились на полу около кошки.
– О чем ты, дочка? Все мы грешные, такая уж жизнь,– пыталась успокоить её мать.
– Я хуже вас всех.
Она помолчала, какое-то время, потом продолжила:
– Это из-за меня Мария Федоровна покончила с собой. Это я виновата.
Степанида отложила ложку, внимательно посмотрела на дочь, а та продолжила:
– Я сказала ей, что она не женщина, раз живет без мужа и детей. Я просто хотела сделать ей больно. Это я во всем виновата.
Глаша закрыла руками лицо и навзрыд зарыдала:
– Я убийца, я убийца…
Степанида стала гладить дочь по спине, стараясь её успокоить, но Фрося, услышав это, не смогла не спросить:
– Глаш, зачем ты хотела сделать ей больно? За что? Объясни мне.
Глафира, всхлипывая, убрала руки от лица и ответила:
– Она была грамотной, была свободной, и даже Ефим уважал её. Я лишь хотела поставить её на место. Если бы я знала…
– Не понимаю тебя, Глаш.
– Она все знала наперед меня, как и что сделать. Я стала просто лишней. А ведь у неё нет своих детей, а она все время лезла учить меня как правильно, как будто я не знала! Я – мать, а она нет! Как это возможно!
Фрося встала из-за стола:
– У неё умер ребенок, как и у тебя, а ты смела ставить её на место? Назвала её не женщиной? Так и я для тебя никто? Да она выкормила твоего сына! Спасла его от смерти! А ты её хотела поставить на место? Человека, который потерял дом, мужа и ребенка? Так значит? Так?
Глаша перестала всхлипывать, и, посмотрев сестре в глаза, ответила:
– Она была женой белогвардейца.
– И что? Глаша, и что? Она учила твоих сыновей! Мне противно всё это слушать! Это невозможно! Ты просто не представляешь, как ты мне сейчас противна! Живи с этим, Глаша!
Фрося выбежала в сени, прихватит материн полушубок. Глаша и мать посмотрели ей вслед, а Глафира продолжила:
– Я просто не могла смотреть, как он к ней относиться. Он уважал её, а меня нет…
Мать вздохнула:
– Судьба у неё значит такая, дочка. Тебе не надо думать об этом. А Фрося…ну, что с неё взять, она не поймет тебя. Ты не печалься по этому поводу, судьба у той женщины была такая. Ты тут не причем. И слезы вытри. Лучше расскажи как Васенька? Почему с собой не принесла?
– Аглая с ним уж носится и сегодня как с куклой играет. Растет, Васенька. Спит, ест, а главное что здоровый.
– Ну и правильно, что еще нам надо? Главное, чтоб здоровые и веселые были,– улыбнулась мать.
Немного остыв в сенях, Фрося вернулась, как ни в чем не бывало и сев на пол, стала играть с племянниками. С сестрой она больше в этот день не разговаривала, да и с матерью тоже. Внутри все клокотало от злости. И это в такой день! Уходя, Глаша обернулась и обратилась к ней:
– Ты прости меня, Фрось, прости, если сможешь. А пальто я завтра тебе принесу, своё принесу.
На следующий день на Рождество, Глаша и правда принесла старенький полушубок. Теперь у Фроси было хоть в чем-то выйти из дома, и можно было снова торговать пышками и пирожками на вокзале.
В конце марта по городу стали ходить слухи, что на деньги англичан собираются строить новый завод на окраине. Точно никто не знал, но в молодежных клубах и избах-читальнях уже все это обсуждали и даже говорили, что началась запись работников на стройку. Фрося сначала слушала все это в пол уха, пока прямо на улицах не увидела молодых людей, разъезжающих на телегах, с плакатами о призыве записаться на строительство завода. Они стояли на широко расставленных ногах и кричали в толпу о важности быть причастным к этому событию так убедительно, что волей – неволей Фрося задумалась. Когда отец был жив, он часто твердил, что заводы и фабрики – это не женское дело, и что все женщины, которые там работали, были блудницами. Это так прочно осело в её голове, что она даже и не знала, правда это или нет. Но что-то внутри все-таки подсказывало – это не правда! Она имеет право работать на заводах, фабриках, приносить в дом деньги и содержать этим семью и не называться за это блудницей! Имеет право!
На следующий день Фрося пошла к товарищу Еркемеевой. Застала она её уже выходящей из здания в дверях и поэтому кинулась к ней, что Раиса Константиновна выставила перед собой руки, чтобы её остановить:
– Товарищ Сладкова?– с удивлением спросила она.
– Теперь Маслова,– задыхаясь, ответила Фрося,– Я записаться на стройку хочу.
Еркемеева с удивлением посмотрела на неё:
– На завод?
– Да, на него! – восторженно ответила Фрося.
– Так это не ко мне, это тебе в их контору. Да и работа на стройке будет тяжелая, просись хоть бы в столовую.
– Раиса Константиновна, а где мне найти эту контору?– все, пытаясь отдышаться, спрашивала Фрося.
– На Рыбацкой, дом первый. Увидишь, там вывеска есть.
– Спасибо, вам, Раиса Константиновна,– и неожиданно поцеловав в щеку в знак благодарности, Фрося зайцем побежала в сторону Рыбацкой, оставив женщину в полном недоумении.
Улица Рыбацкая находилась возле реки и на ней правда раньше жили работники рыбацкой артели. Сама улица была не большой, а артели той уже давно не было, так как и рыбы в таком количестве в реке больше не водилось. Дома тут были все деревянные, простые, плотно стоящие друг к другу, так как огороды были тоже не большие, из-за присутствия песка в нем. Самый первый дом на этой улице был и самым добротным, в ней раньше была обувная мастерская, а теперь тут расположилась та самая контора. Народу возле него стояло много, большинство мужики и парни, курили без конца, матерились и бурно что-то обсуждали. Понятное дело, в городе проблемы с работой, а тут такое событие, все хотят заработать на жизнь. Фрося поначалу растерялась в этой толпе, стояла как вкопанная, смотрела все вокруг себя, пока её не окликнул знакомый голос:
– Фрося! Фрося, иди к нам! – это в толпе ей махали знакомые по курсам: Дуся Кожевникова и Лида Андреева.
Не веря своему счастью, Фрося стала пробираться к ним, обняла их крепко и расцеловала:
– Как же я рада вас видеть, девочки мои!– радостно сказала она.
– А мы-то как, Фрось,– Дуся улыбалась ей, не могла насмотреться,– Изменилась. Ты почему тогда пропала? Мы переживали! Где ты была?
– Ой, не спрашиваете меня об этом, не сейчас!– запротестовала Фрося,– Вы лучше скажите, вы тоже записывайтесь на стройку?
– Конечно! А как иначе! Это даже не обсуждается!
– А где же Лёня Фотиев?
– Лёня у нас сразу после курсов устроился в булочную на Заводской помощником пекаря. Теперь каждый день ест булки пшеничные, ест и толстеет.
В это время началась, какая-то суматоха в толпе и Лида сказала подругам:
– Давайте держаться вместе, вместе не потеряемся и быстрее запишемся. Дай мне руку, Дусь.
Чтобы пробиться хотя бы вовнутрь здания, девушкам пришлось простоять около пяти часов. Все толкались, кричали друг на друга матом, пытались пролезть без очереди. Был полный хаос и непонимание происходящего. У Фроси, казалось, все тело было в синяках от толчков локтями. Легче стало только уже когда они встали в коридоре, где узкое пространство сформировало что-то наподобие очереди. Еще час и Фрося, наконец-то, оказалась у стола секретаря, который, не поднимая глаз, сухо спрашивал: имя-отчество, пол, возраст, семейное положение и происхождение. В конце сказал, что она, Фрося, может с завтрашнего дня приступать к работе. Ни куда ей теперь идти или как ей добраться, он не сообщил. Вышла она оттуда в полном недоумении, что даже не сразу заметила, ждущих на улице подруг, которые сияли от счастья.
– Ты чего, Фрось, такая серьезная?– спросила её Лида.
– Да вот непонятно мне. Куда идти, где эта стройка, как добраться до неё.
– Вот еще! Сейчас выйдем на Базарную, там всегда стоят эти парни с плакатами, вот у них и спросим! Еще может и довезут!
– Гениально!– похвалила Дуся подругу.
Все трое весело и с энтузиазмом пошли на Базарную, где у ворот рынка стояла та самая агит-телега с двумя парнями. Самой смелой оказалась Лида, которая с улыбкой на лице подошла к ним и с задором спросила:
– А вы не довезете трех красивых девушек до этого самого завода?
Один из парней присел на корточки, чтобы лучше разглядеть девушку и с усмешкой ответил:
– Завод для начала построить нужно. Там сейчас поле голое и ветер гуляет. Тебе точно туда?
Лида чуть смутилась, но хватку не теряла:
– Точно, товарищ! Всем нам троим именно туда. Так довезете?
– Да вы хоть понимайте, что там даже спать сейчас негде, девушки?– спросил второй более взрослый парень.
– Конечно, понимаем, мы девушки грамотные!
– Ну, а если грамотные, зачем на стройку лезете? Вот постоят завод, так и приходите. Там уже и общежитие к тому времени построят.
– А мы на стройку хотим!
– Вот заладили…
– Да ладно тебе,– опять начал молодой,– Ну хотят девчонки новый мир построить, зачем мешать? Вы завтра в пять утра сюда приходите. С собой одежды, белья сменного ну и что у вас там у девчонок. Мы вас довезем. Только родителей предупредите, домой отпускают только в конце недели и то на один день. Все остальное время там жить будете.
Они ударили по рукам и девушки радостные побежали каждая к себе домой, собирать вещи и держать удар на возражения в семье на их решение. Фросе тоже досталось дома. Мать, услышав такое решение, ахнула и стала причитать, что приличным женщинам там и делать нечего. Пыталась отбирать у неё одежду, белье, запрятала гребень, но Фрося не сдавалась. Тогда мать напомнила, что Фрося не замужняя и ей вообще-то надо искать мужа, так как соседи и родственники уже шепчутся и ей стыдно оправдываться перед ними. Но и это на Фросю не повлияло. Тогда мать бросилась на пол и завыла, что, дескать, она, Фрося, совсем испортилась, стала неблагодарной и легкомысленной, что стыдно ей за неё и вообще, за что ей все это. Это было все так знакомо Фросе, что она, молча, вырвала из рук матери свой узелок с бельем и решила уйти на ночь к Черновым. Баба Клаша хоть и была не совсем здорова, но с радостью приняла её, напоила чаем и уложила на полати до утра.
– Ты на мать то не сердись, – говорила Клаша перед тем, как Фрося стала утром собираться, – Она вас любит. Как умеет, так и любит.
Еле успев к пяти добежать до Базарной, Фрося вдруг заметила на телеге только Дусю. Запрыгнув к ней, Фрося поздоровалась с вчерашними парнями и спросила и Дуси:
– А Лида где? Почему её нет?
– А вот так, не пустил её отец. Сказал, что к себе в артель устроит, чтоб под присмотром была. А меня вот некому удержать, поэтому и еду, – ответила с горькой иронией Дуся.
Фрося пожала плечами, что ж тут поделаешь. Телега тронулась, и они поехали вниз по улице. В конце Базарной они повернули на Верхнюю, потом завернули на Малую Егориху и вовсе выехали из города. Перед ними распростерлись до самого горизонта поля уже покрытые молодой сочной зеленью, а небо к этому времени было освещено весенним ранним солнышком, которое как будто радовалось со всеми, что, наконец-то ушла зима. Воздух был так чист и прохладен, наполненный немыслимыми запахами природы, что Фрося, закрыв глаза, стала глубоко их вдыхать, как будто в последний раз. А в это время они свернули с главной дороги на поле, где уже была наезженно от телег.
– Скоро уже будем, девушки,– произнес молодой парень, – Смотрите вперед.
Сначала Фрося ничего не видела, кроме самого поля, она прищурила глаза, всматривалась. Но скоро вдалеке она заметила, какие-то точки, которые по приближению оказались палатками, и было их там видимо-невидимо. Возле палаток копошилось много женщин и мужчин, а впереди было расчищенное место с величину в ипподром, где лежало множество бревен и кирпичей.
– Вот он ваш, будущий завод!– воскликнул постарше парень. – Работы тут на всю вашу молодость!
На месте Фросю и Дусю встретил мужчина средних лет и с маленькими усиками. Он потащил девушек, в какую-то палатку, что-то спрашивал, записывал, а потом передал их женщине в кожаной облезлой куртке и с короткими волосами под мальчика. Она быстро представилась:
– Василиса Даниловна Артемина, – протянула каждой руку, пожала и куда-то пошла.
Девушки бодро зашагали за ней до самой крайней палатки. Вошли внутрь и увидели, что тут располагалась спальня: шесть двухъярусных кровати, у каждой кровати по тумбочке, два стола, соединенных в один, два сундука и одна буржуйка, в которой сейчас тлел огонь.
– Это палатка номер пять, я тут главная, отвечаю за порядок, – начала гордо Артемина, – У нас не курят в палатке, не пьют водку, едим мы в столовой, а тут пьем только чай. Уборка каждый день по очереди, график я с вашими фамилиями перепишу и повешу вот здесь,– она указала на небольшой стенд, – Воровать у нас тоже запрещено, поймаем – вышвырнем без оклада, если повезет, а то и в милицию сдадим. Вот два сундука, одна в один кладет свои вещи, другая в другой. Мест других нет. В каждом сундуке вещи шести человек, своё с чужим уж не перепутайте. Накажу. Свободные койки тут и тут. Больше нет. У нас все под завязку. Встаем в пять, умываемся, одеваемся и идем в столовую к половине шестого, работа начинается в семь десять. В семь десять вы должны уже построиться на площадке и ждать пока вам раздадут задание. В одиннадцать у нас обед, конечно же, в столовой. Обед пятьдесят минут. В пять вечера окончание смены. Пока работает в одну смену, а там как скажут. Домой можно уходить только в субботу после четырех вечера, а в воскресенье в девять вечера быть тут. В десять у нас отбой. Кстати каждую субботу в шесть у нас танцы. Располагайтесь, девушки. Будьте как дома.
Артемина резко развернулась на каблуках мужских сапог и уверенным шагом вышла из палатки. Фрося и Дуся же робко прошли к своим кроватям. Фросе досталась нижняя крайняя у входа, и она вздохнула, представив, как будет тут дуть по ночам и сев, с отчаянием бросила рядом узелок с бельем. Рядом с ней неожиданно присела рыжая девушка с веснушками на лице. Она, улыбаясь, протянула ей руку:
– Маша Лещева, будем знакомы, – она пожала ей руку и продолжила, – Да вы не пугайтесь раньше времени. Тут пока такой бардак. Видишь, уже на часах половина седьмого, а мы все еще в палатке. Это потому что завтрак из города все еще не привезли, а местная кухня у нас почти и не работает. Все пока только обещают. Тебя как зовут то?
– Фрося, – неуверенно ответила та.
– Ну вот, теперь у нас три Фроськи. Давай, чтобы вас не путать, как-нибудь по-другому тебя назовем? Фамилия у тебя, какая?
– Маслова.
– Хм…– девушка задумалась.– А ну его, Фрося так Фрося. Умывальники у нас снаружи, можешь с дороги умыться там. А узелок в сундук то положи, у нас воров нет.
Фрося послушно положила свой узелок в сундук и вышла из палатки. Вдоль него и, правда были установлены четыре умывальника и деревянная бочка с водой и ковшом. Фрося зачерпнула воды из бочки, вылила в умывальник и с удовольствием умыла лицо. Потом, мокрая, оглянулась вокруг и подумала, что не может представить, что тут когда-нибудь будет не поле с палатками, а целый завод. Это же уму непостижимо! Целый завод! Неужели теперь они что-то не разрушают, а строят! И она, Фрося будет к этому причастна!
Какое-то время она еще разглядывала все вокруг, удивлялась, пока сзади к ней не подошла рыжая Маша и не позвала её пройти в столовую на завтрак.
Глава 9.
За двенадцать лет так многое поменялось, что не возможно было уже и представить, что было, когда то иначе. Завод на окраине построили, вырос вокруг него и поселок с новыми домами, заработали ясли и детский сад, школа, построена была своя пекарня, магазины, молодежный клуб, больница и даже парк. Уже нельзя было представить, что когда то на этом месте были поля, где росла пшеница и рожь, где ветер свободно гулял без препятствий, колыхая их колосья. Да и город сильно изменился, он вырос, вытянулся и обновился. Казалось, как будто и не было той разрухи, безнадеги как тогда. Как будто и не было той юной Фроси, что хотела перемен в своей жизни и не знавшая слово "счастье". Все было уже позади, и теперь она вместо стройплощадки видела перед собой построенные цеха, оборудованные новыми станками, за которыми работали люди. Сама она была звеньевой в бригаде и отлично справлялась с работой на станках, окончив специальные курсы, для доступа к работе. Сама с удовольствием выполняла свою работу, иногда даже чинив оборудование, если то выходило из строя. Сама она теперь жила в отдельной комнате в бараке, где её соседями была Дуся уже Старостина и Маша Лещева с трехлетним сыном Денисом. За это время Фрося так и не смогла сойтись для совместной жизни ни с одним мужчинам. И нет, они не были плохими, даже были достойные, работяги и многие непьющие, но не получалось у неё их полюбить. А в это время у её сестры Глаши родилось еще трое детей: Володя, Коля и Наташа. Лучше они с Ефимом жить от этого не стали, но у Глаши не было других путей реализоваться как другим и, выбрав этот путь, она бы еще родила, да две последних беременности закончились выкидышем и больше она не беременела. Работать Глаша снова вышла уборщицей в здание милиции и только с помощью Петра Семеновича Соловья, который стал уже там начальником отделения. Тамара же вышла замуж и теперь у неё была громкая фамилия – Самоварова! У неё были прекрасные две дочки, похожие на папу: Аня и Оля, а работала она нянечкой в саду. Илья же получил педагогическое образование и работал теперь в школе учителем истории и географии, успел тоже жениться, но, к сожалению, не по любви, а по залету, как говорил он сам "По великой половой глупости!". Со своей Мариной жили они как кошка с собакой, но было жаль в этой ситуации их сынишку Артёма.
Все вроде бы хорошо, но Степанида никак не могла уняться с холостой жизнью Фроси. Она постоянно, где то искала женихов, пыталась, как то свести дочь с ними, под различными предлогами подсылала их к ней домой. Это конечно не могло не нервировать Фросю, которая и без того тяготилась своим положением. На работе её хоть и уважали, но за спиной перемывали ей кости, шепчась, что с ней, что-то не так. Оно и понятно, ведь как только приходила на завод новая работница, она не проработав и года, уходила в декрет. Но не Фрося. А ведь в этом году ей исполнилось тридцать один год! Стараясь не думать о плохом, Фрося, как обычно, ходила на работу, общалась с людьми и, возвращаясь к себе, домой, пыталась унять дрожь от обиды.
В тот сырой июньский день она по обыкновению шла на работу через парк. Не о чем важном не думая, Фрося смотрела себе под ноги, стараясь не наступить новыми туфельками на лужи после ночного дождя. Уже почти дойдя до проходной завода, каблук туфельки вдруг надломился, и Фрося некрасиво повалилась на бок, больно ударившись об бордюр. Такая обида подскочила к горлу, что аж в глазах защипало от слез.
– Девушка, держите руку, – прям над ухом прогудел мужской голос.
Фрося подняла голову, увидела руку и схватилась за неё:
– Каблук сломался, а я ведь их только купила, – зачем то сказала она.
– Ничего не вечно. Нога не болит?
Фрося пошевелила ногой, но вроде ничего сильно не болело, как её ушибленный бок. Она отрицательно замотала головой, а мужчина, усмехнувшись, попрощался:
– Хорошего вам дня.
Фрося стояла и смотрела ему вслед. Интересно, кем он у них работает? Мужчина был высокий, в костюме, с короткими каштановыми волосами, а главное с сильной хваткой. Фрося, отпустив свои мысли, сняла вторую туфлю, и решила, что дальше пойдет босиком, а после смены как-нибудь решит эту проблему. Добравшись до раздевалки, она невзначай попыталась спросить, про незнакомца у соседки по шкафчику, Олеси. Та загадочно улыбнулась и почему то сразу поняла про кого спрашивают:
– Ну, Фроська! Ну, ты даешь! Тут за ним пол завода баб охотиться, а она с козырей пошла! Это же заместитель начальника участка из третьего цеха. Наш Макар Романыч. Ну, ты даешь!– она рассмеялась и, развернувшись, пошла из раздевалки, не прекращая смеяться.
Фрося немного смутилась, поглядела вокруг, не смеется ли кто еще, но многие сделали вид, что не слышали. Надев свой рабочий халат, косынку и рабочую обувь, она гордо пошла через галерею в свой цех. Шум рабочих станков, запах горячего металла и масла, и люди, суетящиеся вокруг, сразу окунули её в рабочую атмосферу. Как же ей это нравилось! Вот они – строители нового мира и она одна из них!
Отработав без происшествий свою смену, Фрося решила без промедлений зайти в ремонт обуви, где работал старенький Ахмет. Кем он был по национальности никто точно не нал, но по-русски он говорил давно без акцента. Если бы не его имя, то Ахмета можно было принять за простого русского старичка. Он как обычно покачал головой, поцыкал, но принялся тут же ремонтировать. Фрося все это время стояла у его будки на одной обутой ноге и старалась не смотреть на людей.
– Значит нога все-таки в порядке? Вы удачливы.
Фрося чуть не упала, оборачиваясь на голос. Позади неё стоял тот самый Макар Романович.
– Нет, все в порядке. Не подвернула, только юбку испачкала.– Фрося тут же покраснела, от того что много говорит.
– Вы из второго цеха? – неожиданно спросил мужчина.
– Да, из второго…, – удивленно ответила Фрося, цепляясь пальцами рук за будку, чтобы не упасть.
– Вот значит, где я вас видел. Будем знакомы,– он подошел ближе, – Макар. А вы Фрося?
– Да, Фрося…,– все так же удивленно ответила она.
– Я о вас слышал. Вы звеньевая в бригаде Малова. Но так и не понял, почему вы отказались быть бригадиром в своей бригаде.
– Вот оно что. Отказалась, потому что не люблю командовать.
– Вы меня удивили.
– Ничего удивительного.
Макар, конечно же, слышал о ссоре мастера и Фроси, из-за того, что она защищала другую работницу, но говорить об этом не стал. Они какое-то время молча стояли, пока Ахмет не протянул готовую туфлю Фросе. Та быстро одела её, расплатилась, и хотела было пойти прочь, как Макар Романович вдруг обратился с просьбой:
– Я могу вас проводить?
– Зачем?– машинально спросила Фрося и тут же пожалела об этом.
– Мне будет лестно проводить такую принципиальную женщину. Вы меня удивили.
– Не вижу ничего лестного. Ну, как хотите…
Макар взял её под локоть, и они пошли через парк, где росли молодые клены и дубы. Шли, молча, не спеша, как будто делали это уже в сотый раз. Фрося смотрела себе под ноги, то украдкой на него. " А у него серые глаза!": заметила она и, как девчонка, засмущалась. Уже у подъезда дома она робко попрощалась и почти взлетела на крыльях по ступенькам на свой этаж. В комнате Фрося сбросила свои туфельки и села на кровать, где пыталась придти в себя от странного дня, совсем не похожего на другие. Она загадочно сама себе улыбнулась, понимая, что в её жизни снова, что-то меняется, что уже не будет как прежде. С этими мыслями она пошла на кухню, приготовить себе яичницу, чтобы перекусить после работы. Видимо на её лице отражалось такое счастье, что это не смогла не заметить Дуся:
– Да ты сияешь, Фрося!– хрустя листом капусты, отметила она.
Фрося покраснела:
– Ну и что? Имею право!
– Конечно, имеешь, подруга. Ох, ну и пинается…,– Дуся приложила свою ладонь к своему большому животу, – Ты, Фрось, не обижайся. Я ведь только рада. Я вон тоже не думала, что Старостина найду, а нашла! И где? В очереди за хлебом! Разговорил меня, чертяка.
Она искренне улыбалась Фросе:
– Нам, может, и квартирку скоро дадут, если Старостин подсуетиться. В этих новых домах. Видела их? Там и своя кухня и даже ванная будет, – мечтательно рассказывала Дуся.
– Я за вас буду очень рада, Дусь. Вас ведь теперь будет трое.
Дуся задумалась, потом снова стала жевать капусту и подошла к окну:
– Ну, где его носит то? Попросила за картошкой сходить и пропал.
Каждый день теперь Макар провожал Фросю до дома под завистливые взгляды других женщин. Он рассказывал ей о своей жизни, о забавных случаях на работе и о своем детстве. А как-то раз в начале июля предложил ночью залезть на крышу их клуба. Это показалось Фросе таким странным предложением, но она согласилась. Оказывается, Макар хорошо знал охранника клуба, который совершенно спокойно пропустил их ночью в здание и дал ключи от чердака. Когда они залезли на крышу, у Фроси от высоты закружилась голова. Она хотела было уйти обратно, но Макар схватил крепко её за руку:
– Тут не упадешь. Не бойся.
И Фрося поверила. Они сидели на крыше как два подростка, смотрели на ночной поселок и на яркие летние звезды в небе. Никогда, кроме как в детстве, Фрося не смотрела больше на звезды.
– Ты когда-нибудь видела падающую звезду?– неожиданно спросил Макар.
– Нет, никогда не видела. Разве так бывает?– удивилась Фрося.
– Бывает. Смотри внимательно в небо и как увидишь, сразу загадывай желание.
Фрося сосредоточенно стала рассматривать небосвод в поисках падающей звезды, и когда, совсем отчаявшись её увидеть, неожиданно в небе стрелой пролетела святящая точка и исчезла:
– Вон там! Вон там она! Ты видишь?– как ребенок воскликнула Фрося, показывая рукой в сторону исчезнувшей звезды.
Она повернулась к нему и увидела, что тот улыбается:
– Конечно, видел и даже загадал желание.
Время шло уже к осени, когда к Фросе пришла в гости мать. Она как обычно ворчала и отчитывала дочь, пыталась рассказать то, про какого-то Петю, то про какого-то отличного Лёшу, попутно хваля каких-то дочек соседок, что вот они и замужем и двоих-троих успели родить. Фрося слушала её в пол уха, стараясь не разозлиться на мать. Она разлила чай, пододвинула блюдечко с сушками и старалась не вслушиваться в речи Степаниды.
– Мама, – вдруг заговорила Фрося, – меня назначили бригадиром в своей бригаде.
– И что? – с удивлением спросила мать, – Это разве то, чем нужно гордиться женщине?
