Синий Сон бродил по улицам Сан-Кортадо. Его плащ переливался оттенками, коих не могли вообразить лучшие художники мира. Ткань собирала призрачный свет фонарей, с двух сторон обступавших каждую улочку прибрежного города. Черно-синие волосы Сна вились в потоке соленого бриза. Тут и там в них блестели хрустальные звезды. Синий Сон ударял тростью по булыжникам мостовой. Звук получался глухим и ритмичным, похожим на стук колес: камешек пропустить, ты-дыщ, еще два, ты-дыщ, – и так до рассвета, баюкая, напевая. Сан-Кортадо погружался в теплые, как в детстве у матушки, объятья Морфея.

Сон задержался пусть не у самого богатого, но точно самого чистого и уютного дома в Сан-Кортадо. Там, по другую сторону белого забора, справа от натертого до блеска крыльца, чуть выше цветущего шиповника, за отглаженной синей занавеской…

– Пожалуйста, Всемогущий, я больше не хочу прятать синяки под одеждой и делать вид, что все хорошо. Почему ты не дал мне знака, когда я принимала ухаживания мужа? Сделай же что-нибудь сейчас!

Ты-дыщ! И сноп голубых искр вылетел из-под трости. Он закружился в странном танце, подхваченный южным ветерком, и влетел в окно, за которым, зажмурив глаза и молитвенно сложив руки, лежала под боком у своего мучителя несчастная сеньора Солей. Сон не был Всемогущим, но кое-что все же умел.

Следующей остановкой стала хибара пекаря Мортона. Запущенная лужайка, старая краска на худых стенах дома, дырявая музыкальная крыша, которая в дождь выдавала целые симфонии, пропуская воду по капле в медные тазы. Никто в Сан-Кортадо не понимал, почему Мортон, имея прибыльное дело, ютится в этой развалине.

– Я так устал. Я так устал лгать всем подряд. – Мортон растянулся на штопаной синей простыне, прикрыв веки огрубевшей ладонью. – Вот бы София и правда ездила по курортам, а не лечилась от постыдной зависимости. Если бы я знал тогда… Мне бы хоть на денек вернуть мою Софи.