Вечно юная «ЮНА»

Предисловие

В одном небольшом Подмосковном городе жили грустные люди: и дети, и взрослые. Вроде бы всё в их жизни было неплохо, но всё-таки чего-то не хватало. Однажды люди поняли, что для счастья не хватало большой красивой школы, где бы стали учиться счастливые дети. Тогда люди объединили усилия и создали славную, чистую, новую школу, которую так и назвали «Новая школа «Юна». В нём звучала лёгкость, молодость, полёт, открытость всем наукам, искусству и спорту! Грустные дети узнали, что появилась новая школа, которая несёт свет и радость, и поспешили туда, чтобы учиться.

Конечно, юной школе пришлось преодолеть немало трудностей, но её учителя и ученики достойно их преодолевали, потому что знали, что их путь светлый и правильный. Среди счастливых детей обнаружились свои стихотворцы и сочинители, которым обязательно хотелось написать сказку, рассказ, эссе или стихотворение.

Ученики становились взрослыми и заканчивали учиться, иногда кому-то по воле судьбы приходилось покинуть славную школу, но они оставляли на память ей своё счастливое творчество. Так прошло десять лет. В «Новой школе «Юна» подрастали новые поколения счастливых детей, а всё творчество сочинителей за минувшее десятилетие прошлых и нынешних учеников встретилось в сборнике «Вечно юная «Юна».

Я рада, что мне выпало счастье быть в нашей школе для счастливых детей – Феей Слова! Все произведения, собранные в этой книге, родились в кабинете «Изящной словесности». В течение десяти лет ребята посещали такой необычный предмет – ЮЛИС (Юные Любители Изящной Словесности), скромным автором методики которого и была я – Фея Слова. Произведения, собранные под обложкой книги «Вечно юная «Юна» участвовали и побеждали в самых разнообразных конкурсах: «Звёзды нового века», «Писательский конкурс», «Проба пера», конкурс «Класс!», «Всероссийский конкурс сочинений», «Путь героя» и других. Думаю, что к следующему юбилею новые счастливые ученики нашей школы составят 2 том сборника «Вечно юная «Юна»!

Перевощикова Марина Георгиевна (Анна Георгиева),

учитель высшей категории,

преподаватель литературы и изящной словесности.

Часть 1. Первые творческие выпускники «Юны». Великанов Тихон

Не бывает атеистов в окопах под огнём…

ГЛАВА I.

Летний день 42-го…

Рядовой Васильев сидел в траве и вертел в руках самокрутку. Три вещмешка, каска, СВТ-40 и три шинели лежали рядом с ним. Он глянул на часы. “12 часов 32 минуты”, – пробубнил Васильев. Рядовой просто сидел и наслаждался этими минутами затишья. Он положил самокрутку в карман шинели, – курить ему не очень хотелось. Потом он сдвинул пилотку себе на лицо и задремал. Он видел сон, приятный сон. Он вернулся к себе домой, в село Иваньково. Вот он подходит к забору, проводит рукой по знакомым с детства доскам, толкает калитку и кричит: “Маманя, встречай сынка!” Но из дома никто не вышел, никто не крикнул, только ветер осторожно приоткрыл калитку. Солдат пошёл по тропинке к дому, по дороге заглядывая в окна. В доме всё было так же, как и тогда, когда он уезжал на фронт, ничего не изменилось. Вдруг в темноте дома что-то скрипнуло. Рядовой остановился и стал прислушиваться… Его шёпотом окрикнули: “Санёёёёк ” Он замер, стал вслушиваться.

“Санёк, проснись!!!” – всё громче и злее становился знакомый голос. Вдруг перед глазами возникла чернота. Сон ушёл, пришла реальность – злая и беспощадная. “Санёёёёк!!!” уже почти в голос шипел на него кто-то. Рядовой медленно стянул пилотку с лица, и перед ним возникла интересная картина. Перед ним лежали рядовой Денисенко и младший сержант Белоусов. Белоусов лежал в траве, смотря куда-то на дорогу в километре отсюда. Денисенко сидел правее от него в кустах и тоже всматривался куда-то на дорогу. Васильев привстал, подтянул к себе за ремешок винтовку, и пополз к кустам. “Ну, чего там?” – спросил Санёк. “Понимаешь, тут какая штука, немцы тут, понимаешь ли, остановиться решили, прям в чистом поле, ну ни стыда не совести, поним…”

– “Сколько их?”, – оборвал Васильев. “Один грузовик и два мотоцикла с пулемётами, я насчитал 11 человек”, – быстро ответил Белоусов. “Мдааа, и что предлагаете делать?”, – спросил рядовой Васильев. “Значит так, ползём тихо до тех кустов, видите?”, – сержант указал на кусты метрах в 50 отсюда. “Сначала Кузьма, потом ты, я замыкаю. Дистанция 5 метров, через минуту выдвигаемся. Каску-то хоть одень, дятел”. “А ты у нас кто? Сова? Высоко сижу, далеко гляжу?” – Белоусов улыбнулся. Через минуту все были на месте. “Пополз, не спи”, – проговорил Белоусов.

Первым пошёл Кузя. Через минуту Васильев пополз за ним. Денисенко дополз до кустов без происшествий, Васильеву оставалось проползти до укрытия ещё метров 5, как вдруг сзади шепнули: “Мины”. Все замерли. “Андрей, ты там как?”, – спросил дрожащим голосом Денисенко. “Чудо”, – сказал Белоусов. “Справа от тебя, Саня, аккуратно, не дёрнись только”, – тихо прошептал Андрей. Услышали все. “Вижу”, – сказал вспотевший рядовой. “Осторожно, как маленькая мышка, прошурши до кустов”, – прошипел Белоусов.

Васильев дошёл до кустов. Он сел спиной к кустам, упал головой на землю и что-то прошептал. Никто не понял, да и некогда было. Немцы спустились к ручейку, чтобы пополнить запасы воды. День действительно выдался жарким, но для группы бойцов этот день только начинался. Прошло 5 минут, Денисенко вернулся из маленького рейда по минному полю. “Мин больше нет, как мы там не подорвались – знает только Бог, я дорожку безопасную к лесополосе нашёл, оттуда немчура как на ладони будет, чистый тир!”, – протараторил Кузьма. “Сколько по времени туда примерно?”, – Белоусов был напряжён. “Минут 15 ползком без остановок”. “Поползли, отсюда до лесополосы метров 200, а оттуда до фрицев метров 300. Вот, тогда и посмотрим, кто кого!”, – улыбаясь, медленно проговорил Андрей. “Поползли!”.

Опять 15 минут прочёсывания подбородком травы и земли. До лесополосы доползли относительно без происшествий, только Кузьма умудрился так раззадорить осу, что та приставала к нему, пока он её прикладом к земле не прибил. Доползли. Васильев с винтовкой засел в кустах, Белоусов с ППШ прополз вперёд, Денисенко с ППД начал заходить с фланга. Немцы и не собирались уезжать, даже мотор на грузовике заглушили: кто-то брился, кто-то играл на гармошке, кто-то чистил оружие. Но почему они остановились в чистом поле? Да, они выставили охрану, но всё же? Ведь из леса на холмике они как на ладони, а с их позиции ничего даже увидеть не получится! Белоусов рассуждал, лёжа в траве. Васильев глянул на часы. 13:46. Белоусов дал знак Кузьме: на счёт 3. Васильев приготовился стрелять, он взял на мушку того, который брился. 3,2,1, сжались все пальцы младшего лейтенанта, и эти пальцы поменяли жизнь всех, кто был на том поле в тот час. Рванула граната, несколько немцев упали через секунду. Двое рванули к пулемётам на мотоциклах. Дозорные начали беспорядочно палить по лесу. Белоусов дал длинную очередь, скосив двух или трёх немцев. Кашлянье Васильевской СВТ слышалось редко, но после каждого выстрела на одну душу становилось меньше. В это время Денисенко подбежал почти вплотную – как ни как 50 метров между ним и ближайшим немцем, который подбежал к мотоциклу. Денисенко не дал ему выстрелить. Осталось 4 немца. Среди них был один в офицерской форме. Васильев прижал его к грузовику и не давал ему высунуться. Немцев осталось двое… один. Пока офицер сидел за грузовиком, к нему сзади подкрался Денисенко. “Гитлер Капут!”, – последнее, что услышал немецкий офицер, прежде чем его крепко приложили прикладом о затылок. Тут подоспели наши. Т-70 и 20 человек пехотой. Обыскав грузовик, его отогнали на пару километров юго-восточнее того холма. Там располагался наш лагерь. После возвращения на базу группе младшего сержанта Белоусова была выражена благодарность, но это был ещё не конец того дня.

ГЛАВА II

16:35. Тревога. Васильев вскакивает с койки, схватывает каску, берёт свою винтовку и выскакивает из палатки на улицу. Крик командира роты: “Воздушная тревога!” Техника, отъезжающая в лес. Рёв моторов где-то в небе. Слева от командира разорвался снаряд.

Что было дальше, Васильев не видел, потому что спрыгнул в окоп. Там он отыскал матерящегося во весь голос Белоусова. Он воевал со своими портянками, которые в его дрожащих руках никак не хотели нормально заматываться. “Нас атаковали немцы”, – прохрипел Андрей. “Это я и сам понял, что дальше?”, – огрызнулся Санёк. “На нас идут пять танков и примерно две роты солдат, дальше сам думай”. “А чё думать? Воевать надо!”…

“Тааанкиии!!!” – Проорал кто-то срывающимся голосом. Бронебойщики заняли позиции, подкатили пулемёт, три из шести уцелевших танков, два Т-70 и Т-34 переехали через окопы и ринулись в бой. Рвались снаряды, артиллерия не давала поднять голову над окопами. “По рации передали, что через полчаса к нам выйдет подкрепление!”, – проорал откуда-то спрыгнувший Кузьма. На окопы вышли два Panzer IV, которые были уничтожены меткими выстрелами бронебойщиков. Пошла пехота. Белоусов не соврал, это были примерно две роты немецких солдат, которые короткими перебежками подходили всё ближе и ближе к окопам. Слева застрочил ДП-27, застрекотали ППШ, закрякали Мосины и СВТ. Аккуратные колонны немцев были разбиты, и теперь они рассредоточились по всему полю. Двадцать минут боя, патронов в достатке и у немцев, и у наших, разница только в том, что немцы подошли почти вплотную к окопам. Их осталось около полутора сотен солдат, наших в два раза меньше. Васильев прошептал что-то. Кое-где немцы поспрыгивали в окопы, завязался рукопашный бой. Пулемёт смолк, наши не отступали.

Немец спрыгнул в окоп рядом с Белоусовым, Денисенко огрел его по затылку сапёрной лопаткой. Сзади к Васильеву подошли немцы, завязался рукопашный бой. Белоусов со снайперской точностью расправился с двумя немцами. Где-то сверху рвануло, затем ещё и ещё…

“Наши! Урррра, Андрюха, смотри, они бегут! Андрей!” Никто не откликнулся. Он оглянулся. Младший лейтенант Белоусов сидел, прижавшись спиной к окопу. Его воротник медленно становился красным. Вдруг раздалось два выстрела, они прозвучали почти одновременно. Рядом упал немец. Через секунду по стене окопа сполз рядовой Денисенко.

Рядовой Васильев стоял в окопе. Он стоял один. Начался дождь. 17:50. Подошли наши. Немцы были уничтожены, никто не смог уйти.

Денисенко был ранен в плечо, и через три месяца он снова вступит в ряды советской армии, где он вместе с рядовым Васильевым дойдёт до Берлина. Там, стоя на ступенях Рейхстага, он спросит: “А что ты тогда шептал в том бою, ну, в 42-ом, помнишь?” Васильев помолчит, потом улыбнётся и ответит очень-очень тихо. “Господи, помоги нам…”

…Седой дед сидел в поле и смотрел на небо. Он взял самокрутку и повертел её в руках. Затем он посмотрел на часы. 12:30. «Хех», – поднёс самокрутку к губам и закурил. Потом он посмотрел перед собой, и сказал: «Ну, как дела у вас, ребята?..»

Рассказ о временнОй смуте

Вечерело. Зашедшее солнце напоминало о себе лишь горящим небом на западе. Сумерки сгущались. Наступало время смуты и тумана. В лагере ополчения было необычайно тихо. Из тумана, вившегося сизыми лентами, вышли несколько человек со связанными руками. Сопровождал их усатый мужчина в папахе и черной кавалерийской бурке. Подойдя к куче хвороста, он достал красный флакон с жидкостью для розжига, полил хворост и бросил спичку. Костер полыхнул и начал разгораться, разгоняя туман и обдавая присутствующих своим живительным теплом. Василий Иванович развязал пленным руки и спокойно сказал: «Бежать не советую. У меня маузер. И если попадёте к казакам Трубецкого – зарубят сразу.»

Пленные молча сели на бревнышки. Через несколько минут на огонек костра из тумана стали выходить обычные ополченцы, одетые, как во все времена, – кто во что. Начали рассаживаться вокруг костра, протягивая ближе к огню озябшие руки.

Завязался неспешный разговор.

– Вот как вас батюшка по имени?

– Тихон, из Задонска я, – тихо произнес смуглый мужчина с темной бородой и длинными волосами.

–Православие – главный враг Америки, – уставившись на батюшку пробормотал похожий на старого ворона пленный поляк Збигнев Бжезинский, и заискивающе покосился на Паттона.

–Збышек, за что же вы нас, русских, так ненавидите? Польша от можа до можа не вышла? Так это нормальная историческая конкуренция. «Или вы с коммунизмом боролись?» —с вызовом произнес Михаил Юрьевич Лермонтов, поправляя ментик.

– Да причем тут коммунизм? Не надо морочить себе и другим голову, Запад боролся не против коммунизма, он боролся против России, как бы она ни называлась. Россия – больной и заразный зверь. Добить эту язву на теле планеты – задача любого здравомыслящего человека.

Немая тишина повисла в воздухе. Збигнев откровенно дерзил. И лишь костер, набирая силу, уносил в небо все больше искр, зажигая, казалось, тем самым всё новые и новые звезды.

– Вот вы как думаете, Саша. Нам, русским, в прошлом есть чем гордиться? – спросил малоросс Мыкола Васильевич у своего давнего приятеля.

– Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие, – уверенно произнес Пушкин.

– А вы сами-то, Александр Сергеевич, русский?

– Все мы здесь и сейчас – истинно русские.

– А не хотите ли в чем-нибудь признаться? – ехидно сказал Войнович.

Александр Сергеевич встал и поправил воротник мундира.

– Да, меня зовут Александр Пушкин, и я потомок эфиопов.

– Ещё кто-нибудь не желает? – Войнович прищурившись разглядывал присутствующих.

– Я, де Толли, и я шотландец.

– Я – Михаил Лермонтов, и я тоже потомок шотландца.

– Я – Пётр Багратион, и я грузин.

– Мой ученик, – задорно вставил Александр Васильевич.

– А кто у нас русский язык лучше всех знает? Конечно, не считая Александра Сергеевича. – И Суворов указал пальцем на худого, седобородого господина с умными глазами.

– Владимир Даль, потомок датчанина – представился седобородый.

– А вы чьих будете, Гаврила Романович?

– Державин, кровь татарского мурзы. А вот Колчак, потомок турка, – указал Гаврила на стройного человека в белом мундире. Тот с достоинством поклонился, придерживая кортик.

– Помилуй Бог, мы – русские! Какой восторг! – Взмахнув шпагой над головой, вскричал Александр Васильевич, с удовлетворением оглядывая земляков.

– Ну что же это такое, панове. И вы все считаете себя русскими? И при этом гордитесь своими нерусскими предками? Бред. – с явным недоумением пролепетал Збышек.

– А вы, генерал Джордж Паттон, как сюда попали? Идейный доброволец? – не унимался Лермонтов.

– Обязанность свободного мира – уничтожить Россию, её прошлое, настоящее и будущее. В этом мы должны помогать полякам. Или скорее они нам. Мы не способны понимать русских, и, имея богатый опыт общения с ними, должен сказать, что у меня нет особого желания понимать их, если не считать понимания того, какое количество свинца и железа требуется для их истребления. Русские не уважают человеческую жизнь – они сукины дети, варвары и хронические алкоголики!..

Речь генерала прервала бурными аплодисментами Валерия Новодворская. «Да!», – вскричала она. «Да! Платить и каяться! Платить и каяться!»

– Это пуркуа? – недоуменно вопросил Лев Николаевич.

– Да потому что мы – исключительная нация! – задрав нос, самодовольно произнес худой афроамериканец с оттопыренными ушами.

– Плагиатор, – нервно произнес человек с длинной челкой и квадратными усиками.

– Неужели все исключительные так думают? – приложив руку ко лбу, сказал граф Толстой. – Неужели у них нет какого-нибудь Предсказамуса, который бы настрадал наше будущее?

– Есть. Я – Эдгар Кейси, и я американец. Я вижу будущее. Миссия славянских народов, состоит в том, чтобы изменить сущность человеческих взаимоотношений, освободить их от эгоизма и грубых материальных страстей, восстановить на новой основе – на любви, доверии и мудрости. Из России в мир придет надежда – не от коммунистов, не от большевиков, а из свободной России! Пройдут годы, прежде чем это случится, но именно религиозное развитие России и даст миру надежду.

Священник со спокойной улыбкой молча покивал головой. Уж он-то знал… Все снова посмотрели на костёр. Огонь поочередно наклонялся то к одному, то к другому участнику спора, как бы прислушиваясь к мнению каждого.

– Человек должен гордиться своими собственными достижениями. А гордиться предками… Ну, не вы же это сделали, а предки! – меланхолично прервал тишину Володя Войнович.

– Ну, вами в таком случае точно никто не будет гордиться. А Россия… Россия безразлична к жизни человека и к течению времени. Она безмолвна. Она вечна. Она несокрушима, – глядя коллеге прямо в глаза, с железной ноткой в голосе, произнес Валентин Пикуль – рулевой-сигнальщик эсминца «Грозный».

Двое мужчин – один с пышной шевелюрой и густой, окладистой бородой, другой помоложе и с бородкой попроще, сидели по-европейски толерантно прижавшись друг к другу плечами.

– О чём вы говорите? – сказал бородатый, – Да нету никакой России! Россия, не имеющая никакого отношения к Руси, и получившая, вернее укравшая свое нынешнее название, в лучшем случае в 18 веке, тем не менее – нагло претендует на историческое наследие Руси, созданной на восемьсот лет раньше. Однако Московская история – это история Орды, пришитая к истории Руси белыми нитками и полностью сфальсифицированная.

– России нет. России, Карл! – поддакнул Фридрих.

Михаил Юрьевич заволновался:

– Но это же так очевидно, гордиться предками, Родиной, Россией. Кто же может этому помешать? Зачем же здесь сила духа? Не пойму я вас, Александр Сергеевич. Кто же скажет, что Россия – зло?

– Э, друг мой, не просто скажут, а объявят Империей Зла рональды всякие. И про царя нашего, Ивана, напишут французы в своей главной французской энциклопедии, что он грозный, прозванный за свою жестокость Васильевичем. Потому что он уничтожил пять тысяч человек. А цивилизованный король Англии Генрих VIII Тюдор в то же самое время убил 70 тысяч человек. И ни разу он не грозный, потому что за свободу и демократию… Есть людишки и у нас, и за границей. Они настойчивы и крикливы. Они были и есть. И именно они хотят, чтобы мы проявили малодушие. Отреклись от родины России, славы своей и от своих предков. Имя им – либералы, слуги «свободных» народов. Вот ясновидец Федор Михайлович прекрасно их изучил. Что скажете, Федор Михайлович?

– А что скажу, – русский либерализм есть нападение на самую Россию. Либерал ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё. Эту ненависть к России либералы наши принимали чуть не за истинную любовь к отечеству и хвалились тем, что видят лучше других, в чем она должна состоять; но теперь уже стали откровеннее и даже слова „любовь к отечеству“ стали стыдиться, даже понятие изгнали и устранили, как вредное и ничтожное.

– А может, отпустить их всех, как вы думаете, отец Тихон? Всех этих, готовящих взрывы, танцующих в церквах, они же за свободу, либертэ, так сказать, либералы. Понять… и простить… – молвил, поправляя пенсне, высоченный лекарь из ополчения Антоша Чехонте.

– Понять нужно, и Бог простит. А вот отпустить нельзя. Преступника без наказания оставлять есть не милость, но бесчеловечие и безумие. Один прощеный злодей подаёт повод к подобному злодеянию многим. Ибо злые, видя ненаказанного злодея, на то же злодеяние идут с надеждой, что и им так же прощено будет.

Пленные поежились.

Светало. Второе ополчение князя Минина и мещанина Пожарского готовилось к бою.

Наступало утро 22 октября 1612 года.

Крыжановский Влад

***

Багряный лист плывёт над тихим полем,

Вальсируя и медленно кружа.

Он так красив и светел ясным тоном,

Но робость в нём и слабость вижу я.

Ведь он один! Совсем один печальный…

«Велик ты красотой своей прощальной, -

Я говорю. – О, друг ты мой прекрасный,

Понять я смог, какой же ты несчастный!..»

Закончил этого листа печаль я,

В ладони бережно его сложил

И к дереву отнёс к другим листам,

И друг багряный будто бы ожил,

Ведь это лучше, чем скитанье по полям.

Зимние чудеса

Снегами запорошенные ветви –

Понятье вечной светлой красоты.

И для кого-то, может, незаметной

Загадочной симфонии мечты.

Красавица зима! Повсюду – холод,

Но почему-то на душе пылает зной.

Я верю в чудо зимних снов и голос

Пурги, метели, вьюги ретивой…

Снежинок вальс божественный кружится…

Я верю, что зимою всё случится.

Звезда

Бывает вечером зимою час чудесный,

Когда уже задремлет свод небесный,

Одна Звезда светиться начинает…

Луна на небосклоне воспевает

Тогда красу её во тьме глубокой

И озаряет взором светлооким…

Красавица Звезда Творцу послушна,

На мир земной взирает равнодушно.

То с высоты нам свет прольёт лазурный,

То, словно факел вдруг зажжёт пурпурный…

Я красоте её с восторгом внемлю,

А вдруг Звезда к нам снизойдёт на землю?

***

Город, покрытый дымкой…

Пелена мне, увы, непонятна.

Занавес, крепко закрытый.

Тайна была так приятна…

Птиц перелетных раскаты,

Сколько людей – столько мнений.

Толпы, познавшие слабость,

Породили много сомнений.

Каменный поработитель,

Лица, покрытые тленом,

Глаза мечтою сверкали, -

Глазницы покрылись пеплом.

В облаках мы на крыльях летали, -

Солнышка радостный лучик…

Крылья нам пообломали,

В быту такой груз не нужен.

Только у пары из тысяч

Хватит силенок не сдаться,

Только у пары из тысяч

Так просто – с мечтой не расстаться…