Читать книгу: «Fide Sanctus 1», страница 3

ГЛАВА 3.

29 октября, четверг

– СВЯТОСЛАВ РОМАНОВИЧ!

Свят обернулся, едва не уронив папку с кипой распечаток, но это даже не взбесило; он оказался возле Шумского так быстро, словно подъехал к нему на роликах. Сегодня не хотелось таскаться по коридорам, как унылый сгусток, – даже несмотря на строительно-ремонтную пыль вокруг.

– Добрый день, Андрей Николаевич.

Пожав его ладонь, Шумский вкрадчиво поинтересовался:

– Слышал, вы уже определились с темой? Рановато третьекурсникам в октябре думать о курсовой! Особенно тем, у кого столько альтернатив в виде очаровательных сокурсниц под носом!

Пень ты трухлявый, а всё туда же.

– Рано, безусловно, Андрей Николаевич, – беззаботно согласился Свят, наклеив на лицо светское почтение. – Но не для тех, у кого в научных руководителях ходит самый беспристрастный судья.

Беспристрастный подхалим явно будет польщён.

Шумский расхохотался, запрокинув одутловатое лицо.

– О, Свят Романыч, за словом в карман не полезете! Навык истинного правоведа. Сын своего отца!

Спасибо, урод, оскорбления хуже мне слышать не доводилось.

– И что за тема?

Щёлкнув ручкой, Свят разместил её в нагрудном кармане рубашки и сухо проговорил:

– «Право и религия в современном мире».

Мясистое лицо Шумского приняло слегка озадаченное выражение.

Сейчас ринется в бесконечные расспросы и попытки сослаться на мнение…

– А отец одобряет ваш выбор? – выпалил препод в отменно шумском подобострастном духе. – Роман Алексеевич не считает эту тему несколько… специфичной?

Под кадыком зашевелилось презрительное, ироничное раздражение.

– Я бы непременно заручился одобрением Романа Алексеевича, напиши он мне хоть одну главу.

Лезть в карман снова не пришлось, и подпалённые слова сами летели в уши бесцеремонного мясника.

– А поскольку совершать академические потуги придётся только моим нейронам, – постучав по вискам, добавил Свят, – то и тему я выбрал в соответствии с их предпочтениями.

Николаевич заулыбался, немного отступив – как в прямом, так и в переносном смысле.

– Вы, Свят, как носитель своей фамилии… Если понимаете, о чём я… Можете, конечно, – какую бы тему ни выбрали – рассчитывать на всестороннюю мою поддержку.

Избавь носителя от лишних напоминаний о ноше.

– Непременно, Андрей Николаевич, – сказал Свят тоном, каким обычно прощаются.

Запахнув на необъятном животе полы пиджака, Шумский улыбнулся и как бы между прочим бросил:

– Раз уж мы побеседовали, раскрою вам секрет, который вам собирались раскрыть к обеду. Подопечные кафедры вашего батюшки в связи с ремонтом с завтрашнего дня переезжают в главный корпус университета. Роман Алексеич с трудом, но добился этого. Не хочет он, чтобы вы тут строительную пыль глотали и дышали краской. Говорит, голова не варит у вас, все никакие уже. Что, говорит, вы на сессии потом будете делать.

– Главный корпус? – не веря своим ушам, поинтересовался Свят. – Это где… физики?

И филологи, так ведь?

– Да. – Шумский воодушевлённо помахал пробежавшей мимо лаборантке. – По улице Ожешко. На четвёртом этаже там физики, а вы будете делить второй и третий этажи с филологами.

– Не с теми, которые на белорусском говорят? – как можно беспечнее спросил Свят.

Мысли летели по мозгу быстрее самоходных роликов.

– Нет, – засмеялся пончик Николаевич. – С иностранцами. Передайте старосте. Вышел он со справки?

«С иностранцами». Да не может быть.

– Сегодня Олег уже есть, да. Конечно, я передам ему.

Хотелось надеяться, что Шумский примет отстранённость его лица за признаки академического перегруза. Бодро завернув за угол, Свят обогнул груду мешков со шпаклёвкой, что стояли вдоль стены, услышал звонок на пару и постарался придать лицу максимально недовольное выражение.

– Постарался придать лицу недовольное выражение? – переспросил Прокурор, еле успевая за его азартными шагами. – А откуда у тебя в толпе довольное взялось?

Долбаное руководство кафедры вряд ли окружило бы «глотающих пыль и краску» студентов такой отеческой заботой, если бы знало, что это принесёт столько удовольствия сыну. Чёрт; почему бы кому-то другому не сообщить Марине, что он – кафедра уголовного права и криминологии – переезжает в главный корпус, а она – кафедра международного права – остаётся здесь?

Глотать пыль и нюхать краску.

«Конечно, я передам ему». Вот кто будет недоволен. Неторопливый старостат.

Ходил в универ из общаги за пять минут, а теперь в троллейбусах тереться.

Перебрасывая рюкзак с одного плеча на другое, он так и сяк теребил в мыслях возможные минусы этого решения, чтобы выложить их перед Измайлович, сохраняя чертовски расстроенное лицо.

Но в голову, как назло, лезли только сплошные плюсы.

– В главном корпусе отличная столовая, – сообщил отвоевавший право первого голоса Адвокат.

– Ага, и на третьем этаже лингвисты, – нараспев произнёс Прокурор, поигрывая галстуком.

– Он хочет туда потому, что в главном корпусе эстетично стилизованы холлы и коридоры, – поспешно продолжил Адвокат, заглядывая в свои записи. – Визуальный рай. Ремонт.

– Она ходит по тем коридорам, – беспечно вставил Прокурор.

– Там лучше оборудованы кабинеты! – не сдался защитник. – Новые компьютеры в свободном доступе! Огромные библиотечные архивы!

– УЛАНОВА! – Выхватив у Судьи молоток, Прокурор ляпнул им по столу.

Да, чёрт, потому что там она. Потому что там она.

Рванув на себя дверь лекционного зала, Свят вошёл и лоб в лоб столкнулся с поникшей Мариной.

Благое утро, поистине благое.

Она избавила его от необходимости сообщать новость, контролируя каждый улыбательный мускул.

– Святуш! Ты уже знаешь, заяц?..

* * *

30 октября, пятница

Прижавшись к перилам лестницы, Вера недовольно взирала на толпы паломников к столовой. Что-то определённо двоилось в её гудящей голове. Ещё вчера людей вокруг толклось куда меньше. В низу лестницы мелькнуло смуглое лицо Рустама Гатауллина, и Вера решительно побежала в обратную сторону – на третий этаж.

Только его не хватало. Не отлипнет до вечера. Хорошо хоть живёт в другой общаге.

Добравшись до кабинета страноведения, она по привычке погладила карту средневековой Великобритании на двери, вошла, заметила за своей партой Майю и удивлённо поинтересовалась:

– А ты чего здесь? Тебе же всю неделю подписали.

– Сегодня бабушка смогла приехать с малой побыть, – отложив томик Гордон Байрона, деловито пояснила Ковалевская. – А завтра уже и родаки вернутся: раньше, чем планировали. Есть на свете Зевс. А то я уже околела от скуки.

Вера рассеянно усмехнулась. Сколько бы Майя ни рассказывала о годовалой сестре, никак не получалось представить изящную готку Ковалевскую не в чёрных шнуровках, а нянечкиных ролях.

Постучав по столу ногтями цвета кислотного взрыва, Майя уже громче добавила:

– А что в коридорах творится?

Вера выразительно закатила глаза, и Майя хмыкнула, погладив кокетливую родинку на бледном предплечье. Она точно так же не могла терпеть давку и дефицит кислорода.

С ней можно было это обсудить, не рискуя прослыть тактильной неврастеничкой.

– К нам переселили юристов, – сообщила тараторка Меркулова со второй парты.

Резко обернувшись, Вера громко уточнила:

– Всех?

– Нет. – Меркулова суетливо искала что-то в сумке. – Кафедру уголовного чего-то. У них там начался активный ремонт, и мол, невозможно учиться.

И где только она постоянно берёт самые свежие новости?

Нужно знать эти места, чтобы туда не ходить.

Звонок внёс в кабинет преподавателя, и атмосфера тут же перешла в статус судорожной дремоты.

– К нам переселили кафедру «уголовного чего-то», – пропела Верность Себе.

С момента получения новости она танцевала и изящно трясла помпонами чирлидерш.

Подперев подбородок рукой, Вера автоматически открыла конспект. Под ложечкой прыгал на батуте какой-то прохладный мешок. Чёрт, как же угодливо всё складывается. Она вчера почти подавила желание задать ему вопрос, без разбора которого курсовая теряла свою привлекательность.

А всё вокруг плевать на это хотело. Всё вокруг будто просит это желание не подавлять.

– Ты должна стараться наладить отношения с Димой, – сурово процедила Верность Другим.

– Она будет их налаживать, а он – снова ломать! – побагровев, крикнула Верность Себе. – Прекрасно! Этот круг замкнут, зато бесконечен!

Взгляд упал на пенал Гайдукевича, что вяло листал учебник. На пенале красовалась всемирно известная надпись «NIKE», а ниже бежали мелкие буквы «Just do it⁵».

Ты пожалеешь. Но пожалеешь в обоих случаях.

* * *

«Доброго дня, Святослав. Я прошу тебя рассказать мне об отличиях между текстами законов с интенцией предписания и с санкционной интенцией. И о том, как их грамотно комбинируют, чтобы воздействие на общество было результативным. PostScriptum: Специалист лучше Гугла».

Напряжённо глядя в экран, Свят уже третий раз перечитывал долгожданное сообщение. В Зале Суда шли душные прения, но сегодня у Хозяина с собой был вентилятор.

Нужно ответить в тон. Не сесть в лужу.

«Доброго дня, Вера. Конечно, я расскажу про интенции законов. PostScriptum: Но в текстовой переписке это очень сложно».

Хотев поначалу добавить «к сожалению», он всё же решил не врать.

За окном лекционного зала пролетело два голубя. Преподаватель нарисовал на доске три убойные схемы. На партах главного корпуса совсем нет зазубрин. Как же легко тут дышится; просто охренительно.

Ни пыли, ни щебня, ни въедливой вони красок.

Олег будто и не рад, что выздоровел; строчить пересыпанные метафорами очерки явно удобнее дома, чем на лекциях. Поля слева на миллиметр короче, чем поля справа. Лера Карпюк посмотрела сюда шесть раз. Кто-то не пожалел парфюма широкой зоны поражения. Саня Андреев тоже слушает Linkin Park.

Прямо сейчас. На басах.

В потоке фонового шелеста прозвучала вибрация телефона. Схватив Нокию, Свят открыл сообщение. «Я поняла. Спасибо:) Когда я могу тебе позвонить?» Под кадыком задрожала тонкая тетива. «Я предлагаю встретиться. И побеседовать», – быстро набрал он.

Прокурор свирепел и тряс кулаком, а Адвокат уже оценивал своё будничное отражение в зеркале на стене Зала Суда. Уставившись на доску, Свят начал переписывать информацию по хозяйственному праву.

Опять долго молчит; вот проклятая пикаперша.

Звонок ввинтился в уши, как штопор. Первым из аудитории выбежал Олег. Зажав Нокию в руке, Свят рассеянно направился по его следам.

– Елисей, ты жрать? – раздался за спиной прокуренно-гнусавый голос Артура.

Свят нехотя обернулся. Петренко и Варламов ушли на справку в один день – и если Олег вернулся, уже выздоровев, Артур припёрся в универ, ещё кашляя, как тромбон, и каждую минуту шмыгая носом.

Отвратительно. Чего ему дома-то не сиделось?

Приблизившись, Артур остался стоять на первой ступеньке между рядами – и потому глядел вровень. Вот что было неоспоримым плюсом в общении с Артуром. Если на Петренко приходилось смотреть немного снизу вверх – как будто, сука, было мало остальных его преимуществ – то на Варламова они оба смотрели сверху вниз.

Мелочь, а приятно.

Артур же, казалось, срать хотел на свои метр семьдесят семь. Он просто старался держаться поближе к полезным людям: вроде старосты группы и сына зава.

«И смотрите на меня хоть в зенитный перископ».

– Нет, я на форточке съезжу к Николаичу за инфой, – соврал Свят.

Вытащив из кармана флешку, он так активно помахал ею, словно именно кусок пластмассы был доказательством его слов. Студенты суетливо покидали зал, громогласно переговариваясь. Стоило выйти в коридор, и поток лиц вокруг стал ещё смазаннее.

Этот чёртов главный корпус был просто адом.

Отыскивая выход на лестницу, Свят увидел на двери одного из кабинетов карту средневековой Великобритании. А чуть левее от неё…

– Кстати, узнал настоящий номер той официантки и её подруги, что названивали тебе с чужих номеров, – пробубнил Варламов, подталкивая его в спину. – Разведчицы.

Её рюкзак тоже подбивали. И она тоже морщилась.

Как восхитительно смотрится бирюзовый рюкзак поверх белой рубашки.

Развернувшись, Свят протянул Артуру ладонь.

– Возможно, меня и на социологии не будет. Попроси Олега не отмечать.

Остановив на нём мутные глаза, Варламов шмыгнул носом и прищурился.

– Хорошо, наверное, быть сыном заведующ…

Хорошо, наверное, быть сыном.

– Философию в июне сдали! – перебил Свят, вновь обернувшись к кабинету с картой.

Фыркнув, Артур неуклюже ударил по его ладони, сухо кашлянул и слился с толпой технарских физических тел, что прокладывали себе путь к лестнице.

* * *

– Ну что, доигрались? – сквозь зубы процедила Верность Другим.

Из фотоальбома на её коленях высунулся глубоконравственный профиль Шавеля.

Пойти на эту встречу хотелось сильнее, чем получить освобождение от экзаменов.

Игнорируя оклики Майи, Вера выбежала в коридор, затормозила у двери, разместила в ушах наушники и угрюмо уставилась на их спутанный шнур. Люди задевали плечи и качали рюкзак, а плейлист как назло предлагал только самые нежные песни. Так ничего и не включив, она устало прикрыла глаза. Страх, взволнованность, вина, интерес и смущение никак не могли выбрать хедлайнера – и просто буйно орали, сгрудившись под рёбрами.

«А расскажи мне про интенции».

«Конечно, это несложно, смотри».

«А кто грамотнее это делал: Вильгельм или бароны?»

«Грамотнее всех Кромвель».

«А ты мне вторую ночь снишься».

– Так вот почему я две ночи плохо спал, – прозвучало откуда-то сбоку.

Сердце оборвалось. По шее и спине прополз кусочек льда.

О чёрт. Нет. Только не прямо сейчас.

Изумляться тесноте мира было некогда. Подняв голову, Вера увидела верхнюю пуговицу серой рубашки, передвинула взгляд выше, собрала самообладание в прохладный кулак и поинтересовалась:

– Снились чересчур подробные карты средневековой Британии?

В день знакомства его глаза напоминали тёмное пиво, а сегодня похожи на горячий шоколад.

– Предчувствовал засилие мозга таким количеством людей. – Свят красноречиво взмахнул рукой.

Пролетающий мимо студент задел его ладонь красным планшетом и злобно обернулся. Не сдержавшись, Вера хмыкнула и с вызовом заявила:

– Да, спасибо за переезд, в корпусе стало абсолютно невыносимо.

Сложив губы в еле заметной усмешке, Свят так передёрнул плечами, словно хотел сказать: «Мы люди подневольные».

Посмотри в сторону хоть на секунду, чёрт.

Нет, он не отводил глаз. И внутри стукались друг о друга какие-то хрустальные бокалы. Желая занять руки, Вера выдернула из ушей наушники, намотала белый шнур на пальцы и веско спросила:

– Сегодня об интенциях побеседовать удастся?

Лучше перейти к делу; быть уверенной в себе проще, когда есть цель.

– Конечно. – В его глазах мелькнула воодушевлённая правоведческая искра. – Не хочешь перекусить где-нибудь в городе?

* * *

– Интенции предписания и санкционные интенции тесно связаны и, по сути, играют одну и ту же роль. Роль эта, кстати, почти всегда выражается категорией модальности.

Вера откинулась на спинку стула, внимательно слушая. Её ладонь поглаживала до сих пор чистый лист, а глаза говорили, что их хозяйка уже знакома с этими тезисами.

– Вынуждая субъекта выполнять предписание, мы дополнительно мотивируем его рассказом о санкциях, которые к нему применят, если он проигнорирует первую интенцию.

– То есть невозможно с ходу сказать, что является причиной, а что следствием? – подытожила Уланова, постукивая по листу.

Свят кивнул – резко и отрывисто. Чёлка взлетела и ткнулась в бровь.

Не в бровь, а в глаз.

– Да она поумней тебя, – сообщил Прокурор, смахнув с пиджака невидимую пылинку.

– Когда носитель права, – с нажимом завёл Свят, – оказывается во власти предписания, им руководит не столько знание о том, какие блага несёт в себе следование предписанию…

– Сколько понимание того, чем грозит отказ ему следовать, – закончила Вера, плавно кивнув.

Очень хотелось поскорее её переумничать, но рядом материализовался официант. А «олени», решившие посетить «толковый общепит», «не спорят с бабами в присутствии третьих лиц».

Так всегда говорил Рома, ссылаясь на этикет.

Поставив на стол квадратное блюдо с запечённой скумбрией и глиняный горшочек со свининой, разносчик удалился. Выбросив из головы мрачные ассоциации, Свят снял с вилки салфетку и буркнул:

– Наличие санкции за невыполнение предписания значительно повышает мотивацию к его выполнению. Это, так скажем, азы психологии права.

– А если взять несовременных государственных деятелей? – Вера наколола на вилку шампиньон. – Вот Вильгельм Завоеватель в одиннадцатом веке должен был пользоваться санкцией или начать с предписания? И как бы это отразилось на законах? Именно на их сути, а не языковом выражении.

– Вильгельм?.. – Академическая самооценка нервно задрожала. – Отразилось бы, безусловно. Чем ниже уровень общей образованности общества, тем сильнее нужно упирать на санкционную интенцию.

Отбросив вилку, Уланова наконец склонилась над листом, записывая его слова.

Аллилуйя. Хоть что-то ты не знала.

– Ты молись, чтобы она не начала вещать, – съязвил Прокурор. – Тебе-то скатерти не хватит.

– А семиотика позже вступает, – ощутив прилив уверенности, продолжил Свят. – Нужно брать всё в комплексе, приплетая и психологию. Суть предписаний и санкций очень связана с ней. Мой друг хорошо разбирается в психологии, ну а мы в ней только поверхностно поплещемся. В основном будем смотреть прагматику. Кем пишется и для кого пишется.

Он поставил ладони на рёбра друг напротив друга и вдруг осознал, что удивлён.

Она поняла значение каждого слова.

– А здесь уже вступают лингвисты. – Вера игриво указала в его сторону ножом. – Можем и без друга поглубже в психологию зайти, я в ней тоже плаваю. Баттерфляем.

Так она и правда похожа на Олега не только несуразным носом?..

– Ну всё, хватит! – распорядился задетый за живое Прокурор. – Забирай штурвал!

– Не наставляй оружие на человека, Вера, – сухо произнёс Свят.

Уланова тут же растерянно опустила нож и отвела глаза.

– Извини. Я не подумала, что это может быть неприятно.

– Почему не воспользоваться её способностью признавать ошибки и извиняться, да?! – рявкнул Прокурор, мгновенно переобувшись. – Наглаживая своё уродское самолюбие!

Ладно, стоп. Может, она просто тоже пытается казаться умней и сочиняет про психологию.

– Ничего, – бросил Свят. – Да и какое это оружие. Ты так долго им шампиньон пилила.

Она подняла уголки губ и вскинула голову: до того смело, что при виде бледной васильковости её глаз под рёбрами загорелось какое-то яркое, свежее чувство.

Оно было страшно похоже на изумлённое восхищение.

– На самом деле я хорошо знаю, как может быть неприятен случайный жест или случайное слово, – твёрдо произнесла Вера. – Есть слова и жесты, которые будто разрушают оболочку… Оболочку…

Свят задержал дыхание.

«Разрушают оболочку», да.

– В общем, я его называю «мыльным пузырём». – Заключив себя взмахом ладони в неровный круг, она тонко усмехнулась.

– И даже то, что быть не может, однажды тоже может быть, – потрясённо протянул Судья.

– Я тоже называю его именно так, – негромко сказал Свят, испытав мимолётный импульс откровенности. – И больше никто об этом не знает. Поверишь?

Уланова не ответила сразу; не ответила и спустя десять секунд. Она с лёгким прищуром смотрела на него, склонив голову, и тоноке сухожилие её шеи было напряжено.

Интересно, она видит её сейчас? Прореху в моём мыльном пузыре?

Когда он уже был готов в порыве примитивного флирта это спросить, она наклонилась над столом и тоном заговорщика признала:

– Да, поверю.

Повисла многозначительная пауза.

– Даже не представляю, как ты можешь… – пробормотал он и запнулся.

Лучница всё так же смотрела прямо в его глаза, и это основательно сбивало с мысли.

– То есть, – сделал он новую попытку. – Зная теперь про твой мыльный пузырь, не представляю, как ты вообще можешь жить в общежитии. Там, где постоянно так много людей.

Уланова задумчиво улыбнулась – с ноткой самоуверенной, но доверчивой игривости. Над столом снова повисла пауза. Но на этот раз она была свободна от неловкости.

– Вильгельм Завоеватель, кстати, знаете… – Вера красноречиво подняла левую бровь. – От инверсии звучной и сочной поистине без ума был.

Подавшись вперёд, Свят расстегнул верхние пуговицы рубашки и азартно улыбнулся.

Итак, Вильгельм и инверсия.

* * *

Зажав в ладони опутанный наушниками телефон, Вера прыгала по ступеням общажной лестницы и мурлыкала «Numb», стараясь попадать в ноты. Хэллоуин наступал уже завтра, но она не волновалась; память давно связала все слоги с нужными регистрами, и она была уверена, что споёт хорошо.

Так хотелось и дальше слушать его и подхватывать окончания фраз… Так хотелось слушать.

– Диму набери послушай! – гаркнула Верность Другим. – Он тебе расскажет про твои истинные интенции!

Нарисованных рук Свята уже было мало; теперь на бумагу просилось и его лицо. Растрёпанная чёлка. Высокий лоб. Спутанные в уголках ресницы. Греческой формы нос и неправильной формы губы.

Они будто пытались запретить себе улыбаться.

В нём явственно чувствовалось желание нащупать в ней черты, которые позволят ему скинуть отполированный панцирь.

Пожалуй, под этой этикетной маской может таиться много личностной силы.

Уже открывая дверь в свою комнату, Вера внезапно осознала, что он тоже, скорее всего, придёт на завтрашний праздник.

И непременно узнает ту стрельбу из лука, за которой «нечего подглядывать!»

* * *

Заканчивает фразы, будто побывала в голове.

Переложив гантель в правую руку, Свят сделал «Океан Эльзы» громче, наплевав на время, близкое к полуночи. Жильцы его панельки никогда не стучали по батареям.

И даже не вызывали козырьков.

Кованый фонарь за окном походил на живописный факел среди мрака.

Интересно было бы послушать и ещё про категории модальности.

И про эмотивную функцию языка. И про инверсию.

– Даже про архаизмы отлично заходило! – с жаром воскликнул Адвокат.

У её слов хотелось греться, как у июльского костра.

Было невероятно легко говорить и слышать… слышать и говорить. Терять окончания фраз в её внимательном взгляде, а судороги самолюбия – в обезоруживающей искренности. В ней чувствовалась необычайная вдумчивость и пытливость… Открытость новому. Беспечное доверие к реальности. Остроумие. Любознательность. Откровенная уязвимость искренней души.

И вместе с тем смелая и решительная вера в свои мысли.

Слушая его, она выстукивала пальцами какой-то ритм, и этот ритм просился на гитарные струны.

– Как же она увлечена темой своей курсовой, – мечтательно протянул Адвокат. – Поразительно.

– Смотри, – завладел вниманием Хозяина Судья. – Оказывается, можно с существом женского пола делиться тезисами и чертить на салфетке классификацию интенций.

Воистину; её мысли были невероятно интересными.

Даже не верилось, что они женские.