Аромагия. Книга 2

© Орлова А., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Глава 1. Чем сердце успокоится?

– Нет, – прошептала я непослушными губами. Мы едва вырвались из той бури, и во второй раз нам не спастись! Петтер тут же задвинул меня себе за спину – смело, хоть и глупо. Дракон сверху, а не впереди, к тому же он настолько велик, что даже не заметит столь мелкое препятствие.

Помахивая крыльями, он завис перед нами, и я готова была поклясться, что обнажившая впечатляющие зубы гримаса была улыбкой. С каждым взмахом он опускался все ниже и ниже, пока не кувыркнулся в воздухе… в перекате приземляясь уже человеком.

– Вы меня боитесь, Мирра? – поинтересовался Исмир с усмешкой, и к щекам моим прилила кровь.

– А у нас нет для этого причин? – холодно уточнил Петтер.

Глаза Исмира полыхнули льдом.

– Причины имеются, – признал он неохотно. – Приношу свои извинения. Я получил неприятные известия из дома, поэтому вспылил.

На языке вертелся вопрос, какое мы с Петтером имели отношение к его новостям. Разумеется, задавать его я не стала. А едва Петтер открыл рот (надо думать, чтобы спросить о том же), как я коснулась рукава его шинели.

– Мы принимаем ваши извинения, – согласилась я негромко. – Однако сейчас есть более важные дела.

Исмир помрачнел.

– Вы об этом? – он мотнул головой в сторону тела. Я молча кивнула. Следующий вопрос Исмира заставил меня… кристаллизироваться и выпасть в осадок, как говаривал мой дедушка. – Это вы его убили?

Я сама не поняла, как оказалась прямо перед ним.

– Как вы смеете?! – прошипела я, занося руку для пощечины. Разумеется, он легко перехватил мое запястье.

– А что еще я должен подумать? – В тихом голосе льдинками звенело напряжение. – Вы непонятно как оказались здесь, при этом ваш клеврет что-то забрал от тела и передал вам…

– Я потеряла здесь сережку, – призналась я. И, видя его вопросительно выгнутую бровь, поторопилась уточнить: – Наверное, во время дуэли! Мы ведь уехали, еще когда здесь была уйма народа! А вернулись… – На мгновение я замялась, потом подняла подбородок. – Впрочем, вы сами знаете, когда мы сюда вернулись! Я не специалист, но насколько могу судить, тело уже остыло, а даже при такой погоде на это потребовалось какое-то время… К тому же какой резон мне его убивать?!

Бледно-голубые глаза Исмира смотрели на меня пристально, будто стараясь не упустить тень вины.

– Возможно, с ним у вас тоже был роман?

Вопрос дракона хлестнул меня наотмашь.

– Да как вы?! – выдохнула я, пытаясь вырвать кисть из тисков его рук. Бессильные злые слезы наворачивались на глаза. За что он так со мной?! Я глубоко вздохнула, успокаиваясь, и проговорила, чеканя слова: – Ни я, ни Петтер господина Фритрика не убивали, в этом я могу вам поклясться! Более того, у меня ни с кем нет романа!

– Вот как? – иронично поинтересовался Исмир, заставляя меня вспомнить…

– Именно так! – подтвердила я сухо. – А теперь будьте добры, отпустите меня.

Исмир опустил взгляд, словно лишь сейчас обнаружив, что по-прежнему сжимает мое запястье… и медленно поднес его к губам. Деликатный аромат сандала обнял меня пуховой шалью, отгоняя невыносимый смрад смерти, и я глубоко вздохнула, вновь наслаждаясь возможностью дышать полной грудью.

– Оставьте госпожу Мирру в покое! – вырвал меня из оцепенения звенящий яростью мальчишеский голос.

Я вздрогнула, обнаружив, что Петтер замер прямо у меня за спиной.

– А иначе что?

Взгляд дракона вдруг показался мне темным и холодным, как вода в полынье.

– Прекратите! – попросила я громко. – Господин Исмир, будьте так любезны, слетайте в Ингойю и привезите инспектора Сольбранда. Без полиции здесь не обойтись.

Я опасалась, что Исмир пожелает сам заняться расследованием, но нет.

– Как изволит прекрасная госпожа, – слегка поклонившись, иронично ответил он. И, отойдя в сторону, изобразил пальцем в воздухе какой-то символ. Льдисто-голубая вспышка… и вот уже дракон набирает высоту. От крыльев его веяло холодом, и я поежилась, мечтая поскорее оказаться в «Уртехюсе». А ведь можно было поступить иначе – оставить Исмира сторожить тело, а самим поехать в город! Я отругала себя за несообразительность, однако поздно: дракон уже превратился в белую точку на горизонте.

– Пойдемте в машину, госпожа Мирра. – Голос Петтера звучал как-то странно и напряженно, но у меня уже не осталось сил об этом задумываться.

– Пойдемте, – согласилась я и сосредоточилась на том, чтобы переставлять ноги. Это оказалось неожиданно трудно, словно к моим сапожкам привязали невидимые гири. Петтер придерживал меня за локоть, не давая упасть, а потом помог усесться. – Благодарю!

Он только кивнул.

Время до появления полиции прошло в тягостном молчании. Пару раз я пыталась заговорить, но мальчишка отвечал односложно и явно неохотно, так что в итоге я оставила его в покое и закрыла глаза.

– Просыпайтесь, Мирра! – вывел меня из сонного оцепенения голос Исмира.

Я с трудом разомкнула веки и попыталась сфокусировать взгляд. Перед глазами все плыло, будто в тумане. За этот день столько всего произошло, что у меня решительно не осталось сил.

– Я не сплю, – отозвалась я, и собственный голос показался мне слабым и хриплым.

– Не проговоритесь о серьге, – шепнул Исмир, склонившись ко мне. – Вы поняли?

– Да, – согласилась я, – но…

– Для пояснений мало времени, – оборвал меня он. Пахло от него смолисто-терпким эвкалиптом. – Я ничего не скажу, ваш пес – тоже. И вы молчите. Понятно?

– Разумеется, – согласилась я, от удивления окончательно проснувшись. От Петтера вполне можно было ожидать попытки меня защитить, но Исмир… Пожалуй, это следовало обдумать.

Он стремительно направился к стоящему поодаль инспектору Сольбранду, который внимательно его выслушал, кивнул и, в свою очередь, подошел ко мне.

– Голубушка, вы как? – спросил он участливо. – Можете ответить на несколько вопросов?

– Конечно! – Я украдкой потерла глаза и огляделась. Петтер обнаружился у скалы в компании леденцов, там же уже виднелась светло-пепельная макушка Исмира. Соленый морской ветер и въевшийся в обивку салона аромат крепкого кофе приглушали неприятный запах.

Инспектор помог мне выйти из машины. Я поежилась на холодном ветру и предложила:

– Что же, спрашивайте!

– Расскажите-ка мне, голубушка, все без утайки! – Он хитро улыбнулся, отчего у глаз собрались смешливые морщинки, а меня накрыло ощущение ирреальности происходящего. Там, у скалы, лежит обезображенное тело, а мы все продолжаем жить, дышать, улыбаться. Как-то это… неправильно? Только глупо говорить об этом инспектору – для него это всего лишь работа.

Я вздохнула и начала рассказывать…

– Вот так-так, – задумчиво проговорил он, когда я умолкла. Пристальный взгляд его не по возрасту ярких глаз не отпускал меня ни на секунду. Инспектор по-птичьи склонил голову к плечу, ущипнул себя за мочку уха и сообщил с усмешкой: – Вот ведь, голубушка, как вам не везет! Где какая напасть случается, так сразу и вы там!

– Совпадение, – пожала плечами я, стараясь держаться спокойно.

– Да-да! – подтвердил инспектор и укоризненно покачал головой. – Вы уж поберегите себя, голубушка!

И посмотрел так лукаво, что оставалось лишь согласиться:

– Конечно, инспектор. Я постараюсь.

– Постарайтесь, постарайтесь! – Он веско поднял палец и скомандовал ворчливо: – Хватит вам тут бродить, голубушка! Поезжайте-ка домой, быстренько! Поужинайте, выпейте чего-нибудь и отдыхайте!

– С удовольствием, – заверила я, уже предвкушая тепло камина и горячую пищу. – Только мне нужен Петтер.

– Да забирайте своего Петтера! – отмахнулся инспектор. – Вы усаживайтесь, сейчас я его пришлю.

И, не слушая слов благодарности, он отправился к леденцам. Признаюсь, приближаться к телу мэра не хотелось нисколько, даже из любопытства. Меня и так наверняка будут терзать ночные кошмары!

Надо думать, мальчишка тоже не горел желанием играть в сыщика. По крайней мере, появился он очень быстро. Только был хмур и на меня даже не глянул.

– Куда? – поинтересовался он коротко, не отрывая взгляда от кожаной оплетки руля.

– Домой! – сообщила я, вложив в это слово столько чувства, что он усмехнулся. – И, Петтер, позвольте вас поблагодарить. За помощь, заботу и понимание.

– Не за что, – ответил он сухо, заводя двигатель.

– Есть за что! – запротестовала я и призналась честно: – Без вас я бы не выдержала. К тому же… вы ничего не сказали полиции о сережке. Спасибо, Петтер!

Он мотнул головой. Пахло от него странно – нашатырем с пряно-сладким анисом – трезвой решимостью.

– Пожалуйста. – Петтер смотрел на дорогу перед собой.

Мне оставалось лишь пожать плечами и сделать вид, будто меня чрезвычайно интересует пейзаж за окном…

Дверь открыла Уннер, что вполне меня устраивало.

– Госпожа, вы опаздываете к ужину, – бесцветно сообщила она.

Войдя в дом, я замерла, наслаждаясь теплом и уютными ароматами шоколада, коньяка и апельсина.

– Ингольв уже дома? – поинтересовалась я, с помощью Петтера освобождаясь от верхней одежды. Горничная промолчала, глядя в пол. – Уннер! – повысила голос я.

– Да, госпожа? – заторможенно откликнулась она.

– Ингольв дома? – повторила я, снимая шляпу.

– Нет, госпожа. – Она сделала неловкий книксен. – Господин сообщил, что к ужину не приедет. И приказал Петтеру сразу явиться к нему.

– Вот как? – Не знаю, обрадовало меня это сообщение или огорчило. С одной стороны, не хотелось выслушивать нотации от мужа (а без них наверняка бы не обошлось!), а с другой – столь откровенное пренебрежение меня нервировало. Зато общество свекра, не сдерживаемого присутствием Ингольва, весьма бодрит! Я усмехнулась и отправилась приводить себя в порядок…

Откровенно говоря, у меня отчаянно слипались глаза. О каком аппетите могла идти речь, когда хотелось, не раздеваясь, упасть на постель и забыться сном до утра? Поймав себя на этой мысли, я решительно отправилась в ванную. Поплескала на лицо ледяной водой и, надев на шею аромамедальон (полый камушек на цепочке), накапала в него масла розмарина.

Горьковато-пряный аромат сразу меня освежил, даря восхитительную ясность мыслям. Осталось приколоть к платью свежий кружевной воротничок, протереть лицо льдом из отвара ромашки и липы, и можно спускаться вниз.

В столовой обнаружился свекор, который увлеченно разгадывал кроссворд и не изволил заметить меня.

– Приятного аппетита, господин Бранд! – пожелала я, аккуратно присаживаясь на краешек стула (пришлось отодвигать его самой!).

Свекор в ответ буркнул что-то неразборчивое. Я без труда угадала в этом теплом напутствии: «Чтоб ты подавилась, дорогая невестушка!» – и искренне умилилась. Есть в этом бушующем мире хоть что-то неизменное!

Вторым столпом стабильности была Сольвейг с вечно кислым лицом и не менее кислым запахом. Откровенно говоря, не понимаю, отчего она всегда и всем недовольна? Неужели в нашем доме ей так плохо живется? Впрочем, при желании можно найти уйму досадных мелочей, из которых несложно сотворить целого слона.

Я же сознательно предпочитала замечать вещи приятные и необременительные: вкус тушеного мяса с имбирем и булочек со свежим маслом, кружево теней за окном и морозные узоры на стеклах. Да, в этой жизни немало неприятных вещей, однако ведь и приятных не меньше!

Взять хотя бы аромат, которым сейчас тянуло от свекра: нежнейшее благоухание можжевельника и степных трав. Так пахнет свобода, когда хочется обнять весь мир и взлететь высоко-высоко, туда, где ветер играет облаками…

Вот только в столовой было прохладно (надо думать, опять экономят дрова!) и из углов тянуло сыростью. Глупо. Можно подумать, регулярно менять плесневелые обои дешевле, чем хорошо топить!

Мои хозяйственные размышления прервало появление Сольвейг.

– Господин Бранд, вас спрашивает некий господин Бьюдер, вот его карточка.

Свекор взял протянутый кусочек картона опасливо, словно ядовитую змею. Я невольно передернулась (не стоило вспоминать о рептилиях!) и принюхалась с интересом. Вот теперь от господина Бранда пахло совсем иначе: дешевым вином, яблочным пирогом и еще, пожалуй, дегтем. Где-то на самой грани восприятия тлел табак.

– Зови, – кратко велел он, бросив на меня взгляд исподлобья, и стиснул челюсти.

Хм, любопытно. Кто такой господин Бьюдер и отчего мой свекор столь странно отнесся к его визиту?

Означенный господин оказался бодрым толстяком со здоровым румянцем и поредевшими седыми волосами, тщательно зачесанными на солидную лысину.

– Дружище Бранд! – вскричал он с порога, распахивая объятия. – Сколько лет, сколько зим!

– Здравствуй, Бьюдер, – ответил свекор, как мне показалось, со смесью радости и неохоты. – Каким ветром тебя занесло в Ингойю?

– Да долго рассказывать! – отмахнулся гость. – Ты-то как здесь? Вижу, молоденькую женушку нашел?

И подмигнув мне, осклабился похабно.

– Нет, – кратко ответил господин Бранд, и мне вдруг показалось, что ему неудобно. – Это моя невестка, Мирра. Мирра, познакомься с Бьюдером, моим давним… приятелем.

Почудилось ли мне сомнение? Нет, не почудилось – свекор буквально фонтанировал запахом перца.

– Невестка? – переспросил гость с таким веселым недоумением, что мне стало не по себе. – Надо же, значит, твой дохляк таки вырос и женился?!

– Дохляк? – не выдержала я.

– Ну да! – А веяло от него… пожалуй, злобной радостью и ехидством – уксусом, настоянным на базилике, тархуне и чесноке. – Брандов сын – как там его зовут? – такой слабак был…

– Бьюдер! – В голосе господина Бранда клокотало возмущение.

– Так я что? – почти искренне удивился тот. – Я же правду говорю! Ты сам думал, что он не выживет! Помню, ты каждый вечер за игорным столом только и говорил, что о своем сыночке!

– За игорным столом, – снова повторила я задумчиво.

Вот, значит, отчего господин Бранд не имел собственного состояния, несмотря на благородное происхождение (о котором он любил всем напоминать). Теперь понятны также и его надежды на выгодную женитьбу сына…

Лицо свекра налилось нездоровой краснотой, как будто его вот-вот хватит апоплексический удар, и еще его паническое состояние выдавал запах – как бубен со звенящими подвесками: тимьян и мускус.

– Ну да! – подтвердил господи Бьюдер, растягивая в улыбке блестящие, словно от масла, губы. – Бранд только за столом и успокаивался! Правда, проигрался-то он подчистую.

– Бьюдер! – рявкнул господин Бранд, уже не сдерживаясь.

– Что? – невинно округлив глаза, спросил гость. – А, ты не хочешь, чтоб я болтал лишнее? Ну извини, извини. Я от радости совсем разум растерял. Но ты можешь меня заткнуть – кстати, что там у вас на ужин?

И засмеялся визгливо, отчего я едва сдержалась, чтобы не передернуть плечами.

Любопытные старые приятели у моего свекра, весьма любопытные! Зато теперь некоторые вещи встали на свои места. Значит, меня попрекали слабосильными детьми, рассказывая байки о богатырском здоровье Ингольва в детстве?

Кажется, вечер будет познавательным…

Я проснулась затемно и сразу спустилась вниз, мечтая о чашке крепчайшего кофе – черного-черного, с перцем, чтобы отчаянно заколотилось сердце. Он смоет с тела липкую паутину сна, а с души – усталость. Болела голова, как будто кто-то воткнул нож в одну точку над бровью. И, как часто бывает при мигрени, мне чудилось зловоние – навязчивое, лезущее в нос.

Дом тихо вздыхал и сопел во сне, под ногами скрипели ступени. А я вдруг подумала, что уже не столь молода для таких безрассудных приключений. Последние дни напоминали водоворот, в который меня затягивало все сильнее и сильнее. Непрерывная череда событий изматывала, выпивала все силы.

Кофе, как же я хочу кофе! Глоток заемной бодрости, терпкая горечь…

И только распахнув кухонный шкафчик, я вспомнила, что вчера Сольвейг отправила мой любимый напиток в мусор, а подарок Петтера остался в «Уртехюсе». Разочарование было таким острым, что у меня едва не навернулись слезы на глаза.

Затем в моем усталом мозгу появилась спасительная мысль. Ведь можно обойтись маслом кофе – благо запас его у меня имелся. Найти заветный пузырек было делом нескольких минут. Не мудрствуя лукаво я нанесла масло вместо духов – на точки пульса. Прикрыла глаза, стараясь отрешиться от всего мира и наслаждаясь резким, пронзительно-горьким ароматом. Хм, пожалуй, действительно стоит сделать духи с кофейно-перечной ноткой и абсолютом какао. Ингольву они, разумеется, по вкусу не придутся. Разве что Петтеру… Впрочем, о мальчишке лучше вообще не думать, а уж тем более не прикидывать, какие духи ему понравятся!

У ароматов есть замечательное свойство – вытеснять все лишнее. Весь дом пропах рыбой, табаком или старыми портянками? Достаточно капнуть апельсинового или лимонного масла, чтобы все тяжелые и неприятные запахи смыло сверкающей росой цитрусового благоухания. Жаль, что с мрачными мыслями подобный трюк удается не всегда.

Боль постепенно отступила – неохотно, маленькими шажочками, огрызаясь и скаля желтые зубы. Дождавшись, пока туман в голове развеется, я перебралась к туалетному столику. М-да, внешний вид мой в это утро вполне соответствовал настроению: рыжие локоны уныло обвисли вокруг лица, тусклая кожа так и просила эпитет «мертвенная», а у запавших глаз сгустились чернильные тени. «Бледная немочь!» – как говаривала моя няня. Бабушка просторечные выражения не одобряла, но тоже качала головой и прописывала мне для укрепления сил настойку женьшеня.

Хм, а вот это мне совсем не помешает, желательно курсом. Впрочем, нет, возбуждающие средства не стоит использовать, если нервы не в порядке, а в последнее время назвать себя спокойной и уравновешенной я не могла. Лучше уж сделать упор на валериану и пустырник – хороший сон стирает усталость значительно эффективнее, чем стимуляторы.

Теперь немного масла мяты и базилика, чтобы окончательно изгнать докучливую боль и вернуть румянец бледным щекам, на губы капелька бальзама с маслом корицы (отчего к ним сразу прилила кровь, а нос защекотал пряный аромат), ярко-голубое платье… Пожалуй, я готова.

Завтрак прошел в гнетущей атмосфере. Ингольв угрюмо молчал, Петтер не отрывал взгляда от тарелки, зато мой драгоценный свекор разливался соловьем, рассуждая о бесстыдстве хелисток, понося работающих женщин, а также клеймя аромагию.

Ингольв мрачнел с каждым словом. Надо думать, целиком и полностью признавал правоту отца, хоть и пока не торопился поддакивать.

– Прошу меня извинить! – Не выдержав, я встала. – Я не голодна. Дорогой, я буду в «Уртехюсе».

– И что ты там будешь делать? – хмыкнул свекор, со значением прошуршав страницами газеты. Видимо, намекал на вчерашнюю статью. Подозреваю, что он вырезал ее и поместил в рамочку.

– Мирра, сядь! – будто ударил меня в спину злой голос Ингольва.

Боги, милосердные мои боги, ну сколько можно?! Я и так все время молчу и терплю, терплю и молчу, лишь изредка позволяя прорываться истинным чувствам. Кажется, муж совсем не выспался (любопытно, чем занимался всю ночь?) и теперь собирался сорвать на мне свое дурное настроение.

– Дорогой, но я уже сыта.

– Я сказал, сядь! – повысил голос он.

Будто собаке приказал!

Пришлось усесться на краешек стула, сложив руки на коленях и выпрямив спину.

Что нужно от меня Ингольву, неужели меня сегодня унизили недостаточно?!

Однако он обратился вовсе не ко мне.

– Отец, немедленно извинись перед Миррой! И я больше не хочу слышать о той статье. Ни слова!

Потрясенное молчание было отмщением за многие минуты унижения, которые мне довелось пережить в этом доме.

– Вот еще, с какой стати?! – наконец обретя голос, возмутился свекор, в самое сердце пораженный «предательством» сына.

Однако Ингольв и не подумал отступить. Напротив, он побагровел, сделавшись поразительно похожим на отца, и раздельно проговорил:

– В этом доме хозяин я. И если я сказал извиниться – значит, ты извинишься. Сказал выбросить газету – выбросишь. Ясно?

Резко побелевший господин Бранд пошел пятнами и судорожно кивнул.

Каюсь, теперь наступил мой черед прятать мстительную улыбку. Для меня давно не было тайной, что у свекра за душой ни гроша, именно поэтому он жил в доме сына и за его счет. А сын – мой муж – стал полковником лишь благодаря аромагии. Именно она была источником нашего благосостояния. А потому ругать ее было позволительно лишь самому Ингольву.

На мой взгляд, весьма странная логика, но, надо думать, ему она таковой не казалась…

Господин Бранд, казалось, боролся с приступом удушья. Наконец он, откашлявшись, выдавил:

– Извини, Мирра. – Каждый звук из него будто вытягивали силой.

– Принимаю ваши извинения! – с принужденной гримасой, долженствовавшей изображать улыбку, отозвалась я и снова встала.

– Мирра! – вновь окликнул меня муж.

Пахло от него странно: лавандой и немного цветами хлопка – замешательством.

– Да, дорогой! – на этот раз безо всякой иронии отозвалась я.

– Прости, я… – Он не договорил, комкая в кулаке газету. – Нет, ничего.

Я кивнула, принимая так и не произнесенное извинение, и впервые за долгое время искренне улыбнулась мужу. Мой благоверный не мог пересилить себя и вслух признать, что был неправ… Впрочем, мне хватило и этого.

Столовую я покинула, как принято писать в романах, с чувством глубокого удовлетворения…

Город тонул в тумане, пробирающем сыростью до костей. В нем терялись звуки и запахи, и я передернулась, поплотнее закутываясь в шаль: неприятно чувствовать себя мухой, увязшей в варенье.

Отпирая дверь «Уртехюс», я вспомнила о вчерашних событиях и заполошно огляделась. К счастью, гадины нигде не оказалось: на столике, куда ее вчера столь небрежно бросил Исмир, теперь красовалась только пыль. Надо думать, змея пришла в себя и уползла. Или растаяла, как льдинка на солнце.

Первым делом заварить кофе – крепкий, жгучий, чтобы обжигал язык и разгонял кровь. О Петтере, подарившем мне это маленькое чудо, я думала с неподдельной теплотой.

Теперь зажечь аромалампу с капелькой иланг-иланга, от тягуче-сладкого аромата которого накатывает приятная расслабленность…

И только потом, грея руки о чашку с горячим напитком, позволить себе вспомнить и задуматься. Столько всего случилось, что от одного перечня кружилась голова: статья Знатока, змея, поцелуй с Исмиром, дуэль, объяснение с Петтером, буйство вьюги и венец дня – тело мэра, распластавшееся у подножия скалы. Ах, чуть не забыла, еще ужин с господином Бьюдером. Последний, кстати, моих надежд не оправдал. Несмотря на интригующее начало, беседа за столом касалась исключительно нейтральных тем вроде погоды и перспектив подледной рыбной ловли. О более любопытных вещах речи не заходило и, думается, виноват в этом господин Бранд, улучивший минутку, чтобы сказать «другу» несколько слов на ухо, после которых тот резко присмирел.

И, признаюсь, весь этот калейдоскоп меня настораживал. Рада ли я тому, что давно переставшие колебаться весы моей жизни вдруг отчаянно закачались, швыряя меня то в радость, то в боль? Зачем, милосердные мои боги, зачем это все? Уже не первый год я жила словно за стеклянной стеной, незаметно, но надежно отрезающей меня от всех треволнений. Сейчас она истончилась, став не прочнее мыльного пузыря. И снова нужно склеивать ее из осколков… Или не нужно?

Руки привычно перебирали баночки, нос анализировал сочетание ароматов в пробниках духов, затем я резала и заворачивала в холст аккуратные бруски мыла… И все это время не могла отделаться от мысли, что опасно близко подошла к грани. Чего я хочу от жизни? Последние два года все мои помыслы ограничивались одним: выжить. Не сломаться, не стать послушной игрушкой, вырастить сына… Что же изменилось теперь?

Может быть, всему виной воспоминания о поцелуе Исмира? До сих пор Ингольв был единственным мужчиной, которому я позволяла такие вольности. Сначала я его безумно любила, а потом не видела смысла менять шило на мыло. Я не питала иллюзий: «спасать» меня от влиятельного полковника Ингольва никто не собирался. А вот поиграть с огнем, закрутив интрижку со мной за спиной мужа, многие бы не отказались. Но брезгливость не позволяла мне принять эти «чувства».

И как теперь вести себя с Исмиром? Я мерила шагами свою лабораторию. Надо думать, лучше всего сделать вид, что ничего не случилось. Оставалось только надеяться, что я сумею держаться как ни в чем не бывало… Только отчего же я так нервничаю сейчас?

Поэтому, признаюсь, робкому стуку в дверь я искренне обрадовалась. Пусть глупо сбегать от тяжелых мыслей, в тот момент мне требовалась передышка.

– Входите, не заперто! – крикнула я, гадая, кому могла понадобиться в такую рань. При серьезных болезнях и острых состояниях лучше посетить врача. Травы действуют медленнее уколов.

Менее всего я ожидала увидеть маленького человечка, сжимающего в заскорузлых пальцах шляпу. Негромкая симфония травяных ароматов, навсегда пропитавших не только его одежду, но даже кожу и волосы, безошибочно указывала на его профессию. Мята, чабрец, тимьян, ромашка – словно ласковое дуновение теплого ветерка.

– Здравия вам желаю, госпожа, – поклонившись, проскрипел человечек.

– И вам здоровья, Палл, – оправившись от удивления, приветливо произнесла я. – Что вас привело ко мне?

Он залился краской, отчего его светлые волосы, казалось, стали еще ярче.

– Я… – Он закусил губу, потоптался на пороге и наконец попросил тихо: – Мне нужна ваша помощь, госпожа.

– Помощь? – искренне удивилась я. До сих пор мне вообще не доводилось видеть, чтобы Палл выходил из оранжереи. Даже нуждающиеся в починке вещи (а он мастер на все руки) ему доставляли наверх. Палл давно сроднился со своими растениями, разговаривал с ними, словно с детьми, и казалось, сам стал частью оранжереи – как установленные возле дорожек декоративные фигуры. – Что-то с садом? Вредители?

– Нет! – Палл мотнул головой и произнес со странной нежностью: – Это все моя дочка, госпожа!

– Дочка?! – переспросила я, с искренним удивлением глядя на него. Мне казалось, что только бесконечно одинокий человек мог с такой нежностью относиться к растениям. К тому же до сих пор Палл никогда не упоминал о семье. Но многослойная, густая и теплая ваниль не оставляла сомнений в его искренней любви к девочке. – Разве вы… Впрочем, что это я? Конечно, я сделаю для вашей дочери все, что в моих силах. А теперь присаживайтесь и рассказывайте.

Он благодарно кивнул и с опаской устроился на самом краешке стула. Я сложила руки на коленях и чуть склонила набок голову, демонстрируя свой интерес.

– Моя девочка, – начал Палл с волнением, – служит горничной у барышни Сигнё. Ну то есть у ее родителей, конечно!

– Постойте, – перебила я. – То есть ваша дочь уже взрослая?

– Да, – кивнул он, явно не понимая, что меня так удивило.

– Извините. – Я жестом предложила ему продолжать. Отчего-то мне представлялась маленькая девочка, прячущаяся в зарослях жасмина, а не взрослая девушка.

– Ну вот. – Палл нервно мял в руках шляпу. – Барышня была ею довольна, даже обещала взять в личные камеристки, как выйдет замуж…

Последнее он сообщил с явной гордостью. Я внимательно слушала, недоумевая про себя, какое все это имело отношение ко мне.

– И в чем, собственно, состоит проблема? – не выдержала я, когда он замолчал.

От него пахло крапивой – стыдом и болью.

– У моей девочки – ее зовут Гердис – есть поклонник. Он даже приходил знакомиться, такой воспитанный паренек! Разрешения просил на ухаживание, как у отцов и дедов наших принято было!

– Понятно, – вставила я, стараясь его подбодрить, потому что Палл, казалось, вытаскивал из себя слова как занозу.

– Он хороший мальчик! – снова с жаром заверил меня Палл. Пахло от него в этот момент странно. Словно разномастные отрезы ткани: льняное полотно базилика, легкий газ кудрявой мяты, тяжелый бархат ветивера, колкая шерсть лимонной травы…

– Не сомневаюсь, – согласилась я. – И что же поменялось теперь?

– Он… – начал Палл, запнулся, гулко сглотнул и признался шепотом: – Он начал требовать от моей девочки… непристойного!

– Хм… – Под «непристойным» заботливый отец может подразумевать и вполне невинные поцелуи. – Что именно?

– Всякое, – туманно объяснил он, не поднимая глаз. – Такое, что только муж от жены может требовать!

– И чего вы хотите от меня? – спросила я напрямик.

– Что-нибудь такое… – Палл помялся и закончил обтекаемо: – Чтоб его отпугнуть!

– Отпугнуть? Или успокоить… пыл? – уточнила я.

В первом случае выбор широк: мало ли составов, имеющих невыносимый для мужчин аромат! Взять хотя бы масло нима – непередаваемая вонь подгнившего лука и прелого чеснока способна изгнать из спальни любого мужчину. Во втором случае к подбору придется отнестись куда тщательнее.

– Успокоить, – определился Палл, подумав.

Кажется, в его сознании не укладывалось, что некоторые хорошие и добрые люди в интимной жизни способны на всякое. Хотя в целом его волнение за судьбу дочери я вполне понимала. Что, если этот юноша, получив желаемое, на девушке не женится? Ведь у нее может родиться ребенок, а это несмываемый позор. Кстати, нужно заглянуть к госпоже Бергрид и справиться о судьбе несчастной гувернантки. За всеми треволнениями последних дней я совсем позабыла о своем обещании.

– Госпожа, я… я по гроб жизни буду вам благодарен!

– Пока не за что, Палл, – отмахнулась я. – Послушайте, сначала мне нужно увидеть вашу дочь и немного с ней поболтать. Вы сможете это устроить?

– Смогу, – подумав, согласился он. – Думаю, барышня ее отпустит. Только вечером.

– Замечательно, тогда сегодня после ужина я буду ее ждать!

– Спасибо вам, госпожа! – Палл вскочил и глубоко поклонился. Его окружал ликующий апельсиновый аромат. Такое доверие к моим способностям даже немного пугало. – Вы так добры!

– Думаю, вам следует поспешить к дочери, – предложила я с улыбкой.

Он судорожно кивнул и, еще раз поклонившись, буквально выбежал прочь.

Я задумчиво проводила его взглядом. А ведь я не так мало времени проводила в оранжерее, нередко разговаривала с Паллом, но даже не имела представления о его семье! Неужели я настолько эгоцентрична, невнимательна, замкнута? Думать об этом было неприятно, но доля правды в этом имелась. При всей моей чувствительности к запахам и к эмоциям окружающих много ли я в действительности обращала на них внимания? Не превратились ли для меня люди во флаконы с духами – любопытные, но неживые?

Встряхнув головой, я постаралась отбросить неприятные размышления. Что толку мучить себя пустыми рассуждениями?.. Лучше заняться уборкой: расставить по местам бутылочки и баночки, перемыть посуду, навести порядок на полке с готовыми заказами.

Иногда мне кажется, что некоторые вещи обладают своим собственным разумом и умеют прятаться. Ничем иным я не могла объяснить притаившийся за диваном флакончик с маслом ромашки или, скажем, вечно теряющиеся пары к перчаткам.