После падения

Глава 3

Тесса

Хардин врывается в спальню. У меня в руках – одеяло, полотенце и подушка.

– Так, что случилось? – спрашиваю я, ожидая очередного взрыва из-за того, что я пригласила отца, не посоветовавшись предварительно с ним.

Хардин подходит к кровати и ложится, глядя на меня.

– Ничего. Мы познакомились. Когда мне показалось, что я уделил нашему гостю достаточно времени, решил прийти сюда.

– Пожалуйста, скажи, что вел себя с ним хорошо.

Я едва познакомилась с отцом. И я не хочу еще большего обострения отношений, чем есть сейчас.

– Я держал себя в руках, – отвечает он, закрывая глаза.

– Думаю, отнесу ему одеяло и, как всегда, буду извиняться за твое поведение, – с досадой произношу я.

Отец сидит на полу гостиной и теребит прорези на джинсах. Услышав меня, он поднимает взгляд.

– Ты можешь сесть на диван, – замечаю я, складывая вещи на диван.

– Я… ну, я не хочу как-нибудь испортить твой диван. – Он краснеет от смущения, и у меня ноет в груди.

– Не волнуйся… ты можешь еще раз принять душ, и у Хардина найдется что-нибудь сменное, в чем ты можешь лечь.

Он слабо протестует, не глядя мне в глаза.

– Не хочу его утруждать.

– Это пустяки, правда. Я принесу какую-нибудь одежду. Иди и прими душ. Вот полотенце, можешь вытереться им.

Он улыбается:

– Спасибо. Я так рад видеть тебя снова. Я так скучал по тебе… и вот мы наконец встретились.

– Прости, если Хардин был с тобой груб. Он…

– Защитная реакция? – продолжает он за меня.

– Да, думаю, так и есть. Он иногда срывается.

– Все нормально. Я мужчина. Я могу его понять. Он лишь беспокоится за тебя, я его не виню. Он меня не знает. Черт, собственно, как и ты. Он напоминает мне кое-кого, с кем я был знаком раньше… – Отец с улыбкой замолкает.

– Кого?

– Меня… Я был очень похож на него. Не уважал тех, кто не зарабатывал денег, расталкивал локтями всех, кто стоит у меня на пути. В меня встроен тот же чип, что и в него; разница лишь в том, что у него больше татуировок.

Отец смеется, и его смех будит воспоминания, которые почти уже стерлись из памяти. Мне нравится стоять рядом с ним и улыбаться, но он поднимается и хватает полотенце.

– Пойду в душ.

Отвечаю, что принесу ему сменную одежду и положу ее возле двери ванной.

Вернувшись в спальню, обнаруживаю, что Хардин так и валяется на кровати с закрытыми глазами.

– Он пошел в душ. Я сказала, что ты можешь дать ему что-нибудь из своей одежды на смену.

Он садится.

– Зачем ты это сказала?

– Затем, что у него нет своей. – Я иду к кровати, протянув руки, чтобы успокоить его.

– Конечно, Тесса, давай, отдай ему мою одежду, – резко говорит он. – Может, нужно предложить ему лечь вместо меня на нашу кровать?

– В данный момент тебе нужно успокоиться. Это мой отец, и я хотела бы посмотреть, как все пойдет. То, что ты не можешь простить своего отца, не значит, что я не должна предпринимать попыток как-то наладить общение со своим, – так же жестко отвечаю я.

Хардин пристально на меня смотрит. По глазам я понимаю, скольких усилий ему стоит сдержаться и не наговорить мне злобных грубостей, которые крутятся у него в голове.

– Все это не то, что кажется. Ты слишком наивна. Сколько раз тебе повторять? Не каждый человек заслуживает твоей доброты, Тесса.

– Только ты, так, что ли? – огрызаюсь я в ответ. – Ты единственный, кому я должна все прощать и давать презумпцию невиновности? Это чушь собачья, а ты эгоист! – Я роюсь в ящике комода в поиске чистого белья. – Знаешь что? Лучше быть наивной и готовой видеть в людях хорошее, чем нервно и настороженно предполагать, что всем от меня что-то надо.

Беру футболку, несколько пар носков и выхожу из комнаты. Когда я кладу вещи у двери ванной, то слышу, как отец, моясь, что-то тихо напевает себе под нос. Я прижимаю ухо к двери, слов все равно не разобрать, но приятные звуки вызывают улыбку. Я помню, мама рассказывала об ужасном слухе и голосе отца, но я считаю, что они прекрасны.

Разворачиваю телевизор в сторону гостиной и кладу пульт на стол, чтобы дать понять, что он может смотреть все, что захочет. Смотрит ли отец телевизор?

Я убираю кухню, но оставляю на столе остатки ужина. Когда он в последний раз так же хорошо ел? Я снова погружаюсь в раздумья.

Вода в ванной все еще льется; наверное, он сейчас нежится под горячим душем, и это подсказывает мне, что он, скорее всего, давно не мылся.

Наконец возвращаюсь в спальню. Хардин, сидя на кровати, расстегивает новый кожаный ремень. Я прохожу мимо него, не глядя, но он хватает меня за руку.

– Мы можем поговорить? – спрашивает он, притягивая меня к себе и заставляя встать между своих ног. Он быстро отбрасывает ремень в сторону.

– Давай.

– Прости за то, что я такой урод, ладно? Я просто не знаю, что об этом всем думать.

– О чем? Ничего не изменилось.

– Изменилось. Этот человек, которого мы оба не знаем, – в нашем доме, и он хочется сблизиться с тобой, после всех этих лет. Это меня напрягает, и мое побуждение – защищаться, ты же знаешь.

– Я понимаю, что ты говоришь, но тебе не стоит быть таким жестоким и говорить при мне такие вещи – например, называть его нищим. Это очень неприятно.

Хардин протягивает ко мне руки, сплетает свои пальцы с моими, притягивает поближе к себе.

– Прости, детка, прости. – Он подносит мои руки к губам, целуя костяшки пальцев, и мой гнев медленно растворяется в его поцелуях.

Я приподнимаю бровь.

– Ты правда перестанешь говорить с ним так жестко?

– Да. – Он поворачивает мою руку и разглядывает линии на ладони.

– Спасибо. – Я слежу, как он водит указательным пальцем по моему запястью.

– Только будь осторожна, ладно? Потому что я не колеблясь…

– С ним ведь, кажется, все в порядке, правда? Я имею в виду, что он хороший, – тихо говорю я, прерывая его. Пальцы Хардина перестают двигаться по моей коже. – Я не знаю его достаточно хорошо, я могу только предположить.

– В твоем детстве он не был хорошим.

Взор Хардина пылает, хотя голос звучит очень мягко.

– Не напоминай мне об этом, когда он рядом, пожалуйста. Я и так стараюсь изо всех сил, так что давай не будем его отталкивать.

Я слезаю с его колен, и мы ложимся, обнимая друг друга.

– Завтра будет длинный день, – вздыхает он.

– Да, – шепчу я в ответ, уткнувшись носом в его руку.

На завтра намечено слушание об отчислении Хардина за избиение Зеда, и это не наш звездный час.

Вдруг на меня накатывает страх: я вспоминаю сообщение, которое послал мне Зед. После встречи с отцом я почти забыла об этом. Телефон, установленный на вибрацию, лежал в кармане, мы ждали возвращения Стеф и Тристана, а Хардин молча смотрел на меня, пока я читала сообщение, и, к счастью, не спросил, в чем дело.

«Можно ли поговорить с тобой завтра утром наедине?» – написал Зед.

Я не понимаю, что делать, и не знаю, о чем говорить, учитывая, что он заявил Тристану, что собирается выдвинуть против Хардина обвинения. Надеюсь, что Зед сказал это только для того, чтобы произвести впечатление и сохранить репутацию. Хардин – в беде, у него реальные проблемы. Я должна ответить на сообщение, но не думаю, что встречаться с Зедом наедине – хорошая мысль. Боюсь, что Хардин из-за меня может снова попасть в беду, а у него и без этого много проблем.

– Ты меня слушаешь? – толкает меня Хардин, и я смотрю на него, не размыкая обьятий.

– Нет, извини.

– О чем ты думаешь?

– Обо всем. О завтрашнем дне, обвинениях, отчислении, Англии, Сиэтле, отце… – вздыхаю я. – Обо всем.

– Ты будешь со мной? Когда будут решать, исключить ли меня?

– Если ты захочешь, чтобы я была там, – говорю я.

– Я хочу.

– Тогда я буду там. – Я должна сменить тему, поэтому продолжаю: – До сих пор не могу поверить, что у тебя новая татуировка. Покажи ее еще раз.

Он плавно откатывается от меня и переворачивается на живот.

– Подними мою футболку.

Я задираю его черную футболку, не останавливаюсь, пока не обнажается вся спина и не появляется белая повязка, закрывающая недавно набитые слова.

– На повязке немного крови, – замечаю я.

– Это нормально, – отвечает Хардин; похоже, что ему смешно от моего беспокойства.

Я очерчиваю пальцем покраснение вокруг букв. Новая тату сразу стала моей любимой. Эти слова так много значат для меня – и для него, по-видимому, тоже. Чтобы не омрачать жизнь еще больше, решаю не говорить о переезде в Сиэтл. Скажу ему завтра, как только мы узнаем об исключении. Я обещаю себе сто раз, что скажу: чем дольше я жду, тем сильнее он разозлится.

– Это достаточное обязательство моей любви для тебя, Тесси?

Я хмуро смотрю на него.

– Не называй меня так.

– Ненавижу это прозвище, – говорит он; лежа на животе, он поворачивает голову так, чтобы посмотреть на меня.

– Я тоже, но я хочу сказать не об этом. Во всяком случае, татуировки мне достаточно.

– Ты уверена? Потому что я могу вернуться в тату-салон и набить твой портрет внизу, – смеется он.

– Ой, нет, пожалуйста, не надо! – Я мотаю головой, и он гогочет еще громче.

– Ты уверена, что этого будет достаточно? – Он садится и опускает футболку. – Значит, обойдемся без свадьбы, – добавляет он.

– Что ты имеешь в виду? Ты сделал татуировку в качестве альтернативы браку?

Даже и не понимаю, как на это реагировать.

– Нет, не совсем. Я сделал ее, потому что хотел… и потому что у меня ее еще не было.

– Замысловато.

– И для тебя тоже, потому что хотел тебе ее показать. – Он берет меня за руку. – Это то, что между нами существует, то, что я не хочу потерять. Я утратил многое из того, что было между нами, да и сейчас не полностью вернул, но я считаю, что это то, чего я хочу достичь.

Его ладони такие теплые, в них так приятно моей руке!

– Итак, я снова воспользовался фразой гораздо более романтичного человека, чем я сам, чтобы достигнуть цели. – Хардин широко улыбается, но я вижу в его глазах страх.

– Думаю, от того, как ты используешь его слова, Дарси пришел бы в ужас, – дразню я.

– Наверное, он дал бы мне пять, – хвастается он.

Я непроизвольно смеюсь, но смех выходит сухой, как кашель.

– Дал бы пять? Фитцуильям Дарси никогда таких слов-то не знал.

– Думаешь, он был выше этого? Нет уж, мы бы с ним посидели, выпили пивка. И поболтали бы о том, как досаждают нам упрямые женщины.

– Вам обоим с нами повезло, потому что, видит бог, никто, кроме нас, таких, как вы, не выдержал бы.

– Вот как? – с усмешкой спрашивает он, и на щеках у него проступают ямочки.

– Естественно.

– Наверное, ты права. Но мне Элизабет как-то ближе по духу.

Я поджимаю губы и поднимаю бровь, ожидая объяснений.

– Только потому, что она разделяет мои взгляды на брак.

– Но она все же вышла замуж, – напоминаю я.

Очень не по-хардиновски он приближается ко мне, хватает за бедра и толкает на кровать, отчего я падаю головой в кучу декоративных подушек, которые он презирает, о чем напоминает мне при каждом удобном случае.

– Именно! А Дарси взамен может забрать тебя! – Его раскатистый смех заполняет воздух, и я хохочу не меньше его.

Все эти маленькие ссоры, скорее символические, когда Хардин смеется как ребенок, мгновения, когда улетучивается вся та ерунда, которую мы успеваем наговорить друг другу, защищают меня, как невидимые экраны, от суровой реальности наших отношений и от всех преград, что до сих пор лежат между нами.

– Я, кажется, слышал, как он вышел из ванной, – говорит Хардин прежним тоном.

– Пойду пожелаю ему спокойной ночи. – Я выкручиваюсь из объятий Хардина и целую его в лоб.

В гостиной сразу замечаю, как странно смотрится одежда Хардина на отце, но, по крайней мере, сидит она лучше, чем я ожидала.

– Еще раз спасибо за одежду. Я оставлю ее здесь, когда буду утром уходить, – говорит он.

– Да все нормально, можешь забрать ее… если тебе нужно.

Он садится на диван, кладя руки на колени.

– Ты уже сделала для меня гораздо больше, чем я заслуживаю.

– Все нормально, правда.

– Ты гораздо более понимающий человек, чем твоя мама, – улыбается отец.

– Не уверена, что правильно все понимаю, но я хочу прояснить для себя ситуацию до конца.

– Все, чего я прошу, это немного времени, чтобы познакомиться немного с… ну, с моей взрослой дочерью.

Я натянуто улыбаюсь:

– Я бы тоже этого хотела.

Я знаю, он прошел долгий путь, и я не забыла его в ту ночь. Но он мой отец, и у меня нет сил его ненавидеть. Мне хочется верить, что он может измениться; я уже видела, что это возможно. Отец Хардина, например, полностью изменил свою жизнь, хотя Хардин так и не смог позабыть его тяжелое прошлое. Я видела, как изменился Хардин. А поскольку таких же упрямцев, как он, еще поискать, думаю, есть шанс и у моего отца, неважно, сколько горя он хлебнул.

– Хардин меня ненавидит. Чувствую, мне надо удавиться, чтоб ему понравиться.

У отца заразительное чувство юмора, я хихикаю.

– Да уж, это точно.

Смотрю в коридор и вижу мрачного парня в черном, подозрительно наблюдающего за нами.

Глава 4

Тесса

– Выключи его, – стонет Хардин, когда будильник начинает греметь в темной спальне.

Шарю впотьмах в поисках телефона, наконец я бью пальцем по экрану, и неприятный звук прекращается. Сажусь на постели, и плечи тянет вниз под весом сегодняшней угрозы: решение университета об отчислении Хардина, возможность предъявления Зедом обвинений против него и, наконец, предполагаемая реакция Хардина на сообщение о том, что я хочу перебраться в филиал Vance Publishing в Сиэтле и что я хочу, чтобы он тоже туда поехал, хотя он во всеуслышание заявлял, что ненавидит этот город. Не знаю, что меня пугает больше. Когда я включаю свет в ванной и плещу холодной водой себе в лицо, то понимаю, что обвинения в нападении – самое худшее. Если Хардин окажется в тюрьме, я понятия не имею, что мне делать и что будет делать он. Даже мысль об этом вызывает у меня тошноту. Вспоминаю о просьбе Зеда о встрече и прокручиваю всевозможные варианты тем нашего разговора, особенно с учетом его фразы о «влюбленности по уши» в меня, сказанной во время нашей последней встречи.

Прижимаю висящее на стене полотенце к лицу и делаю глубокий вдох.

Должна ли я ответить Зеду или, по крайней мере, узнать то, чего он хочет? Может быть, он объяснит, почему он сказал Тристану про обвинения одно, а мне другое? Мне не очень удобно просить его не поступать так после того, как Хардин сильно избил его, но я люблю Хардина, а у Зеда были те же самые намерения, что и у Хардина в самом начале, – он стремился выиграть пари. Оба хороши.

Прежде чем успеваю хорошенько подумать о последствиях, я уже набираю эсэмэс. Я всего лишь пытаюсь помочь Хардину. Будь что будет, решаю я, нажимаю «Отправить» и переключаюсь на прическу и макияж.

Когда я вижу аккуратно сложенное одеяло на подлокотнике дивана, мое сердце стонет. Он ушел? Как мне с ним связаться…

Мягкий стук открывающихся полок на кухне возвращает меня к реальности. Войдя в темную кухню, включаю свет – и отец вздрагивает, с грохотом роняя ложку на кафельный пол.

– Извини, я старался вести себя потише, – говорит он, быстро наклоняясь.

– Ничего, все нормально. Я проснулась. Ты мог бы включить свет, – тихонько смеюсь я.

– Не хотел вас разбудить. Просто пытался сварить кофе; надеюсь, что ты не против.

– Конечно, нет. – Я ставлю кофейник и смотрю на часы. Через пятнадцать минут нужно разбудить Хардина.

– Какие у вас на сегодня планы? – спрашивает он с полным ртом любимых хлопьев Хардина.

– Ну, у меня сегодня занятия, а Хардина вызвали в ректорат на комиссию.

– На комиссию? Серьезно…

Я смотрю на отца, пытаясь понять, стоит ли ему рассказывать. Решив, что раз начала, то надо продолжать, я объясняю:

– Он подрался в кампусе.

– И из-за этого его вызвали на комиссию? В мое время бы погрозили пальцем, и все.

– Он разбил много вещей, дорогую частную собственность, и сломал парню нос.

Я вздыхаю, размешивая ложкой сахар в кофе. Мне сегодня потребуется много сил.

– Прекрасно. А из-за чего же была драка?

– Кажется, из-за меня. Он очень долго держался, но под конец не выдержал и… взорвался.

– Ну, я еще больше похож на него, чем думал прошлым вечером, – сияет отец.

Хотя мне приятно, что он тепло относится к моему парню, причина не очень достойная. Я не хочу, чтобы они сошлись на теме насилия.

Я качаю головой и проглатываю полкружки кофе, позволяя горячей жидкости успокоить расшатанные нервы.

– Откуда он? – Кажется, он искренне хочет получше узнать Хардина.

– Из Англии.

– Я так и думал, судя по акценту. Хотя я иногда путаю его с австралийским. Значит, его семья все еще там?

– Мать. Отец здесь. Он ректор нашего университета.

В глазах отца загорается любопытство.

– Глупо получится, если его отчислят.

– Очень, – вздыхаю я.

– Твоя мать его видела? – спрашивает он, зачерпывая большую ложку хлопьев.

– Да, она его ненавидит. – Я хмурюсь.

– Ненависть – слишком сильное слово.

– Поверь мне, в данном случае оно еще недостаточно точное.

Боль от мысли о разрыве с матерью сейчас кажется гораздо слабее, чем раньше. Не знаю, хорошо ли это.

Отец кладет ложку и несколько раз кивает.

– Она, может быть, несколько твердолобая, но она просто беспокоится о тебе.

– Ей не о чем беспокоиться. Со мной все в порядке.

– Она должна сама до этого дойти; тебе не нужно выбирать между двумя близкими людьми. – Отец улыбается. – Твоя бабушка тоже была не в восторге от меня – ее, наверное, и на том свете от меня перекашивает, как говорится.

Это так странно – через столько лет сидеть на кухне с отцом и трепаться за чашкой кофе и тарелкой хлопьев.

– Мне просто тяжело от того, что мы всегда были очень близки… настолько близки, насколько с ней это возможно, по крайней мере.

– Она всегда хотела, чтобы ты была такая же, как она; она была уверена, что ты станешь такой с пеленок. Она ведь неплохой человек, Тесси. Просто боится.

Я гляжу на него с недоумением.

– Чего боится?

– Всего. Боится потерять контроль. Я уверен, что, встретив тебя с Хардином, она ужаснулась именно тому, что поняла, что уже не имеет над тобой власти.

Я смотрю на пустую кружку.

– Из-за этого ты ушел? Потому что она хотела все контролировать?

Отец негромко кряхтит.

– Нет, я ушел, потому что у меня были свои проблемы и мы не очень хорошо подходили друг другу. Не беспокойся о нас, – смеется он. – Думай лучше о себе и своем вспыльчивом друге.

Не могу представить себе, что человек, сидящий сейчас передо мной, и моя мать способны поддерживать беседу, они такие разные! Гляжу на часы и понимаю, что уже девятый час.

Я встаю и кладу кружку в посудомоечную машину.

– Мне надо разбудить Хардина. Вчера вечером я бросила твою одежду в стирку. Сейчас переоденусь и принесу ее.

Захожу в спальню и вижу, что Хардин не спит. Когда я вижу, что он натягивает черную футболку, я предлагаю:

– Может, наденешь что-нибудь более строгое?

– Зачем?

– Затем, что они будут принимать решение о твоем будущем обучении, а черная футболка не сигнализирует о твоей заинтересованности. Потом можешь переодеться, но сейчас, я считаю, тебе нужно одеться солидно.

– Чеееерт! – тянет он, запрокидывая голову назад.

Я прохожу мимо него к шкафу и достаю черную рубашку и брюки.

– Только не брюки – ради бога, нет!

Я передаю их ему.

– Это только на некоторое время.

Он держит одежду, словно это ядерные отходы или артефакт с другой планеты.

– Если я напялю это дерьмо, а меня все-таки выгонят, я сожгу к черту весь этот городок.

– Ты слишком драматично все воспринимаешь.

Я закатываю глаза, но Хардину явно не до смеха. Он начинает переодеваться.

– Наша квартира по-прежнему работает в качестве приюта для бездомных?

Я бросаю рубашку вместе с вешалкой на кровать и поворачиваюсь к двери.

Хардин резко проводит по волосам.

– Черт возьми, Тесс, я извиняюсь. Я просто не в себе от того, что не могу даже трахнуть тебя по-человечески, потому что твой папа спит на нашем диване.

Его грубые слова возбуждают меня, но он прав: присутствие отца в соседней комнате – серьезное препятствие. Я подхожу к Хардину поближе и осторожно отвожу его длинные пальцы от верхней пуговицы рубашки, с которой он не может справиться.

– Разреши мне, – предлагаю я.

Взгляд смягчается, но я вижу, что Хардин начинает волноваться. Терпеть не могу видеть его таким, это так необычно. Он всегда так спокоен и ни о чем не беспокоится, разве что обо мне, и даже в этом случае умеет скрывать свои чувства.

– Все будет хорошо, малыш. Все пройдет удачно.

– Малыш? – Он резко усмехается, и я вспыхиваю.

– Да… малыш. – Я поправляю ему воротник, и он наклоняется, чтобы поцеловать меня в кончик носа.

– Ты права; на худой конец, уедем в Англию.

Не обращаю внимания на комментарий, возвращаясь к шкафу, чтобы выбрать себе одежду.

– Как думаешь, мне разрешат тебя сопровождать? – спрашиваю я, раздумывая, что бы надеть.

– Ты этого хочешь?

– Если разрешат.

Я хватаю новое фиолетовое платье, которое хотела надеть завтра на работу. Натягиваю его так быстро, как это возможно. Я выбираю к нему черные туфли на каблуках и выхожу, одергивая платье спереди.

– Ты не мог бы мне помочь? – прошу я Хардина, поворачиваясь к нему спиной.

– Ты нарочно меня мучаешь. – Его пальцы скользят по моим голым плечам и вниз по спине, отчего по коже бегут мурашки.

– Извини. – В горле пересохло.

Он медленно застегивает молнию и прижимается губами к моему затылку. Я дрожу.

– Нам нужно поторопиться, – говорю я, и он стонет, сжимая пальцами мои бедра.

– По дороге я собираюсь позвонить отцу. Нам надо подбросить… твоего отца куда-нибудь?

– Я его сейчас спрошу. Ты захватишь мою сумку? – спрашиваю я, и он кивает.

– Тесс? – окликает он меня, когда я берусь за дверную ручку. – Мне нравится, как ты одета. И ты. То есть я люблю тебя, конечно… и твое новое платье, – путается он. – Я люблю тебя и твою модную одежду.

Я делаю реверанс и поворачиваюсь вокруг себя, чтобы он меня рассмотрел. Я, конечно, ненавижу, когда Хардин нервничает, но иногда это даже привлекательно, потому что напоминает мне, что, в конце концов, он не так уж жесток.

Отец дремлет на диване в гостиной. Не знаю, стоит ли мне разбудить его или оставить отдохнуть, пока мы не вернемся из кампуса.

– Пусть спит, – отвечает на мои мысли подошедший Хардин.

Быстро набрасываю записку: объясняю, когда мы вернемся, и даю наши телефонные номера. Сомневаюсь, что у отца есть мобильный телефон, но на всякий случай я решаю их оставить.

Дорога до кампуса недолгая, слишком недолгая, и Хардин выглядит так, будто готов наорать на кого-нибудь или ударить. Когда мы прибываем на место, он оглядывает стоянку в поисках автомобиля Кена.

– Он сказал, что мы встретимся здесь, – говорит Хардин, пятый раз за пять минут проверяя экран мобильника.

– Вот он, – указываю я на серебристо-серый автомобиль, заезжающий на стоянку.

– Наконец-то! Какого хрена он так долго?

– Будь с ним вежлив, он делает это для тебя. Пожалуйста, просто будь помягче, – прошу я. Хардин расстроенно вздыхает, но соглашается.

К удивлению Хардина, Кен привез с собой жену Карен и сводного брата Хардина, Лэндона, которому я приветливо улыбаюсь. Я люблю их за то, что они поддерживают Хардина, даже когда он ведет себя так, словно не нуждается в их поддержке.

– Тебе что, нечем заняться? – говорит Хардин Лэндону, когда они приветствуют нас.

– А тебе? – отвечает Лэндон, заставляя Хардина усмехнуться.

Слушая их пререкания, Карен радостно улыбается, что резко контрастирует с выражением ее лица, с которым она выходила из машины.

Когда мы подходим к административному зданию, Кен говорит:

– Надеюсь, это будет недолго. Я попросил всех, кого мог, написать на тебя отзывы и молюсь, чтобы все прошло удачно. – Остановившись на минуту, он поворачивается к Хардину. – Позволь мне там говорить – это необходимо. – Он смотрит на сына, ожидая его согласия.

– Ладно, хорошо, – легко соглашается Хардин.

Кен кивает и рывком открывает большие деревянные двери, впуская нас внутрь. Оглянувшись через плечо, авторитетно произносит:

– Тесса, извини, но ты не можешь зайти с нами. Я не хочу тебя огорчать, но тебе придется подождать нас снаружи. – Он поворачивается ко мне, улыбаясь как можно более дружески.

Хардин автоматически переходит в режим полной паники.

– Что значит «она не может войти внутрь»? Она нужна мне там!

– Я понимаю. Мне очень жаль, но присутствовать могут только члены семьи, – отвечает отец, ведя нас по коридору. – Если она не является свидетелем, то даже тогда будет большой конфликт интересов сторон.

Кен останавливается перед конференц-залом и заявляет:

– А я не могу допустить заинтересованности наблюдателей и необъективности, пока я ректор. Но ты мой сын, и давай нарушение будет только в этом, ладно?

Я обращаюсь к Хардину:

– Он прав, так будет лучше. Все нормально, – уверяю я.

Он отпускает мою руку и кивает, бросая на отца взгляды, полные яда.

Кен вздыхает и говорит:

– Хардин, пожалуйста, постарайся произвести самое…

Хардин поднимает руку.

– Хорошо, хорошо, – говорит он и целует меня в лоб.

Все четверо заходят в комнату. Я было хочу попросить Лэндона подождать со мной, но понимаю, что он нужнее Хардину, признает тот это или нет. Я чувствую себя совершенно бесполезной здесь, вне комнаты, где несколько мрачных мужчин в костюмах будут решать, станет ли Хардин учиться дальше. Но, может, есть один способ, которым я могу помочь…

Я достаю телефон и пишу Зеду.

«Я в административном корпусе, можешь приехать сюда?»

Я смотрю на экран, ожидая ответа, и экран вспыхивает меньше чем через минуту.

«Да, я еду».

«Я буду снаружи», – отправляю я эсэмэску.

Бросив последний взгляд на дверь, выхожу из здания. Холодно, слишком холодно, чтобы ждать тут, в коротком платье до колен, но у меня нет выбора.

Через некоторое время, когда я уже решаю вернуться внутрь, на стоянку въезжает старый джип Зеда. Он выходит, одетый в черную толстовку и темные джинсы. Ужасаюсь глубоким кровоподтекам на его лице, несмотря на то что видела их только вчера. Он прячет руки в карманы.

– Привет.

– Привет. Спасибо, что встретился со мной.

– Это была моя идея, помнишь? – улыбается он, и я чувствую себя немного менее нерешительной.

Я улыбаюсь в ответ.

– Думаю, ты прав.

– Я хочу поговорить с тобой о том, что ты сказала в больнице, – говорит он, и это именно то, о чем я планировала поговорить.

– Я тоже.

– Тогда начинай первая.

– Стеф сказала, что ты говорил Тристану, что ты выдвинешь обвинения против Хардина. – Я стараюсь не смотреть на его синяк и заплывшие глаза.

– Да, это так.

– Но мне ты сказал, что не будешь выдвигать обвинения. Почему ты соврал? – Я уверена, что он слышит, как дрожит мой голос.

– Я не соврал, я действительно так думал, когда это сказал.

Я делаю шаг к нему.

– Значит, ты передумал?

Он пожимает плечами:

– Все очень непросто. Я думал обо всем том дерьме, что он натворил по отношению ко мне и к тебе. Он не заслуживает того, чтобы просто так отделаться. – Зед показывает на свое лицо. – Господи, да ты посмотри на меня!

Я не знаю, что я могу ответить Зеду. Он имеет право быть обиженным на Хардина, но я хочу, чтобы он не предпринимал против него юридические действия.

– У него уже проблемы с университетом, – говорю я, надеясь, что он изменит решение.

– Ну, он не пропадет; Стеф рассказала мне, что его папаша ректор, – издевается он.

Черт возьми, Стеф, зачем ты ему это рассказала? Я согласно киваю.

– Это не значит, что у него не будет проблем.

Но мои слова только раздражают его.

– Тесса, почему ты всегда кидаешься его защищать? Независимо от того, что он делает, ты всегда борешься на его стороне!

– Это неправда, – вру я.

– Нет, это правда! – Он недоверчиво машет рукой. – Ты знаешь, что так и есть! Ты говорила, что ты думаешь о том, чтобы уйти от него, но день спустя я видел тебя с ним в тату-салоне. Это бессмысленно.

– Я знаю, ты не понимаешь, но я люблю его.

– Если ты его так сильно любишь, почему убегаешь от него в Сиэтл?

Меня как громом поражает. На секунду теряюсь, но затем отвечаю:

– Я не убегаю. Я собираюсь переехать, потому что там больше возможностей.

– Он за тобой не поедет. Так говорят в нашей компании, ты в курсе?

Что?

– Он собирался, – вру я.

Но я точно могу сказать, что Зед видит его насквозь.

Он задумчиво смотрит в сторону, затем переводит взгляд на меня.

– Если ты скажешь, что не испытываешь ко мне никаких чувств, вообще никаких, я сниму обвинения.

В этот момент мне начинает казаться, что ветер усилился и воздух стал еще холоднее.

– Что?

– Ты слышала. Скажи мне, чтобы я оставил тебя в покое и никогда больше не заговаривал, и я это сделаю.

Его просьба напоминает то, что говорил Хардин когда-то очень давно.

– Но я этого не хочу; я не хочу больше никогда не говорить с тобой, – признаюсь я.

– Так чего же ты хочешь? – спрашивает он, и в голосе его звучит печаль и гнев. – Мне кажется, ты так же запуталась, как и я! Ты пишешь мне эсэмэски и встречаешься со мной; ты целуешь меня, спишь со мной в одной постели; ты приходишь ко мне, когда он причиняет тебе боль! Чего ты от меня хочешь?

Я думала, что уже прояснила все свои намерения в больнице.

– Я не знаю, чего я хочу от тебя, но я люблю его, и этого не изменить. Мне жаль, что я давала тебе неясные намеки, но я…

– Объясни, почему ты собираешься на неделю в Сиэтл и не говоришь ему об этом! – кричит он, размахивая руками.

– Я не знаю… Я собиралась сказать ему, когда подвернется возможность.

– Ты не говоришь ему, потому что знаешь, что он тебя бросит, – резко говорит Зед, глядя мимо меня.

– Ох… ладно… – Я не знаю, что ответить, потому что действительно боюсь, что Зед окажется прав.

– Знаешь, что я думаю, Тесса? Вскоре ты можешь меня поблагодарить.

– За что?

Я смотрю, как его губы растягиваются в злобной ухмылке. Зед вытягивает руку, указывая на что-то позади меня, и я вздрагиваю.

– За то, что сказал это за тебя.

Я знаю, что, когда обернусь, там будет стоять Хардин. Клянусь, я слышу его прерывистое дыхание сквозь холодный зимний ветер.