Думаю, не ошибусь, если скажу, что для очень многих христиан вера – это некое подобие альтернативной реальности. С большей или меньшей степенью убежденности они предполагают существование неких невидимых глазу существ (от Бога до ангелов и демонов) и неочевидных законов (например, что за совершенное при жизни зло последует наказание после смерти). Верить в таком смысле – значит создавать для себя (или принимать как свой кем-то другим созданный) особый мир, отличный от того, который мы воспринимаем органами чувств и можем осмыслить разумом. В этом случае «глубоко верующим» назовут того человека, который особенно твердо уверен в наличии такого мира и последовательно сообразует с ним (а не с видимой реальностью) свои поступки. Понимаемая так вера – это принятие на веру неких недоказуемых утверждений, знаний и образов.

С одной стороны, немало людей тянется к церкви как раз потому, что настоящий мир (или их положение в нем) кажется им неудовлетворительным, и они стремятся обрести себе некий новый мир. Нередко на привлечении именно таких людей строится миссионерская политика церкви: нужно найти тех, у кого чувство реальности по тем или иным причинам ослаблено, и разрекламировать им предлагаемую в церковном учении альтернативную картину мира как истинную. Дитрих Бонхеффер, крупнейший богослов и церковный деятель XX века, назвал подобное «религиозным изнасилованием».

С другой стороны, именно такое понимание веры становится причиной того, что сегодня многие люди отворачиваются от христианства. С их точки зрения, гораздо разумнее не руководствоваться своими или чьими-либо фантазиями, а твердо придерживаться реалий и законов нашего мира. Альтернативная реальность хороша для компьютерных игр, но не для оценки жизненных ситуаций. Такие люди воспринимают религию как следствие душевной слабости и едва ли не как разновидность психического расстройства (вроде того, при котором переживший тяжелое потрясение человек может «оторваться от реальности»: например, считать своего умершего близкого по-прежнему живым).

Подобные представления о сущности веры являются глубоким заблуждением. Подлинная вера не создает для человека альтернативной реальности (со своими персонажами и правилами игры) и не навязывает ее окружающим, а пытается проникнуть вглубь реальности существующей. Верить по-настоящему – значит принимать мир таким, каков он есть, ничего к нему не домысливая, но в то же самое время видеть, что у него есть таинственная глубина, сокрытая от поверхностного взгляда.

Когда-то я услышал от одной женщины, что она не любит ходить по музеям, зато с большим удовольствием смотрит документальные фильмы, о них рассказывающие. «В самом деле, – говорила она, – возьмем какое-нибудь старинное украшение. В витрине музея оно кажется невзрачным и неинтересным, мимо него проходишь, не останавливаясь. Но оператор в фильме умеет так показать то же самое украшение, а ведущий так рассказать о нем, что не можешь оторвать глаз от экрана». Похожим образом дело обстоит и с верой: она не придумывает чего-то нового, а видит и рассказывает о самых обыденных и привычных событиях, явлениях и вещах так, что они начинают «играть», обретают глубину и неизвестный доселе смысл.

Не принимать на веру наличие каких-то недоказуемых реальностей, а смотреть вглубь реальности, уже данной нам, нашим чувствам и нашему разуму – вот что такое вера. Цель данной книги состоит в том, чтобы рассказать о ней.

Изначально речь шла о проекте создания небольшого вводного курса по основным богословским дисциплинам, в том числе по систематике. В рамках этой работы были подготовлены материалы краткого введения в догматику для начинающих изучать богословие, на базе которых была создана настоящая книга. В ней простые исходные тексты, написанные на традиционном языке, соединились с новыми, содержащими современное осмысление многих богословских проблем. Задачей стало рассмотреть основные богословские темы, опираясь на традиционное учение, но не «привязываясь» к нему намертво; наладить своего рода диалог между устоявшимися формулами и свободным богословским размышлением. Насколько органично это получилось, судить читателю.

Книга является авторской и потому во многом отражает мою личную точку зрения на ряд богословских вопросов. Тем не менее, ее содержание нигде не выходит за рамки официального вероисповедания Евангелическо-лютеранской церкви, хотя иногда предельно заостряет или специфическим образом преломляет некоторые важные его вопросы. Разумеется, уделяемое отдельным догматическим темам место и внимание также отражает авторские предпочтения и интересы.

Я не уверен, что эта книга может быть названа «Занимательным богословием», поскольку в итоге изложение все же не всегда настолько просто и наглядно, как того хотелось бы автору, однако намерением было представить самые серьезные вопросы современного богословия максимально доступно.

Книга построена таким образом, чтобы дать читателю представление о целях и смысле богословия: как христианского в целом, так и евангелического в особенности, познакомить с его основными темами, а также ввести в наиболее актуальные дискуссии, ведущиеся сегодня в богословских кругах. Итогом хотелось бы видеть возникновение у читателя желания самому задумываться над обозначенными темами, искать собственные подходы к ним, задавать новые вопросы и стремиться к ответам на них. При этом речь идет не столько о том, чтобы дать читателю минимально необходимый набор знаний, сколько о том, чтобы помочь ему постигнуть саму суть христианского вероучения, показанного сквозь призму лютеранского вероисповедания, проникнуться его духом; не узнать что-то о христианстве в его евангелическо-лютеранской форме, а понять его изнутри. Понять лютеранство как ту ветвь христианства, которая, по моему убеждению, сумела выявить самое глубинное, сущностное в нем.

В этом состоит экуменический посыл предлагаемой книги. Я убежден, что она будет интересна и православному читателю. Причем я надеюсь, что она не только поможет ему лучше понять представляемую мною другую ветвь христианства, но и глубже задуматься об основах собственного вероисповедания.

В отдельных случаях материал выходит за пределы сугубо догматической области и касается религиоведческих или этических тем, что, однако, является абсолютно необходимым для понимания особенностей христианского и евангелическо-лютеранского богословия, а также обсуждаемых в нем вопросов.

Глава 1. Смысл богословия и особенности евангелическо-лютеранского богословского мышления

Дать нам подсказку для ответа на вопрос, являющийся заглавием данного раздела, казалось бы, должно само слово «богословие». Оно состоит из двух частей, двух понятных слов: «Бог» и «слово». Однако «теология», калькой с которой является «богословие», содержит в себе изначальное греческое понятие «логос», которое является более сложным. Оно означает не только слово, но и изречение, понятие, логическое построение, закон. Здесь нет смысла разбирать подробно все оттенки смысла этого действительно многозначного понятия. Для начала достаточно просто вспомнить о том, что компонент «логия» (как «разумное речение») входит в название множества наук. А значит, в случае с теологией мы имеем дело с наукой или «разумным речением» о Боге.

Итак, богословие – это «слово» или «наука» о Боге. Причем ключевым в определении является предлог «о». Богословие как слово о Боге нельзя путать, во-первых, с самим словом Божьим и, во-вторых, с человеческим словом, обращенным к Богу, то есть с молитвой. Это совершенно разные формы речи. Одно дело – стихотворение великого поэта, которое волнует нас, и совсем другое дело – критический литературоведческий разбор этого стихотворения. Одно дело – объяснение в любви, которое вы слышите от дорогого вам человека, и другое – учебник по психологии, в котором объясняется, какие психические механизмы заложены в природе человеческой любви.

Отличая богословие от речи, обращенной к Богу, нужно понимать, что говоря о молитве, мы имеем дело с непосредственными проявлениями, речевыми актами веры; а в случае богословия речь идет об их осмыслении, анализе и рефлексии. Получается, что богословие является размышлением, объект которого – то, что возвещается нам или то, что мы говорим Богу в молитве. Поэтому, скажем, следующие привычные для многих лютеран слова: «Всемогущий вечный Бог умилосердился над нами во Христе Иисусе и ради Него прощает нам все грехи наши…» или другие формы литургического отпущения грехов не являются, строго говоря, богословскими высказываниями. Даже если мы говорим в них о Боге в третьем лице, все равно они остаются в сущности своей речью от Бога, а не речью о Боге. Такие слова – слова провозвестия, в широком смысле этого слова, – это слово Божие. Но когда мы начинаем размышлять об этих словах, когда мы пытаемся понять, что они означают, тогда мы занимаемся уже именно богословием.

Разумеется, полностью отделять друг от друга эти типы речи тоже нельзя. В слове Божьем, как оно возвещается нам через людей, в наших молитвах могут содержаться элементы рефлексии, размышления – или, по крайней мере, его результаты. Точно так же и размышления о слове Божьем могут стать его носителем. Вполне возможно, что кто-либо придет к вере, прочитав богословскую книжку. Ведь в ней, пусть и в непрямой форме, но все же содержится провозвестие. Нам очень сложно будет сформулировать молитву, особенно литургическую, если мы не будем учитывать в ней результаты богословских размышлений. Эти два типа речи переливаются друг в друга, четкой границы между ними нет. Однако различать их необходимо, поскольку они ставят перед собой совершенно разные цели, их принцип различен. Одно дело – это общение с Богом в слушании Его слова или в молитве, и другое – систематизированные размышления о таком общении. Именно этим последним и занимается богословие.

В христианской вере человеческий разум не исключен из процесса веры, а наоборот, активно задействован в нем. Поэтому христианство ощущает острую необходимость в богословии. Христианская весть адресована человеку в его целостности и должна быть воспринята человеком в его целостности, а значит, разумом, точно так же, как и чувствами. Но воспринять что-либо разумом означает понимать, задавать вопросы, сомневаться и размышлять. Если с вами в жизни происходит что-то прекрасное или, наоборот, страшное, вы обязательно будете стараться разумно постичь происходящее. Если вы к этому не стремитесь, то такое событие, скорее всего, не очень-то вас и волнует. Точно так же и в вере: если она важна для нас, то мы обязательно будем размышлять о ней.

Причем понимание должно происходить снова и снова, хотя бы потому, что в христианском провозвестии мы имеем дело с живым Богом, который постоянно обращается к нам в своем слове, будучи в то же время бесконечно выше как нашего разума, так и наших чувств. Потому никакое понимание не может быть признано абсолютным и достаточным, напротив, оно должно быть живым и никогда не прекращающимся процессом. И это понимание включает в себя не только эмоциональный аспект – хотя и он крайне важен, – но и аспект разумного размышления. Поэтому можно считать, что христианство – это думающая, размышляющая религия, соответственно, она нуждается в богословии.

Однако научность, методичность в богословии подразумевает необходимость самоограничения, в том числе отказ от претензий на абсолютную истинность своих высказываний. Это общее для всех наук обстоятельство.

Научная истина является лишь относительной и всегда может быть уточнена или опровергнута, скажем, новыми открытиями. В той мере, в какой богословие принимает форму науки, это касается и его. Результаты его работы всегда ограничены, всегда могут быть поставлены под вопрос.

Важно, однако, что богослов не может отстраниться от своего предмета исследования, как это может сделать, например, физик, химик, или даже философ. Ведь речь идет о его собственной вере, о том, что составляет смысл его жизни. Именно поэтому не могут существовать «нейтральные, взвешенные» учебники по богословию, особенно по систематическому богословию: догматике и этике. Ведь все, что говорит богослов, все выводы, к которым он приходит, пропущены через его личность, несут на себе ее отпечаток. Поэтому нет и не может быть объективного изложения систематического богословия или догматики – каждое их изложение будет глубоко субъективным, и данное изложение не исключение. Намеренно объективное изложение означало бы, что автор-богослов сознательно отстраняется от своего предмета, то есть от веры и ее содержания. А если я отстраняюсь от своей веры, то выхожу за пределы богословия, которое существует лишь внутри нее – веры, которую я переживаю, моей веры. Вот почему всякое богословие является субъективным. Но именно эта субъективность делает систематику столь интересным и увлекательным занятием.

Лютеранское богословие при этом имеет несколько важных особенностей, которые отличают стиль его мышления от того стиля, который сформировался в других христианских церквах. Во-первых, это упомянутая выше личная вовлеченность и прямота. Лютеранский богослов может и должен не обходить стороной острые вопросы, но смело задаваться ими, пытаться честно решить их и быть готовым пересмотреть свои прежние взгляды, если это понадобится. Для него нет и не может быть запретных тем. Любое богословское высказывание должно снова и снова при необходимости подвергаться проверке. Снова и снова должен вестись поиск нового языка для выражения древних истин. Такой критический подход нужен вовсе не для того, чтобы «ниспровергнуть основы» (как этого иногда опасаются), но, наоборот, для того чтобы разумом укрепить основания нашей веры. Только задавая вопросы, можно получить новые, более глубокие ответы, только в свободе изменять точку зрения можно открыть новые горизонты.

Во-вторых, лютеранское богословие в своей мысли весьма последовательно. Оно не очень любит компромиссы и половинчатые высказывания. Лютеранские богословы предпочитают не останавливаться на полпути, а продумывать все до конца. С самого начала это стало для многих камнем преткновения. Лютеранское богословие построено во многом на парах противоположных, до предела антагонистических понятий: закон и Евангелие, праведность дел и праведность веры, верующий как грешник и праведник одновременно, мирское и евангельское правление Бога, теология креста и теология славы, сокрытый и откровенный Бог и так далее. Богословы многих других конфессий инстинктивно стремятся к достижению в своих системах гармонии и органичного синтеза разных понятий. Для лютеранства характерно другое стремление: максимально подчеркивая различие, контраст между различными понятиями, тем самым заострить свою речь до предела, ничего не пытаясь смягчить или приукрасить.

Со всеми только что описанными особенностями мы не раз столкнемся на страницах этой книги.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?