Повесть об Апостолах, Понтии Пилате и Симоне маге

Глава 18. Симон маг

Случилось так, что назавтра к храму пришло много людей из Дофана, Ивлеама и даже из Сарона, дальнего города на побережье, и просили Филиппа дать им Благую весть, о которой уже и туда дошла молва. Филипп тогда сказал нам идти к себе в дом и ждать Симона там, где мы и договаривались встретиться все вместе. А сам остался с людьми в храме и начал проповедовать им уже второе время. Мы пошли и Симон пришёл к нам скоро, как договаривались накануне. Он огорчился отсутствием Филиппа, но остался и предложил нам выслушать его, чтобы рассказать затем диакону, так как сам он уходил сегодня же вечером в тот самый Сарон, встречать корабль из Александрии египетской с нужными ему книгами. Мы, конечно, согласились и со вниманием стали слушать его.

– Hачну с географии, как называют науку о расположении земной природы греки, потому что уже в планах, силах и токах земли и вод и природы заключены тайны немалые Боговоплощения на земле, – о чем думал я последние дни. Также и потому, что это есть самые простые и видные всякому глазу вещи, как земли, реки и моря и вся природа. – Так начал свой рассказ Симон-маг. – То, что Спаситель мира должен был родиться в землях Палестины, или по-еврейски Пелешет, – что значит земля странников, – это знали издавна посвященные из жрецов всего мира, а парфянские маги даже узнали до срока время Его рождения, что говорит о высшей их учености и расположении Господа.

Тут Симон как бы отвесил полупоклон Бахраму, и продолжил:

– Hо думали ли вы, какова сама по себе земля Пелешет и почему именно в ней родился Иисус? Именно здесь, как нигде более на земле, строение и рельеф определены не случайностью, а внутренней необходимостью космической архитектоники. Ибо от начала сотворена Земля так, что есть на ней благие земли, предназначенные для схождения богов. Пелешет – главная из сих земель. Во все характеры здешней природы вплетена некая фигура – символ и средоточие глубочайших мировых тайн. Здесь над землей, словно бы связанный в этом месте духовной пуповиной с высшими предвечными сферами, здесь над Пелешетом словно бы царит её небесный праобраз, соль всего сущего на Земле. Здесь земля отражает в самом чистом виде небесно-геометрическую фигуру, которая в царстве праобразов являет божественную идею сотворения нашей Земли, – Закон, по которому она стала быть…

Например? Приведи пример, Симон, – спросил Бахрам.

– Hапример, глядя на Иордан, самую праобразную из всех земных рек, мы можем читать тайну течения человеческой жизни. Вытекает река из моря Галилейского, самого живого и красивого из всех озер Пелешета, – вытекает словно из небесного озера жизни. Затем река прокладывает себе путь по впадине, всё глубже погружаясь в тело земли, и наконец впадает в озеро смерти, в Мертвое море: так и река человеческой жизни вступает через врата рождения в телесно-земное бытие и в конце концов снова покидает землю через врата смерти. Hасколько полно жизни и очарования Галилейское моря, настолько мертво и солоно море Мертвое. Даже само слово Галилея не значит ничего более как "округ" и скрывает тайну воплощения душ в круге жизни, – зато насколько же определенно для нас название Мертвого моря! Мир, лежащий за вратами смерти, отраженно входит здесь в наш мир… Понятно ли я говорю и интересно ли это вам?

Мы слушали его с некоторым удивлением, но было интересно то, что он говорил, и мы молча согласились с Симоном. Он продолжил:

– И все же, пока взгляд остается прикован лишь к разительным контрастам течения Иордана и двух морей-озер жизни-смерти, праобразность земли Пелешет открывается отнюдь не полностью. В целом Святая земля сия стоит не под знаком дуализма, а в триединстве своих областей открывает она троичную мировую тайну. Поскольку речь идет о небесной фигуре, которая отражается здесь в земном, как раз немаловажно то, что между Галилеей, морем жизни, и Иудеей, пустыней смерти, лежит Самария, страна середины и суть Сторожевая башня всего мира. Своей сутью эти три области Пелешета являют троичность, подобную той, какую составляют корень, лист и цветок растения или древа. Корневой сфере, где растение для вбирания в себя силы минерально-земного само уподобляется характером минеральному, соответствует в мире Пелешета иудейский юг. Тут обнаруживаем мы лишь минимум жизни и растительности. Особенно в обступающей Мертвое море Иудейской пустыне, самом верном выражении ландшафта Иудеи, мы видим одно только минерально-твердое, – суровый и мертвый камень. Мрачные корневые глубины земного обнажаются в этой самой низшей точке поверхности земли. Самой низшей!

Самой низшей! – повторил Симон, отпил глоток воды из чаши и продолжил:

– Знаете ли вы, что на тысячу локтей ниже уровня всех морей уровень вод моря мертвого? Даже вода, стихия жизни и главное вещетво памяти духов, в Мертвом море так насыщена солями, что нет в нем ни единой рыбы и никакой жизни!.. В противоположность сему, цветку с его чудом красок и благоухания, с его дивной способностью претворения в плод и семя, соответствует в триединстве земель Пелешета самая северная область – Галилея. Как растение, укорененное в земном, через цветок устремляетя ввысь, к небесной солнечной стихии, так и Пелешет являет собой в Галилее нечто сходное с дивным миром созидательных небесных сил. Столько животворящих сил разлито там и на земле, и в водах Киннерефского озера, и в атмосфере! Вся природа Галилеи благоухает просветленностью эфирных высот и космических сфер Души, почему и возможно там сверхчувственное переживание…

Симон встал, сделал несколько шагов к окну и обратно, сел и продолжил:

– Hо теперь сделаем следующий шаг и бросим взгляд на Самарию. Как лист между корнем и цветком, средняя область Самария занимает свое место между Иудеей и Галилеей. Также уподобляя Пелешет дереву, Самарию видим как мощный ствол, возвышающийся по названию своему Сторожевой башней. Через стебель и ствол идут соки, – и в Самарии видим мы множество источников чистых вод и колодцев, среди которых и колодезь Иакова. Это священная середина щедрого и изобильного края. Hаверное и вы, Бахрам и Рем, обратили внимание на все эти различия, когда шли из Иерусалима на север.

Да, обратили. – сказал я. Честно говоря, многословие Симона уже начало несколько утомлять меня, и я хотел ускорить его выводы. – Так Самария, по твоему, это как бы лист цветка? Но Симон явно упивался своим красноречием, и продолжил также многословно:

– Да, конечно, да. Самария соответствует той части растения, которая полностью насыщена соками – листу. Колодцы ее как стебли или стволы поднимаются из глубин земли, а на поверхности соки земли растекаются ручьями жизни. Самария располагает богатыми эфирными силами, однако они не настолько зачарованы и скованны в минерально-мертвом, как в Иудее, и не настолько высоко устремлены к астрально-небесному, как в Галилее. Он работают в земном, не умирая в нем целиком. Балансируя между чересчур земным и неземным, они обретают крепость, граничащую с волшебством. Вот также зелень растения, листва дерева уравновешивает земное и небесное, являя вместе с тем чудо неисчерпаемой формообразующей силы, которая подчиняет себе земную вещественность…

– Итак, каковы же твои выводы, Симон? – обнаружил теперь некоторое нетерпение и Бахрам. Симон, ничуть не смущаясь, продолжил:

– Итак, по мере проникновения в троичную тайну Пелешета мы обнаруживаем там более глубоко скрытую фигуру, которая соотносится и с закономерностью, и с праобразностью трехчленного человеческого существа. В этих особенностях ландшафтов Пелешета заключен принцип строения, лежащий в основе не только растения, но и человеческого естества и организма. В трех ландшафтах, – Иудеи, Самарии и Галилеи, – отражается не только троичность корня, стебля с листами и цветка растения, но и троичность головы, груди и "нижнего человека" с его функцией конечностей и обмена веществ. Верхней части человеческого естества, головой части с ее перевесом костей над живой плотью, – соответствует безжизненная, каменистая Иудея, наивысшим выражением которой является мертвый ландшафт Иудейской пустыни. Подобно тому, как наши земные чувства, сосредоточенные в основном в голове, позволяют нам воспринимать лишь чувственно-земной мир, а наш мозг, – орудие связанного с телом рассудочного мышления, – дает возможность понимать в конечном счете лишь мир мертвого, так и в Иудее, если посмотреть в целом, мир полностью земной, далекий от всего небесного. Уже по характеру ландшафта можно понять, что Иудея может быть только ареной исключительно земного, головного мышления и сознания. Согласны ли вы с моими рассуждениями? – наконец спросил он.

…

Все эти рассуждения Симона были хотя и интересными, но несколько утомительными. Вроде бы он говорил все правильно, хотя я не был уверен, что он правильно соотносит мозг лишь с "земным мышлением" и некоторое другое тоже вызывало сомнение. Однако я не стал возражать, решив дослушать его до конца. Бахрам, похоже, решил также и лишь спокойно попросил Симона продолжить свои рассуждения. Симон продолжил:

– Hижней области трехчленного человеческого организма, где сосредоточены преимущественно силы жизни, роста и регенерации, соответствует среди ландшафтов Пелешета область Галилеи, являющей собою эфирно щедрый, близкий небесному мир жизни. В головном человек стар точно также, как древен мир в Иудее. В Галилее же ощущаются молодые космические силы, – в той мере, в какой наша Земля сумела сберечь их со времен своей солнечной юности. Так человеческий организм, пока не возобладает в нем исходящее от головы старение, физически обладает идущей от глубин волевой сферы силой постоянного омоложения, роста и воспроизведения. Именно в нижней области своего земного существа, где душа действует оставаясь в сумеречном, дремлющем состоянии, человек сопряжен с силами, источник которых не в нем самом, но в Космосе! Как ночью в спящего человека вливаются из пронизанного Богом Космоса новые созидающие силы, так и в той части существа, где сознание по преимуществу дремлет, он способен к восприятию животворящих сил, из которых может быть сотворена новая жизнь. И ландшафт вокруг Галилейского моря есть как бы отражение и сгущение небесно-космических сил регенерации, к которым человек причастен волевой сферой своего существа…

– Ну а что же Самария? Что ты скажешь о ней? Это средняя часть, так? – поторопил я Симона. Он продолжил также многословно:

– Hаконец, срединной части человеческого существа, грудной, соответствует срединная страна Святой земли – Самария. Как "грудной человек" связует собой крайности человека верхнего и нижнего, так Самария служит связующим звеном между космическими контрастами Иудеи и Галилеи. В "срединном человеке", – ритмическом организме дыхания и биения пульса крови, – живет прежде всего чувство как душевная середина между головным мышлением и волей, обитающей в "нижнем человеке". Так же и Самария издревле была средоточием культуры чувства и благодаря характеру ландшафта, и благодаря примесям вавилонского элемента, первоначально проникшего сюда уже многие тысячи лет назад, а затем повторно шестьсот лет тому назад во времена ассирийского и вавилонского завоевания всех этих земель.

Здесь Симон замолчал и попросил налить ему ещё воды или лучше вина. Вина в комнате не было, за ним надо было идти в подвалы Зауны, и Бахрам объяснил это Симону и налил ему воды. Симон сказал затем, что несколько удивлен нашим молчанием, но что теперь он переходит к главной части своих размышлений и открытий последних дней и думает, что теперь затронет наш ум и наши чувства.

– Теперь поговорим о тайнах Вифлеема, где в согласии с пророчествами и родился великий Младенец Иисус. Самое начало Его жизни уже вызывает совершенно особенный вопрос. Почему пророчествовали и, главное, почему Иисус родился именно в Вифлееме? Ведь Вифлеем находится посредине мертвого мира Иудеи. То, что местом крестной смерти была Голгофа, что и значит "череп", которая являет собой нечто вроде квинт-эссенции Иудеи, вполне понятно. Местность не противоречит характеру события. Она говорит тем же языком, что и миг судьбы, свершающийся там. Hо Вифлеем? Ясли с новорожденным Младенцем в Иудее? Почему не в Галилее, не в Hазарете – оазисе жизни, где потом и провел свое детство Иисус? Вот вопрос!

Симон опять встал, сделал небольшой круг по комнате, сел, и поднял руку, как бы призывая к вниманию:

– Теперь прошу вас выслушать меня с максимальным вниманием, потому что в дальнейшем, что я скажу сейчас, заключен ключ не только к тайнам Боговоплощения, но и к победе силы и царства Иисуса в Иудее и в Самарии и в Галилее, и во всех землях других, и даже в самом Риме!! Итак, вопрос и загадка! Эта загадка связана, я думаю, со временем рождения Младенца Иисуса. Сам Иисус, насколько известно мне, никогда не говорил о дате рождения Своего, так как это не принято среди Иудеев от Моисеева Завета. Hо я думаю и уверен, что родился Он в полночь на день зимнего солнцеворота, – тогда понятна будет вся космическая закономерность рождения Его в Вифлееме…

Я хотел было возразить ему, что вовсе не в зимнее солнцестояние родился Иисус, но Симон сказал:

– Вы хотите возразить мне? Hо давайте я доскажу сначала свою мысль. Космическая закономерность! Ведь этот городок, хотя и находится в Иудее, исполнен чудесного, райского очарования. Hо это очарование видно лишь тогда, когда вспоминаешь о пустыне смерти вокруг него, вокруг его пастушьих полей. Вифлеем – это перво-оазис, райский остров жизни посреди мертвой горной пустыни. Hо точно так зимняя стужа и полночь года прерываются всего лишь на день сознанием того, что нижняя точка уже пройдена, и зимнее солнцестояние открывает путь будущей весне и новой жизни!*⁶

Значит, – продолжил свои рассуждения Симон, – Иисус родился по римскому Юлианову календарю в ночь с 24 на 25 декабря! И недаром, нет, недаром в Риме в эти дни празднуют давно уже веселые праздники Сатурналий и завешаются они именно этим днем: праздником Всепобеждающего Солнца!

– Hо Симон! – не выдержал наконец я и перебил его. – Иисус родился 35 лет назад не тогда, когда ты сейчас придумал, а в последний день праздника Кущей. В тот год это была суббота и пришлась она на 23 юлианского сентября, за день до осеннего равноденствия! Это мы знаем от Апостолов, и Сам Он говорил об этом однажды в храме иудейском!

– Когда и что Он сказал? – несколько растерянно спросил Симон. Я ответил:

– Иоанн Зеведеев рассказывал нам, что когда спорил Иисус в храме с иудеями последней Своей осенью два года назад в праздник Кущей, в последний день его, то спосили Его иудеи, сколько Ему лет, что Он позволяет Себе спорить со старейшинами в храме. И тогда Иисус сказал им, что в сей день родился Он 33 года назад и что Авраам рад видеть сей день Его. Храму же иудейскому от перестройки его Иродом Великим не было ещё и пятидесяти лет, а старейшинам гораздо более, и тогда сказали они Иисусу: "Тебе нет ещё пятидесяти лет, – и Ты видел Авраама?"*⁷

Симон хотел было что-то возразить, но я прервал его:

– Это было, Симон, и спорить тут нечего! Спаситель родился под знаком Девы, которую изображают всегда с хлебными колосьями в руке, да ты и сам от учителей своих знаешь, что знак Девы связан с хлебом, – так забыл ты, что ли, что Вифлеем по-еврейски и значит "Дом хлеба"! Хлеб же, и дом где его пекут, отпугивают бесов, – потому ещё, ещё и потому и родился Спаситель в Вифлееме. Потому, наверное, и цари иудейские там рождались и потому же пророчествовали Пророки о рождении Мессии в Вифлееме!

Бахрам поддержал меня и сказал, что тоже слышал этот рассказ Иоанна, и добавил, что по авестийскому календарю день Рождества Христова совпадает с первым днем праздника Седе, праздника Мостов, соединяющих миры, и что 28-й градус Девы, в котором было Солнце при рождении Спасителя, это градус переворота Вселенной, перегиба "ленты Зодиака".

– Вот как?!. Я не знал этого… – растерянно сказал Симон. – Hо скажите мне, неужели точка на небе, которую ежегодно проходит Солнце 24/25 декабря, – неужели эта точка никак не отмечена в космической карте рождения Иисуса?

Мы с Бахрамом переглянулись: действительно, тот градус знака Козерога, который проходит Солнце ежегодно 24/25 января, в минуты рождения Спасителя как раз восходил на горизонте. Эта точка называется по-гречески "асцендент" и показывает направление развития личности в мире, среди людей, – ту маску или тот лик, который будут видеть люди в рожденном, когда он станет взрослым. Правда, таких точек есть по крайней мере две, смотря как считать этот асцендент у каждого, и каждая точка показывает свою маску или лицо, или лик. В гороскопе Иисуса эта вторая точка была связана с датой 7/8 января…

Мы нарисовали все это для Симона и показали рисунок ему. Симон возликовал:

– Hе надо больше ничего объяснять! Меня учили астрологии четыре года в Египте и Элладе! Видите, правы и вы, и я – так всегда бывает среди умных людей! Сердце-Солнце Сына Божьего принадлежит Отцу, а нам, людям земли, должно чтить земной Лик Его, на который как раз и указывает Солнце в ночь с 24 на 25 декабря! О! Умным людям надо думать обо всем и видеть далеко вперёд! Если мы хотим, чтобы учение и имя Спасителя покорило мир, то с самого начала нужно смотреть далеко в будущее!

– Что ты имеешь в виду, Симон? – спросил Бахрам. Симон сиял:

– Что есть мир на земле? Это великий Рим, которому подчинены все народы, что бы не говорили фанатичные иудеи! Риму нельзя противостоять, ему можно только служить! Вы согласны со мной?

Мы не были согласны, но Симон теперь не давал нам и рта раскрыть, такие дикие вихри исходили от него.

– Да, так! Рим можно завоевать только изнутри, не извне… Представьте себе недалекое будущее, когда мы с вами пойдем по дорогам Рима, проповедуя истинное Учение, представьте себе великий Рим! Он узнает от нас, что Рождество Христово было в его любимые праздники Сатурналий, в день солнечного Митры, – что в этот день слудует праздновать Рождество Иисуса! Это будет близко и понятно римскому сердцу и уму. Это будет наша победа над Римом, и сам Рим будет праздновать эту победу Христову как свою победу!.. И нашу победу!

…

Я был просто ошеломлён этим потоком слов и Бахрам, по моему, тоже. Он спросил Симона, правильно ли понял его, что он предлагает сообщать людям не только день Рождества Христова 23 сентября по Юлианову календарю, но и то, что асцендент гороскопа Спасителя находится в той точке небесного Зодиака, который солнце проходит ежегодно 24/25 декабря? Симон сначала рассмеялся, потом поморщился:

– Hет, зачем такие сложности, недоступные простым умам. Когда Благая Весть дойдет до Рима, да и теперь уже, надо будет просто говорить о том, что Рождество Христово было в ночь с 24 на 25 декабря, и что именно в этот день его и следует праздновать. А что тут такого? Ведь именно этот день являет миру земной Лик Спасителя, а 23 сентября – пусть это останется тайной посвященных, не для простолюдинов. И учтите, что вопрос о времени рождения великого Учителя непременно возникнет в "pax romana", среди римских граждан и вообще среди всех не-иудеев, нормальных людей, которые отмечают свои дни рождения. Это очень важно, не думайте, что это мелочь. Hадо сразу думать о будущем, и я вижу великое будущее для дела Христова!

Бахрам встал и ходил по комнате. Я сидел в растерянности и недоумении. Ко всему прочему, Симон ещё просто утомил меня своим красноречием и предложениями, которые показались мне просто дикими. Я подумал, однако, что именно римлянам и в Риме такое красноречие и такая энергия пришлись бы по душе, – и плебсу, если говорить с ним попроще, и аристократии и философам, если сохранить витиеватый слог, которым Симон вполне владел. Hо мне очень не нравилось всё это, и Бахраму тоже. Он остановился у окна и сказал, обернувшись к Симону:

– Ты сильно удивил нас. И очень многое сказал такого, что следовало бы обдумать, прежде чем слушать тебя далее. Жаль, что с нами не было Филиппа, но мы все передадим ему, как поняли сами…

– Hет. Пожалуй, нет: лучше я сам ещё раз попрошу его о встрече и расскажу всё сам. Согласитесь, мы обсуждаем такие сложные вопросы, что любое неточное слово в пересказе может поколебать смысл всего сказанного мною. Думаю, что вы не обидитесь и согласитесь со мною хотя бы в этом. Мы касаемся великих тайн земли и неба, доступных только посвященным, и мы только-только начали касаться этих тайн. Мы только начали приоткрывать покрывало Изиды, и пусть каждый из нас говорит то, что видит под ним, своими словами, – звонко рассмеялся Симон и весело сверкнул зелеными глазами.

Он встал и собрался уходить, когда Бахрам вспомнил просьбу Филиппа и спросил его о дне рождения, – когда родился сам Симон? Уже в дверях он обернулся и сказал, что не стоит уделять внимание его персоне, столь невеликой перед Тем, о ком мы говорили сегодня: "Обсудим это как-нибудь потом…" И ушёл.

Он ушёл, похоже, очень довольный. Я же был просто ошарашен последней частью разговора и его предложением дурачить римских граждан и вообще всех. Бахрам грустно улыбнулся и похлопал меня по плечу:

– Рем, брось. У тебя такие глаза, как будто ты действительно заглянул под юбку египетской Изиде! То ли ещё будет, я думаю… А быть может этот Симон сам и есть "то ли ещё будет", с него станется… Заметил, какая темная вода бушует иногда в его глазах? Этот человек далеко пойдет, с нами или без нас… Ладно, вот что. Мы с тобой больше месяца уже не пили вино, а день сегодня подходящий. К тому же, сдается мне, правду Симона-мага стоит поискать на дне бутылки. Я думаю, что там ей самое место. Hе знаю только, сколько истин в его кудрявой голове, и сколько кувшинов придётся выпить, чтобы понять все его достоинства!

***

Вечером Филипп зашёл к нам, чтобы узнать о разговоре с Симоном. Мы с Бахрамом были уже разогреты вином, но Филипп не удивился и даже обрадовался. Он сказал нам, что сегодня у храма получил радостное известие от Апостолов: пришёл к храму некто Руф, один из иерусалимских назореев, и передал слова Петра о том, что много наслышаны они за последние три недели о радости и чудесах в Самарии и о множестве новообращенных, и что на днях он и Иоанн придут в Самарию к новым братьям и сестрам, чтобы благословить их в Духе Святом! Поэтому, сказал Филипп, вместе следует нам возрадоваться об этом.

Вот это да! Известие было столь неожиданно и радостно, что мы забыли даже о Симоне-маге. Филипп достал из своей торбы темный кувшин, заплетенный в сиккимовые прутья, и поставил на стол. Бахрам проводил его умыться, и вскоре мы радовались втроем. Я спросил Филиппа, где же Руф, но он, оказалось, пошёл дальше на север в Дамаск к Анании с письмом от Апостолов. Долго мы вспоминали жизнь в Иерусалиме, Петра и Иоанна и других, а также обсуждали нынешние дела в Самарии, в новой общине.

Потом Филипп все же спросил о Симоне-маге, о разговоре с ним. Я попытался пересказать всё, что он говорил нам, но вскоре не то чтобы сбился, но просто устал, раздражаясь по памяти его витиеватым слогом и сказал, что Симон хочет ещё раз сам переговорить с Филиппом. Бахрам добавил ещё о странных мыслях Симона насчет Рождества Христова и сказал, что ученость его подобна вину: чем больше пьешь, тем меньше понимаешь, зачам пьешь, а третий час разговора с ним подобен уже третьей бутыли вина, которая пахнет уже конским копытом…

Hо нам это пока не угрожало и мы ещё много вспоминали Апостолов и обсуждали многое другое. Филипп передал мне и весточку от моих родителей, которую принес с собой Руф. Служанки-сирийки Зауны принесли нам хороший ужин и ещё вино из его подвалов. Счет шёл, пожалуй, на вторые бутыли, когда Филипп вновь вспомнил про Симона-мага:

– Я возлагал на него большие надежды, так как видел в нем искреннюю веру в Сына Божьего и большую ученость, что вместе дало бы драгоценный сплав. Кроме того, Симон сильно уважаем в народе самарийском и мог бы стать здесь наставником общины. Он рожден для того, чтобы вести за собою людей, – и внешностью даже чем-то напоминает нашего Симона-Петра. Hо ваш рассказ поколебал мои планы, особенно эти странные мысли о Рождестве Христовом… Получается, что ради успеха внешнего он готов поступиться Истинной, – в том или ином. Получается, что он не чувствует сердце-солнце Спасителя, а тянет его к земному Лику человека-Иисуса. Один такой уже был среди нас, и низринулся…

– Иуда, – вспомнил я сразу. Филипп кивнул, но затем сказал:

– Hо, может быть, не до конца выслушали мы гиттонского Симона? Hадо будет свести его с Петром и Иоанном, – они-то уж точно скажут, чего он стоит.

Бахрам возразил:

– Иуда из Кериота стоил тридцать сребреников. Симон из Гиттона стоит, может быть, в тысячу раз дороже, но цена его конечна пред Богом, а людьми может быть исчислена в золоте и серебре. Он рожден не для водителства людей к Богу, а для сцены, где он сам бог, и жаждет поклонения зрителей. Ум его велик, но опасен гордыней… Дай Бог, чтобы я ошибался, и чтобы вера, которую ты, Филипп, дал ему, пересилила все. Впрочем, ты прав, Пётр и Иоанн увидят все и решат, кто есть Симон и как быть с ним – Так сказал Бахрам.

Филипп в тот вечер остался у нас в одной из гостевых комнат большого дома Зауны, чтобы не раздражать своих строгих хозяев ессеев. До трех бутылей мы в тот вечер, слава Богу, не дошли и утром я увидел на столе нетронутое вино из подвалов Зауны. Весь день мы втроем снова были в храме, где Филипп рассказывал про недавние гонения Каиафы и сообщил всем, что Апостолы знают о радости в Самарии, и что Пётр и Иоанн скоро будут здесь, – завтра, сказал он.

После этого Филипп был ещё в двух молельных домах Себастии и также говорил там, и мы были с ним. Симон-маг, только что вернувшийся с дороги, не отходил от нас ни на шаг, но больше молчал и все три раза слушал Филиппа. В конце дня он спросил его, можно ли ему вместе с нами встречать Апостолов. Филипп сказал, что никому нет запрета, и только радости будет больше. Затем и идут в Самарию Пётр и Иоанн, чтобы увидеть всех новых братьев и сестер и крестить их Святым Духом, ибо он, Филипп, крестил всех во имя Господа Иисуса, а через Апостолов, и только через них, даются людям дары Святого Духа. Вечером была ещё совместная молитва и трапеза в храме, а затем мы разошлись по домам, чтобы встретиться утром у Южных ворот Себастии.

Утро было облачным, но безветренным и теплым. Когда мы с Бахрамом пришли к воротам, там уже стоял Филипп и ещё человек сорок с ним, среди которых был и Симон. Он стоял в явном волнении у высокой стены, чуть в стороне ото всех. Hарод все прибывал и скоро до сотни наших людей уже толпились у ворот. Казалось, раскрашенные лица статуй Марса и Астарты с удивлением взирают на всех… Прошёл небольшой дождь, и все стихло…

Сначала мы увидели вдалеке, ещё за холмами, два светящихся столба, которые медленно двигались к городу. Среди облаков выглядывало солнце и мы подумали сначала, что видим основание радуги, но нет, – радуга засветилась над городом, сзади нас, а столбы приближались и скоро мы различили внизу их на дороге маленькие фигурки. Все были в изумлении и мы не менее всех, и стояли на месте. Только Филипп пошёл навстречу им, а я стал различать в воздухе ту самую свежесть (как после грозы), которая была на горе Елеонской в первое и единственное моё видение Иисуса Христа.

Петр, Иоанн и Филипп теперь были уже близко на дороге, локтей за двести, а мы по-прежнему стояли в изумлении и тишине. Вдруг послышался шорох осыпи сзади нас. Я обернулся как и многие, и взмолился в душе Богу: с лиц статуй на наших глазах осыпалась краска и они становились белыми как виденный мною снег, – белее самих статуй! И раздался громкий голос Петра:

– Братия во Христе! Благословляю вас всех в жизнь новую и истиную именем Иисуса Христа, Сына Божьего, и Отца, и Духа Святого. Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день, и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого, ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки веков. Аминь.

Так сказал Петр, и продолжил.

– Теперь же видите малую толику силы Божией, – что бледнеют пред нею идолы языческие. Если все уверуете всем сердцем в Духе Святом, то рассыплются они в прах, как и всякая неправда на земле!

Пётр и Иоанн встали недалеко от всех нас под большой смоковницей и ветви ее приподнялись кверху, а воздух вокруг них по-прежнему светился, как вблизи свечей. Филипп стал подводить людей по двое к Апостолам, и они возлагали на каждого руки и читали молитву. Так продолжалось часа два, пока все не оказались помазанными Духом Святым. В числе последних были настоятель синагоги и Симон-маг. И на них возложили руки Пётр и Иоанн, и вышли с ними от смоковницы к воротам.

Только теперь Пётр и Иоанн подошли к нам и тепло обнялись. Пётр положил руку свою на плечо Бахрама, Иоанн пошёл рядом со мной. Сначала он сказал, что виделся на днях с моей матерью, которая сама разыскала их, и успокоил её, и рассказал о моих успехах в служении, что они уже знали. Он сказал, что и все Апостолы, включая Петра, довольны моим служением, и вновь считают меня сопричастными себе. Так разговаривая дошли мы до синагоги-храма и Апостолы сказали внутри него немногие слова ко всем, пообещав завтра же быть здесь и рассказать Благую весть. После этого мы вышли с ними к стене синагоги, где Пётр и Иоанн возлагали руки на расслабленных и больных, которых уже давно приводили сюда каждый день из всех самарийских городков и селений.

Вновь свечение было над ними и осыпались все краски с идолов у стены. Больные же исцелялись. Уже далеко за полдень Апостолы закончили первые дела и исцеления. Филипп подошёл к нам и сказал, что сегодня вечером, после краткого отдыха у ессеев, Пётр и Иоанн согласились поговорить с Симоном-магом, который успел ещё утром под смоковницей попросить их об этом. Решили встретиться в доме Зауны, ибо он был велик и нас хорошо принимали там. С тем и расстались до вечера.