День похищения

3

Сбивая дыхание, Мёнчжун вприпрыжку выбежал из дома. Внизу под склоном была лавка, но в это время она, конечно же, должна быть закрыта. Куда-то ехать на машине без номеров он тоже уже не мог – если она будет мелькать на камерах наблюдения, то полиции не составит труда определить, где он живет. Так что теперь, накинув капюшон, Мёнчжун выбежал на поиски круглосуточного магазина, хотя понятия не имел, где такой может быть. Он надеялся, что его примут за спортсмена на пробежке, хотя по такой темноте кто бегать будет? Желающих вряд ли много наберется…

На его счастье, ближе к району жилой застройки один круглосуточный все-таки обнаружился. Внутри магазина сидел молодой парень-кассир, судя по виду – студент на подработке. Он уткнулся в телефон и был так увлечен игрой, что даже стандартное «Добро пожаловать!» произнес, не отрываясь от экрана. Мёнчжун пробрался к полкам с готовыми наборами в ланч-боксах, но к этому часу их уже разобрали, оставался только самгак кимпаб^[4]. Делать нечего, придется брать его. Он взял две упаковки кимпаба, бутылку воды и пошел к кассе. Парень привычным движением мазнул штрих-кодом по сканеру:

– Три тысячи двести вон^[5].

Мёнчжун, пошарив по карманам, расплатился наличными.

– Пакет нужен?

Он отрицательно помотал головой, забрал товары с прилавка и поспешил обратно домой.

* * *

– Это чё? – Рохи окинула кимпаб холодным взглядом.

– Д-д-дома еды ж не было, пока этим можно переку…

– Это еда?

«Черт!» Мёнчжун взглянул на Рохи, потом дернул за хвостик обертки, снял целлофан и протянул пленнице. Ее безмолвные губы наконец шевельнулись – уголком рта она произнесла:

– Прикольно.

«Ффух, слава богу…» Его плечи расслабились, он улыбнулся. И тут же ему под челюсть снова воткнулась чесалка.

– Сойдет, почти съедобно. Но на завтрак хочу нормальной еды.

Умяв обе упаковки кимпаба и взахлеб выдув всю воду, Рохи прямо где сидела, там и улеглась спать:

– Одеяло!

Едва Мёнчжун ее укрыл, она тут же уснула. Глядя на девочку, незадачливый похититель измученно прислонился к стене, хотя более точным словом было бы не «прислонился», а «рухнул». Какой-то чересчур длинной выдалась для него эта ночка…

* * *

Как только рассвело, Мёнчжун тихонько, чтобы не разбудить Рохи, вышел из комнаты. До кухни было всего несколько шагов, но на пути надо было преодолеть просевший пол и открыть старую деревянную дверь, которая скрипела и стонала так, словно заранее готовилась тут же развалиться на куски. Войдя на кухню, ты словно попадал в средневековую харчевню, какие обычно показывают в исторических сериалах, только с современным холодильником, как во фьюжн-сагыках^[6]. Хотя, по правде говоря, холодильник тоже был очень древний: нормального современного многокамерного шкафа с распашными дверями ему не досталось – на кухне стоял лишь очень старый однодверный «гроб» с двумя небольшими отделениями. Ручка на дверце тоже когда-то отвалилась, и теперь, чтобы ее открыть, ему всякий раз приходилось цепляться пальцем за щель. В результате поверхность холодильника была захватанная, пожелтевшая, неопрятная. А внутри всегда подванивало протухшей рыбой, хотя Мёнчжун даже вспомнить не мог, когда в последний раз ее здесь хранил. Рыбу он не ел очень давно: может, только когда жили вместе с Хиэ, тогда – да, а так – даже вида не переносил…

Мёнчжун заглянул внутрь холодильника и грустно вздохнул – уж лучше б не заглядывал. Там дружно стояли в ряд бутылки сочжу^[7]: отдельно – мелкашки по 360 миллилитров, отдельно – крупнокалиберные по 720. А еще было кимчхи, покрытое плесенью, как торт глазурью. Ему, в принципе, заходило и такое: недопитое сочжу-то само собой, да и кимчхи тоже. А что? Он же не маленький, от плесени сполоснул слегка – вот тебе и закуска. Но в нынешних условиях содержимое энтузиазма не вызывало, и Мёнчжун закрыл холодильник. Словно чтобы позлить его лишний раз, дверка морозилки грохнула, пошаталась и, лишь покапризничав, встала на место и закрылась.

«В лавку, что ли, снова переться?» – подумал Мёнчжун, но никуда не пошел – просто, не сходя с места, окинул кухню взглядом. На глаза попался пакет с мукой, стоявший в шкафу. Он уже и не помнил, когда ее купил и что хотел из нее приготовить, но мука у него почему-то была. Пакет не был плотно закрыт, весь какой-то помятый, но, на его счастье, где-то с половину содержимого там еще оставалось. Мёнчжун открыл шкафчик под раковиной, вытащил оттуда синюю пластмассовую миску и вытряхнул туда муку. Не так уж много, но для одиннадцатилетней девчонки должно хватить – желудок у нее не такой уж большой должен быть, как-то брюхо заполнит. Мёнчжун подставил миску с мукой в раковину и открыл кран. Он лил воду до тех пор, пока мука не разбухла. В смеси попадались комочки. Мёнчжун небрежно помешал в миске ложкой и уже собрался было поставить тесто на газ, как передумал, замерев на полпути.

Обтерев руки о штаны, он достал телефон. Сердце бешено колотилось, но в любом случае что сделано, то сделано, и обратно все уже не вернешь. У него в голове всплыло лицо Хиэ, но он громко вздохнул, усилием воли отогнал ее образ и поднял глаза. С телефоном в руке выглянул из кухни, проверяя, не подслушивает ли его ненароком Рохи. В комнате и коридоре было тихо: похоже, что девчонка по-прежнему спит в комнате. Мёнчжун снова подошел к раковине, глубоко вдохнул и начал с силой тыкать в экран, набирая номер. В трубке один за другим пошли гудки: с каждым гудком сердце у него сжималось все сильнее и сильнее. Он знал, что именно ему придется сказать, раз уж набрал этот номер, и от этого нервозность только усиливалась.

А гудки между тем все шли и шли. Мёнчжун не понимал, почему на том конце не берут трубку. И тут в телефоне послышался резкий щелчок – когда он его услышал, то аж вытянулся в струнку. Приготовился вести разговор уверенно и заготовленные фразы произносить жестко.

– Ал…

– Абонент временно недоступен, оставьте сообщение после…

«Ах ты ж…» Он скривился и нажал на отбой. Они что там, в туалете застряли? Или не слышали звонка? В голову лезли разные мысли, но Мёнчжун никак не мог избавиться от ощущения, что происходит нечто странное. Когда ребенка похищают, то родители не то что часами – годами от телефона не отходят, разве нет? «Может, номером ошибся?» Мёнчжун еще раз сравнил номер исходящего вызова с тем, что заучил наизусть. Да нет, все правильно он набрал. Еще бы, номер у него в памяти как в камне высечен; ведь дело касалось его дочери – а заодно и той девчонки, что сейчас спит у него в комнате.

Выходит, все, что ему остается, – это просто дозваниваться. Но только Мёнчжун занес руку над смартфоном, как дверь с грохотом открылась и на кухню ворвались лучи солнца, а заодно с ними и его пленница. Она смотрела на него, скорчив недовольную гримаску. Сердце снова заколотилось. Да что ж такое! Девчонке всего одиннадцать, фактически ребенок, к тому же потерявший память и считающий его отцом. Как у нее получается постоянно держать человека на нерве?

– А, вс-с-стала? Ч-ч-что-то х-х-хотела? – Мёнчжун непроизвольно начал заикаться.

Рохи острым взглядом сосканировала обстановку на кухне и ровным голосом сказала:

– Еды.

– Г-г-готовлю.

– М-м-м, ладно тогда, – промычала девчонка и закрыла дверь.

Некоторое время Мёнчжун стоял совсем растерянный, но потом заставил себя собраться. В конце концов, отец он ей или нет? Как можно в таком тоне со взрослыми разговаривать?

– Эй! – Его крик наложился на стук распахнутой двери.

– Чё? – Девчонка смотрела в упор.

«Сейчас я ей покажу, как старших уважать!» Мёнчжун покрепче ухватил лопатку для блинов и напористо сказал:

– На сытый желудок оно всяко веселее, да?

– Само собой, чё спрашивать? – Недовольно покачав головой, Рохи закрыла дверь.

* * *

Иногда кажется, что ты видишь перед собой что-то вполне понятное, но на самом деле это абсолютно иная, непостижимая сущность. Ну это как если старику, который все время пользовался только кнопочным телефоном, дать смартфон. Или, допустим, ты думаешь, что подобрал щеночка, а через пару лет у него вырастают большие уши, большие глаза и очень острые зубы, и оказывается, что ты привел домой волчару. Вот и Рохи примерно так же взирала на накрытый стол. Ну ладно вода из-под крана, ну ладно тарелка вся в сколах, ну ладно кружка непонятного цвета – то ли желтая и грязная, то ли желтая от грязи… Но этот белый сгусток, похожий на моп от швабры, – это, вообще, что такое и как называется? Рохи, словно не веря своим глазам, некоторое время смотрела на непонятное месиво, которое по какому-то недоразумению почему-то попало в разряд «еды», потом подняла взгляд на кулинара. Тот в смущении поскреб затылок:

– Знаешь, бывают такие белые блинчики…

– Не знаю и знать не хочу, – не моргнув глазом ответила Рохи.

– Мука-сахар, добавляем-жарим. На вид, конечно, может, и не очень…

Мёнчжун мог не утруждать себя неуклюжими оправданиями – Рохи рывком поднялась с места. Ее взгляд был прикован к раковине, а точнее, к пакету из-под муки, который там валялся. Брезгливо, двумя пальцами она взяла упаковку и, стараясь не запачкаться, осмотрела со всех сторон. А потом, как громом пораженная, сунула пакет Мёнчжуну.

– Срок хранения – до девятого июня семнадцатого года. Уже больше чем на два года просрочена. Читать не умеешь?

Мёнчжун вздрогнул.

– Или забыл, какой сейчас год, какой месяц? Или правда неграмотный? Календарь же вот висит!

Девчонка мотнула подбородком в сторону стены: там действительно висел календарь, который ему дали в магазине сельхозудобрений. Мёнчжун сконфуженно схватил пакет из-под муки и спрятал за спину.

– М-м-мука ж не портится…

Рохи вдруг наморщила лоб и прямо как стояла – чесалка в одной руке, тарелка в другой – выбежала из кухни во двор, оттолкнув хозяина. Мёнчжун, спотыкаясь, бросился за ней. Во дворе девочка заозиралась, словно искала что-то. Мужчину охватила паника, в голове беспорядочно заметались тревожные мысли: «А что, если к ней возвращается память и сейчас она вспомнит, что я – не ее отец и что в этом доме она никогда раньше не была?»

– Ч-ч-что ищешь?

– Собака где?

– Собака? Какая еще собака?

К концу фразы голос Мёнчжуна задрожал. У них что, дома собака была? Он про это не слышал. Хотя откуда ему знать? Он же сбил девчонку на подъезде к дому и внутрь не заглядывал. Если у них действительно была собака, то, выходит, похищенная постепенно приходит в себя и, возможно, начинает подозревать, что здесь что-то не так…

Рохи стремительно повернулась к Мёнчжуну.

– Сказал, что подаришь собаку, и где она?

Мёнчжун захлопал глазами – как старый подгружающийся компьютер, он переваривал услышанную информацию. Но задержаться в моменте не получилось – ему что-то вонзилось в живот, причем довольно глубоко. Он закряхтел, перевел дух и посмотрел вниз: Рохи глубоко всадила ему в живот тарелку с белой субстанцией, и Мёнчжун в замешательстве эту тарелку покорно взял. У него возникло что-то вроде дежавю: примерно так его, зеленого салагу, гоняли «дедушки» в армии. Рохи властно сказала:

– Переделать.

Пока она не отвернулась, Мёнчжун пролепетал:

– На вид оно, может, и не очень, но все же…

Похоже, его вялые возражения стали действовать Рохи на нервы, и конец чесалки тут же нацелился ему в шею.

– Только попробуй еще раз мне такие помои сунуть!

Мёнчжун судорожно сглотнул слюну и слабо кивнул. Выражение лица у девчонки немного смягчилось: она убрала палку, развернулась и пошла в спальню. Мёнчжун погрозил ей вслед кулаком: это был самый смелый отпор, на который он решился.

– Кстати… – Рохи обернулась и внимательно осмотрела дом вместе с хозяином. – Я точно здесь жила?

В ее взгляде четко читалось: «Как-то подозрительно все это». Мёнчжун застыл на месте: ему словно с десяток здоровенных игл под дых вогнали.

– А что?

– Мерзко здесь чё-то… – И, недоверчиво покачивая головой, она зашла в спальню.

Едва за ней закрылась дверь, Мёнчжун рухнул на стул: у него так тряслись колени, что стоять он уже не мог.

* * *

Бойко перебирая ногами, Мёнчжун спускался вниз по склону. Его прерывистое дыхание эхом билось среди гор. Свое кулинарное творение он решил употребить сам. Рохи сказала, что таким только собак кормить – его это расстроило, но не выбрасывать же еду, в самом деле. С другой стороны, дерзкую девчонку голодной оставлять тоже нельзя. После того как Хеын бросила его, он воспитывал дочь один, поэтому мог приготовить что-то несложное.

И все-таки, что же именно произошло с Рохи? Допустим, память она действительно потеряла. Но ведь и то, как она себя ведет и как говорит, тоже нормальным не назовешь. Хоть кто ее услышит – ни за что не поверит, что ей только одиннадцать. Или это потому, что она из богатой семьи? Богатеи ведь считают себя центром мира и пупом земли. Они с молоком матери впитывают, что являются «белой костью, голубой кровью». Возможно, оно и так: детей у богатых с рождения балуют, потакают им. Но все равно…

И это еще не самое странное: у родителей ребенок пропал, а они трубку не берут. Спускаясь к магазину, Мёнчжун уже несколько раз звонил ее отцу на мобильник, но на звонки по-прежнему никто не отвечал. Он собрался уже отправить сообщение, но потом передумал. «Ваша дочь у меня», «Это похищение, заплатите выкуп» – как-то странно такое словами набирать…

Или, может, у них дела за границей и они туда укатили?.. Ага, и оставили одиннадцатилетнюю дочку одну? Кроме того, как-то слабо верится, что в таком доме обходятся без помощников. Ну хорошо, пусть родители уехали, но какая-нибудь домработница-то должна остаться! И если в отсутствие родителей дочка пропала, кто-то из прислуги наверняка сообщит либо хозяевам, либо в полицию, это же очевидно. А может, они уже в полицию обратились? Преступник собрался вести переговоры о сумме выкупа, но не может дозвониться. Он сбит с толку, приезжает к ним домой, и тут полиция выскакивает из засады и берет его тепленьким!.. Может, у них такой сценарий разработан?

Нет, непохоже. Есть у него такая дурная привычка постоянно все усложнять… Нужно действовать по принципу, которым он руководствовался с детства: жить следует исключительно настоящим, решать вопросы по мере их поступления и делать то, что нужно делать в данный момент. А в данный момент ему надо было накормить Рохи.

* * *

Мёнчжун посмотрел на вывеску лавки, находившейся в нескольких шагах: «Супермаркет “Топ-класс”, добро пожаловать».

Едва очутившись в «Топ-классе», он моментально вымок от пота – словно под дождь попал. Еле кивнув на приветствие работника, еле волоча ноги, прошел к полкам – он сильно ослаб за последнее время. Чем бы закупиться? Его взгляд скользнул по стеллажам. Животные инстинкты – страшная сила. Вот генерал Ким Юсин заснул в седле, отпустил поводья, и лошадь сама довезла его до дома кисэн^[8]… Так и Мёнчжуна ноги сами привели в отдел с рамёном: когда он расстался с женой, то питался почти исключительно им. Но тут его словно молнией шибануло, и пачка лапши снова вернулась на полку. Он просто представил себе картину, как кладет рамён перед Рохи: «Ты чё принес? Ты это едой называешь?» Да она прямо в пакете ту лапшу в мелкий порошок сотрет… Ладно, а что тут сбоку лежит? Ага, карри и чачжан^[9]: водой развести, три минуты в микроволновке покрутить – и готово. Хотя нет, карри острый, чачжан соленый… Ребенку такое не подойдет.

Мёнчжун направился в овощной отдел, взял морковь и яйца: морковку нарезаем, яйца взбиваем и делаем омлет. В этот момент у него в кармане завибрировал телефон – тот самый, «левый», который ему дала Хеын. Мёнчжун огляделся по сторонам, убедился, что продавец не подслушивает, и только потом нажал на кнопку.

– Ну как там?

Все как и раньше: какой была, такой и осталась. Ни «здрасьте», ни «алло»: только трубку снял – сразу за свое волнуется… И ее «ну как» относилось, конечно же, не к нему, мол, «как ты там?», и даже не к Рохи – все-таки под колеса попала, память отшибло, можно было бы и о здоровье спросить… Нет, ее «ну как» означало: «Ну как там с деньгами? Звонил насчет выкупа?» В один прекрасный день Хеын ушла от него, оставив с Хиэ на руках. Потом появилась спустя несколько лет и как ни в чем не бывало спросила: «И долго еще ты собираешься так жить?» Что тогда, что сейчас ей было важно не слушать, а говорить самой.

– Не отвечают.

«Интересно, она разозлится, если с ней так же кратко говорить?»

Хеын повысила голос:

– Не может такого быть! Ребенка похитили, а они трубку не берут? Что это за родители такие?

Ему очень хотелось сказать: «Да такие же, как и ты», но он сдержался. Еще не хватало тратить свои нервы на бессмысленную перебранку. А главное – Мёнчжун не был уверен, что сможет ее переспорить. Вместо этого нужно показать Хеын, что обиделся на ее слова.

– «Не может быть»? То есть ты хочешь сказать, что я им не звонил? Похи…

Он чуть было не прокричал на весь магазин «похищение», но резко оборвал себя на полуслове. Прикрыв рот ладонью, еле слышно продолжил:

– Где ты видела похитителей, которые не просят выкуп?

Но Хеын, похоже, было наплевать, обижается он или нет:

– Странно как-то…

В бакалейном отделе Мёнчжун взял соевую пасту чхонгукчан. Обычно считается, что дети такое не очень едят, но, к его удивлению, многим она нравилась. Хиэ ее тоже любила. Он брал побольше тофу, варил его с чхонгукчаном, и такая смесь даже с обычным голым рисом заходила на ура. Мёнчжун закинул в корзину пасту и ответил бывшей жене:

– Самое странное в том, что я сейчас с тобой в этом деле.

4

Он уже выходил из магазина – в одной руке растянутый пакет, в другой телефон, который приходилось все время держать у уха.

– Вечером еще раз им перезвони. Она сообщение родителям записала?

Мёнчжун чуть не споткнулся на ровном месте. «Да чтоб тебя, с вопросами твоими! А ведь как раз уже собирался трубку класть!» Ему захотелось послать бывшую жену подальше. Чтобы получить выкуп, они решили записать голосом Рохи две фразы: «Папа, спаси меня! Мама, хочу к тебе!» Фразы подбирала Хеын, и сейчас признаваться ей в том, что он об этом просто забыл, было нельзя.

– Угу.

Неопределенность его интонаций Хеын заметила моментально: они вместе росли в приюте, и она с детства научилась распознавать, когда у него меняется настроение. Потому и была такая досада на нее: она же знала, что без нее он совсем развалится, но все равно ушла.

Хеын недоверчиво уточнила:

– Точно записал? Они прочувствуют, что опасность реальная?

«Ага, поопасней ей надо, пореальней, и голос чтоб понапуганней, тогда сразу деньги бросятся платить… Ты ж это имела в виду, да?» – подумал он. И ошибся еще раз, промедлив с ответом, так как Хеын решила заколотить последний гвоздь:

– Файл сначала мне пришли, я послушаю.

Мёнчжун пришел в ярость:

– А ты в курсе, что я сейчас не по вайфаю? Ради тебя я даже мегабайта не потрачу.

– Ради меня? Хочешь сказать, что я только ради себя стараюсь?

Ладно, все равно никакого файла у него нет. Но и признаваться в этом Мёнчжун не собирался. «Сейчас домой вернусь и запишем – без лишних оскорблений и упреков».

Он только открыл было рот, чтобы возразить Хеын, как прямо перед ним остановился здоровенный грузовик. Из магазина выбежал продавец:

– Ну что же вы так поздно? Местные тетки уже с самого утра тофу спрашивают…

Недавнего покупателя же он удостоил коротким взглядом из серии «еще не ушел?». Под этим взглядом Мёнчжун развернулся и зашагал к своему дому на вершине горы. И тут Хеын почуяла что-то неладное.

– Что это за звук? Ты сейчас где?

«Скажу, что в магазине, так она сразу спросит: “А где ребенок?” Ладно, скажу просто, что дома».

– Дома.

Тут Хеын чуть удар не хватил. И она завопила так, что у него едва перепонки не лопнули:

– Ты совсем с ума сошел? Думаешь, мы тут в игрушки играем?

Да уж лучше бы в игрушки играли. Вжух! – и «Улыбнитесь, вы в скрытой камере!»; все оборачивается в шутку, а Рохи отправляется домой. Вжух! – и диагноз его дочки превращается в розыгрыш. Да, он бы разозлился на такие глупые шутки, но внутри был бы на седьмом небе от счастья. Эх, если б бог действительно существовал и если б он только смог обратить все в шутку… Мёнчжун бы дал ему любую клятву, любой обет, и если б потребовалось заплатить самую высокую цену, то он отдал бы свою жизнь, вообще не раздумывая. Но увы, никаких богов нет, и реальности надо смотреть в глаза…

– Ага, сошел. Тебе-то, конечно, оттуда виднее, что здесь и как. А что мне было делать? Дома есть нечего, а девчонке что – с голоду помирать?

На том конце Хеын глубоко вздохнула.

– Надеюсь, ты хоть не на машине? Я ее, конечно, на подставное лицо купила, но если в камерах постоянно мелькать, то могут и выследить.

– На своих двоих спустился. И машина другая нужна, а то подсунула какое-то говно с дымом, а теперь понтов полные штаны…

– Ты, главное, дело сделай – тоже себе такую сможешь позволить.

От этих слов Мёнчжун замер на месте и нахмурился. Обычно он старался подбирать слова, чтобы человек не чувствовал себя дураком и лузером, но сейчас из него рвалось такое, чего он представить не мог и сам от себя не ожидал.

– А ты знаешь, что я тебя сейчас просто использую? Приготовься к тому, что ты от меня и гроша ломаного не получишь. Если б не Хиэ, вообще в эту тему никогда не вписался бы, – ледяным голосом произнес Мёнчжун.

– Я в курсе. Это все, или еще что-то так же трепетно воспринимаешь?.. Ладно, давай быстрей поднимайся к себе.

Вздох Хеын, казалось, положил конец их перебранке. «Ну нет, мы с тобой еще не закончили…» Ведь если она начала выносить ему мозг, потому что по звукам из трубки догадалась, где он сейчас находится, то и ему тоже кое-что было слышно – он понял, где сейчас его бывшая. Когда ее колкие фразы замолкали, то в паузах доносился весьма специфический шум. Мёнчжун еще сильнее притиснул телефон к уху: место явно многолюдное и просторное – звуки как будто эхом доносятся. Слов, конечно, не разобрать, но было понятно, что он точно слышит стук катящихся колесиков и женский голос, читающий объявления через какое-то устройство. Мёнчжуну не понадобилось много времени, чтобы пазл сложился – аэропорт.

– А ты где?

Хеын не ответила. От нехороших предчувствий у него все качнулось перед глазами, но он собрался и переспросил:

– А как же Хиэ?

Ответа так и не последовало, и Мёнчжун спросил снова:

– Что с Хиэ?

– Да тут вопрос важный возник, пришлось в одно место поехать…

«Вопрос важный, но не Хиэ?» Мёнчжун не сдержался и сам не заметил, как перешел на крик:

– Ты ее бросила?

В трубке было тихо, но он прямо почувствовал, что Хеын вся сжалась от этого вопроса. Потом наконец, колеблясь, ответила:

– Ну она же все равно сейчас без сознания…

И это сказала мать.

* * *

У его дочери была детская лейкемия. Два месяца назад во время терапии она впала в кому. Жизнь в ней едва теплилась, да и то исключительно за счет аппаратуры, поддерживающей деятельность организма. «Состояние нестабильное», «исход непредсказуем» – так говорили врачи, что в переводе на человеческий означало: «Непонятно, сколько еще она сможет продержаться». Единственное, что им оставалось, – это сделать трансплантацию, но, к сожалению, тип костного мозга Мёнчжуна дочери не подходил.

В тот день Хиэ тоже была без сознания. Она была подключена к ИВЛ, и звук подаваемого кислорода казался звуком ее дыхания. Внезапно Мёнчжун испугался, что когда-нибудь он забудет, как на самом деле дышала его дочь.

– Хиэ, это папа пришел…

На что-то рассчитывать было глупо – девочка никак не отреагировала на его слова. «Ничего, она все слышит. И радуется, что папа с ней», – старательно убеждал себя Мёнчжун. В этот момент в коридоре послышался звук шагов. Он затаил дыхание и весь обратился в слух, сфокусировавшись на том, что происходит за дверью. А там медсестры злились на то, что у него уже накопилась большая задолженность, которую требовалось срочно погасить. И теперь им нужно либо прекращать лечение, либо уговорить его без лишнего шума самому забрать дочку из больницы.

«Только не сюда, только не сюда», – как заклинание повторял он снова и снова, но заклинание, увы, не сработало: стук туфель затих как раз напротив их палаты. Мёнчжун со скоростью света бросился под кровать, опередив входящих на долю секунды. Шаги приближались – он зажмурился, но потом все же рискнул раскрыть глаза: «Ничего себе!» У него перед носом были не белые халаты и сабо медсестер, а черная юбка с ярко-красными туфлями на каблуках сантиметров по семь минимум. «Кто бы это мог быть?» Мёнчжун осторожно выглянул из-под кровати, посмотрел наверх – и натолкнулся на ее взгляд. Женщина вроде как поначалу испугалась, но потом скорчила гримасу и, цокнув языком, произнесла:

– И долго еще ты собираешься так жить?

Вот так они со своей бывшей женой Хеын и встретились после долгой разлуки – спустя три года после того, как она бросила их с Хиэ. С ее уходом в жизни Мёнчжуна многое поменялось. Деньги, которые он клал на счет со своей зарплаты, дом, который тоже считал своим, – все растаяло, оказавшись иллюзией, миражом. На счете было не то что пусто – баланс ушел в минус. Дом к этому моменту уже тоже оказался заложен. Вместе с женой исчезло все: и радостное время, когда у него была своя крыша над головой, и деньги, которые он так кропотливо копил на обучение дочери. Стоило жене уйти, как к нему день за днем стали вламываться коллекторы из кредитных контор. И дом был снесен. Хотя даже если б и не снесли, то, возможно, он сам рассыпался бы в труху и без них. Не надо было ему так упрямиться – может, тогда бы к нему на фирму не пришли. Хотя отжималы-коллекторы не были официальными приставами и действовали не вполне законно, но начальство в детали вникать не стало, и в его положение входить тоже не собиралось – его попросту уволили. А выходное пособие прямо из банка ушло кредиторам.

Жизнь, где нет ни кола ни двора… Где, казалось, только рассвело – глядь, а солнце уже село за скалы… Так жить ему не хотелось. И если б не дочь, он, наверное, не побоялся бы сделать окончательный выбор и шагнуть за край. Но после того дня, когда ей поставили диагноз, Мёнчжун начал цепляться за жизнь. Он нашел в горах заброшенный дом и перебрался туда. Теперь в мире для него больше не существовало никого, остались только он и Хиэ. И так было до тех пор, пока ей не исполнилось девять. До тех пор, пока не появилась его бывшая жена – так же резко и неожиданно, как и исчезла. До тех пор, пока не предложила похитить ребенка: «Заберем девчонку – и родители заплатят сколько нужно».

* * *

Как только такси остановилось у клиники университета Йонин, Мёнчжун тут же выскочил из машины и на всех парах помчался ко входу. Он мотался по площадке лифта туда-сюда, все время с раздражением поглядывая на табло индикатора, где не спешили меняться этажи. Постоянное движение выдавало его нервозность снаружи, пересохшее горло – внутри. Казалось, что он вот-вот расплачется. Сердце разрывалось на части, как только Мёнчжун вспоминал, что его Хиэ лежит сейчас совсем одна, а к ее горлу подсоединены шланги толщиной с руку. Да, возможно, он жил неправильно, но почему за его грехи приходится расплачиваться дочери? Ведь даже в суде дети за преступления родителей уже давно не отвечают… Так почему же бог так жесток?

Мёнчжун зашел в лифт, нажал на восьмой этаж. Глубоко вдохнул-выдохнул, грудь его поднялась-опустилась, и в этот момент с его лица исчезло выражение заботливого папашки, трясущегося над своей ненаглядной дочуркой. Взгляд стал безразличным, ничего не выражающим. Мёнчжун достал заткнутую за пояс кепку, натянул поглубже. А через несколько секунд вышел из лифта и вел себя так спокойно, что никому и в голову не пришло бы, что это тот самый человек, который только что сломя голову забежал в клинику. Выйдя из кабины, он прижался к стене и осторожно вытянул шею. Сестринский пост находился не прямо напротив лифта, а чуть в стороне. Сейчас там дежурила старшая медсестра – она как раз говорила по телефону. У сестры была выдающаяся квадратная челюсть, которую она во время разговора сильно задирала вверх – градусов на 30. Ну почему сегодня именно ее смена? Стоило только представить, как она дико орет и яростно щурит глаза, – и у него по коже пробегал мороз.

– Прошу прощения…

Мёнчжун повернулся на оклик, раздавшийся у него за спиной, – женщина лет пятидесяти в медицинской маске катила перед собой тележку с огромным ворохом больничных пижам. Глаза Мёнчжуна заблестели.

* * *

– Нет, пока не можем дозвониться… Да… Уфф, хорошо, я схожу.

Положив трубку, старшая сестра недовольно поджала рот. Она никак не могла связаться с опекуном малолетней Ким Хиэ, который уже несколько месяцев не оплачивал больничные счета, и теперь сумма задолженности достигла двадцати миллионов вон. Выдворить девочку из больницы они не могут – их бы за это с грязью смешали, мол, «а как же гуманность? а как же права человека?». Так что, можно сказать, в этом плане ему повезло. Но был еще один момент: им надо было сообщить отцу ребенка очень важную информацию, а с ним никакой связи… «Ну что за человек! Ему бы в такой ситуации самому за нами бегать, извиняться, просить подождать и обещать все выплатить, а этот даже трубку брать не изволит!» Сестра поцокала языком и автоматически проверила, кто там идет по коридору: то была женщина из частной прачечной, везущая пижамы.

– Добрый день!

– Да-да. – Кивнув прачке, медсестра вернулась на пост, взяла табель со стола и тяжко вздохнула: начальство поручило ей самой сходить в палату и проверить, вдруг опекун девочки сейчас там…

* * *

Пристроившись за тележкой с пижамами, Мёнчжун ухитрился не попасться на глаза медсестре. Конечно, женщина из прачечной смотрела на него с изумлением, ну и пусть – он отвернулся от нее и прошел в нужное крыло. Вот она, палата № 803: двухместная, с аппаратом ИВЛ. Понятно, что обычная палата на шестерых стоила бы гораздо дешевле, тут и сравнивать глупо, – но Хиэ самостоятельно дышать не могла и без ИВЛ ей было не обойтись. Мёнчжун каждый день вставал ни свет ни заря, шел на биржу поденщиков, всю неделю работал как проклятый, и все, что зарабатывал, уходило на то, чтобы посуточно оплачивать пребывание дочки в больнице. Но отрицательный баланс на его счете все рос и рос.

Он осторожно приоткрыл дверь. В одной палате с Хиэ лежала 70-летняя бабка, но сейчас ее что-то не было видно. Видимо, повезли на обследование – там, где раньше стояла кровать, сейчас было пусто. Бабка эта практически не приходила в сознание, и тут всякому было понятно, что ее смерть уже маячит где-то неподалеку. Обычно в соседи Хиэ доставались именно такие: повезет – протягивали месяц, нет – уходили через пару дней, так что текучка была высокой. А его дочь все держалась и держалась. «Она выберется, она выберется», – как мантру, повторял Мёнчжун.