– А дело вот какое. Эфраимляне наверняка прослышали о скорой войне с Аммоном. Я ожидаю, что они предложат мне объединение сил. Посоветуй, как поступить – войти в союз с ними и воевать вместе, или же не рисковать победой, соединяясь с плохо подготовленным войском эфраимским?

– Эфраимляне – наши братья по разуму, по крови и по вере. Что завещано нам – то и им заповедано. Сдается мне, не расположен ты к дружбе с ними. Гордыня одолевает, что ли? Славой делиться не хочешь? Брат брату помощник, а свой своему поневоле друг! В этих мудрых словах заключен мой совет. Но не указ я тебе. Сам думай.

– Думаю. А пока спасибо на туманном слове.

– Знаю, Ифтах, готовишься ты защищать нашу землю, громить Аммон, неправедные владения язычников присовокупить к землям иудейским. Я не последний человек в Гиладе, посвяти меня в подробности, нет ли сюрпризов каких?

– Пожалуй, есть сюрприз. Довели до меня, что царь Аммона хоть и собирается воевать с нами, но и мир не отвергает. Мне предстоят переговоры с Наасом. Что мыслишь ты о мирном исходе дела?

– Что мыслю я о мирном исходе дела? Вот так вопрос! Пуститься в путь, и, испугавшись, вернуться с полдороги? Стыдись, Ифтах! Разве для того ты стал судьей, правителем и высшим командиром, чтобы нарушать, а не исполнять заветы Господа? Что могу мыслить я об этом, коли Бог завещал нам, иудеям, овладеть всей, ты слышишь, всей Землей Обетованной, отнять ее у язычников, изгнать покладистых, перебить упрямых?

– Мои вооруженные силы пока еще не окончены военным строительством. Не вечный мир я полагаю, а…

– Полагать имеешь право лишь кратковременное перемирие! – нервно перебил Ифатаха первосвященник, – малого пожелаешь – большое потеряешь! Тебя не надо учить переговорам с неприятелем. Обмануть противника – вещь законная, Божеская. За искусную и неразгаданную врагом ложь честь и почет положены!

– Я так же думаю, – сквозь зубы произнес Ифтах.

– Еще о чем душа твоя болит? – спросил первосвященник.

– Да, так, безделица одна…

– Не молчи, говори, раз уж пришел! Небось, безделица тебя и привела сюда. Беды мира происходят от мелочей, и от них зависит душевное спокойствие. Вижу, лик твой печален, Ифтах. Стало быть, носишь на сердце камень, он тяготит и мучит. Выговориться есть меньшее зло, чем таиться. К тому же помни: миссия твоя общенародная, не личная.

– Миссия-то общенародная, да беда, вот, наполовину личная.

– Стало быть, вторая половина беды общенародная и подлежит обсуждению!

– Давай, обсудим. Ты знаешь дочь мою Авиталь, ту самую, которую давно еще, по мудрому твоему вердикту я должен был прогнать от себя вместе с матерью ее…

– Допустим, ошибался я, а ты все о том же. Тому тяжело, кто помнит зло!

– Такое нельзя забыть. Авиталь – свет моей жизни, огонь моих помыслов. Талантами одаренная и умница великая!

– Слышал о ней. Авиталь – незаурядного ума девица. Что произошло?

– Представь, первосвященник, дочь восстала на отца, она не хочет войны с Аммоном, мир мнится ей важнее исполнения заповедей Господа. Пренебрегает она Им, да и тебя, и учение твое, и школяров твоих весьма низко ставит!

– А куда же Сара смотрит?

– Сара в рот воды набрала, боится меня сердить, но, чую, она с дочерью заодно!

– Может, не так уж плох был мой вердикт…

– Плох он был, и я не лучше – не доглядел вовремя за семейными!

– Так ведь Авиталь-то всего-навсего женщина! Чем же опасна она?

– Мысли ее опасны, потому как притягательны. И умеет она зажигать людей. Не знаю, как мне справиться с нею. Что подскажешь, посланник Небес?

– Нет цели выше, чем служение Господу. Дорогу к Богу вымостим благими делами, а преграды на пути к Нему решительно сметем. Таков наш долг перед Всевышним.

– Старик, ты не ответил на мой вопрос!

– Кто я таков, чтоб унимать чужую отцовскую боль? А Авиталь твоя способна навредить всему народу нашему – это без сомнения. Говори с Богом. Оставляю тебя наедине с Ним. Вопрошай и слушай Его!

Сказав это, первосвященник покинул Ифтаха, предоставив тому беседовать с Господом с глазу на глаз. Не знаем мы, что и как спрашивал обитатель земли у Всевышнего, и не ведомо нам, каким был ответ Его.

Ифтах, обдумывая предстоящую встречу с Наасом, невольно перебирал в памяти свой опыт переговоров с царем Вашана. “Да, сейчас ожидает меня не просто хитрый торг, – размышлял Ифтах, – нынче не поможет мне тень великого Мардука. Впрочем, о чем таком я думаю? Да мне стыдиться впору! Что там владыка вавилонский, коли со мною, новоиспеченным судьей Гилада, сам Бог иудейский! Вовремя, однако, вспомнил я о Нем! Это хорошо. Вот теперь я спокоен – чего мне бояться?”

Ифтах избрал из числа своих младших командиров трех человек, которые поумней да поязыкастей, и стал готовить их к посланничеству в Аммон. Научил, как войти к царю Наасу, как поклониться и как представиться. Сказать нужно, дескать, господин наш Ифтах, гиладский судья, правитель и военачальник, желает встретиться с тобою, доблестный царь Аммона, для государственных переговоров.

Посланники поначалу оробели вступать во вражье логово, да еще будучи безоружными. Однако Ифтах успокоил парламентеров – ничего им не грозит, ибо бог аммонитян строго-настрого запрещает поклоняющимся ему причинять зло полномочным послам. Всё же избранная Ифтахом тройка выговорила себе отряд охраны.

Наас уважительно и благодушно принял людей Ифтаха и не содеял им вреда. Установлено было, что саммит состоится на нейтральной земле. Условились о времени и конкретном месте встречи владык. Короче, решили все вопросы протокола, обойдясь при этом без употребленной выше современной дипломатической лексики, используя лишь ограниченные, но, как выяснилось, вполне достаточные возможности древних языков.

– Приветствую тебя, сосед, – встретил Наас вошедшего Ифтаха, – садись на этот подобающий тебе высокий стул.

– Благодарю, сосед, – ответил Ифтах, усаживаясь на указанное место, – садись и ты, Наас, напротив. Нам есть что обсудить.

– Ты предложил переговоры, Ифтах, и я их принял. Чего ты хочешь?

– Я знаю, Наас, ты готовишься воевать со мной. Без сомнения, тебе известны и мои военные приготовления. Моя армия крепка как никогда, и тебя ждет неминучее поражение в войне. Но если ты уступишь мне свою землю без боя и уведешь своих людей, то ни один волос не упадет с головы их. Мое слово нерушимо.

– Я понял твое условие. Я выдвигаю тебе точно такое же. И обещаю то же самое. И мое слово не уступит крепостью твоему.

– Это тупик, Наас! Ради этого не стоило встречаться.

– Это тупик, согласен. Ради этого не стоило встречаться. Однако не я затеял переговоры. Похоже, ты что-то не договариваешь, Ифтах!

– Договорю еще. Сдается мне, и у тебя кое-что спрятано в рукаве.

– Да, спрятано, враг ты мой сердечный. Вот, думал я, не лучше ли будет согласиться нам на мир? Мой сын Соби склонял меня к этому.

– Моя дочь Авиталь талдычила мне о том же. Однако надо ли внимать желторотым?

– Кто знает, может и надо. Поженим Соби и Авиталь. Породнимся. Вот тебе и основание удержаться от войны! И совесть будет чиста, не замарана пролитой кровью!

– Зыбкое основание. Рухнет оно. Авиталь богоизбранная иудейка, а Соби – всего лишь язычник. Могу ли я согласиться на неравный брак?

– Что я слышу? Презрение, гордыня, высокомерие! И это говорит тот, кто сам женат на кумирнице!

– Времена становятся строже. Женитьба Соби на Авиталь никак не возможна, и миру меж гиладянами и аммонитянами не бывать!

– Жаль молодых. Ты что-то не договаривал, не так ли? Выкладывай!

– Войны нам не миновать, но давай-ка встретим ее достойно, во всеоружии. Да, именно во всеоружии!

– Выражайся яснее, Ифтах.

– Чтоб подготовить армию, мне нужен еще месяц. Тебе требуется столько же. Предлагаю, Наас, заключить временное перемирие.

– Это разумно. Не исключено, так мы и поступим. Однако вернемся на минуту к истоку. Еще раз разберем, из-за чего мы собрались воевать друг с другом?

– Из-за чего? Да очень просто – аммонитяне боятся иудеев, и потому хотят перебить нас и завладеть нашим местом под солнцем! Разве не так?

– Нет, не так! Ты лицемеришь, Ифтах! Мы вовсе не боимся вас, но земля, которую вы почитаете своею – она наша, ибо мы живем на ней сотни лет, и не собираемся расставаться с нею! А край, что нынче во владении гиладян – тоже есть древнее обиталище аммонитян! Верните его нам!

– Пусть вы здесь жили задолго до нашего прихода из пустыни. Пусть! Хоть десять тысяч лет! Для нас это ровно ничего не значит, ибо Бог заповедовал иудеям эти места. Он назвал их Землей Обетованной и повелел нам изгнать вас!

– А наш бог эту землю пожаловал нам!

– По чести говоря, нет в мире бога, кроме Бога! То бишь, только наш Бог существует, а ваш – досужая придумка!

– Вот теперь, Ифтах, мы оказались в настоящем тупике! Бесплодный спор. Завален выход из пещеры. Темно кругом и безнадежно!

– Да, спор напрасный. Две дороги, что за горизонт уходят, не сближаясь и не отдаляясь, никогда не пересекутся.

– Так как же? Мир, и через месяц в бой? По рукам?

– Минуту! Есть просьба к благородному царю Аммона.

– Исполню, если смогу, благородный судья Гилада.

– Просьба такая. Не говорить Соби всё, в чем мы согласились, а открыть лишь половину, мол, заключен мир. То же я скажу и Авиталь.

– Согласен. Мы не щадим друг друга, но будем гуманны к детям.

Переговоры на высшем уровне завершились. Два писца, один гиладянин, другой аммонитянин, записали итог на глиняных табличках. Высокие договаривающиеся стороны согласились на временный мир ради продолжения постоянной войны.

Каждый из участников сделки видел себя победителем. Проигрыш тоже не казался катастрофой, ибо войну никогда не поздно начать заново, а резон неизменен и всегда наготове. Он, резон то бишь, огромен, как море, тверд, как скала, высок, как Небеса. В некотором смысле поражение есть даже благо – оно служит опыту и звучит прелюдией к победе наших потомков.

Обе армии готовились к сражению. Ифтах осуществил генеральное свое намерение – купил колесницы и велел оковать их бронзой. Кузнецы без устали трудились, изготовляя медные латы и шлемы. Ради великого дела Ифтах широко открыл городскую казну Гилада и приобрел у египтян дорогие железные мечи и копья.

Испокон веку было, и поныне так – баснословна цена всякому предмету, назначение коего убивать и разрушать, но не скупятся люди ради великой цели.

Глава 10

Был ли Ифтах обижен на первосвященника? Трудно знать наверняка. Нам известна не истина, а только впечатления, вынесенные Ифтахом из последней беседы с эмиссаром Господа. Добавим, что люди с умом всё замечают, но не имеют обыкновения обижаться. К тому же легко сносить обиды от тех, от кого мы их ожидаем.

Ифтах мысленно возвращался к своему разговору с первосвященником. “Посланец Господень всегда прав, – раздраженно ворочал мозгами Ифтах, – слова старика как пудовые камни верны. Я спросил его, заключать ли мне мир с Наасом. В ответ он стыдил меня за сей вопрос, воспитывал словно школяра, чуть ли не изменником выставил. Перебил, недослушал, не вник, очевидное внушал с неуместным пылом”.

“Думал я получить дельный совет, как поступить с Авиталь, а услыхал прописные истины. На что намекает и куда толкает меня первосвященник? Хитрит, хочет съесть ломоть и несъеденным его оставить. А крайняя мера мне и без мудреца нашего ведома! В решительный момент покинул он меня – дескать, говори с Господом с глазу на глаз. А Всевышний, видно, умней своего посланца – ни слова не вымолвил. Из Его безмолвия смело заключаю: я сам себе голова!”

“Богу дорога моя победа, и мне она позарез нужна. Знаю, готов Он споспешествовать, и в войне с Аммоном мою сторону возьмет. Так-то оно так, вот только почему Всевышний ни звука не издал и не показался мне? Я рассудил, что жертва Ему требовалась, а сказать этого Он не хотел. Думал, дескать, не зря же Я в шестой день Творения, создавая человека, голову ему дал и умом снабдил!”

“Всё на свете отдам ради победы, самого дорогого не пожалею! Принесу Ему в жертву любимую Авиталь – лишь бы в деяниях моих был Он со мною от начала и до конца. Как Авель поступлю: лучшее, что есть у меня, Господу поднесу”.

“Какая, однако, прекрасная мысль посетила меня! Одной стрелой двух птиц поражу: и любовь Всевышнего завоюю, и с пути моего главную преграду смету!”

“Лукавый первосвященник дозволил мне самому к Богу обратиться? Славно! Я времени даром не терял: принес клятву Отцу Небесному – кто вперед всех меня поздравит с победой над Аммоном, того и будет ждать алтарь. В этом хитрость моя заключена, тонкий расчет. Уверен, первой меня встретит любимая дочь. Значит, огонь жертвенника и есть планида ее!”

“Однако ж не могу я открыть Авиталь всё как есть. Что же делать? Обману! Разве не говорил мне мудрец и учитель народа, что обман – вещь законная, Божеская? Скажу возлюбленной дочери, мол, я назначил ее в жертву ради достижения невероятной цели – мира с аммонитянами. Это она примет, хоть и со слезами”.

“Не грех обманывать ради Божественного дела. Люди не ужились бы на земле между собою, не умей они врать. Если же глянуть на дело с другой стороны, то вырастет вопрос: а не обманул ли я Господа? Не знаю. Это сложно. Впрочем, некогда мне в начетнических дебрях блуждать. На то первосвященник нам дан!”

“В чем прав земной посланник Небес, так это в том, что не желаю я делиться почетом с эфраимлянами. Сам разобью Нааса, а там, глядишь, и до никудышних сих союзников доберусь! Никому не позволю от славы моей кусок урывать, а у кого иное мнение, тот смертью умрет. Не видать пощады инакомыслящему!”

Говорят, умеющий ждать непременно получит свое. Взволнованные Авиталь и Сара жаждали новостей от Ифтаха. Он уехал на переговоры с царем Аммона и должен был со дня на день вернуться с решением.

Авиталь трепетала от возбуждения, она приготовила себя только к одному единственному исходу – мир, и никакой войны. Сара болела за дочку, сама хотела того же, бодрыми речами поддерживала настроение оптимизма, но в глубине души не была слишком уверенной в удачном исходе дела. Что до Халиса, то он избегал обсуждений, солидно разглаживал седую бороду и помалкивал.

Напряженное ожидание было прервано гулким топотом лошадиных копыт. Всадник остановил коня возле шатра. Навстречу выскочила Авиталь. Немой вопрос на лице ее был столь выразителен, что ей не потребовалось открывать рот, дабы задать его. “Мир! Заключен мир меж Гиладом и Аммоном! Не будет войны!” – первым делом прокричал вестовой и только тогда слез с лошади.

Со слезами счастья на глазах Авиталь бросилась обнимать и целовать вестника.

– Славную награду за службу приготовил мне Ифтах, – ублаготворенно проговорил всадник, весьма довольный столь чувственной встречей, оказанной ему юной девой.

– Скорее проходи в шатер и рассказывай! – воскликнула Авиталь.

– Эй, Халис! Все лучшее в доме – на стол! – скомандовала Сара.

– У меня не десять рук, – проворчал слуга, – сначала коня напою и корму ему задам, а потом уж вам, хозяйки и гость, лимонной воды, маслин и сыру принесу!

– Ну, говори же, солдат! – теребила гостя за рукав Авиталь.

– А что тут долго говорить, – широко улыбаясь, промолвил добрый вестник, – порешили, значит, Ифтах с Наасом жить мирно и передумали друг с другом воевать!

– Они порешили, они передумали, а ты-то как затесался в царские дела? – спросила Сара.

– Мне Ифтах дал самого быстрого коня, велел к вам скакать и обрадовать, – ответил вестовой, осушая чашу с лимонной водой.

– А сам хозяин где? – вмешался Халис.

– Он только к вечеру будет – занят сильно, – ответил воин.

– Как учтиво с его стороны позаботиться о нас! Не пренебрег нашим чаянием, послал впереди себя бойца, развеял тревогу нашу! – умилилась Сара.

– Я так люблю папочку! – воскликнула девица!

“Знает ли Соби? – мелькнуло в голове Авиталь, – завтра с ним увижусь, – всё и обсудим! Пока надо приготовиться к торжественной встрече!”

“Чтобы такое придумать особенное, праздничное? Ага, вот идея! Из лагеря нашего я раньше всех отцу на глаза покажусь. Халис заранее поставит цимбалы. В честь героя гимн заиграю. Когда отряд подойдет близко-близко, выскочу вперед и с бубнами в пляс пущусь. Пусть знает отец, что дочь первая его встретила, ибо я ведь главная зачинщица мира!”

Дозорный громогласно и торжественно объявил: “Конники на горизонте!” Авиталь взволновалась: “Это отец возвращается!” Она спешно вынырнула из шатра, подлетела к приготовленным цимбалам и принялась играть. Расположившийся за кустами невидимый хор девушек дружно запел.

Вот солдаты уже совсем близко. Впереди отряда, на добром коне неторопливо едет Ифтах. Подчиняясь его команде, люди движутся степенно, вполшага. Приближаются. Уже слышны бойцам музыка и пение. Авиталь оставляет цимбалы, хватает бубны и, срываясь с места, стремительно бежит навстречу отцу.

Поравнявшись с героем, она воздевает кверху руки, неистово звенит колокольцами и пляшет, пляшет, пляшет! Поблизости никого не видно из обитателей лагеря – только счастливая Авиталь встречает отца-миротворца.

Ифтах спешился. Авиталь бросилась ему на шею. Нестерпимо больно защемило отцовское сердце: “Неужели я сделаю это? О, горе мне!”

– Возлюбленная дочь моя! Ты первая встретила меня! – сдавленным голосом глухо проговорил Ифтах.

– Как же не быть мне первой? Твой вестовой сообщил о мире. Это ведь мое сокровенное желание, и нет иного! – вскричала Авиталь.

– Да, мы с Наасом сделали выбор – будет мир меж нами…

– Отчего же на глазах твоих слезы блестят? Никогда не видала тебя плачущим, батюшка! От счастья, да?

– Да… Нет… Я плачу о дорогой цене, которую мне придется заплатить, – промолвил Ифтах, и усы и борода его совершенно намокли от слез.

– Пойдем скорее, отец, в шатер, нас матушка дожидается. Все расскажешь нам по порядку.

– Пойдем, нежная голубка моя!

Обнявшись, отец и дочь двинулись вместе.

– Вот я и дома, – сказал Ифтах, заходя в шатер и стараясь скрыть слезы от Сары.

– Драгоценный муж мой, – воскликнула Сара и обняла своего защитника, – мы так счастливы с Авиталь, наконец-то настанет мирная жизнь!

– Не только мы счастливы, многие из народа возблагодарят тебя, отец, и навек запомнят твое деяние! – прибавила Авиталь.

– Разувайся, милый, окунай ноги в таз с теплой водой! Неси полотенце, Халис, и ужин скорее доставай из печи! – распоряжалась Сара.

– Рассказывай, скорее, батюшка! – нетерпеливо прощебетала Авиталь, – трудные вышли у тебя переговоры с Наасом?

– Трудные! Очень трудные! Я предложил мир с первых слов своих. Да где там! Царь Аммона и слушать не хотел. Он лгал, мол, вы, иудеи, захватили беззаконно нашу землю, и мы отвоюем ее назад! Кричал: “Говори, Ифтах, зачем на переговоры меня вытянул, знать есть у тебя тайный умысел!”

– Как же справился ты с этим ястребом? – спросила Сара.

– Пока Наас раздавал команды слугам, я мысленно воззвал к нашему Богу и поклялся принести Ему щедрую жертву. Господь смилостивился и взял мою сторону.

– И что случилось потом? – спросила Авиталь.

– Потом я привел Наасу резоны, что слыхал от тебя, дочка. И, о чудо, царь Аммона согласился на мир! Но нет, не случилось никакого чуда – это Бог помог мне в ответ на клятву мою!

– И чем же ты замаслил Всевышнего? – спросила Авиталь.

– Я поклялся принести Ему в жертву того, кто первым из нашего лагеря встретит меня…

При этих словах Сара вскинула глаза на мужа, перевела взгляд на дочь, на секунду задумалась и вдруг смертельно побледнела. Наступило краткое безмолвие. Авиталь глянула на отца, на мать, и все поняла.

Женщины заревели в голос, обнялись. Ифтах снова оросил усы и бороду слезами. Он вскочил на ноги, заметался по шатру.

– Ах, кабы я знал наперед! Вот она, непомерная цена мира! Я безутешен и я бессилен! Клятву Господу отменить нельзя!

– Ифтах, ты убьешь нашу Авиталь? – сквозь рыдания едва проговорила Сара.

– Клятву Господу отменить нельзя! – в отчаянии повторил Ифтах.

– Отец, неужели не суждено мне познать жизни соль? – плача, пролепетала Авиталь.

– Клятву Господу отменить нельзя! – взвыл Ифтах и принялся рвать на себе одежды.

– Я умру девой, не знавшей мужа! Жалкая доля моя!

– О, Ифтах! Груди дочери нашей никогда не набухнут молоком! Никогда не ласкать мне внуков! А тебе никогда не растить смену! Не видать нам продолжения – ни тебе, ни мне! Никогда, ты слышишь – никогда!

– Горе, горе, горе! – заголосил Ифтах, – как тяжела расплата за мир! Воистину, война человечнее, добрее, справедливее, понятнее!

Тихо-тихо, на цыпочках, Халис покинул шатер. Ифтах и Сара тесно сидели рядом, крепко обнявшись.

Вот высохли слезы на щеках Авиталь, и лицо ее сделалось торжественным.

Но по-прежнему плакала мать, плакал отец.

– Не плачь мать, не плачь отец, – утешала их Авиталь, – я не рожу вам внуков, но я отдам свою жизнь за мир для народа нашего! Это так хорошо!

– Это почетно! – воскликнул Ифтах, и лик его просветлел.

– Это ужасно! – вполголоса, чтобы не слышали дочь и муж, проговорила Сара.

– Есть у меня просьба к тебе, батюшка!

– Говори, царевна моя!

– Разреши мне уйти на два месяца в горы, я хочу оплакать в одиночестве девство мое!

– Отпусти ее, Ифтах, – взмолилась Сара, – ведь, может статься, это последнее желание нашей доченьки!

– Иди, родимая, – великодушно позволил отец, – но возвращайся к сроку. Помни, нас обоих связывает клятва перед Богом.

Сара поняла, почему Авиталь замыслила подниматься в горы. Нет сомнения, что и Ифтах догадался. А еще он подумал, что алтарь непременно принесет удачу жертвователю, коли жертва, хоть и не зная правды, думает с ним в унисон.

Глава 11

Узнав ожидавшую ее горькую долю и проведя ночь без сна, гордая предназначением и несчастная судьбой, Авиталь с первыми лучами солнца направила свои нежные девичьи стопы в горы. Она почла за лучшее не годить до пробуждения отца с матерью. Все главное сказано было накануне вечером, и зачем эта мука тяжкого прощания?

Уходя, Авиталь велела Халису немедленно отрядить посыльного к Соби, дабы уведомил царского сына, что она ждет его в горах, в том самом месте, которое известно только ей и ему. “Дело сие первейшей важности и не терпит отлагательства, – строго прибавила Авиталь, – надеюсь на тебя, Халис, смотри, не подведи!” Слуга бросился исполнять поручение. Оказанное доверие вызывает ответную верность.

Утром, обнаружив, что Авиталь раным-ранешенько покинула лагерь и ушла в горы, Сара и Ифтах, будто условившись между собой, ни словом не обмолвились о дочери и ни о чем друг у друга не допытывались. Ведь и без того все известно, и незачем душу бередить. Каждый родитель понимал дело по-своему. Сердце матери разрывалось от горя. Нацеленный на государственные дела отец отправился в Гилад надзирать над обучением новых бойцов.

Опытная ходунья и ловкая восходительница, Авиталь быстро добралась до заветного места. Вскоре показался Соби. Он мчался изо всех сил, встревоженный срочным вызовом – не случилось ли чего дурного?

– Ты слишком запыхался, Соби. Скорее переводи дух. Тебе понадобится набрать полную грудь воздуха, чтобы ответить на то, что я намерена сейчас сказать, – проговорила Авиталь, сверля взглядом друга.

– Всё, я уже спокоен. Говори, дева, не томи, – произнес Соби, – лучше умереть, чем мучиться тревогой!

– Что услыхал ты от твоего Нааса, вернувшегося после встречи с моим Ифтахом?

– Будет мир, вот что я услыхал от моего! А ты от своего?

– Мой родитель уведомил меня о том же самом – достигнут мир! Но не только об этом. Еще кое о чем известил меня отец…

– О чем же?

– Чтобы уговорить Нааса, батюшке потребовалось крайнее средство – привлечь на свою сторону нашего Бога. Для этого он дал Господу торжественную клятву: отец принесет Ему в жертву дочь, то есть меня! И только когда прозвучал сей священный обет, Бог вмешался и склонил твоего родителя к согласию с моим.

– Когда горит душа – искры летят изо рта. Разве обязывают человека сказанные сгоряча безумные слова?

– Отец трижды повторил нам с матерью, что клятву Господу отменить нельзя.

– Неужели я потеряю тебя, милая моя Авиталь? – трагическим голосом воскликнул Соби, – мы сами с тобою виноваты – нельзя нам было уговаривать отцов! Проклятый мир – ведь это наших рук дело!

– Да, ты потеряешь меня, но всего лишь меня! А вот я лишусь жизни! – проговорила Авиталь, едва сдерживая слезы, – но я, представь, горда судьбой своею и ничуть не горюю!

– Доподлинно ведать о близкой неотвратимой смерти и преисполняться не горем, а гордостью? – изумился Соби.

– Тело мое возложат на алтарь блага Всевышнего, зато душу свою я кладу на алтарь блага людей. Как же не гордиться столь благородным исходом жизни? Нет места горю в смелом сердце!

– О, воистину, ты ангел небесный, Авиталь!

– Я люблю тебя, Соби, и сердце мое отчаянно кричит: “Он тоже любит тебя!” Мне осталось жить только два месяца – миг, не так ли? Давай проживем отпущенное время празднично и ярко! Пусть сей миг обратится в вечность нашего счастья!

– Не понимаю тебя, Авиталь. Что ты хочешь сказать?

– Будь моим мужем, Соби!

– О, ты сделала мне предложение! Но можно ли жениться на возлюбленной, если знаешь о своем скором неизбежном вдовстве?

– Верно, ты останешься вдовцом. Но не только о себе думай, помни о нас обоих. Краткость счастья приумножит блаженство!

– Я должен поразмыслить…

– Нет времени на размышления! Решайся немедленно!

– Я согласен…

– Свадьба сегодня же! Нашими гостями будут горы, небеса, земля, ручьи и всё, что есть вокруг, чему мы рады!

Окончился месяц мира, и настало время войны. Наас учинил смотр войскам и остался вполне доволен. Он принес жертву богу – зарезал агнца и сжег его плоть на алтаре. Заручившись таким образом у своего племенного покровителя немым обещанием победы, он уверился в благоприятном исходе сражения.

Что касается Ифтаха, то сей судья и военачальник хоть и весьма надеялся на вспомоществование Небес, все же больше полагался на земное мастерство воинов. До последнего часа он готовил свою рать к битве. Накануне решительной минуты Ифтах заручился благословением первосвященника, еще раз повторил про себя клятву Всевышнему и приготовился воевать.

Бой начался ранним утром и поначалу шел с переменным успехом. К полудню войско иудеев стало преобладать над языческим полчищем. Незадолго до захода солнца судьба сражения была окончательно решена. Уцелевшие остатки армии аммонитян обратились в бегство. Гиладяне преследовали побежденных.

Длиннобородые, смело наблюдавшие за ходом битвы, разъяснили гиладским женщинам, старикам и детям, то бишь всем неучастникам сражения, что иудейский Бог помог своему избранному народу. А бог язычников оказался бессилен, как того и следовало ожидать. Да и что может противопоставить мертвый деревянный идол живому Богу!

Сутки, а, может, и двое потребовались Ифтаху и оставшимся в живых его солдатам, дабы отдохнуть после схватки и приготовиться к новым свершениям. Побежденные кумирники имели достаточно времени, чтобы собрать пожитки и последовать за своим бежавшим войском. Благоразумные и дальновидные из них так и поступили.

Следуя гласу правосудного закона и исполняя заветы Господа, Ифтах перебил всех оставшихся аммонитян, недалеких упрямцев, и разрушил их языческие молельни.

Присоединив еще один кусок завещанной Господом земли к иудейским владениям, Ифтах совершил великий подвиг и увековечил свое имя. Головы жителей Гилада кружились от успехов. Как ни странно, менее других радовалась супруга полководца. Видно, горе матери возобладало над радостью жены – обязательной единомышленницы мужа.