Навот в Изреэле человек уважаемый. Любят его горожане. Землепашец. Простой, без обмана. Есть у него поле за городской стеной, и луг там же. Растит хлеб и пасет овец. Пропитание трудом добывает. А еще имеется у него виноградник. От предков достался ему. Замечательное вино получается – и себе хватает, и на продажу остается. Вот только гнездится у Навота в сердце беспокойство смутное – виноградник смежен с царским домом. Вроде, ничего дурного, но кто знает, что день родит… С тревогой в душе нет счастья полного.

Говорят про Навота, мол, скуповат. Неверно это, да ведь и крестьянин же он! Нельзя труженика за расчетливость упрекать. Не берег бы скромное добро, не прикапливал – как бы сына женил? Только скупой всегда нуждается. Незачем досужие толки слушать. Раб Навота, что неоплаченный долг отрабатывает, доволен хозяином – кормит, одевает, не обижает. Истекут положенные шесть лет, и не покинет он Навота, останется в работниках. Не быть жадным – богатство, не быть расточительным – доход.

В вере Навот неколебим: есть Бог один, Бог Израиля, и нет иных богов. Он не служил и не станет служить Баалу, Ашере и прочим идолам чужим. Но с Изевель, язычницей, об этом предмете говорить не будет. Вера у него в сердце, не на языке. Да и не решится простолюдин перечить царской жене.

Навот обласкан пророком Эльяу: праведник среди простых людей – это опора наставника в народе. Любит Эльяу своего приверженца, всегда есть у него для Навота доброе слово, похвалит, ободрит, худого не посоветует.

Предложение царя Ахава испугало крестьянина: потемки удачи, холод новизны. Не влечет неизвестность, мучительна она. Ясно Навоту, что не постоит государь за ценой. Не продать виноградник – выгоду явную упустить. А продать – строй жизни порушить. Сжился он с землей своей, да и весь род его с надела этого вино давил!

Однако, Навот соображениям своим не сильно доверял и ум свой не высоко ставил. “Не решить мне дела самому. Не торговец я, а работяга. В беде поздно совета спрашивать. Потороплюсь, пойду к людям, что поумней меня. Хороший советчик – лучше богатства!” – изыскал он, наконец, спасение от раздумий.

“Перво-наперво – обратиться к священнику. Он знает молитвы наизусть и читать может. К нему люди идут отовсюду, кто за утешением, кто с вопросом жизненным. Поведаю ему мое затруднение, выслушаю, что сажет ученый человек!” – размышлял Навот.

Священник внимал каждому слову Навота. Серьезно и с важностью. Достал свиток, стал крутить его. Лучиной заложил одно место, потом другое. Снова углубился в размышления. Наконец, лицо его просветлело. “Вот, Навот, ты чадо женил Божьей волей, – сказал священник, – а ведь дорого тебе встало сыновнее счастье! Небось, теперь молодые своим домом заживут. Понимаешь ли, прямой и честный человек, куда я клоню?” Навот не отвечал, он завороженно глядел во все глаза на мудреца, на свиток, из которого выглядывали лучинки: это по его делу они заложены!

“Я полагаю, Навот, если виноградник удобрить, да о земле позаботиться получше, то ведь и бочек с вином выйдет больше, – продолжил священник,– стало быть, и десятина храмовая увеличится, а это дело богоугодное, и если будешь ему способствовать – зачтется тебе на высшем суде!” Навот поспешил с ответом: “Рук не хватает!”

“Вижу, ты понял меня, Навот. Дай согласие Ахаву! Все говорит за это – в средствах ты опасно ограничен, и рук мало для работы настоящей. Так и погубить виноградник недолго. В свитке моем подобный случай разобран, и такое же поучение выведено!”– закончил беседу священник.

“Должно быть, я получил совет обдуманный и честный, – соображал Навот, – но надо знать другие мнения. Пойду я к Зимри, городскому управителю. Он человек бывалый. Себя провести не даст и простого землепашца не обидит. Люди молвят, дескать, Зимри во всем выгоду ищет. А разве бедняка поддержать добрым словом не выгода пред будущим судом небесным? Кто свои дела устраивает ловко, того совет внимания стоит!” – говорил себе Навот.

Зимри был рад гостю. Он всегда старался помочь человеку, ибо служба его такая. Во-первых, она к этому обязывала, а во-вторых, нужными средствами снабженная, делала сие совсем нетрудным. Память у Зимри была отменная. Когда, кому и в чем пособит – обязательно запомнит.

“Веселой свадьбой порадовал нас, Навот! – приветствовал Зимри гостя, – а пел-то ты как красиво! И вино твое великолепное. Каждый день пил бы такое, да должность не велит! С невесткой тебе удача – работница усердная, и красавица! Чай, могар немалый заплатил?”

“В корень смотришь, Зимри. Нет добра без худа. Порастратился, долгов боюсь. А тут Ахав просит мой виноградник в обмен на больший и лучший, или золотыми монетами, говорит, щедро заплатит. Пришел я к тебе за советом. Отдать виноградник? Все ж душа моя к земле этой прикипела!” – выложил свое дело крестьянин.

Городской управитель задумался. Достал из сундука глиняные таблички, стал знаки на них проверять. “Городское хозяйство учета требует, – пояснил Зимри гостю, – Скажи-ка мне, любезный, сколько напитку дает лоза твоя?” Навот озадаченно поглядел на Зимри. “Не знаю. Я неграмотный и бочки не считаю, скажу только, что щедра моя земля!” – ответил, как мог, землепашец.

“Слушай меня внимательно, Навот! – возгласил Зимри, – вина ты давишь много, а налогов в городскую казну платишь мало. Вот, тут на табличках отмечено, гляди. Средства городские все больше сиротам и вдовам предназначены, как тебе известно. Ты человек божий, милосердный и не захочешь у неимущего отнять. А платить тебе нечем, и так ты в долгах! Продавай Ахаву виноградник – вот мой совет!”

“Двое грамотеев советуют продать землю, – размышлял Навот, – однако, образованные говорят не то, что сами думают, а что другие до них думали. Посему я должен спросить человека приближенного к престолу небесному. Я пойду в Иерусалим, разыщу Эльяу. От него услышу слово Божье, слово истинное. Что он скажет мне?”

И Навот пришел в Иерусалим, хоть и не праздничный день был, и отыскал Эльяу, и попросил помощи.

– Праведный Навот, зачем Ахаву виноградник твой? – первым делом спросил пророк.

– Царь хочет Изевели угодить, чтоб развела цветы, – ответил Навот.

– Ты ведь землепашец, Навот!

– Потомственный!

– Не гоже крестьянину землю-кормилицу из рук выпускать пустяков ради!

– Да, Эльяу…

– Неужто ты, верный поборник мой, захочешь многобожнице услужить?

– Нет, Эльяу…

– Вот еше причина не отдавать виноградник!

– Да, Эльяу…

– Откуда сей надел у тебя, Навот?

– Отец, и дед, и прадед, и отец прадеда и так дальше – все владели им!

– Нельзя наследие отцов чужому уступать! Ты хочешь пред Богом согрешить?

– Нет, Эльяу…

– Откажи Ахаву!

– Что сказать ему?

– Молви: “Сохрани меня Господь, чтобы я отдал тебе наследство отцов моих!”

– Робею я так дерзко отвечать царю!

– Язычеству пособник не заслужил иного! А я тебя не дам в обиду!

– Благодарствую, Эльяу!

– Запомни, Навот: коли ослушаешься, лишу тебя расположения моего, – изрек пророк.

Простолюдин Ахав и царь Навот

Ахаву донесли, что Навот принялся искать советчиков. Словно мало крестьянину этому щедрости монаршей, будто торговаться намерен с государем и честью оказанной пренебрегает. Наконец, вернулся Навот из Иерусалима. “Не гоже мне идти к нему за ответом, словно о милости просить, – размышлял Ахав, – он сам должен ко мне явиться и желание мое исполнить!”

Навот медлил, а монарху невтерпеж было порадовать себя и Изевель желанным даром. И, скрепя сердце, он во второй раз пошел в дом к землепашцу и утешился, говоря себе, мол, коли начал хорошо, то и кончай не хуже – пусть знает народ, как прост и добр царь.

Навот увидал высокого гостя и побледнел. “Здравствуй, сосед, – промолвил Ахав, сверля взглялом хозяина дома, – видишь, вновь я у твоего порога, точно простолюдин за милостью к господину явился. Ударим, что ли, по рукам?”

Навот отвел взгляд, не вынеся устремленных на него гордых очей. Потом ободрился, вспомнив обещанную защиту пророка, вдохнул поглубже, устремил глаза на царя и выпалил роковые слова в точности, как учил его Эльяу: “Сохрани меня Господь, чтобы я отдал тебе наследство отцов моих!”

Пришла очередь Ахава побледнеть. Когда робость говорит, гордость слишком молчалива. Ни слова не вымолвив, монарх вышел из злосчастного этого дома и вернулся в свои покои.