С этими словами Йошуа вышел и направился в шатер учения. Только он скрылся, как Ноа и Милка, прятавшиеся за углом, вбежали в дом. Они увидели бледную, ни кровинки в лице, Тирцу. На столе лежала отрезанная коса. Младшие сестры зарыдали, бросились обнимать старшую. Несчастная вырвалась из объятий, выскочила за дверь и кинулась прочь. Она карабкалась в гору, выше и выше – откуда только силы взялись! Ноа и Милка не поспевали за ней, отставали все больше.

“Господи наш в вышине, спаси ее!” – кричали младшие вслед старшей, но ни она и ни Он не слыхали зова отчаяния. Вот Тирца на вершине, пропасть у ног ее. “Я молода, я умираю так нежданно!” – пролетели над бездной последние ее слова. Глядя сверху вниз, Ноа и Милка увидали распростертое на камнях окровавленное тело.

Довольная приобретенным у купцов добрым товаром, Рахав въехала на ослике во двор дома. Дорогой она воображала себе, как обрадуются дочки новым тканям, как заспорят, кому какой цвет больше годится. И за отца с матерью порадуются, с обновками поздравят.

Во дворе ни души. Йошуа, как всегда, в шатре учения. “Дочки где-то резвятся” – подумала Рахав и присела отдохнуть. Потом развернула покупки, разложила на столе. “А что это тут?” – Рахав увидала отрезанную косу. “Тирца! Где ты, Тирца!” – в ужасе завопила мать.

На крик вбежали Ноа и Милка. Они не могли говорить, только рыдали. Взвыла и Рахав, пока не знавшая всей правды. Наконец, к дочерям вернулся дар речи, рассказали всё, что видели.

Сильная духом Рахав овладела собой. Запрягла осла в повозку и вместе с дочерьми отправилась туда, где на острых окровавленных камнях лежала бездыханная Тирца. Втроем доставили тело домой. Йошуа еще не вернулся из шатра учения, ибо молитвы продолжались.

К скорби добавилось смутное подозрение. Рахав послала за старой повитухой, той самой, из Гивона. Давным-давно та принимала у Рахав новорожденную Тирцу. Теперь на долю ее выпала страшная, горькая миссия. Удалив всех и оставшись наедине с убиенной, она осмотрела тело. Вышла к матери и сестрам, глаза ее слезились то ли от старости, то ли от жалости. “Дочь твоя унесла с собою и внука твоего…” – дрожащим голосом вымолвила повитуха, не глядя в лицо Рахав. И, сострадая, ушла, не приняв плату.

Всю ночь напролет Ноа и Милка горько плакали. Глаза Рахав оставались сухими. Она сама омыла тело. Села рядом с погибшей перворожденной, тяжко думала, ждала мужа.

Под утро праведники в шатре учения утомились он ночных молитв, угодных Богу речей, добрых мыслей. С рассветом вернулся домой Йошуа, в неведении пока. Не мог предугадать, как сотворенное им дело отзовется. Ноа и Милка при виде отца испуганно забились в угол. Рахав молча указала вошедшему на тело Тирцы. В первых утренних лучах солнца Йошуа разглядел безмятежное мертвое лицо.

– Вон! Не входить в дом без моего позволения! – зарычал Йошуа на младших дочерей, и те безропотно выскользнули во двор.

– Она убила себя и убила нашего внука, – прохрипела Рахав.

– Значит, так было Господу угодно, а воля Его неоспорима!

– Твоих рук дело! Тирану предлог не нужен.

– Я стар, я чист пред Богом. Грехи и заблуждения мои остались в прошлом, я нынче безупречен!

– Не знаю, кто ты – лжец или слепец?

– Зато я знаю, кто ты! Ты – изменница!

– Неправда! Я женщина, я мать, я верною женой тебе была, я веру приняла твою. Подозревать своих – преступный деспота недуг!

– Не зря меня Калев остерегал: предавший раз – предаст и два!

– Дружок твой – завистник злорадный. И не смей называть уразумение предательством!

– Ты не была верна своему народу, теперь – моему! Уразумение? Пустейшее слово! Измена смердит изменой, хоть изменой назови ее, хоть нет!

– Ты снова лжешь! Народ твой сам себя обрек на муку вечную, избранничества выпив яд!

– Негодная! Проклятия на голову твою!

– Стыдись! Над телом мертвой дочери ты мать ее клянешь! Сегодня же схороним Тирцу, а я уйду и заберу с собою дочерей!

– Скатертью дорога! Возьмешь волосы?

– Тирца в памяти моей живет. Коса мне не нужна, оставь себе – пусть сердце жжет твое!

Тело Тирцы предали земле. Тотчас после похорон Рахав покинула мужа, забрав с собою дочерей. Она отказалась от предложенного Йошуа надела земли. Взяла в дорогу сбережения – доходы от харчевни в Йерихо. Удалившись на порядочное расстояние, три женщины соорудили шалаш и отсидели в нем положенные дни траура.

Как известно мудрецам, одним из потомков брака Йошуа и Рахав был великий пророк Ирмияу. Сейчас мы знаем, что Тирца не причастна, а только Ноа или Милка могли продолжить род.

Калев и Хагит сидели за столом, ужинали, тянули вино из кружек, молча перебирали в головах каждый свое. Ахса, слава Богу, замужем. Быть внукам у деда с бабкой! Калев размышлял о перипетиях своей и Йошуа жизни: “Неужели судьба впервые отвернулась от друга? Дочь спуталась с язычником, наложила на себя руки. Жена бросила его, увела дочерей… Много, много худого случилось… Что теперь будет с Йошуа, со мною?” Хагит глядела на мужа, и, словно догадавшись о мыслях его, подумала: “Йошуа навсегда останется героем народным, пророком и вождем. А тебя забудут. Почти”.

Глава 24 В лоно семьи

Сколько потребно времени жениху и невесте, чтобы решимость вступить в брак каменно окрепла и обратилась бы в вожделенную цель? Кому как – возможный ответ. Скажем, любившие друг друга Йошуа и Сара вовсе не нуждались в испытательном сроке, но обстоятельства диктовали свое. Другим же соискателям супружества весьма полезен длительный период “воспитания чувств”, как выразился литературный классик. Однако опасно долго играть с судьбой, ибо не зря говорят, мол, покуда солнышко взойдет, роса очи выест.

Возвращаясь к Йошуа и Саре, следует заметить, что на пути соединения двух юных сердец встала вера. Не исключено, однако, что такое определение проблемы ошибочно. Возможно, дело выглядит иначе – не вера препятствовала молодым, а отсутствие оной. Вступление в иудейство стало сверхзадачей для Сары, отчасти язычницы, ибо, только очутившись по другую сторону пропасти, могла она шагнуть на тропу, ведущую к счастью с возлюбленным.

Ульпана в Авиве дала Саре чрезвычайно много релевантных знаний, и девушка усвоила важные сведения из истории иудейства, узнала молитвы, традиции, вековечные чаяния народа и еще много необходимых вещей. Прониклась ли она верой в Господа? Не будучи уверенными в правомерности сего вопроса, оставим его в стороне. Всякий вопрос есть вторжение. Примем во внимание, что для Сары, как воспитаннице заокеанской страны, идея свободной совести не была чужой.

Приютившая Сару добрейшая тетушка Лиат тоже не задавала ей сей рискованный вопрос. Зато она совершенно терпимо приняла необходимые перемены в своем домашнем укладе. Сама-то она, как и брат её Идо, была убежденной безбожницей, однако Саре не препятствовала и даже помогала в следовании алахическим постулатам. В некоторых из них Лиат усмотрела определенную утилитарность. Более того, всей душой болея за юную племянницу, она, в случае успеха её романтического предприятия, допускала собственное сближение с прихотливой традицией.

Месяцы плавно текли, срок испытания приближался, и Сара чувствовала себе уверенней день ото дня. Она уже очень многое познала и, разумеется, педантично следовала законам и обрядам. Перемены казались ей легки, ведь руководил ею благородный стимул любви. Да разве ключ к воротам веры спрятан в сундуках знания или педантства? Главное для испытуемого – выказать на экзамене истинное стремление к Богу. И Сара не сомневалась в успехе, ибо, когда уста ее говорили о любви к Господу, сердце разумело единение с возлюбленным. Внимая речам неподдельной искренности, высокие судьи непременно умилились бы словам, не ведая чаяний сердца.

Йошуа, как солдат армии обороны Ханаана, обязан был следовать бескомпромиссным требованиям жесткого воинского устава. Когда пришло время прервать учебу и отправиться в полк, солдат-ешиботник с воодушевлением достал с чердака мундир и тяжелые ботинки, облачился в простую и практичную военную форму и приготовился к убытию в свое подразделение.

Мать и бабушка с гордостью глядели на своего бравого солдата, расправляли складки на куртке, поправляли сложенный под погоном берет, испытывали надежность пуговиц, проверяли герметичность застежки-молнии на вещевой сумке и проделывали другие важные операции.

“Не надо беспокоиться, ведь я всего на шесть месяцев ухожу, буду приезжать домой каждую пятницу, а субботы проводить дома. Быстро пролетят полгода, и я снова вернусь в ешиву!” – успокаивал женщин Йошуа. “Нет, сынок, так не годится, – возразила Хава, – у Сары скоро испытание, тебе нужно быть дома хотя бы неделю до и неделю после экзамена. А потом, мы ведь должны испросить благословения дедушки на вашу женитьбу! Во что бы то ни стало добейся отпуска у командира”.

Йошуа не мог не согласиться с матерью – конечно, отпуск необходим. Во время этого диалога Рейза-Ривка не проронила ни слова. Бабушка молча готовила внуку снедь в дорогу – щедро сдобрила питу творогом и маслинами, завернула в пластиковый мешочек испеченные ею накануне пряники с изюмом и орехами, наполнила водой солдатскую фляжку.

Яков волновался за Сару, ибо сам прошел через горнило сурового испытания и знал, почем фунт лиха. Желая облегчить сестренке путь на вершину, он робко обратился за помощью к Эльдаду, как пришельцу из ортодоксальной среды, поставляющей судей для рассмотрения дел, подобных делу Сары. А вдруг у того найдутся некие добрые узы, полезные скрепы? Нет, вовсе не подкуп судей, Боже сохрани, имел в виду Яков! Не привилегий желал он, а лишь добавить равенства хотел.

Эльдад рассердился на просьбу и гордо заявил, что вершащие суд люди руководствуются исключительно законом, а не протекцией, и вообще, ему обидно слышать из уст Якова намек на ложное обывательское мнение о коррумпированности ортодоксального сообщества.

И вот, наступил судный час, суд небесный, что происходил в центре Авива. Сара не одна, с ней Йошуа, Яков, Хава и Цви. Больше всех трепетал Яков, меньше других волновалась Сара. Напряженное ожидание начала. Наконец, ее пригласили. Сопровождающие остались в коридоре. Через открытую дверь они могли наблюдать державшуюся молодцом Сару и трех в высшей степени серьезных мужчин в черном одеянии с ног до головы.

Сарины болельщики не могли расслышать вопросов и ответов, но они хорошо видели уверенное лицо испытуемой и благонамеренные лики испытателей. Второе было особенно важно. По приятным улыбкам и одобрительным жестам экспертов, да и по всем признакам красноречивого языка тел стало ясно, что дело идет на лад. Йошуа и Яков вскочили со своих мест и бросились к выходу. Через четверть часа они вернулись с огромными букетами цветов. А спустя несколько минут, вышла из зала суда сияющая Сара.

Вся счастливая команда вышла на улицу. Немедленно позвонили тетушке Лиат. Первым обнял виновницу торжества Йошуа. Ввиду незавершенности статуса, присутствие родителей удержало жениха от поцелуев. Зато Яков горячо облобызал сестрицу. Хава и Цви стояли тут же, улыбались. Вскоре они отправились в Бейт Шем, чтобы не мешать молодежи праздновать.

Сара, жених и брат втроем поехали к тетушке. Приготовления к торжественной трапезе были в разгаре. Лиат расцеловала Сару. И Якову с Йошуа перепало немного ласки, но при этом хозяйка не забыла упрекнуть племянника, мол, редко навещает старуху. “Садитесь, миленькие за стол, у меня все кошерно, вот Йошуа не даст соврать, – воскликнула Лиат, – да и новое положение Сарочки обязывает!” Потом она задорно взглянула на Йошуа, подмигнула ему и добавила: “Надеюсь, закоренелую безбожницу скоро освободят от непривычных хлопот?” Йошуа поднял бокал: “С Божьей помощью, Лиат, давайте все выпьем за это!”

Яков доверился кашруту тетушкиной стряпни и вознаградил себя плотным домашним обедом за дни и часы волнений. Затем откланялся и вернулся в Бейт Шем. Пока Лиат хлопотала на кухне, Йошуа и Сара успели несколько раз поцеловаться, наверстывая упущенное. После прогулки по вечернему городу, Йошуа бережно вернул Сару чудесной Лиат, а сам отправился домой.

Аврам-Ицхак и Рейза-Ривка приехали в Бейт Шем рано утром в пятницу – встретить вечером царицу субботу вместе с семьей сына и с воином-внуком в конце его двухнедельного отпуска из полка. Разумеется, за накрытым столом должны сидеть еще гости, желательно из обойденных судьбой – такова уж традиция племени. Йошуа привез Сару еще накануне. Бедняжка и не подозревала, какая ей уготована ипостась. Впрочем, Йошуа тоже не предполагал этого.

Настал решительный день в судьбе молодых – нужно, наконец, получить от семейного патриарха, мудрого Аврама-Ицхака, благословение на брак. Сара была спокойна на испытании, но вот ведь как странно: приобщенная к вере, она теперь трепетала всем нутром своим. Почему-то и сердце Йошуа стучало тревожно в рыцарской груди.

Лица Цви и Хавы выказывали уверенность, но тихие вздохи намекали на обратное. Мать хлопотала над приготовлением субботней трапезы. Отец усадил Йошуа и Сару за стол, принес легкий завтрак. Молодые согласились выпить по чашке кофе, кусок не лез в горло.

В это время Аврам-Ицхак с супругой пребывали в верхних комнатах. Рейза-Ривка спустилась вниз и попросила чего-нибудь перекусить для мужа и для себя. Она отнесет наверх. “Утренние часы самые продуктивные у Аврама-Ицхака, – сказала она, – он занят написанием новых комментариев к деяниям Йошуа. Он погружен в Святые Книги, и я оберегаю его покой”.

Хава поставила на поднос тарелки с нетронутым детьми завтраком. Цви почтительно обратился к матери, прося напомнить Авраму-Ицхаку, что внимания почтенного старца ожидают Йошуа и Сара, и, конечно, отцу известен предмет и его огромная важность. В ответ Рейза-Ривка заметила: “Канун субботы – прекрасное время для решения важных дел!”

Приближался полдень. Сара и Йошуа сидели напротив друг друга, скрывая волнение, перебрасывались малозначащими словами. Рейза-Ривка снова показалась из своего укрытия. Она потянула носом: “Ах, какой чудесный запах, – промолвила она, – ты молодец, Хава, уже все приготовлено, я чувствую, нас ждет нечто особенное на субботнюю трапезу! Голубушка, налей Авраму-Ицхаку чашечку кофе для подкрепления сил. На моего старца сегодня снизошло вдохновение, он самозабвенно трудится. Я бы тоже выпила. Пожалуйста, без сахара!”

“Дай Бог сил и здоровья папе! – воскликнул Цви, – он работает без устали, не взирая на годы. Мама, я надеюсь, за занятиями отец не забыл, что известные ему юноша и девушка дожидаются аудиенции?” Поднимаясь по лестнице, Рейза-Ривка бросила: “У твоего отца, Цви, великолепная память. Он ничего не забывает, даже вещи, случившиеся много лет назад!” Хава задумалась: “Намеки злы, местью грозят будущему за прошлое”.

До наступления субботы оставалось не более часа-полутора. Йошуа забился в угол. Сара, бледная лицом, удалилась в свою комнату, кажется, из-за двери доносились всхлипывания. Цви и Хава, изнемогая от тоски, вели громкую праздную беседу. Показалась Рейза-Ривка. “Я прошу тишины, – сказала она, – Аврам-Ицхак утомился и прилег отдохнуть. Потом он намерен идти в синагогу и вернется к накрытому столу. Ах, да, Цви, отец просил тебя подняться, он приготовил для тебя пару слов”.

Цви стремглав бросился наверх. Йошуа встрепенулся, вскочил на ноги, весь напрягся.

Цви вернулся всего через несколько минут, лицо – мрачнее тучи. Плюхнулся на диван, поманил к себе сына. “

– Слушай меня, Йошуа, – произнес он глухим голосом, – дед сказал, что твой брак с Сарой абсолютно невозможен…

– Но ведь она приняла нашу веру! – в отчаянии перебил Йошуа.

– Она – дочь апикоруса! Дед не потерпит семя безбожника в семье! Боюсь, старик прав, – добавил Цви.

– У них любовь! – вмешалась Хава, слышавшая разговор.

– На всё воля Господа! Любовь преходяща, а Бог – один, и вера – одна, – отчеканил Цви.

– Нашему мальчику необходимо любящее сердце! – заплакала мать.

– Одно бывает необходимее другого! – сурово отрезал отец.

На шум примчалась Сара. Бросила взгляд на лица. Йошуа был бледен, растерян, прятал глаза. Цви исступленно смотрел в пространство. Хава плакала. Весь мучительный день, с утра и до сего часа, приготовил Сару к худшему. Она зарыдала. Йошуа закрыл лицо руками, упорно молчал, не подходил к Саре. Наконец, женский плач иссяк. Повисла тишина.

Немую сцену прервал вошедший Яков. Он знал о предстоящем в эту пятницу событии, явился поздравить молодых. Тотчас ему стало ясно, что произошло. Он бросил взгляд на Йошуа, потом крепко взял Сару за руку. “Пойдем со мной!” – твердо произнес Яков и увел за собой сестру. Никто не бросился за ними вслед.

– Мы едем в Авив, – сказал Яков, сел в автомобиль и усадил рядом Сару – успеем до наступления субботы.

– Я ждала нестерпимо долго… А все кончилось так быстро… – пролепетала Сара, – крушение… катастрофа…

– Черная пятница! – усмехнулся Яков, вспомнив что-то из заокеанской жизни, – переночуешь у Лиат.

– Останься с нами!

– Хорошо, останусь.

– Что мне делать? Я любила и люблю…

– Мы вместе вернемся домой. К отцу и к матери.

– А Йошуа?

– Если любит – догонит.

– Можно надеяться?

– Думаю, не стоит. Йошуа знает, что ему всего дороже.

Сара заплакала. Яков быстро вел машину. Успел до наступления субботы. Дверь открыла изумленная Лиат. С порога он всё выложил тетушке. Слезы полились в четыре ручья. “Мы оба улетаем за океан, возвращаемся в лоно семьи…” – напыщенно произнес Яков. “Я провожу вас на самолет, любимые племянники, милые мои неудачники…”

Глава 25 Приобщен к народу своему

Могила Йошуа находится в Ханаане, в некой деревне, где ныне обитают аборигены. К святому сему месту стекаются тысячи иудеев: жители Бейт Шема и других поселений, ученики многочисленных ешив ханаанских и вообще все те, кто любит Бога и дарованную Им землю и желает исполнять заветы древнего героя.

Мужчины и юноши долго и самозабвенно молятся у могилы. Потом наступает время речей. Души полны чувством восхищения деяниями Йошуа. В сердце каждого горит огонь страсти к завоеванию Святой Земли “от пустыни и Леванона до реки Перата”. Наделенные даром красноречия восходят на возвышение и, отверзая уста, заявляют во весь голос о благородных помыслах своих.

Люди окружены плотным кольцом воинов – полки солдат армии обороны Ханаана охраняют адептов Йошуа, собравшихся во враждебной среде. Такова нынешняя явь. Но люди смотрят в завтра – еще немного, еще чуть-чуть. Только тогда явится Спаситель, когда отвоюют сыны Израиля всю Святую Землю без остатка. И как кремень тверда уверенность: чтобы пришло спасение, не годится мечтательно ждать – действовать и еще раз действовать!

Об обстоятельствах смерти Йошуа кое-что известно, но остались еще невыясненными до конца частности. Мы с точностью осведомлены о двух вещах: во-первых, в час, когда святая душа отлетела, случилось в Ханаане подземная буря, “и сотряслась, всколебалась земля”. Во-вторых, по утверждению мудрецов, народ не оплакал своего вождя, как полагается, ибо занят был будничным трудом – строил, пахал, сеял. В толковании этого пункта мнения экспертов расходятся. Мудрецы прежних поколений полагали, что Всевышний расценил невнимание сынов Израиля к уходу предводителя как недостаток духовности, и наказал народ сокращением лет жизни первосвященника Элазара. Ныне высказывается мнение, что если смерть Йошуа не была оплакана по причине занятости людей благородным трудом строительства страны – то это нельзя поставить в укор им, ибо практическими делами народ выразил преклонение перед великим вождем, завещавшим созидать.

Приготовившись умирать, “призвал Йошуа весь Израиль, старейшин его, и начальников его, и судей его, и надсмотрщиков его” и огласил завещание народу своему. Он потребовал от людей прилепиться к Богу и совершенно отринуть веру в иных и ложных богов. И еще призывал он сынов Израиля не родниться с чужими народами, ибо “будут они для вас западней и сетью, бичом для ребер ваших и тернием для глаз ваших”. Ежели не последуют иудеи велениям сим, отвернется Господь от народа своего и не станет помогать ему и прогонять чужаков из земли Ханаанской. И еще немало других проникновенных слов прозвучало в устах уходящего вождя.

Через три с лишним тысячи лет после смерти Йошуа лучшие из лучших сынов Израиля клянутся исполнить его заветы. И пусть по прошествии еще трех тысяч лет, все так же, как и сегодня, горят сердца, и далекие потомки продолжат неуклонно шествовать к сияющей цели.

Обложка оформлена автором с использованием стандартных средств Word.