“Окажись террорист живым, сколько невинных душ уничтожил бы злодей! Застрелив аборигена, Шем-Ор совершил достойный подражания поступок. Геройство одного зажигает сердца целого поколения. А где идут многие, там пройдут все. Как упоительно хорошо, что не кончается время героев, и мое сердце радостно бьется в груди!”

“И вот, против такого человека поднимают голос богохульные заправилы страны! В кривой суд попало дело рыцаря. Слава Богу, что не только мы, поселенцы, идущие по пути Господа, но и люди неверующие, пусть незатейливые, но честные, восстали и вступились за Ядидью. Таких большинство в Ханаане, и не нужна нашему народу чужая лицемерная мораль!”

“Протесты не были напрасными. Ядидья получил минимальное наказание за мнимое свое преступление. Я стыжусь наших правителей и судей и горжусь своим народом. Настанет время, придет Спаситель, и мы, прокладывающие ему путь, расположимся у подножья трона, прочно встав на широкие спины честного простолюдья!”

Цви окончил речь и стал ждать отклика публики. Сокровенные слова, как правило произносимые вполголоса и в узком кругу, на сей раз прозвучали во всеуслышанье. Переварив факт лихой дерзости, молодые слушатели разразились аплодисментами. Цви сошел с трибуны, уступив место отцу.

Аврам-Ицхак был недоволен чрезмерной откровенностью сына. “У воздуха есть уши, – подумал осторожный старик, – зачем обнажать заповедное? Излишнее прямодушие ради популярности. Вино виновато!” Патриарх огладил седую бороду и заговорил.

“Иудеи, – начал Аврам-Ицхак, – я поздравляю всех вас с великим торжеством! Праздник Пурим – наше национальное достояние. Почти всё, что касается истории и актуальности уже сказано до меня, и хорошо, что так, ибо мне, старику, говорить нелегко. Я буду краток и упомяну лишь об одной вещи, абсолютно практической и одновременно крайне важной”.

“Юноши Бейт Шема! Я обращаюсь к вам и вместе с тем я взываю ко всем молодым парням страны, избравшим путь служения Господу! Вступайте в армию защиты Ханаана! И пусть лучшие солдаты учатся на офицеров, чтобы стать генералами. Ведь если к нашей вере не приложить военную силу, то не заслужить нам милости Всевышнего и не возродить родину от пустыни и Леванона до реки Перата.”

“Ученики нашей ешивы попеременно держат в руках то оружие, то Книгу. Недоброжелатели выдумали, мол, солдаты-ешиботники больше молятся, чем службу несут, и потому стране и армии от них толку чуть. Ерунда! Не только винтовкой, но знанием Торы и верой в Господа наши люди вооружены, а духовная амуниция поважнее патронов и ночных прицелов!”

“Я горжусь своим солдатом Йошуа, я рад за его боевого друга Эйтана, и рад вдвойне за Эльдада, который сумел подняться над предрассудками его ортодоксальной среды и теперь готовится надеть военную форму. Что-то я не вижу четвертого мушкетера. Куда Яков подевался? Он, кажется, тоже хотел ступить на бранное поприще?”

Аврам-Ицхак окончил речь словами мудреца Шломо: “Радуйся, юнец, молодости своей, и да веселит тебя сердце твое в дни юности твоей!”

Эльдад раскраснелся от похвалы. Он сделал непростой шаг. Да пребудет успех с ним!

Глава 21 И дал Я вам землю

“Ты состарился, вошел в лета преклонные, а земли осталось еще очень много для овладения…” – так Господь сказал Йошуа. Перечислив предстоящее к завоеванию, Бог заверил полководца-ветерана, что поможет ему и выдворит тамошних язычников: “Изгоню я их от лица сынов Израиля; ты только брось жребий для Израиля о наследии, как Я повелел тебе”.

Умудренный годами и опытом, Йошуа старался пунктуально следовать наказам Всевышнего. Правда, не всё ему удавалось, скажем, не сумел он довести до абсолютной стерильности очищение Ханаана от идолопоклонников. Но Господь, видя искреннее желание и добрую волю земного проводника своих замыслов, бывал к нему снисходителен.

Хоть и вошел Йошуа в лета преклонные, по выражению Господа, но дряхлым стариком он не был, и достало ему силы победить еще многие царства и завладеть новыми землями. Пришла пора разделения земли меж коленами израильскими. Йошуа и помощник его в этом предприятии первосвященник Элазар руководствовались жребием, но не только им, ибо власть случая не способна охватить всего многообразия жизненных положений.

Читатель знает уже, что иудеев, на завоевательном их пути, сопровождало множество чудес. К ним прибавилось еще одно диво, пособившее Йошуа и Элазару делить землю. Существует предание, хотя на сегодняшний день и не проверенное, но представляющееся нам достоверным, будто бы жребий, указав на то или иное колено или семейство, кричал в полный голос, мол, это я сам, по собственному хотению так решил, никто меня не неволил!

Трудно переоценить полезность сей инициативы инструмента удачи, ведь люди склонны к подозрительности и зависти. Когда же сам жребий, в беспристрастности которого только безумный станет сомневаться, заявляет о своем суверенном решении, то даже самые бдительные и недоверчивые старейшины родов не станут думать, дескать, Йошуа или Элазар благоволят к кому-то больше, чем к нам. Справедливость – не родня приязни.

Наши мудрецы отмечали одно весьма важное обстоятельство. Во времена Моше женщины, не в пример мужчинам, отличились твердой преданностью Богу. Слабые, они не боялись трудностей на пути к свободе, и не просились обратно в Египет, как это делали их сильные мужья. В отличие от обладателей бород и усов, они крайне неохотно отдавали свои украшения для изготовления золотого тельца. И, наконец, они не ведали никаких колебаний, подобно семейным владыкам, и всегда и решительно заявляли о своем желании получить надел. Хотелось бы думать, что при распределении земли Йошуа и Элазар принимали во внимание женские заслуги перед верой, разумеется, если это не прекословило голосу жребия.

Как известно, бездушная природа в проявлениях своих много надежнее переменчивой человеческой души. Поэтому, не слишком полагаясь на лояльность людей к границам, Йошуа и Элазар распорядились выращивать на межах морской лук. Растение это отличается прочно сидящими в земле глубинными корнями, и его не просто вырвать наружу. Добровольных границ не существует, и без понуки не обойтись. Служба зеленого пограничника, по мнению полководца и первосвященника, должна была уберечь от греха потенциальных преступателей рубежей.

Ни годы скитаний в пустыне, ни славные победы, ни поучительные поражения, ни проповеди Моше и Йошуа – ничто из сильнейших этих средств не истребило до конца в сердцах иудеев дух рабства. Оставались еще колена Израиля, которые не торопились получить надел и стать владельцами земли, хозяевами, строителями.

И сказал Йошуа сынам Израиля: “Доколе будете вы лениться пойти взять в наследие землю, которую дал вам Господь, Бог отцов наших?.. Пойдите, обойдите землю, опишите ее и возвратитесь ко мне, и я брошу вам здесь жребий перед Господом…”

Когда же Йошуа и Элазар окончили хлопотный и чреватый раздорами труд дележа земли Ханаанской меж коленами израильскими, вмешался Господь, и по слову Его определили иудеи надел для Йошуа. Как и пожелал пророк и полководец, досталось ему место на горах Эфраимовых. За остаток жизни он успел возвести там город и поселиться в нем.

Пришла пора обустраиваться. Вот несколько иллюстраций этого рода. Как-то сказала Калеву дочь его Ахса, что сухая земля у нее. Это та самая Ахса, которая в детстве дружна была с Тирцей, старшей дочкой Йошуа. Теперь уж она молодая замужняя женщина. Калев немедленно откликнулся и соорудил колодцы и провел воду на поля дочери. А другой раз пришли к Йошуа жалобщики, мол, надел у них лесистый и весь на горе. Вождь посоветовал расчистить склоны от деревьев и кустов, а заодно изгнать местных язычников. Люди послушались его, и прибавилась в Ханаане еще одна плодородная нива. Разумеется, этими примерами далеко не ограничивалась созидательная деятельность Йошуа.

Деяния Йошуа всегда были и по сей день остаются непреходящим предметом раздумий мудрецов, ибо углубление в суть того героического времени позволяет современнику лучше понять универсальный, общечеловеческий смысл овладения Израилем землей Ханаана. Сформировалось мнение, что, воюя за возвращение родины и заселяя ее, иудеи утверждают веру в Господа среди прочих народов и тем самым исправляют мир. Скелет умозрительной идеи обрастает мясом и кожей очевидности.

Вот какие слова начертал Йошуа в Книге: “Так отдал Господь Израилю всю землю, которую клялся Он дать отцам их, и они завладели ею и поселились в ней… Не упущено было ничего из всех добрых слов, которые говорил Господь дому Израиля; всё сбылось”.

Нельзя обойти стороной то важное обстоятельство, что Йошуа, как отмечалось выше, не выскоблил землю дочиста, и остались местные язычники в среде сынов Израиля. Скажем, гивонцы, а, позднее, и жители Гезера. Правда, чужаки не получили равного с иудеями статуса, ибо Йошуа определил этих людей на выполнение повинных работ, надеясь таким решением нейтрализовать порочное влияние идолопоклонников. К несчастью, история пошла не тем путем, который завещал Господь, и о котором мечтал Йошуа.

Есть у беды начало, нет у беды конца. Взять, скажем, Йерихо: единожды поспособствовав израильтянам, впоследствии чудеса лишились силы, и крепость вновь оказалась в чужих руках. Глубокой печали достойны факты потери города и утраты действенности чудес.

Ободряет то обстоятельство, что несовершенная история хоть и уклонилась в прошлом от путей Господних, зато преподнесла бесценные дары лучшим из лучших современного поколения – чувство одержимости, видение перспективы и, наконец, счастье воплощать волю Всевышнего.

Дочери Йошуа и Рахав – старшая Тирца, средняя Ноа и младшая Милка – выросли, благодарение Богу, на радость отцу с матерью, и превратились из неприметных девчонок, в куклы игравших, в завидных девиц на выданье. Все трое здоровые, не сглазить бы, кровь с молоком, умные и собой недурны.

Тирца – предмет особого беспокойства матери и гнетущей тревоги отца. О чем беспокоилась Рахав? Ну, во-первых, Ахса, дочка Калева, подружка и одногодка Тирцы, уже замужем, а Тирца все еще в родительском доме обретается. Отставание дитяти не помогает престижу отца с матерью. А во-вторых, шестнадцать лет – возраст переломный, с него начиная, годы убавляют от прелести девичества.

О чем тревожился отец? О, были у Йошуа основания наисерьезнейшие, и смута поселилась в душе его. С детства дружила Тирца с Адамом, сыном того гивонца, что прислуживал высокому семейству. Не нравилось Йошуа якшание дочери с мальчишкой-язычником. Не раз пенял он жене на нетерпимость сего, но нелегко переубедить Рахав – и доводы ее умны, и у самого дел по горло, и не до воспитания ему, да и дочка, как повелось, под крылом у матери.

И вот, выросли нежные пташки, но не разлетелись в разные стороны, а по-прежнему дружат, и водой их не разольешь. Бывало, сидят вместе, шепчутся о чем-то. Йошуа пройдет мимо, скосит глаз, навострит ухо – оба присмиреют, замолчат. “Жизнь катится под гору, – панически думал Йошуа, – того и гляди беда случится: не дети, однако! Пора вызвать жену на разговор. Настало время решительных слов и решающих дел!”

– Рахав, нам есть о чем поговорить! – строго вымолвил Йошуа.

– Нам всегда есть о чем говорить, милый, ибо брак наш удался на славу! – ответила Рахав беспечным тоном, но заподозрила неладное.

– Тирца до сих пор в девицах и дружит с язычником – что скажешь на это, жена?

– Думаю, ей пора замуж.

– За идолопоклонника?

– Угомонись, милый, ведь ничего худого не случилось!

– Что ж, сидеть сложа руки и худого ждать? Сердце девичье мягко и податливо, а мужское – хищно и плотоядно. Сраму не оберемся. Я полководец и пророк, и незапятнанной должна быть честь моя в глазах иудеев, а народу Израиля дорого доброе имя вождя его!

– Ты сказал, мол, мужское сердце хищно и плотоядно… А я-то думала…

– Я не себя имел в виду. Ты знаешь, я любил и люблю тебя. Не уводи в сторону, Рахав!

– Хорошо, что ты заговорил о любви. Тирца и Адам любят друг друга, хотят соединиться браком, да тебя боятся!

– В своем ли ты уме? Он идолопоклонник!

– Йошуа, коли верить твоим словам, ты любил и любишь бывшую идолопоклонницу…

– Жизнь изменилась, и время не то… Он не верит в нашего Бога!

– Признать существование богов, а не Бога – вот в чем божественность. Адам не безбожник!

– Он безбожник! Вера его ложна и пуста! Нет иных богов, кроме Бога! Ты, кажется, поняла это много раньше, не так ли, Рахав?

– Допустим. Однако есть добавка. Народ ваш, а точнее наш, единожды назвав чужую веру ложной, тем самым навсегда лишил себя терпимости к иным суждениям, и притом не только в части веры!

– Заумно, больно…

– Нет, просто! У язычников все по-своему правы, а у иудеев все не правы, кроме их самих.

– Всё так и есть, Рахав: все ошибаются, кроме нас!

– Прошу прощения за грубые слова, но кажется мне, что Господь столковался с израильтянами, мол, вы признаёте только Меня, а Я назначаю вас избранниками и даю землю.

– Что здесь худого?

– Хорошего уж точно нет! Принять сие условие – навлечь на себя пагубу нетерпимости.

– Нетерпимости к чему?

– Уж говорила я: к суждениям других! Раз отринув чужих богов, как ложных, иудеи влили в кровь свою отраву вечной правоты, поделили мир на единодумцев и врагов.

– Вечная правота – отрава? Нетерпимость – пагуба?

– Да! Становится привычной непримиримость к иным воззрениям. А свыше данная привычка – знак бесконечного несчастья.

– Какая удача, Рахав, что не ты ведешь за собою народ мой!

– Довольно об этом. Обещай, Йошуа, не разрушать юную любовь!

– Обещаю, Рахав, что не позволю пасть дочери нашей. Сие и от матери зависит – на твоем попечении девица!

Всерьез опасаясь за судьбу Тирцы, тяжко вздохнула Рахав: “Как уберечь бедняжку от несправедливости?”

Окутанный туманом слов супруги, Йошуа глубоко задумался: “А вдруг есть зернышко истины в словах женщины?” Может быть, именно эта мысль побудила его так сказать народу: “Если же зло в глазах ваших служить Господу, то изберите себе ныне, кому служить вам… а я и дом мой служить будем Господу”.

Глава 22 Слова, слова, слова

Миновало сколько-то времени, как окончился светлый праздник Пурим, но по-прежнему темен был лик Якова. Странный спор вышел у него с друзьями. Он огорчил их. Йошуа, Эйтан и Эльдад чистосердечно полагали и полагают Шем-Ора Ядидью подлинным героем, а Яков восстал. Он все думал, основательны ли доводы его, или они есть всего лишь рецидив заокеанской ереси?

Яков стал замечать появление неких пертурбаций в душе. Мысль спорила с очевидностью, сердце будто бы слепло – глядело в упор на обретенные ценности, да едва различало их. “А вдруг прав Эйтан, – пугал себя Яков, – а что, если и впрямь вселился в меня диббук? Или пока только его предвестники туманят мозг? Нет, не должно быть такого, Боже сохрани. Инакомыслящих всегда мало, страшно оказаться в меньшинстве!”

Яков очень любил сестрицу свою. Узнав, что Йошуа сделал предложение Саре, заранее радовался ее счастью. Да и будущий зять весьма приятствовал ему. Вот только не нравились Якову оговорки да проволочки – сестренка-то тревожится. Не в этом ли подспудная причина томления сердца его? А, может, добрая память об иной жизни за океаном смущала юношу? Не знаем мы этого. Но известно доподлинно, что не унимался в нем дух противления, и расшатывал обретенные душевные устои и посягал.

Заокеанские доходы профессора Идо позволяли ему недурно обеспечивать сына-ешиботника. Поэтому комната Якова была самой просторной, и естественным образом стала местом постоянных духовных посиделок друзей.

К Якову пришли Эйтан и Эльдад, за ними появился Йошуа. Однокашники собрались поговорить с хозяином хором по душам. Что тревожит сердце его? Помощь нужна, поддержка? Какие странные речи произносил Яков в праздник Пурим! Молодые, но уже наторелые умы хотели понять не только результат, но и ход его мысли. Иной раз удается обнаружить самое начало кривизны и распрямить оную у исходной точки. С другой стороны, даже в еретических и подвергаемых остракизму суждениях дозволено искать пользу для себя!

Добавим, что вот уж порядочно времени Эйтан и Эльдад с тревогой глядели на свое положение среди соучеников – что-то неладное происходило. Оба надеялись в откровенном разговоре с Яковом прийти к пониманию, кто и в чем заблуждается. Не только наставить друга, но и в собственных замашках отыскать возможный изъян. Подающий помощь сам на нее надеется.

– Привет тебе, высокого полета птица, – весело начал Йошуа, – что происходит в тридевятом царстве, тридесятом государстве, как поживает славный царь Идо?

– На заокеанском бездуховном фронте без перемен, – в тон ответил Яков, – а отец в полном порядке, спасибо.

– Мы видим, ты печален, Яков. Мысли? – спросил Эйтан.

– По какой такой тропе они увели тебя столь далеко от нас? – осторожно поинтересовался Эльдад.

– Я рад приходу аналитиков-лекарей, – ответил Яков, – хотел бы выложить всё без утайки желающим спасти меня друзьям, но, чую, не созрел я. Увы, мыслей моих пути пока неисповедимы для меня. Я должен разобраться сам. Не будем возобновлять разговор, к которому я не готов.

– Что ж, ты прав, пожалуй, – заметил Йошуа.

– Кажется, не я один грущу. О чем вы тужите, Эйтан и Эльдад? – перевел на другое Яков.

– Нас обоих не любят товарищи в ешиве! – с горечью произнес Эйтан.

– За нашими спинами говорят недоброе, боюсь, желают зла, – добавил Эльдад.

– О, поверь, Яков, это не групповая паранойя, они оба правы! – воскликнул Йошуа.

– Я знаю. Кабы не узы дружбы, и я бы не любил их! – признался Яков.

– Ты, кажется, снова оригинальничаешь, Яков, – сердито заметил Йошуа, – будь добр, объяснись. Эйтан и Эльдад в учебе преуспели лучше всех, отец ставит их в пример. Они члены общества “Движение за чистоту”. Они спасли иудейку из лап аборигена. Им есть чем гордиться перед всеми нами. И таких людей не любить?

– Не горячись, Йошуа, – и вы, друзья, не гневаясь, спокойно выслушайте меня, – обратился Яков к Эйтану и Эльдаду, – боюсь, в достижениях ваших кроется тайна нелюбви к вам.

– Как так? – разом изумились Эйтан и Эльдад.

– Я расскажу одну правдивую историю, – сказал Яков, – вот она. За океаном, в школе, которую я посещал, красовались два отличника. Прочие ученики на них косились, избегали. Те же, видя стойкое недружелюбие, перестали заискивать и искать благосклонности товарищей, обособились, возгордились и в отместку стали открыто восхвалять себя при всяком случае. Их возненавидели. Однокашники начали поколачивать усердных школяров и обвинять в мнимых грехах.

– А что же родители двух бедолаг? – спросил Йошуа.

– Родители перевели отроков в другую школу, – сказал Яков, – но на беду свою эти двое, в науках хоть и были хватки, а житейский урок не усвоили. Вернулись колотушки, но они не исцелили гордецов. В кровь проникла отрава превосходства, которым они по-прежнему кичились. Мысль о первенстве искупала вражду и синяки.

– Это притча? – подал голос Эйтан.

– Это намек на нас с Эйтаном? – догадался Эльдад.

– Не только на вас, – заметил Йошуа, – полагаю, Яков намекал на народ иудейский.

– Что делать, приходится платить за сладость избранности! – сказал Яков.

– Как же не гордиться избранничеством? – вскричал Йошуа, – ведь нас избрал Господь!

– Человек выше всего ценит в себе то достоинство, которое дано ему по праву рождения и потому неотъемлемо, – изрек Яков.

– За избранность иудеи дорого платят, – сказал Эйтан.

– Важно, чтоб было чем платить. Золото – вечная защита иудея! – добавил Эльдад.

– В сегодняшнем Ханаане иудеи, то бишь славные ортодоксы, не надрываются в добывании вечной защиты, ибо вдоволь получают ее от государства апикорусов, – невинно бросил Яков.

– Опять камень в мой огород! – с досадой проговорил Эльдад.

– Тутошние иудеи живут среди своих, и посему загадочно их вожделение к добровольным гетто, и зачем им выделяться средневековой одеждой и многим прочим? Межи да грани – ссоры да брани! – полушутя заметил Яков.

– Отличие избранников от прочих должно быть во всем – и в духе и в материи, – твердо заявил Эльдад, – ты ошибаешься, заокеанец: не свои вокруг нас! Кишмя кишат греховные соблазны снаружи плотной ограды, оберегающей слабых волей от падения. Запомни, Яков, иудеи-безбожники – неиудеи, и отношение к ним – сообразное, – разразился Эльдад речью, – а миролюбие заокеанских сынов Израиля – глупость, ибо наша нескончаемая война с аборигенами уж тем полезна, что отвлекает ханаанских безбожников от сведения счетов с нами, подлинными иудеями. Нечестивцы с винтовками – это чернь, ослиными челюстями кусающая знатоков Писания. Враждебность же народов есть благо, спасающее иудейское племя от смешения и растворения!

– Яков, не обижай Эльдада, – попросил Эйтан, – ведь он совершенно примкнул к нам, он записался в армию обороны Ханаана!

– Я не хотел тебя обидеть, дружище, – проговорил Яков, обняв Эльдада за плечи, – я знаю, много недружелюбия приходится терпеть ортодоксам, но они за словом в карман не лезут – придумали бойкие ответы и не тужат. В твоей тираде ничто для меня не ново. Боюсь, я не созрел пока до понимания всех ее высот.

– Я рад, Яков, что Эльдад не сердится, – сказал Йошуа, – и оставайся, пожалуйста, душою с нами, вместе станем дожидаться Мессию.

– Я вижу дело таким образом, что ожидание спасения вовсе не означает безмятежного отсиживания со сложенными руками. Мы не имеем права ограничиваться соблюдением собственной праведности! – воскликнул Яков.

– Разумеется! – вскричал Йошуа, – у иудеев не существует личного спасения, и лишь тогда придет Спаситель, когда все поколение достойно будет!

– Яков, вспомни преступление Ахана! – добавил Эльдад, – согрешил один, а наказан был весь народ! Коли беда одного – всех беда, то и радость одна на всех, или нет ее вовсе!

– Выходит, не дождаться нам Спасителя, – грустно проговорил Яков, – никогда не сгинут нечестивцы – ведь неизбывны искушения зла.

– Ты верно ценишь людей, но вывод твой ошибочен, – сказал Эйтан, – к нам непременно придет Мессия! Сейчас главная преграда на его пути – присутствие неиудеев в Святой Земле. Но в наших силах убрать с его дороги сей камень преткновения, и не споткнется Спаситель, и не упадет, не разобьется. А для нечестивцев существует ад, не так ли?

– Мы, поселенцы, – маяк Спасителю, ибо мы освобождаем землю Ханаана и обустраиваем ее, как завещали нам великие Моше и Йошуа! – воскликнул Йошуа.

– Мы исполняем важнейший наказ Господа – мы заселяем Святую Землю! – торжественно добавил Эйтан.

– Друзья! – обратился к гостям Яков, – обеспокоенные моим инакомыслием, вы пришли ко мне, дабы разобраться, что творится в душе моей. Да и ваши собственные затруднения хотелось вам разрешить. Помогла нам взаимопомощь? Достигнуто желаемое?

– Ах, Яков, боюсь, нам это не удалось! – с улыбкой заметил Эльдад, – да и много ли проку в помощи? На какие ходули ни встань, а без своих ног не обойтись!

– А говорили-то о многом! – усмехнулся Эйтан.

– Надеюсь, не хмель недавнего Пурима помешал нам, – заметил Яков.

– Предлагаю впредь не судить, что лучше или хуже – одномыслие или терпимость к мысли одного. Дадим друг другу пять! – воскликнул Йошуа.

Три руки легли на протянутую ладонь Йошуа. Первыми ушли Эйтан и Эльдад.

– Когда свадьба? Не пора приглашения рассылать? – спросил Яков.

– Скоро Сара пройдет через судилище принятия веры. Сей синедрион тебе знаком. Затем я должен получить благословение деда. Срок не называю – сглазу боюсь, – сказал Йошуа.

– Не сглазу, а Аврама-Ицхака ты боишься!

– Может, ты и прав!

Глава 23 И дочкой поганой…

Йошуа хоть и не дряхл, но весьма стар, и смерть его близка, и повесть о нем приближается к концу. Размышляя о древней героической эпохе, невольно возвращаешься к привычной мысли – как много славных дел было свершено сынами Израиля во дни седой старины.

На склоне лет своих, обращаясь к народу, Йошуа в точности повторил сказанные ему Богом слова: “И дал я вам землю, над которой ты не трудился, и города, которых вы не строили, и вы поселились в них; плоды виноградников и маслин, которых вы не сажали, едите вы”. Это не попрек Всевышнего, а напоминание иудеям не сворачивать с пути праведности, иными словами, платить добром за добро. В сущности, все подвиги славного Йошуа есть звенья цепи благодеяний и творения добра. И это не удивительно, ибо он действовал по воле Господа.

Немало завоеваний свершили доблестные воители Барак и Барух. Чем старше становился Йошуа, тем больше воинских полномочий передавал он своим молодым полководцам. Йошуа оставался стратегом, но тактику войн блестяще воплощали в жизнь Барак и Барух, великолепно постигшие грамматику боя, грозных копий язык.

Передавая ратное поле в руки молодых, Йошуа все больше отдавался осмыслению заветов Господа. Как нам известно, он поселился с семейством в выстроенном им городе на горах Эфраимовых. Неподалеку от дома его располагался шатер учения. Йошуа с головой погружался в Писание, и верные его ученики Гидон и Гилад сидели у ног наставника, внимали речам его и сами изрекали слова глубины и мудрости. У воспитанников пророка появились свои воспитанники, и днем и ночью в шатре учения звучали молитвы и Слово Божье.

Итак, переведя сынов Израиля через Иордан и приведя их в землю Ханаанскую, бесконечно много добра принес Йошуа в Божественный тот край. Но, как говорится, доброе слово не отменит злого. Не дадим повода упрекнуть сию повесть в лицеприятии и приукрасах и посему вытащим за ушко да на солнышко весьма недобрую историю. Чем знать наполовину – уж лучше ничего не знать, ибо всё половинчатое портит целое.

Сыны Израиля завладели землею и поселились в ней, и записал Йошуа в пророчестве своем: “И дал им Господь покой со всех сторон совершенно…” Означало это, что мир снизошел на тот край.

Издревле ведется: стоит только покою и миру потеснить войну, как немедленно всходят семена коммерции. Поэтому потянулись в Ханаан караваны купцов из Египта, и появился спрос на товары, и торговля пошла недурно.

Рахав покинула дом на день-два, пришла в стан негоциантов, разбивших лагерь у подножья гор Эфраимовых. Она не стала дожидаться, пока откроется рынок в городе – лучшие товары могут успеть разобрать до нее. Рахав задумала купить ткани на новые одежды для всей семьи – дочек побаловать, себя порадовать, да и Йошуа поизносился.

В древности, как и ныне, краткая свобода от материнского ока раскрепощала дочерей, и мятежные мысли в молодых головах подталкивали к опрометчивости – только бы успеть съесть плод недолгой воли.

Хагит, жена Калева, возвращалась с полевых работ и заметила, как появились на опушке леса две фигуры – мужская и женская. Они двигались по направлению к ней. Хагит притаилась за высоким кустом, и когда двое поровнялись с нею и прошли мимо, она с очевидностью узнала Тирцу и дружка ее Адама. Ни на мгновение не усомнилась благородная матрона в характере занятий, которым предавались в лесу безбрачные юнец и юница. О наблюдениях и догадках своих она поторопилась уведомить супруга.

Калев выслушал сообщение Хагит со вниманием в лице и с волнением в сердце. “О, как огромны беда и опасность! – подумал Калев, – ведь Йошуа – вождь, и не гоже ему быть запятнанным пред сынами Израиля, ибо в глазах народа престиж пророка и правителя зиждется на чистоте рук и помыслов его самого, а равно и на безупречности его семьи. Смута в доме владыки – в стране смута!”

“Видать, гнездился порок в душе Тирцы, и вырвался наружу, как лиса из капкана, и отомстил, и вот, дочка поганая порочит отца. Да-да, именно поганая, ибо к язычеству тяга ее. Необходимо остановить первый же покатившийся с горы камень, пока лавина камнепада не смела столь трудных и непрочных завоеваний Бога и народа Его!”

Он и Йошуа не просто старые друзья, они соратники в священной борьбе. В мозгу Калева пронеслось воспоминание о разведке земли Ханаанской. Как твердо оба они стояли на своем, как смело глядели в глаза маловерной черни, как стойко снесли сорокалетнюю кару Божью, как вместе завоевывали и строили страну эту – и вдруг на одного из них свалилось несчастье. Горе Йошуа есть горе Калева. Но судьба всегда предпочитала первого и оставляла в тени второго. Зависть? Злорадство? Возможно, ведь Калев не ангел небесный, и ничто, даже слишком человеческое, не чуждо ему.

Множимое языками бывает причиной бед. Поэтому Калев запер Хагит дома, дабы праздные женские уста не праздновали раньше времени средь народа, а сам отправился к Йошуа. Он вызвал пророка из шатра учения, знаком указал на уединенное место и по-мужски беспощадно и кратко сообщил тяжкую весть. Йошуа побледнел. Ужас последствий мгновенно ослепил его старый, но деятельный мозг. Он сел на камень, задумался. Потом встал, пожал дружескую руку Калева, отвернулся, опустил глаза долу. Злой вестник, но верный товарищ, обнял его за плечи, промолвил: “Держитесь, ты и Рахав!” Как всегда немногословный, Калев повернулся и молча ушел.

Твердым шагом Йошуа направился к себе в дом, там копошился на кухне отец Адама. “Немедленно вызови сына, вы нужны мне оба!” – приказал Йошуа. Пока Адам шел на зов отца, Йошуа, взмахнув топором, убил старика, а сам встал за дверью. Только юноша пересек порог, смертельный удар того же орудия свалил его наземь.

Йошуа убрал следы крови и плотно завернул два мертвых тела в старые плащи, что бы нельзя было узнать убитых. Затем он привел человек пять слуг, бывших гивонцев, велел возложить творения рук своих на возы, страшный груз которых следовало немедленно предать земле. Он решил про себя, что деяния сегодняшнего дня не станет описывать в своем пророчестве.

Отец разыскал дочерей. Старшая что-то рассказывала младшим, а те, развесив уши, слушали. Йошуа позвал Тирцу и жестом остановил двух других. Он крепко взял дочь за руку и повел в дом. Три девицы разом поняли, что случилось нечто ужасное – никогда еще им не приходилось видеть отца в таком волнении. Тирца покорно следовала за родителем, Ноа и Милка со страхом глядели им вслед.

Ни слова не говоря, отец усадил дочку на лавку. В руке он крепко сжимал большой нож. Сердце девушки бешено колотилось. Она все поняла.

– Где мой Адам? – возопила несчастная.

-Ночью в лесу ты виделась с ним в последний раз. Теперь он мертв! – прозвучал жестокий ответ.

– Бог дал мне любви изведать силу…

– Любви к язычнику!

– Со мной был милый, ныне нет…

– Поплатишься, чертовка!

– Уж лучше ты, отец, возьми жизнь мою, не то убьет меня утрата милого!

Йошуа схватил Тирцу за роскошную ее косу, прижал голову дочери к лавке и мгновенным ударом ножа отрезал волосы под корень.

– Повяжи платок, скрой срам. Сиди взаперти, покуда новая коса не отрастет!