Важные вещи. Диалоги о любви, успехе, свободе

Михаил Ефремов
Не бояться

Д. З. Олег Меньшиков, которого вы называете в числе близких вам артистов, говорил, что у актера обязательно должна быть тема, с которой он движется вперед. У вас есть такая тема?

М. Е. Я про самого себя не могу так сказать. Если я начну так про себя думать и говорить, я… сойду с ума? Не знаю. Я запутаюсь. Я не могу так. Но я знаю, что такое «тема». И Олег Меньшиков, и Сергей Михайлович Колтаков, и Сережа Маковецкий этим виртуозно владеют. И Владимир Машков, и Евгений Миронов, и еще много хороших артистов.

Но если я начну объяснять, что это значит, сразу получится неправда, потому что мысль изреченная есть ложь. В системе Станиславского есть какая-то ошибка, она там заложена. Поэтому система эта великая. Это не очень понимают иностранцы, поэтому называют систему Станиславского методом. Они думают, что это такой метод: три раза присядь, задержи дыхание на 20 секунд, вспомни, как в детстве тонул, и попробуй заплакать. Нет, это не так. Там есть ошибка, потому что артистам эта система не нужна. Она нужна режиссеру, чтобы разговаривать с артистами. И артистам, конечно, она нужна, чтобы понимать режиссеров.

А что нужно артисту?

Артисту нужно не нервничать и не бояться. Правда, если совсем не будешь волноваться, обязательно провалишься, это проверено. Было несколько раз, когда казалось, что вот сейчас-то мы выйдем и всем покажем! И – бабах! Как в яму. Надо все-таки немножко нервничать.

Сергей Сельянов
Человек – это метод

Д. З. Наверное, излишне задавать вам вопрос, почему Данила Багров  – герой ваших фильмов «Брат» и «Брат 2»  – стал таким народным героем. С одной стороны, это настоящий сказочный персонаж, русский богатырь. С другой стороны, фильм можно сравнить с «Мастером и Маргаритой»: Багров  – сила, которая восстанавливает справедливость. И это человек, у которого есть то, что прозвучало в вашем первом фильме «День ангела», – внутренний закон. Ты не мучаешься выбором, потому что у тебя есть представление о законе. Притом что у Данилы могут быть нелады с уголовным кодексом, в нем есть эта сила.

С. С. Да, бесспорно. Существуют системы внутренних установок, которые не обсуждаются с самим собой, – они просто есть. Скажем, в XIX веке были «люди чести». Это не значит, что такими были все поголовно, но они были – люди с неразмытыми нравственными критериями и готовностью их отстаивать. Это, собственно, соль нации. Если таких людей вообще нет, даже на экране, то пиши пропало  – гиблое дело.

И этот герой стал таким любимым и популярным именно потому, что людям этого не достает. Это очень связано с темой достоинства – когда ты живешь по своим принципам, а не прогибаешься, не подчиняешься другим силам. В России большой дефицит достоинства, потому что страна фактически до Нового времени была крепостной. Да и потом ценность человеческой жизни у нас была незначительна. Дело именно в этом, а не в каком-то лихо скроенном сюжете.

А вот как понять, что значит следовать себе? Всегда ли ты уверен в том, что именно ты отстаиваешь?

Нужно быть ответственным. Это скучное слово, но, на мой взгляд, очень важное. Это ответственность, например, перед делом, которому ты служишь. Она не дает тебе далеко уклоняться. Когда, помимо ответственности, у тебя есть еще и любовь к этому делу – это уже везение, счастье. Опять же, любовь не позволяет никуда существенно отклониться.

Вот мое дело – кино. И я считаю себя счастливым: я никогда никому не то что не завидовал, но и пример ни с кого не брал. Конечно, есть люди, которыми я восхищаюсь, но не в том смысле, чтобы брать с них пример. У меня есть уверенность, что каждый человек – это метод. Я не знаю, насколько это понятно.

Понятно.

Каждого Бог создал как-то по-своему. То, что хорошо для вас, мне не годится. Даже в чистке картошки: я тру вот так, а вы вот этак.

А как найти свой метод? Это же и значит найти свое предназначение в жизни?

Ну, да, конечно. Собственно, счастье заключается в том, что ты совпадаешь с этой матрицей, с этим собственным методом.

То есть счастье – это ощущение, что ты совпал со своим предназначением?

Это, конечно, одно из определений. Я думаю, что так.

И вы счастливы в этом смысле?

Да.

Здорово, когда человек может сказать: «Я счастлив».

Кино очень азартное дело, понимаете? Я такой спокойный, в общем, человек, и даже сдержанный, потому что мне там хватает страстей. Мне в казино играть не очень интересно, потому что у нас азарт гораздо круче.

Ваш фильм «Я тоже хочу», снятый Алексеем Балабановым^[10], сын Алексея назвал последним фильмом своего отца. Что он имел в виду?^[11]

Поскольку Леша Балабанов говорил об этом публично, то и я могу повторить: он болел. Врачи вынесли ему, как говорят в таких случаях журналисты, смертный приговор. К счастью, это пока не оправдалось. Я надеюсь, что это случится в то время, которое предначертано, и не раньше. Но даже на такого беспрецедентно сильного человека, как Балабанов, это произвело впечатление, и он действительно делал этот фильм как последний, пусть и не в прямом смысле.

Дай Бог ему долго жить. Мне кажется, этот фильм имеет отношение к тому, о чем вы говорите. Таинственная «колокольня счастья» принимает не всех. Это фильм про то, кого возьмут, а кого не возьмут.

Либо ты совпал с чем-то, и тебя взяли. Либо ты не совпал, и тебя не взяли.

А почему в фильме режиссера Балабанова, которого играл сам Балабанов, не взяли? Почему он вынес себе такой вердикт?

Ну, как вы себе это представляете? Он должен был вознести сам себя? Он собственной волей маленького Демиурга отправил достойных из тех, кого он придумал. Грань эта очень тонкая. Мы ее почти не чувствуем. И в то же время мы согласны с выбором, который Балабанов сделал в своем фильме. Вот этих – да. А этих – нет.

Этот фильм сравнивают со «Сталкером». Но фильмы Балабанова вообще очень русские, они очень про нас. В «Сталкере» все-таки у героев были четкие представления, зачем они туда отправились и чего они хотят. Но в фильме Балабанова ни у кого вообще нет никаких формулировок. Они просто говорят: «Я тоже хочу счастья». Вот это слово «хочу» – очень энергичное. Вы такое хотение часто ощущаете?

Применительно к кино я его ощущаю постоянно. Мне пока не надоело. Я так устроен, что у меня не бывает такого: сегодня я как-то особенно хочу, а завтра хочу, но так, низенько. Нет, я ровный. Я хочу постоянно. Я хочу интересных проектов. Основная проблема в том, что их трудно придумать. Потом написать сценарий. Не скажу, что снять – это самое простое, это будет неправдой. Но я хочу подчеркнуть мысль, что довести идею до состояния, когда ее можно снимать, – это очень плохо получается. Во всем мире существует дефицит идей – и в голливудском кинематографе, и в европейском, и везде. При том, что все есть, чтобы делать сильное, яркое кино, которое проживет много десятков лет.

Я же все силы прикладываю, чтобы не делать проходных проектов. Я их все хочу. Конечно, какие-то более радостно идут. Как в «Сказке о царе Салтане»: «пушки с пристани палят, кораблю пристать велят». Или «орешки не простые, в них скорлупки золотые».

«Ядра чистый изумруд».

Начинается, как кино, – 24 кадра в секунду. Начинает отбиваться вот такой ритм: тудух-тудух-тудух! Тудух-тудух-тудух! Идет, идет, идет! Тогда, конечно, это чистое счастье. А когда посложнее – тогда это трудное счастье.

Тимур Бекмамбетов
Третий акт

Д. З. 31 декабря это такой особенный день, когда мы вспоминаем, какими можем быть на самом деле.

Т. Б. Да, и мы просыпаемся, как будто целый год спали и жили не своей жизнью, и вдруг все люди понимают, кто они есть на самом деле, что они любят и прощают друг друга. Все ждут, что вот сейчас, сейчас что-то случится, причем никто не понимает что. Все вдруг сойдется и окажется, что все было не зря. Весь год ты намечаешь какие-то цели, планируешь, что будет завтра, послезавтра, через неделю: а потом я поеду туда-то, а потом будет счастье. Вдруг в начале декабря начинаешь понимать, что уже добежал до финишной прямой, а ничего не случилось. И вот эта последняя надежда концентрируется. В драматургии есть понятие третьего акта.

Вы говорили, что, чтобы снять современное артхаусное кино, нужно от любой счастливой истории отрезать третий акт. Вот, допустим, «Красотка». Он ее бросил, потому что она проститутка.

И все, и конец, грустная музыка и титры. И победа в Каннах обеспечена! Но можно и наоборот, кстати. Можно к любому хорошему артхаусному фильму доснять третий акт.

Третий акт «Возвращения»: оказалось, что папа не умер. Он жив и вернулся к сыновьям.

Или, например, фильм Ларса фон Триера «Меланхолия», где другая планета надвигается на Землю. Вдруг появляются какие-то пожарные, которые летят на эту планету, что-то взрывают, она меняет траекторию и улетает мимо. Был бы коммерческий фильм, все бы пошли смотреть. Ценность артхаусного кино в том, что оно очень достоверное, очень искреннее, с сильными характерами.

Джон Алан Лассетер
Вдохновение в ограничениях

Д. З. Как состоялось ваше первое знакомство с диснеевской анимацией?

Д. А. Л. Когда я был маленький, Уолт Дисней каждые 7 лет снова показывал свои старые мультфильмы в кинотеатрах. Он считал, что каждые 7 лет вырастает новое поколение детей, а это новое поколение зрителей. Мне очень хорошо запомнился мультипликационный фильм «Дамбо». Этот фильм о большом слоненке был один из первых мультфильмов, которые я увидел, и он до сих пор один из моих самых любимых.

В чем особенность диснеевских фильмов? Самое главное в них – то, какие чувства картина вызывает у зрителя. Фильмы Диснея не просто забавные и смешные – они о чувствах. Возьмем для примера тот же мультфильм «Дамбо». Если вы помните, слоненка разлучили с его матерью, потому что у него были необыкновенно большие уши. Там есть щемящий момент, когда ему удается встретиться с мамой, запертой в отдельной клетке. Они не видят друг друга. Единственное, что они могут сделать, – это прикоснуться друг к другу хоботами.

Я до сих пор помню, как у меня ком подкатил к горлу. Даже сейчас, как родитель, я не могу равнодушно смотреть этот эпизод. Или вспомните мультфильм «Бэмби». Трогательная любовь олененка Бэмби и его матери.

В фильме она умирает.

Это прямо не показано, но вы понимаете, что ее застрелил охотник и Бэмби остался абсолютно один. Это душераздирающая сцена. Фактически каждый диснеевский мультик берет за душу, заставляет зрителей во время просмотра по-настоящему привязаться к персонажам. Вы проживаете с ними их жизнь, они становятся вам близки, вы разделяете их чувства.

И вот еще что важно: диснеевские персонажи всегда имеют свои слабости. Поэтому зрителю легче себя с ними соотнести. На самом деле каждый из нас старается скрыть свои слабости. Никто не хочет, чтобы люди увидели его теневые стороны. А мы специально ставим наших героев в такие ситуации, где как на ладони видны их человеческие качества, где мы видим истинную сущность героя. И вот тогда происходит главное. Зритель вскакивает с кресла и кричит на экран: «Да не ходи же ты туда!! Что ты делаешь! Ты же знаешь, чем все это кончится!!»

Я знаю, что вашими учителями были трое из так называемых «девяти старцев» – легендарных художников-мультипликаторов компании Disney.

Олли Джонстон и Фрэнк Томас были моими самыми главными наставниками. Я помню, как они постоянно нам говорили: «Когда вы работаете над мультипликационным фильмом, ваша задача – изобразить на рисунке эмоции. Всегда задавайте себе простой вопрос: «О чем думает в этот момент персонаж? Почему он так думает?» Этого принципа придерживались мои учителя, когда придумывали механизм движения персонажа. У героя вообще может не быть лица – это может быть и неодушевленный предмет. Но все его движения порождены его мыслями. Когда вы начинаете отталкиваться от мыслей персонажа, вам уже понятен его характер, вы можете объяснить отдельные эмоции. Мои наставники не переставали повторять: «Когда герой делает движение, оно отличается от остальных той эмоцией, которую он испытывает в данный момент».

Вот смотрите: вы заходите сюда и садитесь каждый раз по-разному. Потому что вы, можете быть, чем-то рассержены или счастливы и радостны, например, как сегодня. Это называется «язык тела». Аниматоры – это актеры с карандашом или, как в нашем случае, актеры с компьютером.

Теперь, когда вы сказали об этом, я понимаю, почему, создавая самый первый в истории компьютерный мультфильм «Приключения Андрэ», вы попросили программистов смоделировать фигуру, которая могла бы гнуться. Я думаю, что если был переломный момент в истории компьютерной анимации, то это когда в ответ на вашу просьбу была придумана эта каплеобразная фигура.

Это как раз и есть тот принцип, о котором нам непрестанно твердили: положение тела может рассказать очень многое о человеке. Например, когда вы испытываете чувство гордости, у вас невольно распрямляется грудь. Когда вы чем-то расстроены, то вы сидите, чуть сгорбившись. Очень многое можно сказать по осанке человека, по тому, как расположены у него плечи, руки.

Я пришел в компьютерную анимацию с классическим художественным образованием, и все, что я умел, было невероятно сложно приложить к персонажам, создаваемым на компьютере. Тогда компьютерное моделирование применялось только к правильным геометрическим фигурам, которые программа заставляла вращаться, передвигаться и так далее. Для героя мультфильма это невероятное ограничение. Ну да, вместо головы может быть шар, ноги можно заменить цилиндрами. Но возник вопрос, из чего же мне сделать туловище. Я очень мучился, что никак не могу одушевить геометрические фигуры. У меня есть программист Эд Кэтмелл, и я его попросил подумать над этим: «Можно ли придумать объект, который бы хорошо сгибался?»

Он немного подумал и вернулся с такой каплей, состоявшей из шара и треугольника. И вот этот треугольник мог менять положение и создавать изгиб, движение. Я был потрясен этим открытием, которое стало революцией в выразительности персонажа.

Мне первым делом приходит на ум фильм «Люксо-младший»^[12]. Это до сих пор один из моих самых любимых мультфильмов. Удивительно, что он нисколько не устарел: ведь он один из первых, созданных в этой технике. Очень актуальный и невероятно трогательный.

Это самый первый короткометражный анимационный фильм, созданный в 1986 году только что основанной компанией Pixar. Он длится всего лишь полторы минуты. Тогда должна была пройти большая ежегодная конференция по вопросам компьютерной графики, на которую мы отправились втроем – Эд Кэтмелл, Стив Джобс и я. Я должен был создать фильм, демонстрирующий возможности программистов. Художественные задачи были на втором плане.

Но в результате именно в этом фильме произошел переход от анимации, призванной демонстрировать технологию, к новому способу передавать эмоции и одушевлять персонажей, чем, собственно, и стала компьютерная анимация. Это настоящий мультфильм, хоть и созданный на компьютере. И когда этот фильм показали на конференции по компьютерной графике, он был встречен бурными аплодисментами – зал встал.

Если вы помните, в этом мультфильме два героя – большая лампа и маленькая лампа. То есть взрослая лампа и лампа-ребенок, играющая с резиновым мячиком. Сразу же после показа один программист подошел ко мне и сказал: «Джон, у меня к вам один вопрос». Я подумал: «О, он хочет спросить у меня, как все это было сделано, а я ведь не разбираюсь в таких вещах – я просто художник-мультипликатор». А он спросил: «Взрослая лампа, которая была в мультфильме, – это отец или мать?» Я засмеялся и подумал про себя: «Мы сделали это!»

Вот так все и началось. И тогда у меня появилась мечта со временем снять полнометражный анимационный фильм.

Интересно, что именно те ограничения, которые накладывает технология, подтолкнули вас к открытиям в области компьютерной анимации. Обычно в мультипликацию приходят за неограниченной свободой фантазий, а вас, напротив, вдохновил небогатый репертуар компьютерных возможностей.

Да, на каждом этапе мы сталкивались с ограничениями, и именно преодоление этих сложностей подталкивало нас вперед. Я был так вдохновлен разработками, что все новое, что придумывали программисты, мне хотелось сразу же вставить в мультфильм. Это, в свою очередь, рождало новые идеи. Так родилось то, что стало философией кинокомпании Pixar. Ее можно сформулировать так: искусство бросает вызов технологии, а технология в свою очередь вдохновляет искусство. Это стало нашей стратегией: искать вдохновение в ограничениях.

Как здорово! Пусть ограничения вас вдохновляют!

Когда мы делали «Историю игрушек», сложность была в том, что в то время все, созданное с помощью компьютерной анимации, выглядело пластиковым. Компьютерная графика была не в состоянии передать текстуру. Я подумал: а что, если сделать героями мультфильма игрушки? Они же неживые по определению и сделаны как раз из пластмассы. Такая творческая задача идеально совпадает с техническими возможностями, которые у нас есть!

Интересно, что в мультфильме «История игрушек-3» вы упоминаете о системе Станиславского. Формула системы Станиславского – «Я в предлагаемых обстоятельствах». На мой взгляд, то, чем вы занимаетесь, в определенном смысле соответствует системе Станиславского.

Мы всегда думаем о системе Станиславского. Для любого нашего персонажа очень важно детально продумать все его реакции в определенной ситуации, в зависимости от его характера. Реакция должна быть правдивой, логичной и уместной. Чем более основательно вы к этому подходите, чем более достоверна реакция героев, тем больший контакт и отдачу от аудитории вы потом получите.

Есть еще один секрет. Покажите людям что-то, что им знакомо, что они знают и к чему привыкли, но так, как они прежде этого не видели. Под другим углом, в новом для них свете. Если вы показываете зрителю что-то, что они уже знают, – это неинтересно.

Мой брат – дизайнер. В дизайнерской школе у них был курс дизайна одежды. Он часто сидел дома за маминой швейной машинкой и что-то строчил. Однажды он сказал мне важные для меня слова: «Если ты берешь необычную ткань – делай из нее выкройку классической модели. Если ты берешь классическую ткань – делай необычную модель. Если ты берешь необычную ткань и делаешь из нее необычную модель, то у человека, который ее видит, не будет никаких ассоциаций. Это его не тронет. Он не свяжет то, что видит перед собой, с тем, что ему знакомо». Я навсегда запомнил его слова и старался им следовать.

Визуальные эффекты, которые мы можем создать, не похожи ни на что, с чем у обычных людей могут возникнуть ассоциации. И я вношу в мои фильмы традиционные элементы – классические каноны создания фильма. Например, принцип работы камеры, актерскую игру и прочие чисто кинематографические вещи. Когда вы смотрите фильм, то понимаете, что перед вами игрушка или автомобиль, но потом настолько погружаетесь в его историю, что воспринимаете это как живое существо. Периодически, конечно, вы вспоминаете: «Нет-нет, это же рыбка, или машинка», – как в мультфильмах «В поисках Немо» или «Тачки». Но это происходит лишь изредка, и как раз благодаря невероятной правдоподобности персонажей. Это имеет отношение к нашей основополагающей философии и к тому, о чем говорил Станиславский.

Юрий Стоянов
Когда сам себя удивляешь

Д. З. Чарли Чаплин в своей книге описывает, как создавался образ Бродяги. Он сложился из маленьких кусочков: тросточка, котелок, огромные ботинки, несоразмерность в предметах туалета. И вдруг он нашел Бродягу, и, как он пишет, Бродяга сам стал ему все подсказывать: движения, необычные шутки. Вам это знакомо?

Ю. С. Знакомо, но тут немного другая природа.

Расскажите! Я уж не буду говорить о массе образов, созданных в «Городке», но я просто обожаю вашу Ангелу Меркель! У меня такое ощущение, что она тоже вас ведет. Расскажите, как оно изнутри ящика?

Я не знаю, как это получается. Когда б вы знали, из какого сора… Я же не физиолог Павлов, я не препарирую такие вещи. Это интимно, это хочется сохранить в себе. А знаете, ради чего? Бывают такие минуты – нет, секунды, насчет минут я загнул, – когда ты сам себя удивляешь. Это такое великое счастье! У меня их было немного, но они были. Когда тебя распирает от радости, когда ты сделал что-то такое, чего от себя не ожидал, что восхищает тебя в других артистах. «Я не ждал этого! Ох, какой парень хороший!» Как это происходит?

Когда дело касается внешних вещей, надо очень внимательно присматриваться к себе. Надо определить: а что такое для меня Меркель? Я смотрю на себя, смотрю. Грим – нет, так не может быть, давайте по-другому. А почему? Я же не знаком с ней, я ничего не знаю про эту женщину. Но какое-то важное качество я для себя должен определить.

Вот вам пример. В силу физических данных я никогда не мог бы сыграть принцессу Диану, но мне всегда хотелось понять: почему мир так влюбился в эту женщину? Она была застенчива. Это совершенно не соответствует ее биографии. Такое несоответствие надо всегда искать: несоответствие статуса и этих слегка опущенных глаз. Она как бы стеснялась того, что она принцесса. Играла она это или нет, но это то, что тронуло человечество. В ней всегда было слово «простите». Это слово шло впереди нее. И мир это принял.

Ангела Меркель для меня была бабушка – я для себя такое придумал. Мне было важно в ней то, что она искренняя. Меняются конференции, сессии, саммиты, но ты все время видишь на ней один и тот же пиджачок и брюки.

И вот у тебя начинает слегка приподниматься плечо. Ты начинаешь стесняться своей нескладности, а потом: «Ну и что? А зато я премьер-министр». Говоришь себе какую-то чушь, это все складывается во внутренний монолог: «Там еще будет одна женщина, важно не очень сильно пожать ей руку – ей может быть больно».

Или ты начинаешь играть: все берут пирожное сверху, а можно еще вот так вывернуть руку. И из такого жеста может возникнуть человек. Мама нации. Не Маргарет Тэтчер, совсем другая – добрая славная немка. Угловатость, застенчивый взгляд, немного мужские повадки в сочетании с трогательностью.

Как-то так, наверное.

Просто класс!

Мой тесть живет в Чернигове, он сейчас на пенсии. Позавчера он позвонил моей жене и сказал: «Ты знаешь, Леночка, вчера в новостях видели Ангелу Меркель – она так похожа на Юру!» Я думал, я умру.