Через

Анабасис

Памяти Константина Кикоина

1

 
Белесый парус на горизонте, почти не виден.
Море бьется и разбивается прибрежной пеной,
 
 
Голубые чайки скользят над водой неспешной,
А корабль расправляет снасти, сушит якоря.
 
 
Где же линия горизонта, за которой врата зенита?
Где же звезды полями, немеркнущие, как ноты?
 
 
Позади заката, позади столпов, бесконечно море,
Там луны и солнца звездопадом восходят звуки.
 
 
Не качайте ж якорем при прощанье, не спускайте
Парус. На ветру без тени еще будут бухты и будут
 
 
Скалы. Уходящий на запад корабль еще встретят
Циклопы с глазами, спрятанными в ладонях.
 
 
Вдоль лукавых лагун еще будут танцевать русалки
Со светящимися глазами в теплеющем счастье ночи.
 
 
И пройдут по обрывам тысячеглазые лотофарги.
Все, что не было, еще не забыто, но уже возможно.
 
 
Если и вправду, как они говорят, земля кругла,
То и дорога к закату за морем ведет к восходу.
 
 
Так не верьте боли, не прощаясь, раскройте парус,
Оглянитесь на океан у краев песка под ногами.
 
 
Оставшиеся на берегу прощально бросают камни.
Корабль тает. Легкими парусами, полными ветра,
 
 
Он уже в пути, по ту сторону заката.
 

2

 
Вой шакалов в воздухе, где один.
Где туман пуст и прозрачен, сер
И никого. Где слова не сказать,
Не услышать звука, обращенного.
 
 
Как холодно в мире без зимы,
Как холодно в земле страстей.
Как жарко без прикосновенья,
Как жарко в городе без любви
 
 
Между холодом и жарою тени.
Тень, как скорлупа, спрятана и
Полна, безжизненна, напряжена;
Одиночество, в ожидании, в не —
 
 
Сбывшемся. Заунывный вой
Шакалов и виски на краю стола,
В душе без людей. Откроются
Пряные ворота памяти, дыхания
 
 
Слез. Вьется канат души, натянут,
Напряжен, до крови. Что же есть
Один? Боль, пустота, полнота,
Рвет. Подойди. Но не сказать. Это.
 

3

 
Пространство шума полно движением,
Приходят, уходят, одеты, блестят полы.
Здесь не восходит мысль, не восходит
Чувство. Пустыми шагами шумят поля.
 
 
Пылью и стружкой, железом, взглядом
Машины, потные, сквернословящие,
Тяжелые, и за прилавком, улыбающиеся
Хищно. Вечером стены, выпить, забыться.
 
 
Улицы без улиц, имена без имен, бетон
Без дома, без голоса шум. Бесчисленных
Экранов слова без памяти, без значения.
Где место для глаз в городе без земли?
 
 
Но здесь же взглядом прорастает мысль,
Здесь любовь возможна, хотя и забыта,
Здесь данное уже не дано непреложным.
Город ничто звенит надрезом на сердце.
 

4

 
Среди столпов, среди столбов, среди ветвей,
Там, где счастливые тени стоят волной,
Где руки протянуты, браслетов и ног длинней,
 
 
Ступни высоки и упруги, горят золотой наготой
Легки глаза, и сверкают всплески шагов.
Горечь еще не мертвит, а радость полна весной;
 
 
Шепотом плачут восходы; рядами оленьих рогов
На банданах, хоровод ведут на полянах;
Шагами густыми по стенам, уханьем пьяных сов.
 
 
О, магия легких шагов, пустых слов, в этих странах,
Недолгим влеченьем открытых, теплою
Близостью губ, бахромою ветров в весенних пальцах,
 
 
Нежным и полым желанием глаз. Наполнено силой,
Дрожанье потного тела бьется в руках.
Ночи в огнях, слова без мысли, сменяются пустотой.
 
 
Все ли в хороводе откинутых волос, пальцев, сосков
И бедер было жаждой и пустотой? Волною
Тщеславия, маской скуки, светлым голодом тела?
 
 
Было ли в горсти что-нибудь кроме пепла? Только ли
В памяти живет радость? Или в горсти смеха?
Теплые тела дышат на островах. Вспыхнувшая искра,
 
 
Горит ли еще, помнит ли себя среди пустошей памяти?
Мелькнувшая нежность не всегда посереет
Прахом. Остается ли смех тела на косогорах души?
 
 
А посветлевший воздух скользит за лодкой, между.
 

5

 
Тропа петляет, сумерки ветвятся,
Деревья в тумане, черные без снега.
Ты думаешь, что день; но, наверное,
Это ночь. Ночь голосов, рук и зубов.
 
 
Голоса, еще голоса. Они зовут, кричат,
Шумят, визжат, кажутся тебе знакомы.
К тебе ли они, ко мне? Или беснуются,
Безликие, в пустоту? Выкрикивают ее.
 
 
Тени скользят в тумане, ты не один,
Не один никто. Сколько их вокруг,
В исступлении бьющихся, сопящих:
«Ненавижу», «смерть». Здесь страшно.
 
 
А вот и тени любви, выпрыгивающие
Из-за сосен, вспыхивают на мгновенье.
Как полны они слов легкости, доверия,
Благородства и красоты. Приблизятся.
 
 
Ты берешь в ладони руку, теплеющую
Как снег. Накрой ее второй ладонью,
Поднеси к губам. В твоих руках кости
Трупа чужой души. Призраки смеются,
 
 
Раздваиваются, исчезают. Тени друзей,
Протягиваешь к ним руки, пытаешься
Обнять, задержать. Они не знают тебя.
Проходят в ночи, ночные огни без слез.
 
 
Когда душа их рвалась, они приходили
К тебе; твои карманы все еще полны
Их слез. Но они сыты, твое имя забыли.
Скользят в темноте, меньшие, чем тени.
 
 
Страшно или пусто – там где ничего?
Призраки в призрачном, спрятавшиеся
В тени и тумане душ. Как их разглядеть?
Тропа ветвится, как дерево над землей.
 
 
Пой же, труба, голосом разгони сумрак.
Пой о всех тех, кто не хочет убивать.
Пой же о вере и самообмане, потому
Что они прекрасны. Пой о тех, кто
 
 
Не призрак. Кто человек.
 

6

 
После огней, боли и ночи, остаешься один.
Горька ощупь серого; здесь дорога пуста,
 
 
Широка и неощутима, краем и навсегда.
Полет сквозь чужой воздух, вёрсты нигде.
 
 
Позади, где пенится чувство, свет и отчаянье,
Падает тень забытого счастья, будущего «нет».
 
 
Позади, где пляшут бесстыдные черные рыла,
Должен и совесть ноют надрезом на сердце.
 
 
Но не так по ту сторону скалистого ущелья,
Не так впереди дороги, где нельзя вернуться.
 
 
Одиночество коже, нагой, холодом на морозе;
Так оно лежит болванкой пустоты, где гаснет
 
 
И дальний свет. Прекрасно и пусто мерцание
Бессловесных звезд. Бьется вода о край лодки.
 
 
Тихий плеск за бортом, где уже нет слова ты.
Тихий плеск за вселенной, где я – лишь горечь.
 

7

 
Черно-белое
 
 
Белые глаза пространства не боятся тьмы,
Я не буду слушателем пустоты.
 
 
Встать, проснуться,
Забыть во сне.
Черные: калечат,
Белые: ко мне.
 
 
Грязная белая пена скользит, по волне,
Огни пропадают в темноте воды,
 
 
И я снова слышу, как цветет миндаль
И еще…
 

8

 
Белая, рассветная, уходящая к невидимым холмам и дальним озерам;
Здесь и дорога: прекрасно сотворенное. Вот оно рядом, наполнено
Дыханием: здесь и зовет. Так тело мира лежит перед глазами души.
 
 
Прекрасны снега севера; разве можно забыть их, тепло их воды.
Прекрасен жар Индий, его дожди; что сравнится с потоками пота,
Скатывающимися по телу. Прекрасны пустыни и прекрасны горы.
 
 
Но и страшны они. Ледяные поля без края, за их горизонтом лежит
Лишь смерть. Города людей, распухших от голода, отчаявшихся.
Джунгли людей, распухших от сытости и довольства; равнодушных.
 
 
Дорога, открытое! Дорога протягивает руки, но как собрать ее?
Мироздание изобильно и изобильно страданием. Говорят, оно создано
Чтобы хвалить Тебя, но не это ли значит наполнить сердце? Горам
 
 
Со склонами без берегов не коснуться неба, но неба коснется аорта.
Разбитое сердце ближе к синему, и в страдании Твои руки ближе.
Но почему Ты молчишь? Ты создал мир, чтобы говорить с тобой,
 
 
Но где Твой ответ? Ты протягиваешь дорогу удивления и страданий,
Но здесь ли на ней любовь? Выше лугов и гор, снега и пота, счастья и
Отчаянья, выше тела, прозрачное увидит белое, дорога вернется к началу.
 
 
Так славься же Ты, сотворивший каменных зайцев из породы слоновьих,
Сотворивший многоголовые тела, полные счастья и пота, сотворивший
Раскрытую книгу, перед глазами, от нее начинаются шаги удивления.
 
 
Сотворивший дорогу.
 

9

 
Как волны низкие стремятся к берегам,
Пологим и пустым, высоким и просторным;
Как аиста полет к огням и облакам
Кружится над землей далекой нитью черной;
 
 
Так памяти земли горит обетованье.
Горит и там, где прошлое тускнеет в полутьме,
Уже неуловимое в ладонях, но живущее в огне;
Шумит и среди темных льдов очарования
 
 
Страстей; настойчиво звенит в надежде и в золе,
В густой воде ручьев и на тугом ветру залива.
Но больше чем на льду, в пыли, песке, в долинах,
Душе, раскрывшейся и в милосердье, и в тоске,
 
 
Свеченье вечности откроется, пребудет на рассвете
И во тьме, в пыли сердец, склоненных в состраданье.
 
 
Где время светится, там отступает темный страх;
Где вьется долгий путь надежды, зацветают на горах
 
 
Кусты сирени, бугенвилии, любви и воскрешенья.
 

Хайфа

2016–2017

Сочельник
2016

1

 
Промозглый ветер, тучи, туманно, звезд не видно,
Но в душе вспыхивает и гаснет, пульсацией неба.
Внутренний воздух прозрачен и неизведан, а
Море шумит под горой, тихо, но не призывно,
 
 
Восходит вечер. Знали ли и они, сидя у теплых
Камней, у дров, вспыхивающих под ветром,
Трещащих, вдыхая легкий запах смолы, искр
Редкий разлет, что скоро расступятся тучи,
 
 
И вспыхнет в душе неясный огонь, отразивший
Ту странную искру неба, почти незаметную в
Сером прибое туч? Знали ли, что почти наступило,
Что все когда-нибудь будет иначе, что время
 
 
Уже наполнено кедровой смолою? Был вечер,
Холоден. Кто из них праздновал домашнее тепло
Зимы, передавая вино по кругу? Кто одиноко
Смотрел в огонь, думая о дожде, думая о мире?
 
 
А из-за туч, почти незаметная, выглянула звезда,
Посох зацвел в углу огнем миндаля, иглами кедра;
И дорога легла за порог, длиною в две тысячи лет,
 
 
К сердцу.
 

2

 
Ряженые идут, заглядывая в окна
Души. Лица накрашены, лоснятся
Мышцы, губы надуты, цветастые
Ногти, сверкает золото колец, часов.
 
 
Ирокезы дыбом, завивка по ветру;
Пиджаки лоснятся деньгами, юбки
Ногами, грудь нараспашку; вещи
Фирменные, поддельные сливаются.
 
 
Самодовольные, всезнающие, сытые;
Они продают и давят на кнопки.
Сыты друг другом и пусты собою.
Шаг, шаг, объятые чужими взглядами,
 
 
Своим взглядом скользящие, зрачками
Проверяющие. Шаг тел, шаг, шаг.
Видят себя на картинках; снимки
Себя готовят они, стараясь для других
 
 
Равнодушных глаз. В позах видят себя,
Картинки раскладывают они напоказ.
«О мои ряженые зомби», говоришь ты,
«Мои игрушечные, забывшие душу».
 
 
Но над холодными холмами Вифлеема
Уже расступились тучи. Еще немного и
Вспыхнет в небе. Не зомби, лишь ряженые,
Позабывшие. Еще могут поднять глаза души.
 

3

 
Одна из возможностей – украсить жизнь поддельными картинками,
Развешивая одну за другой, причесывая сытый глянец, чтобы
Хорошо лежал. Истории тоже картинки, их можно сложить колодой,
Перетасовать, разложить, раздать. Пей же восторженные взгляды.
 
 
Другая из них – так они, просто как все, держись их всех, в ней
Свои, она не подведет. Но надо убедить, что толпа плоха, что она хуже,
Тогда можно все; хуже, чем хуже – тогда не падение, просто со всеми.
Хватай свое, удерживай, не упускай. Набивай карманы успехом.
 
 
А если ты держишься за перила, и пыльный ветер в лицо? Почему
Ты согласился на так идти, почему ты согласился на такую жизнь? Что
Заставило тебя? Ты идешь по узким лесам, бьется ветер, качает перила.
Ты ненавидишь себя? Ты презираешь? Жалеешь? Мог быть другим?
 
 
Узка тропинка над пустотой, широки ворота самодовольства и обмана;
В мире, где нет воздуха, душно дышать. Дорога к смерти манит взгляд.
Качается мост над долиной; стеною падает дождь; отвращение к себе
Как нож. Но в нем и надежда. Оставивший себя может себя и найти.
 
 
Сытый – обречен.
Качающийся жди
 
 
Утра.
 

4

 
Шел легкий снег, почти отвесный, неземной,
Под фонарями вспыхивая ясными
Кристаллами огня и исчезая в темноте.
Лужи света на земле, в них нырнуть
 
 
Душой, забывшей обо всем, кроме здесь
Падающего снега в безветрии, над временем.
Руку прижав к руке, в тепле перчаток.
В холодной ночи, какая теплая зима. Губы
 
 
Ветра почти неощутимы, и река замерзла.
Это ли Кишон, текущий у подножия Кармеля?
Его мосты подняты в небо, а небеса горят
Огнем души, запахом тепла, прикосновения и
 
 
Дома. Снег идет, он оседает на волнах, море
Бьется полнотой и светом. За углом ходил
Трамвай, звеня железным телом, пассажиры
Мерзли. Но рельсы сняты, а прозрачный
 
 
Снег идет, ветер становится сильнее, низкой
Поземкой раздувая память. Гори, гори огонь,
Сквозь время, на ветру, в котором смерти нет.
Снег падает из вечности, полон лицами живых.
 

5

 
Черные тучи разрезаны светлым огнем,
Облаком рваным надежды,
Мерцающей ясным свеченьем. Зажжем же
 
 
Нетвердую лампу души, даже в озере ночи,
На краю пустоты, где водой
Не отступят земные отроги и строчки
 
 
Круженья иллюзий, мерцанья высокой любви
Неслышны, но шаги отзываются
Эхом небесного хора. Секунды, минуты и годы
 
 
Проведем в ожидании дальней безбрежной страны,
Неоставленной и нисходящей. Льются
Звучаньем из окон надежды, глубины состраданья;
 
 
Взглядом, коснувшимся черного неба и белого
Облака, сердца коснувшимся,
Здесь, на краю предстаянья и тела земного.
 

6

 
Высокое белое солнце поднимается над водой,
За рекой земли, за рекой прощенья.
Там где шаги легки, а стена теней серой
 
 
Завесой уже не стоит на пути, не лежит волной,
Обтекая мгновение тела. Из незабвенья
Встает и бывшее, и то, что должно, там желтизной
 
 
Купол неба, купол сна обретает мгновенную ясность,
Неподвижность мысли. Счастье горит
Как спирт на ветру, к голубому, хранится как весть,
 
 
Которая никогда не наступит, но никогда не забудется.
И поверх времени, навсегда за собой отворит
Бесконечную память о мире, где то, что свершится,
 
 
Уже не пройдет никогда. – как костер или россыпь огней.
Затворит за своими шагами что было и не было;
Сохранит то, что должно, и то, что ушло, не пришло. Пей
 
 
Из источника истины, высшей, чем было, светлей,
Чем гравий души и случайности ритм;
Там слышна еще поступь любви по краю полей.
 
 
Белое солнце сна поднимается над водой. Помни его.
На черном небе помни, когда ветер
Злей, когда земля полна и когда пуста. Серого
 
 
Не выбирай. Ты молчишь, вечереет, но земля звучит,
Верь в сон сиянья. Забвением сна
Истину в горсти утратишь. Дай ей звучать. Той, что одна.
 

7

 
Вдоль узкой каменистой долины бьется ручей,
Нисходящий, восходящий, пенится ветром,