Благое место

На другой стороне улицы, в тени небольшого сквера, находилось здание. Небольшое, трехэтажное, с бледно-розовыми оштукатуренными стенами. Обнесенное со всех сторон решетчатым забором с каменным фундаментом, покрытым от влаги зеленым лишайником. Выполненное по типовому проекту, не имевшее в себе сколь бы то ни было оригинальных, выдающихся черт. Я бы и не придал ему значения, погруженный в свои раздумья, мучимый усталостью и ноющей болью в ноге, не сядь я напротив. Несколько минут я переводил дух, рассеяно глазея по сторонам, пока не увидел это здание. Оно напомнило мне что-то, но я никак не мог сообразить, что? Я наблюдал за людьми, выходившими с парадного входа, через широкое крыльцо в несколько ступеней. Их манеры, стиль в одежде, поведение, обрывки фраз. Все усилия ради того, чтоб угадать, что там, за фасадом этого строения? Люди сновали туда-обратно, с портфелями, торопливой походкой, уткнувшись себе под ноги – невзрачные женщины и мужчины в бесформенных костюмах. В равной степени это могло быть муниципальное министерство, консерватория или научно-исследовательский институт. Все пространство за забором укатано асфальтом, с небольшими клумбо-образными участками земли, засеянными ровным газоном. Ни намека на то, что там внутри?

Я согнулся и встал со скамейки. Перешел дорогу и подошел вплотную к забору. Несколько минут постоял на месте. Затем прошелся по тротуару, укрытому мягкой тенью, под шелест ветра скользящего в ветвях. Снова вернулся на скамейку через дорогу и расположился на ней, не сводя глаз с объекта занимавшего мои мысли. Спустя пару минут мимо меня прошел пожилой мужчина и сел на другой стороне скамейки. Я не взглянул на него, но его походка – скованные короткие шаги, на негнущихся ногах – отложили в сознании это впечатление. Я осторожно повернул голову и убедился, что мое ощущение не подвело. На другом краю устроился пожилой мужчина. Тонкое умное лицо, выразительные, пронзительно усталые глаза. Ухоженная, совсем седая бородка, обрамляла лицо с остро очерченными скулами. Легкая фетровая шляпа была немного надвинута на лоб. Поношенный, но по прежнему чистый костюм. В голове мелькнула догадка – он похож на учителя, а здание напротив это школа.

Мужчина, устало откинулся на спинку скамьи, но взгляд его пристально изучал здание за оградой.

Видимо он почувствовал мой взгляд и повернулся. Слегка кивнул, затем улыбнулся сдержанно-учтивой улыбкой, что всегда выдает человека умудренного опытом.

Я улыбнулся и кивнул в ответ.

Мы снова вернулись к созерцанию, каждый по своему. Впрочем, теперь я больше исподтишка наблюдал за ним, нежели разглядывал здание и его обитателей.

Сначала мужчина просто смотрел на школу, его взгляд скользил по фасаду, окнам, так же как и я до этого, ловил движение по ту сторону забора, но потом, взгляд его затуманился и он словно погрузился в свои воспоминания. Он то слегка улыбался, то на лице возникали складки горечи. Но всем своим нутром он похоже переживал какие-то яркие события прошлого. Наверно он мог много рассказать об этом месте, но я не хотел тревожить его. И решился побеспокоить, только когда он встал со скамьи и собрался уходить.

– Вы учитель? – спросил я.

          Он вздрогнул, словно до этого и не подозревал о моем присутствии. Но увидев во мне человека вежливого и приличного, ответил:

– Да, когда-то был им.

– Сейчас на заслуженном отдыхе? Приходите за воспоминаниями?

– Можно сказать и так…

– Не обижайтесь, но вы хорошо выглядите для бывшего учителя, редко можно встретить школьного учителя чей опыт и знания уже не требуются и он может уйти на покой. Обычно они работают пока физически способны вести урок.

Мужчина устало улыбнулся, но я не понял по доброму или нет.

– Наверно вы правы.

– Это ведь школа? Правда? – я кивнул через дорогу.

Мужчина пристально посмотрел на здание напротив.

– Школа… Да, когда-то ей была – уклончиво ответил он, взглянув на меня ровно столько, что нужно было для ответа, а затем стал смотреть на здание через дорогу.

Я снова посмотрел на школу, снова на учителя и не смог удержаться:

– А что же это сейчас?

Мужчина пристально посмотрел на меня, как будто хотел проверить, насколько я решителен в своем желании узнать.

– Вы не против пройтись? -спросил он наконец.

– Конечно – поддержал я.

Мы перешли через дорогу и пройдя вдоль забора до угла, остановились. Мой собеседник вытянул руку, указывая за мое плечо. Я обернулся и нашел взглядом то место. Там была табличка указателя. Вывеска гласила "Избирательный участок №" (номер я запамятовал, да это и не важно).

– Да, мне это знакомо, но я не понимаю к чему вы клоните? – ответил я.

– Сам-то я уже на увижу, но точно могу припомнить где она – мужчина прищурился и снова вытянул руку указывая в другое место. Морщинистая рука его слабо дрожала, но указывал он уверенно. Я повернулся в ту сторону и присмотрелся. Заметил ее не сразу. Под слоем пыли и ржавых подтеков, ее было не разобрать, да и место где табличка висела, скорее ради исторического порядка, не позволило все хорошо рассмотреть. И все же я увидел – "Общеобразовательная школа №" (я помню цифры до сих пор, но сейчас они ничего не значат).

Я спустился с забора и отступил назад. Мы пошли дальше.

– Я лишь хочу сказать, что в наше время школ не существует. Их заменили избирательные участки.

– А разве избирательные участки могут заменить школу?

– Оказалось, что да. Но поймите, это случилось не за один день. Постепенно.

– Как же это произошло?

– Это было обоюдное, встречное движение. Избирательные участки менялись. Страна стояла на грани развала, мы не могли достигнуть единства ни в чем, а особенно в выборе. Поэтому на выборы уходило все больше времени, день-два, дальше больше. Но люди не приходили на участки, погруженные в свои заботы. Мы стремительно теряли культуру выбора. Боролись с этим топорно – сначала людей завозили, но это привело к большему озлоблению. И результаты были плохими. Я сам был в комиссии, помню то время, буквально черные дни. Тогда решили действовать тоньше. Позвали артистов, устроили ярмарку, распродажу, приурочили торжества, организовали конкурсы и конференции. Дальше больше, потребовались новые лица. Вы не подумайте, не для выбора, кому следует руководить мы знали еще до справления своего голоса. Нет, нужны были свежие лица, чтоб заманить людей на выборы. Тогда к выборам привлекли спортсменов, артистов, актеров, одним словом шоуменов. Они складно и красиво говорили, выглядели привлекательно, а спортсмены и вообще были буквально созданы для этого, с их то опытом выступления на разных соревнованиях. Они буквально пришлись ко двору. Кандидаты все меньше походили на политиков, все больше на шоуменов, соревнующихся в обещаниях. Так школа стала меняться, да так быстро, что мы и уследить не смогли. Портреты ученых, литераторов, исторических деятелей исчезли из коридоров. Их заменили кандидаты. Чуть позже замена произошла и в классах. Но туда попадали самые заслуженные, только те, кого следует выбирать. Развернулась нешуточная борьба за право оказаться на таком портрете в школьном классе. Это была своего рода золотая проба. Теперь в школы не приглашали ученых, инженеров, художников и музыкантов. Делиться жизненным опытом стали звать чиновников, военных, полицейских. Спустя время, год перестал быть учебным, а стал избирательным. Кандидаты как заправские спортсмены, теперь имели свой избирательный чемпионат, лучшее время на ТВ. Кстати нынешние законодатели все сплошь бывшие спортсмены. Их умение ярко соревноваться пришлось кстати. Но школа изменилась не только внешне, изменилась риторика. Не стало терпимости, не стало состязательности. Школьная жизнь все меньше походила на образование, все больше на нравоучение.

– Постойте, мы ушли в сторону. Я по прежнему не возьму в толк, как школа в принципе может стать избирательным участком? Это же совершенно разные вещи. Я могу понять, что школа вместила в себя чуждое, такое было и раньше. Но избирательный участок ни при каких обстоятельствах не даст детям новые знания и возможность общаться со сверстниками.

– Скажете тоже, знания – с горечью усмехнулся старый учитель – Знания это хаос. Они обширны и сложны. Зачем детям эти знания? Да и сами они оказались к этому не готовы. Все больше проводили время в телефонах. Клиповое мышление! Слышали о таком? Быстро утомлялись, не могли воспринимать материал большими порциями. Объем знаний все больше, а толку все меньше! А учителя? Вы о них подумали? Передать юным неокрепшим умам то, чего мы сами не могли понять. Время менялось слишком быстро, мы просто не поспевали.

– Конечно. Я понимаю. Совершенно невозможно знать все. Вы же не справочники выпускаете. Можно было создать крепкий фундамент и научить детей возводить на нем все к чему они имеют желание и способности. А дальше уж пусть сами решают кем им быть и насколько сильно они хотят в этом преуспеть!

– Давайте присядем – старый учитель указал на скамейку к которой мы приблизились.

Когда мы сели, мой собеседник собрался с мыслями и продолжил. Похоже он и сам в этот момент пытался объясить себе как все произошло, и в который раз объяснял сам себе, и мне то, что наверно уже сотни раз прокручивал в голове.

– Мы тогда столкнулись с новым явлением. Удивительно… В то время школа чувствовала себя очень неуверенно. Можно даже сказать, что мы внезапно перестали понимать зачем нужна школа – сокрушался учитель – Ну посудите сами. Раньше, когда народ был поголовно неграмотный, что люди имя свое не могли написать, что требовалось от школы? Дать населению минимальную грамоту. Зачем все законы, постановления, газеты, если большая часть населения не знает как этими бумагами пользоваться? Не зад подтирали и на том спасибо. Но как, в таком случае, развивать промышленность? В безнадежно отстающей во времени аграрной стране, срочно понадобились образованные люди. Для начала нужно было хотя бы научить чтению и письму. Арифметике опять же. То есть базовым знаниям, не просто для развития, а только для того, чтоб не потеряться на задворках Истории. Образование стало залогом не просто развития, выживания. Земля уже не терпела плуга, а требовала машин. Пахаря на хилой лошади с бороной было мало. А управлять комбайном такой пахарь не мог. И даже если научить его управлять машиной бессознательно, по принципу нажал и поехала, еще было можно, то как ввести его в сложно организованный процесс аграрных комбинатов без минимальных инструкций? На пальцах такого не объяснишь. Не говоря уже о том, что для управления сложной техникой нужно было поднять интеллект машиниста. Машины требовали обслуживания. Станочник не мог работать, не умея прочитать задание или пользоваться средствами измерения. Слесарь не мог починить машину не прочитав как она устроена. Тут все ясно. А дальше уровень знаний рос слой за слоем – школа развивалась. И до какого-то момента все было понятно. У школы была Цель! Система образования работала устойчиво и предсказуемо. Тем временем в мире снова произошла очередная технологическая революция, а мы, так долго почивавшие на лаврах, не заметили как все изменилось. В какой-то момент школа перестала справляться с вызовами времени. Она не поспевала за прогрессом, а может просто безвозвратно устарела. Мы по прежнему учили детей тому, что знали сами, но знания эти внезапно обесценились. Теперь школа не могла увлечь юные умы, им было бесконечно скучно в этих стенах, а блага доставались слишком легко. Пара кликов и ребенок уже знает что-то лучше чем учитель. Если раньше школа была лишь ступенью, но очень важной, может быть даже фундаментом, на котором можно было возвести целое здание, то после, стала душной рутиной. Всякий ребенок чувствовал себя в новом мире много уверенней, чем те люди, что были поставлены его учить. Дети стали совсем другими, чуждыми, пугающими, непонятными… их новые увлечения… они слишком быстро развивались. Мы стремительно теряли контроль над процессом и не могли смириться… не могли пустить на самотек… как и измениться сами… Учитель из ментора должен был превратиться в единомышленника. Но как тяжело избавиться от чувства превосходства. Мы хотели обуздать хаос и сделали это как умели.

– Стали строже?

– Да. Обратились к проверенному способу. Безусловное подчинение авторитету учителя и взрослого. Беспрекословная дисциплина и порядок. Строгие ритуалы и непререкаемые правила. Отсутствие диалога и безусловная покорность решению непогрешимого арбитра – учителя. Мы просто решили продавить.

– Неужели вы не понимали, что авторитет учителя не возникает просто так? Учитель не наделен им по факту своего посвящения в учителя, он не приходит к нему с вступлением через порог класса. Авторитет это доверие, основанное на благотетели учителя. Опыт и мудрость, пусть молодого еще педагога. Доброта и милосердие. Проницательность и сострадательность. Чуткость и терпение. И пожалуй самое главное – бесконечная вера в уникальные способности своих учеников. В их неповторимость и незаурядные способности, пока еще скрытые даже от самих детей под их тонкой коркой брони, защищающей от пугающего взрослого мира. И только так возникшее доверие позволит детям поверить в свои способности и явить их окружающим, развить и усилить их многократно. А без такого доверия, без пресловутого авторитета, дети только нарастят свою защиту как рак-отшельник. Я вспоминаю лица своих учителей. Сильные и красивые, одним этим они влекли нас. Но как мы могли уважать тех душнил, что хотели уважения к себе, когда не уважали даже сами себя? Уверен у вас ничего не вышло…

Кажется мои слова возымели эффект. Брови старого педагога вздрогнули, а глаза вспыхнули от возмущения, человека который и сам это понимал, но не терпел всякого назидания. Но возраст…

– Вы еще молоды и можете не понимать вызовов того времени. Мы не могли иначе. Тем более, что первый эффект был положительным. Дисциплина повысилась, приунывшие, они все же старательно исполняли то, что мы оттачивали за долгие годы образовательной деятельности. Но были и те кто не поддался… Критически настроенные, неуживчивые, строптивые, да еще и вооруженные непосредственным гибким юным умом. Они не так просто поддавались нашему давлению – спорили, пререкались, задавали каверзные вопросы, но, что самое страшное, увлекали этим непослушанием других детей, более слабых, более податливых и гибких. И тогда, даже самый блеклый и невзрачный ученик находил в себе силы задать вопрос, согнувшись в три погибели под взглядом учителя, с трясущимися коленками, и рыскающим в полу взглядом, он едва слышно, но задавал этот вопрос, и все они начинали вторить ему.

И мы снова ответили на вызов. Были введены уроки подобострастия и молчаливого смирения. Здесь кстати сильно помогли служители духовенства. Их методики воспитания покорства к всесильному року и судьбе, пришлись как нельзя кстати. По новым методикам мы разбирали бесчисленное множество ситуаций, где лучшим решением было промолчать, мы учили обуздывать совесть, глушить внутренний голос и своенравие, учили детей самостоятельно искать причины для смирения и покорности. Взглянуть на ситуацию под другим углом, найти доводы с той лишь целью, чтоб промолчать, не заметить, забыть, не связываться. Одним словом мы учили детей обуздывать чувство справедливости, желание высказаться, стремление докопаться до сути. Мы осуждали всякий диалог, даже обычный спор между мальчишками. Но этого было мало. Следовало закрепить результат и для этого мы, учителя, явили детям суровые последствия непослушания и своенравия – объявляли неудобными и неправильными, порицали и клеймили, подвергая остракизму – временно исключая из класса, и запрещая всякое мнение. Их пересаживали на "позорное" место, за отдельную парту позади класса и всякому разрешалось продемонстрировать свое негативное отношение к таким ученикам. А на этом фоне мы поощряли учеников способных на публичное осуждение, способных быть единым дружным коллективом, хотя теперь, со стороны это больше похоже на стадность, нетерпимых ко всему выдающемуся, непохожему, не традиционному. Это помогло и нам. Мы, как и наши ученики, а может и лучше, отрабатывали эти методики снова, и снова, словно бичевание плетьми, применяя их на себя.

– Я не верю свои ушам! Это ужасно!

– Но поймите, то было веление времени. Мы не могли иначе!

Он на время замолчал, а потом словно снова вспыхнул:

– Я помню! Тогда это наложилось на процессы происходящие в обществе. Выборы тогда активно саботировались электоратом, нам все труднее было делать результат. Все эти люди! Они все время жаловались, пытались все время поймать нас за руку, задавали каверзные вопросы. Одним словом вели себя как любопытные, наивные, непосредственные дети, которые еще не усвоили, что есть вопросы которые не следует задавать. И ладно бы просто варились в этом котле заблуждений, но они еще и обсуждали это с родней на кухнях, а от этого количество вопросов множилось и уже не поддавалось никакому контролю. А тут как назло среди наших собственных учеников имелись "умники", которые сомневались и затевали бессмысленные споры. С этим нужно было что-то делать!

За закостенелых, как их тогда называли "потерянных" взрослых, взялись органы защиты строя. Но мы поняли то, что много важнее – с избирателем нужно работать с малых лет. Детей легче обмануть. Подари им иллюзию сопричастности, зажги глаза и души и они твои, сами не ведая, во что они втянуты. Вам может это незнакомо – идеология. Магическое слово, завораживающее. Когда-то вытянутое из глубин справочника, теперь знакомое каждому пропойце в этом городе. Иные образованные взрослые, не могут устоять перед удивительной довлеющей силой этого слова, а что взять с детей. Ослепи их светом величия, расскажи о легендарном прошлом и былинных героях. Красивый гимн, бравада победами! И они увлекутся, и их наивные детские умы уже увлеченно следуют каждому вашему слову. Словно ослик за подвешенной впереди морковкой. Мы не хотели им врать про их уникальность. Мы внушили им ценность розги, бесполезной и ломкой, но такой сильной в связке с другими розгами. И это было так красиво, так иносказательно.

– Но вы внушили им ценность обычной метлы! – воскликнул я.

– Вы упрощаете, все не так однозначно. Ведь в итоге появились такие важные институты как молодежные организации и объединения.

– Всего лишь вымышленный социальный лифт наверх, для большинства упирающийся в стеклянный потолок способностей, неприемлемых там наверху – спорил я.

– Но ведь это нормально, что пробиться наверх могут не все. Что для этого нужны уникальные способности.

– Покладистость, лояльность, предсказуемость? За них выделяли и продвигали. За них давали золотые медальки, грамоты, вымпелы и кубки. Я угадал?

– Но без этих качеств никуда! Не так важно насколько ты талантлив, не важно насколько ты образован и трудолюбив. Важно насколько ты соответствуешь критериям большинства.

– Так вот оно, ваше лекало школяра? Сгорбленная безропотная тень с потупившимся взглядом. Здорово, ничего не скажешь. И это по вашему успех? Внушили детям идею, что признание, одобрение они получат не за мысль, не за понимание, не за поиск, не за ошибку, а за знание единственно правильного ответа. Где ошибка это крест, а отскакивающий от зубов верный ответ, это легкий путь к успеху, где всего-то и нужно запомнить как правильно. А вам следовало воспитать в ребенке самобытность и независимость, способность познавать себя, усердие и выдержку, способность мыслить оригинально, созерцательно, отмечая всю сложность наблюдаемого. Находить в мыслительном поиске все более совершенные точки обзора. Способность созидать мысль. Доводить ее до совершенства. Да в конце концов просто смеяться, честно любить, видеть лучшие стороны других людей.