Дом

Николай Николаевич

Николай Николаевич был ветераном великой отечественной войны. Пожалуй, он был самым великовозрастным постояльцем данного заведения. Так случилось, что всех своих детей он пережил, а внуки не питали большого желания жить в одном помещении с пожилым человеком. И, однажды, между членами семьи состоялся разговор о большом желании молодых пожить отдельно. Дескать, они не могут обеспечить должное внимание за пожилым человеком и гораздо лучше ему будет находиться в специализированном учреждении, где за ним будет вестись постоянное наблюдение и уход. Домочадцы были уверены – старику понравится там. Там он найдет себе новых друзей и стоит отбросить все вздорные, бытующие в обществе, предрассудки, согласившись отправиться в геронтологический центр. Тем более – супруга племянника Николая Николаевича находилась в положении и скоро молодой семье потребуются дополнительные площади для обустройства детской. Хотя, Николаю Николаевичу не требовалось особой помощи и ухода, – это был крепкий старик сохранивший к старости и рассудок и крепость рук, он сразу все понял и не стал устраивать скандалов и театральных сцен. Вопреки ожиданиям родственников, он молча кивнул и сказал, что подумает. После его согласия родственники необычайно быстро решили все формальные, бюрократические вопросы и Николай Николаевич попал сюда.

В доме он долгое время ни с кем не разговаривал. Его можно было увидеть лишь в столовой и сидящим в одиночестве в саду. Когда с ним пытались заговорить он только односложно отвечал, продолжая смотреть перед собой. После нескольких неудачных попыток разговорить старика постояльцы оставили его в покое. Николай Николаевич превратился в одинокого призрака. Он просто молча проходил рядом ни на ком не останавливая свой взор. Казалось, будто в вое ветра и бушующем ливне он видел больше жизни, чем в людях. Ходил он всегда ровно. Пусть медленно, но без палочки. Со времен службы в доблестной советской армии у него так и осталась строевая выправка. Сядешь в тени старого тополя, задумаешься о своем, а мимо Николай Николаевич молча чеканит свой шаг. Пройдет рядом – будто и нет тебя совсем.

Так продолжалось на протяжении достаточно длительного периода. Но время шло. Сердце старика все продолжало совершать упорный круговорот бытия. Вопреки всеобщему заблуждению о его помешанности, Николай Николаевич все еще сохранял трезвость рассудка. Что бы не случилось, если человек остается жить и мыслить, – его психика тянется к свету, тянется к слову, которое может быть произнесено и, возможно, будет услышано. "Умейте же беречь хоть в меру сил в дни злобы и страданья наш дар бессмертный речь". Старик стал понемногу разговаривать с постояльцами и приобщаться к коллективу. Когда я спрашивал Николая Николаевича о войне – у него в рукаве не было припасено никаких интересных, печальных или забавных историй просящихся на страницы романов или повестей. Он лишь хрипло ронял одиночные фразы сродни:

– Все герои остались на поле боя.

Несмотря на общую скупость фраз бывало, что Николай Николаевич мог увлечься беседой и окрашивал свою речь несвойственной ему эмоциональностью. Затем, правда, посреди оживленной беседы, он несколько затухал и сбивался с речи, будто вспомнив что-то. Николай Николаевич любил смотреть спорт, любил делать зарядку и много гулять. Так и жил.

***

Однажды, уже была поздняя зима, к одной из пожилых женщин приехал ее родственник. Это был ее сын. Такие визиты, как я уже говорил, были очень редки. Старушка, не скрывая искренней радости, вышла к своему сыну и обняла его. По его лицу было видно, что он не слишком рад этой встрече. Он морщился, но старался не показывать того, что он здесь лишь для того, чтобы поставить галочку. Временами, даже с самыми скверными людьми, случаются крайне примечательные метаморфозы. Их, абсолютно беспричинно, начинает терзать совесть, просыпаются самые светлые и теплые чувства. Степень теплоты данных чувств зависит от конкретного человека. Но неизменно то, что они в эти моменты хотят что-то сделать. Сделать кому-либо приятно, сделать что-то значимое и, по их мнению, высокоморальное. Хотя это, по сути лишь иллюзия. Доброта должна быть искренней, доброта не должна преследовать ни каких утилитарных целей. А иначе доброта превращается в нечто бесформенное, непонятное. Нечто туманное. Но, разве пожилой женщине было до этого дело. Она радовалась своему сыну. Она верила – Сын еще ее любит, он ее помнит и его визит прямое тому доказательство. Старушка провела ему экскурсию по своему дому. Она показала – где постояльцы принимают пищу, где у них проходят культурные мероприятия, где у них библиотека и бассейн. Сын молча кивал и старался улыбаться. Старушка смотрела на него одновременно с гордостью и большим уважением – мол это мой сын – посмотрите какой он у меня!

– А знаешь, – сказала она, – недавно к нам приезжали музыканты и играли Стравинского. Было очень красиво. Ты слышал Стравинского?

По сыну было видно, что он даже не слышал такой фамилии, не то что музыку этого композитора. Он сухо ответил – нет.

– Обязательно послушай, это чудесная музыка.

– Послушаю.

Довольно-таки аскетичное и, вместе с тем, архаичное убранство дома престарелых не давало возможности сыну старушки задержать на чем-то взгляда. Вокруг были расставлены многочисленные цветки, потертые трюмо, вышитые картины, кресло качалка и прочая утварь, которую совершенно спокойно можно было встретить в домах и сто лет назад. Сын долго слушал мать, а потом спросил:

– Интернет то тут у вас хоть есть?

– Это немного сбило старушку с толку. Она неуверенно сказала, что есть, но им пользуются лишь работники дома.

Было видно невооруженным глазом – насколько миры этих людей различны. Скоро он уйдет в мир, где гудят автомобили, где океаны бесконечных городских жителей бьются о величественные строения, подпирающие облака, где каждый миг наполнен суетой, заботой, движением, неважно к чему, но движением. А она останется здесь – в мире мелочей, в мире своих воспоминаний, в мире ничтожных ежедневных обрядов, которые человек копит всю жизнь, чтобы в ее конце коротать за их исполнением время. На прощание она снова обняла его. Я не видел ее слез, но наверняка они были. Наверняка. Он ушел. После его прихода мать еще очень долго ходила гордая и, скорее всего, все ей завидовали. В эти дни она была по-настоящему счастлива. Но такие дни, когда всеобщее спокойствие нарушали гости из вне, были крайне редки.

В начале моего срока пребывания в доме я ездил на выходные домой. Позднее, когда я более-менее свыкся со своим местом работы, я и в выходные стал ночевать у себя в коморке. Бывало, что я целыми неделями не выходил за пределы дома. Периодически работы было не так много. Стандартный ежедневный режим предполагал наибольшую загруженность в утренние часы, в обед и после ужина. В промежутках между этим я большую часть времени проводил у себя в берлоге. Много читал, смотрел видеоуроки по игре на гитаре или играл в какие-либо, не слишком требовательные видеоигры, на своем ноутбуке. Меня никто не беспокоил. График я знал и соблюдал – предварительно звать меня не требовалось. В интернет я заходил редко, только чтобы посмотреть какие-либо видео, в социальных сетях ни с кем не общался и практически полностью закопался в свое мечущееся существо. Скажете – эскапизм! А я скажу – передышка. Тем не менее, за этот период я многому научился. Сантехника, электрика, плотничество – все было на мне. Тамара Юсуфовна оказалась очень активной женщиной. Она совершенно отчетливо знала, как надо делать ту или иную работу и каким образом должен выглядеть результат ее выполнения. В отличие от Марии она постоянно контролировала меня. К своему стыду – приступая к очередной работе я понимал, что не знаю даже базовых понятий из этой области. Благо, всем известный видеохостинг, содержит обучающие видео на любой вкус. Как оказалось, ручки самопровозглашенного интеллигента способны ловко работать и с отверткой и с паяльником и с гаечным ключом. Я быстро учился. Иногда старики советовали мне, как лучше осуществить ту или иную работу: как правильнее сделать разводку по электричеству, как правильно провести ПВХ трубы. Без всякого сомнения, они и сами, при наличии сил, могли бы произвести данные манипуляции, но инструмент был у меня и они доверяли моему, с каждым днем растущему, умению. Я был, своего рода, сыном полка.

Вот и прошла зима. А это значило, что скоро большая часть постояльцев дома престарелых плавно переместится в сад, в оранжерею, которую они сами бережно возвели. Там за стенами дома были цветочные аллеи, кустарники, многолетние дубы, которые только, только протирали глаза после длительного забвения. Скоро сад наполнится жизнью, и его сезонное возрождение внесет в этот маленький мир хотя бы внешне пестрые краски и многогранное арпеджо дивных запахов. Сад оживлял этот дом. Все понимали, что жизнь – она существует. Пусть жизнь природы, но ведь это тоже один из признаков ее проявления. Снег медленно таял, обнажая мир недавнего увядания и оцепенения. Скоро все проснется. Скоро придет пора садить помидоры, огурцы, капусту и что еще там садят. Для стариков это было истинным чудом, истинной радостью. Они тщательнейшим образом выбирали семена, удобряли землю, следили за каждым новым ростком. Появлялись новые темы для разговоров, – темы вокруг результатов кропотливого труда садоводства.

Однажды я был свидетелем того, как часть урожая пропала. И старики плакали. Для меня это было удивительно. Мне казалось, что в таком возрасте это не может настолько расстроить человека, но выяснилось, что все совсем наоборот.

Был ветреный апрельский день. Я сидел на крыше и пытался залатать проявившуюся к весне протечку кровли. Работа была довольно нудной и долгой. Я ходил между стыками кровельных материалов и тщательно проверял всяческие неровности и отслоения. Вся соль была в том, что мокрое пятно на потолке, совсем не означало, что протечка будет именно над ним. Вода, следуя только ей одной известным законам, просачивалась окольными путями в совершенно неожиданные места. Сказать с уверенностью, что протекает именно в данном месте можно было только про грубые дефекты кровли. Остальные же места приходилось тщательно выискивать. Не перекатывать же всю крышу заново. Вот я и выискивал. Главное, при осуществлении поисковых работ, руководствоваться правилом хороших докторов – не навреди. В попытке отыскать прореху между рулонами кровельного материала нужно было пытаться аккуратно поддеть края рулона для проверки его сцепления со своим соседом, в результате чего, и без того хлипкое соединение видавшей виды кровли могло нарушиться. Этого нельзя было допустить. В распоряжении у меня была лишь банка битумной мастики, герметик, двухметровый кусок старого кровельного материала и газовая горелка. С этим джентльменским набором мне нужно было выиграть у кровли покерную партию. Пока я возился с покрытием, в область моего периферического зрения попала старушка сидящая на лавочке. Она была одна, в ее руках не было ни книги ни аксессуаров для вязания, ничего. Она просто сидела и смотрела как ветер гонит пыль и играет с мертвой листвой. Вот я уже залатал большую часть дефектов кровли, а она все сидит и смотрит на еще не возрожденный сад, прошло уже около двух часов, но ее положение осталось неизменным. Разве мы – рабы бинарного века можем понять эту аналоговую эпоху, этих аналоговых по своей природе людей? Яркие и приглушенные цвета дня, будоражащее дух пение соловьев, запах испеченного хлеба, поля, уходящие прямо в небо, которое рисует твоему взору белой темперой узоры воображения и чистота восприятия действительности. Это поколение оставило нам, так любимые мной, великие классические произведения, оно оставило нам стержень понятия красоты и гармонии, а что мы оставим нашим потомкам – отрицание этой красоты, декаданс? Что может иллюстрировать типичную пастораль сегодняшнего дня – девушка со смартфоном в раках и наушниками в ушах? Отвлекло от глубоких мыслей меня неприятное ощущение в правой стопе. Оказывается, в пылу мысленного порыва я накапал себе в ботинок из открытой банки битумной мастики и теперь ощущал, как она растеклась по моей стопе. Не знаю, как мои современники, но я то точно оставлю после себя след, – след протектора обуви, измазанной битумной мастикой.

Светлана Константиновна

Светлана Константиновна в молодости была настоящей красавицей и имела завидный успех у представителей противоположного пола. Но, так уж случилось, что большую часть жизни она прожила одна. Как ярко-красные маки посреди снежной пустыни в ее памяти остались воспоминания об искренней любви. Она действительно любила и охотно об этом рассказывала. Любила, каждый раз, как в первый и последний. Ее возлюбленными всегда были неординарные личности: известный спортсмен, музыкант, писатель. Такие мужчины никогда не бывают обделены женским вниманием. Они любят ярко и готовы на безумные поступки ради объекта своей любви. Но была в этой любви и своя печаль – их все время влекло в неведомые дали. Любовь Светланы Константиновны была для них, как красочное приключение. И, безусловно, они полностью отдавались этой любви. Но, получив от нее должную порцию вдохновения и воодушевления странники вновь отправлялись в путешествие за новыми открытиями. А Светлана Константиновна страдала. Разве можно было помыслить, что за этими глазами, за этими, будто нарисованными губами, бровями, причудливыми впадинками щек скрывается такое жгучее страдание. К сожалению – это негласный закон существования – сорняки всегда растут без проблем, а прекрасные цветы часто увядают раньше времени. Но доброе и искреннее сердце Светланы Константиновны не оставляло надежду найти своего единственного. Так продолжалось до того периода, пока красота ее оставалась незыблемой. К сожалению, горькие разочарования не могли проходить бесследно. Уже к тридцати пяти годам она перестала быть такой же прекрасной. На ее лице появились первые морщины, она поправилась, стала не такой веселой. Все же – судьба послала Светлане Константиновне последнюю любовь. Это был самый долговременный роман ее жизни. Избранника ее звали Павел Александрович. Он был отнюдь не поэт и не музыкант, он был обычный инженер, занимающий не самую высокую должность. Но, разве это имело какое-то значение! Он любил ее и не искал в этой любви нечего большего. После нескольких лет, прожитых вместе – они поженились. Вскоре Павел Александрович сильно заболел. Врачи не могли диагностировать причину заболевания. Они, конечно, выдвигали гипотетические диагнозы и прописывали лечение, но оно не помогало. Павел Александрович медленно угасал. Светлана Константиновна, как могла, поддерживала его и проводила дни и ночи около постели больного. До самого конца. Тогда ей было уже сорок пять лет.

Не смотря ни на что – это была добродушная и непосредственная старушка. Она любила продолжительные беседы на отвлеченные темы. Когда Светлане Константиновне рассказывали что-то забавное – она всегда громко смеялась. Несмотря на легкий и оживленный нрав Светланы Константиновны – она могла очень остро чувствовать горечь и печаль других людей. Сродни данному таланту у нее также был талант по выращиванию очень красивых цветников, которые всегда отличались изящными формами и органичным подбором сортов.