Дом

Грузчики

Распределение бюджетных средств – дело очень непростое. Как бы не сложилась нелегкая судьба – средства должны быть распределены. Пусть целевое предназначение средств не всегда совпадает с исходной целью – но, тем не менее, распределение же произошло. Средства были выделены – средства были получены. Чем не распределение? Все же, иногда, часть целевых средств попадает в цель. Сложно сказать – счастливая ли это случайность или чья то добрая воля, а может был такой неравнодушный человек, назовем его кодовым именем Энди, который на протяжении многих лет писал в администрацию просьбы о материальной помощи дому престарелых, но денежные средства таки были выделены и использованы по назначению. Для дома закупили большое количество мебели и некоторые объекты бытовой техники.

В этот день Тамара Юсуфовна отправила меня в город за фасадной краской, когда я вернулся в дом, все уже было выгружено и дружно ожидало моего прихода. Видимо, в структуре выделенных средств не нашлось место малой доли на грузчиков. Они благополучно сгрузили все объекты и, с чувством выполненного долга, уехали. Подле щедрых подарков уже собралась небольшая группа соглядатаев. Я, поспешно, подошел к ним. Во главе группы стоял солидный мужчина лет сорока пяти. Особую солидность ему придавала татуировка обнаженной дьяволицы размером во все предплечье. Завидев меня, он прищурившись, громким голосом спросил: "Серега, ты?". Говорил он очень громко и напористо. Я даже несколько опешил и чуть не ответил, что не я…

– Серега! Узнал меня?

Я не узнал. Делать было нечего…

– Нет, не узнал.

Он, широким уверенным шагом, подошел ко мне.

– А я тебя еще вот таким помню, – он очертил рукой линию на уровне моего пояса, – надо знать друзей своих родственников, я дядя Миша.

Только тогда я понял – это друг моего отца, который любезно согласился принять меня в ряды доблестных работников дома.

– Здравствуйте.

Он крепко пожал мне руку. Ладонь его была чуть влажной, в нос ударил терпкий запах одеколона.

– Можешь называть меня Михаил Исаакович.

– Хорошо Михаил Исаакович.

Он строго посмотрел на меня, потом достал из кармана телефон и посмотрел на время, затем снова перевел взгляд в мою сторону.

– Короче, Серега, что делать ты понял – чтобы к вечеру все было расставлено по местам.

– А куда именно расставлять?

Михаил Исаакович снова посмотрел на телефон.

– Разберетесь. И кстати, – он полез в нагрудный карман, – держи ключи от сарая, туда унесете все старое. Завтра ключи мне сдашь.

Отойдя на несколько метров, он огляделся по сторонам.

– Так, а теперь фото на память. Все встаем рядом с мебелью. Кучнее, улыбаемся, – скомандовал он.

Вышедшие встали плотнее, Михаил Исаакович несколько раз сфотографировал их, затем быстро убрал телефон и нахмурился.

– Все, заболтался я с вами.

Посмотрев в мою сторону, он громко сказал: "Завтра отчитаешься".

Все, барин уехал. Мы же, растеряно взирая на щедрые дары, остались. Со стороны могло показаться, что люди собрались посмотреть на выставленную мебель, словно в музее… Завораживающее зрелище. Среди мебели были, как полностью собранные объекты, так и разобранные, упакованные в пленку. Был холодильник, пара табуретов, диван, два кресла, несколько столов, два шифоньера, разного размера тумбочки, стенка и электрическая плита. Требовался второй доброволец на должность грузчика. Насчет первого, я полагаю, все и так предельно ясно. Просить стариков и, тем более, женщин о помощи было, как минимум, нетактично. С другой стороны, – не искать же сторонних грузчиков. Ждать было нельзя. Погода хмурилась, того и гляди – пойдет дождь. Мои сомнения прервал старик Федор. Он медленно обошел мебель и встал рядом с холодильником. Давайте я вам помогу. Вместе управимся за пару часов. Слова старика развеяли общее оцепенение. Я пристально посмотрел на него.

– Вы точно готовы?

Он потер большими пальцами указательные.

– Постараемся.

Особых вариантов не было. Пришлось, принять помощь Федора. Светлана Константиновна, которая уже успела присоединиться к вышедшим, добавила, что поможет нам расставить все по местам.

Мы с Федором переглянулись. Надо было начинать работу.

Взялись за первый стол. Он был полностью собран и был довольно тяжелым. Светлана Константиновна сразу же определила принадлежность данного стола.

– Это в общий зал. Стол большой, за ним можно играть в карты или в домино, но для общего стола он слишком узкий.

Взялись. Понесли. Чтобы зайти в дом нужно было подняться на шесть ступенек крыльца. Я шел назад. Федор командовал мной.

– Стой. Сейчас начнутся ступеньки.

Не спеша, я поднялся на крыльцо. Как назло, стол был шире, чем вход. Перевернули стол на бок. Сначала завели одну ножку, затем вторую. Светлана Константиновна суетливо направляла нас. Прошли по коридору, повернули, снова коридор. Зашли в общий зал. Стол поставили на небольшом расстоянии от окна. Выдохнули. Следующий стол был тех же габаритов – его мы отнесли также в общий зал и поставили напротив следующего окна. Старый маленький стол, с потрескавшейся где только можно лакировкой, мы отнесли в сарай. Следующий стол был крайне внушительных габаритов. Очевидно, что это был общий стол, который как нельзя лучше подходил для столовой. Взялись. Я, надув щеки, выдохнул. Материал стола впился в ладони, мышцы поясницы напряглись. Стол был очень тяжелый. Я посмотрел на Федора, он пыхтел, но молчал. Переступая мелкими шажками понесли. Каждая ступенька крыльца со столом в руках казалась серьезным препятствием. Будто я делал выпады с гантелями килограмм по двадцать. Никогда не любил весь этот глупый статический фитнес. Пару лет назад товарищи пытались мне привить любовь к тренажерному залу, но меня хватило лишь на пол года. Какие-то базовые мышечные группы я нарастил – не более того. Проходить все проемы и повороты с тяжелым столом было в двойне тяжело, руки потели и стол выскальзывал из них. Приходилось постоянно подхватывать его и помогать себе коленом, чтобы он окончательно не вывалился из онемевших пальцев. Прошли все повороты и подъемы. Осталось занести стол в трапезную. Предплечье уже начинало ныть от долговременной нагрузки. Федор глубоко дышал и, между вдохами, облизывал губы. Несмотря на то, что порожек, при входе в кухню был минимальным, я умудрился запнуться об него и влетел плечом в стену. Благо не упал и не выпустил стол из рук.

– Стойте. Давайте опустим. Руки вспотели.

Опустили. Федор облокотился на стол. Я посмотрел на свои ладони. Балбес – надо было надеть перчатки. Немного отдохнули. Этого было достаточно, чтобы без происшествий аккуратно занести и поставить стол. Столовая была довольно большой, но посадочных мест никогда не хватало и приходилось кормить постояльцев в два присеста. Теперь же, к общему интерьеру добавился большой стол. Теперь проблема с посадочными местами должна быть полностью или, в худшем случае, частично решена.

После стола решили сильно не напрягаться и перетаскали сначала тумбочки, затем всю разобранную мебель. На очереди был шифоньер. Я сбегал за перчатками. Наклонили его задней стенкой к земле. Я пытался подлезть под низ шифоньера, чтобы взяться, но его край вплотную был прижат к асфальту. Пришлось ставить его на место. Федор почесал затылок.

– Я сейчас. Надо что-то подложить, когда мы его наклоняем.

Он принес советскую энциклопедию. Толстый и увесистый том. Он как родной влез под край шифоньера. Наклонили. Теперь я мог взяться за низ. Хоть в чем то советская энциклопедия оказалась полезной. Было не тяжело, но неудобно. Шифоньер был достаточно глубоким, а руки короткими. Из-за этого неприятного сочетания его край практически втыкался мне в подбородок. У Федора руки были подлиннее, и он чувствовал себя гораздо комфортнее. Стоило мне отвлечься и я утыкался подбородком в твердое препятствие. Светлана Константиновна постановила, что шифоньер надо доставить в коридор, который ведет ко входу. Благо, нести было не далеко. Как всегда – большая часть проблем поджидала на входе в здание. Естественно – по ширине он не пролезал в дверной проем. Пришлось переворачивать его боком. Боком же он был высоким и не давал выпрямиться в полный рост. Вот так, согнувшись в три погибели, нам пришлось его заносить. Как сейчас помню наставления ортопеда – к которому меня водили в детстве: "Спинка прямая, не сутулиться, плечи расправлены". Сейчас было совсем не до прямой спинки и расправленных плеч. Наконец пронесли мучителя через дверной проем. Можно было выпрямиться. Мне показалось, что я услышал хруст. Может – хрустел Федор, а может и я. Занесли, поставили. Кресла пошли значительно легче. Занесли в общий зал. Теперь старики, кто успеет занять место, могли читать книги или газеты с большим комфортом. Старые кресла, точнее их обмотанные скелеты, унесли в сарай. Видимо, уже на момент появления данных объектов мебели в доме срок их эксплуатации был не менее двадцати лет. Может еще сам товарищ Ленин, сидя на этих креслах, писал свое нетленное "Государство и революция". Взялись за диван. Понесли. Этот гад был также тяжелым. Поднялись по ступенькам, я уже обрадовался, что пройдем, но мы снова воткнулись. Федор опустил диван.

– Попробуем поднять и протиснуть сначала спинку.

Попробовали. Спинка не пролезла. Мешал всего лишь жалкий сантиметр. Я уже хотел бежать за ножовкой, но Федор скомандовал: "Ладно, давай назад". Спустили диван с крыльца. Федор, тяжело дыша сел на него.

– Рулетка есть? Мерить будем.

Я сбегал за рулеткой. Оказалось, как бы мы не пристраивались, диван не проходил. Начали думать. Светлана Константиновна предложила занести диван через окно. Проблема была в том, что не все из двустворчатых окон в доме открывались. Некоторые из них были привычно законопачены. Об этом мы узнали, когда уже успели поднести диван к одному из них. К нашим коротким марш-броскам в обнимку с диваном хорошо бы подошла музыка из Бенни Хилла. Да, именно та, о которой вы подумали. Поднесли к другому окну. Оно к счастью открывалось без проблем. С проклятиями затолкнули диван в помещение. На очереди был холодильник. С ним надо уже было обращаться деликатнее – любое повреждение конденсатора, компрессора или любых трубок превращало его в бесполезный ящик. Наклонили его на бок, так чтобы дверца находилась по правую руку от меня, понесли. Благо, холодильник без проблем проходил в дверь, только он постоянно соскальзывал. Несли очень бережно, как большого новорожденного семидесяти килограммового ребенка. Когда донесли и поставили его в столовой хотелось умилительным голосом сказать:

– Какой хорошенький, как похож на папу…

Я посмотрел на Федора. Он тяжело дышал и растеряно смотрел перед собой.

– Вы в порядке?

Федор, сохраняя темп дыхания, ответил:

– Нормально, осталось немного.

И действительно, во дворе нас ждала лишь исполинская стенка. Первый подход к ней завершился неудачей. Мы даже не смогли донести ее до ступенек. Накопившаяся усталость и приличный вес мебели играли против нас. Последний бой он трудный самый. С этим девизом мы, после минутной передышки, снова взялись за громадину и начали медленно затаскивать ее на ступеньки. Судя по звуку, думаю что мы покарябали весь низ стенки, но меня это уже не волновало. Федор тужился стоя на первой ступеньке и пытаясь затолкнуть стенку в дверь. По его натужному кряхтению я понял, что надо меняться местами. Светлана Константиновна стояла во дворе и сочувствовала нам.

– Ой мальчики, как же вам тяжело, передохните маленько.

Нет, раз уж мы занесли стенку на ступеньки курить было уже нельзя. Я крикнул Федору:

– Давайте я снизу.

Поменялись. Не знаю как, но мне удалось затолкать стенку в дверь. С короткими передышками понесли стенку в общий зал. После общего холла нас ждал длинный коридор. Казалось, что пот уже хлюпал у меня в ботинках было очень тяжело. Я решил перехватиться и несколько сбавил шаг. Это было фатальным решением. Стенка начала резко заваливаться на бок. Со стороны Федора послышалось громкое ругательство. Я быстро переместил корпус к стене и, упершись задом практически лбом остановил падающего толстяка. В глазах засияли водородно-гелевые шары, они же звезды. Далее – ориентировались по ним.

Перестановки закончились. Я и Федор, прислонившись к стене, сидели на полу в общем зале. Вспотевшее тело, легкий тремор рук, сухость во рту, частое дыхание и приятное чувство завершенности происходящего действа – разве это не прекрасно. Федор глубоко вдохнул.

– Да, чуть не уронили стенку на бок. Главное, я думал, что ты держишь бок, а ты думал, наверно, что я. Крепкий ты парень, – добавил Федор, – быстро сориентировался.

Я почесал мокрый затылок.

– Вот грохоту бы было… Вы тоже в неплохой форме. Как-никак – несколько часов отпахали чистым грузчиком.

На лице Федора заиграли скулы, он жадно втянул воздух ноздрями, и закрыл глаза.

– Знаешь, я все еще люблю эту жизнь. Как бы там ни было, – я благодарен за каждый прожитый день. И если до самого конца здесь, – он поднял сжатый кулак, – останется хоть сколько-нибудь силы и воли – то это будет большое счастье.

– Как вы поняли, что вырезать фигуры из дерева – это ваше призвание?

Федор закусил нижнюю губу и, еле заметно, улыбнулся.

– Никак. В этом я наиболее свободен. Если ты ищешь себя – то ты ищешь, прежде всего, свободу.

Над этим стоило подумать: Чего мы все, оставленные в этом одиноком мире, ищем? Может, совсем и не свободы, а рабства… Мария принесла нам бутыль с водой. Как же быстро можно обрести страшную жажду и как приятно ее утолить. Будто ты в первый раз пьешь холодную прозрачную воду. Неправда, что у воды нет вкуса. Просто, мы его не хотим замечать или слишком увлечены вычурностью вкусов других напитков. Вкус чистой воды – это вкус рождения. Сидели молча, вслушиваясь в доносившиеся из столовой звуки. Дыхание постепенно возвращалось к своему привычному ритму, биение крови в висках смиряло свой нрав. Не надо было никуда спешить, можно было позволить себе просто расслабиться и без дела сидеть на полу, наблюдая за тем, как тень от тополя за окном плетет свои кружева на стене, повинуясь порывам ветра. Пришла Мария.

– Ну что мальчики, пойдем обедать.

Дав себе несколько секунд, чтобы попрощаться с гипнотическим состоянием прострации, я встал. Федор присоединился ко мне мгновением позже. Мы пошли мыть руки. Холодная вода тут же отрезвила мое задремавшее сознание и я понял, что очень хочу есть. Умывшись, я отправился в столовую. Никого уже не было. Нам отдельно накрыли обед. Ничего необычного – просто еда. Пюре с котлетами, которых любезно положили две штуки, солянка, салат из огурцов, помидоров и горошка, булочка и компот. Мы, без лишних прелюдий, приступили к трапезе. Признаюсь, давно с таким аппетитом не ел. Наряду с основными блюдами я поглощал свое разгоревшееся чувство проявленной деятельности, ставшей законченным действием. Настоящий голод наступает лишь тогда, когда при работе ты отдал чуть больше внутренних резервов, чем это планировал твой организм. Забавно, что мозг все планирует за тебя. У него уже есть план, еще до того как ты это узнаешь. Но, где же тогда ты? Я откинулся на спинку стула – Хорошо! На столе остались одинокие компот и булочка. Такого стыдливого и звенящего одиночества я не мог допустить. Кажется булочка была со смородиной, а компот – клюквенный. Хотя, в этот миг я нашел бы даже самый посредственный вкус невероятно глубоким. Федор крайне забавно поглощал пищу: он быстро, быстро набивал рот едой, а потом очень энергично пережевывал. После завершения трапезы он сомнительно повертел в руке недоеденный кусок хлеба, практически насухо вытер им тарелку из под супа и отправил его в рот. Федор откинулся на стуле и тыльной стороной ладони задумчиво вытирал скопившийся над губой пот. За окном пошел мелкий дождь, окутывая дом темной пеленой. Он долго смотрел в сторону окна и таинственно улыбался, скрывая улыбку за морщинистой рукой.

– Добрый обед и дело доброе. Теперь хорошенько отдохнуть, а вечером лига чемпионов. Надеюсь игроки вознаградят наш благой труд хорошей игрой. Конечно, любой труд облагораживает, но это не отменяет того, что он должен быть вознагражден, пусть даже чисто символически. Знаешь – какой был мой первый заработок? Вот такая вот булочка, – Федор провел пальцами по крошкам на блюдце, – я помогал своему соседу – Вячеславу Евгеньевичу грузить ящики в фургон и он расплатился со мной таким образом. Через год он стал торговать в нашем районе хлебобулочными изделиями и каждый раз, когда я шел из школы и проходил мимо его разноцветной витрины, я покупал у него такую вкусную булочку. Магазин находился на пригорке за большим оврагом в окружении двухэтажных жилых домов. Там всегда было много света и мало прохожих, и мне чудилось, что это сокрытый от всех лишь мной придуманный мир. Я никогда не звал туда друзей. Несмотря на то, что мне было не по пути я всегда старался найти повод сделать внушительный крюк и зайти в свое любимое место. Весь овраг зарос осокой и лапухом, зеленый ковер укрывала с небес пышная прическа белых ив. В глубине заросшего оврага рос куст красной бузины. Чуть поодаль от него, из кусков старой фанеры, я соорудил себе небольшой шалаш. Спрятавшись в этом укромном месте я ощущал, что перехитрил всех, что эти глупые взрослые, будучи не в состоянии убежать от будничной рутины, словно пчелы увязли в патоке городских глупостей. А я здесь и в каких-то пятистах метрах от меня на витрине лежат мои любимые булочки, – сосед, по привычке, протирает рукавом прилавок и из старого радио звучит веселая музыка. Будто бы он один знает о моем присутствии здесь, будто мы с ним договорились и я всегда знаю, что могу в любой момент покинуть свою тайную обитель и забежать в его магазин: почитать свежие газеты, поиграть с его упитанным котом, послушать радио или просто тихо посидеть, глядя сквозь витрину на пустынную улицу. Но, через пару лет магазин закрылся и Дядя Слава уехал жить в другой город. Я очень расстроился, когда узнал от него, что сегодня магазин работает последний день. Мы попрощались с дядей Славой и я угрюмо поплелся в свой шалаш. В тот день я впервые осознал, что такое одиночество и что ход времени неумолим. Больше я туда не возвращался.

Глядя на меня, Федор стал медленно составлять чашки на разнос.

– Пойдешь со мной в карстовые пещеры?

– А где это?

– Тут недалеко – двести километров от дома. Место живописное, есть на что посмотреть. Ранним утром выедем, – часов так в шесть, и к вечеру обернемся. Только одеться надо потеплее. Я давно хотел туда выбраться, да одному скучно.

– Почему бы и нет, пойдемте.

– Вот и отлично. Через пару неделек сходим.

Мы крепко пожали друг другу руки и Федор ушел. Не знаю зачем, но я решил обратиться с вопросом к Марии, которая молча сидела в углу столовой.

– Я пойду посплю?

– Идите, только не забудьте, что через три часа у нас процедуры.

– Хорошо, я поставлю будильник.

Уснул я сразу же. Пробуждение было крайне степенным. Я открывал глаза, смотрел на телефон и снова закрывал их. Наконец, звон будильника вытащил меня из мягких лап сына Гипноса. Впереди меня ждали процедуры. Под процедурами понимался очень широкий спектр возможных активностей. Все физические церебральные упражнения для стариков были достаточно простыми, собственно, по этой причине меня и просили помочь в осуществлении данных действий. В первую очередь им было необходимо двигаться, – двигаться осознано и, по возможности, четко. Хорошо сказать – четко, когда каждый атом твоего тела находится будто в вязком болоте. Вот мы пошли, сначала очень медленно, старушка держалась за мою руку, другой рукой я держал ее локоть. Первые разы, боясь нарушить хрупкость происходящего действа, я ходил еще более неуверенно, нежели старики. Но, их несгибаемая воля вселяла силы и в меня. Они шли, шли без слов и без слез. Наверно, за всю мою прошедшую жизнь я не касался такого количества тел. Мария показала мне основные процедуры, которые я ежедневно должен был проводить постояльцам дома. Массажи, втирание мазей, мануальные коврики, тренировка мелкой моторики. Оказывая посильную помощь старикам в выполнении физических упражнений я становился невольным слушателем многочисленных разговоров. Лариса Николаевна часто жаловалась на боль в ключице, ее сухощавая подруга сочувствующе кивала головой.

– Ляжешь в одной позе – начинает ныть, дак я за всю ночь изверчусь на постели в поисках лучшего положения. На утро как разбитое корыто. И мази то плохо помогают. Вот давеча мне посоветовали одну мазь, дак она так жжется, что и разницы нет – ключица ноет или мазь жжет.

Подруга глубоко вздыхала.

– Ой, не говори, сейчас легче помереть, чем лечиться. Никаких сил и денег не напасешься. А я слышала по телевизору, что все уже давно отошли от магазинных мазей и используют продукты собственного приготовления. Вот я беру топленое масло, черный перец, масло календулы, пчелиный воск и масло имбиря, топлю это на водяной бане и получаю кремовидную субстанцию средней степени густоты, которая для меня лучше любой купленной мази. Натрешься ей под вечер, ляжешь под одеяло, укутаешься и уснешь сном младенца.

– Значит помогает мазь то?

– По крайней мере дает весомый повод для самовнушения. Нюра, земля ей пухом, если помнишь – до последнего бодрилась и думала – боль означает, что тело сопротивляется недугу и вот вот излечится.

– Погоди, какая Нюра?

– Ты не помнишь что ли? Нюра Ревина, ее сюда младшая сестра привезла. А через месяц она в обморок упала, оказалось рак легких.