Между сказкой и дальше

Ни Грастэф, ни тем более Алинния не смогли бы совершить подобное.

– …и скажи наконец поварам, чтобы не добавляли тимьян, это дурная примета, – голос своей матери, отдающей слуге очередной приказ, Грастэф услышал за своей спиной и вздрогнул. Она часто удивляла его своей скоростью – порой казалось, что летэва бывает в нескольких местах одновременно.

– Готовы, молодожены? – с улыбкой спросила Эртев, отбрасывая за спину пышные каштановые локоны. Это была невысокая летэва, полнящаяся шармом и изяществом, что особенно хорошо демонстрировали ее наряды – то простые, то чрезвычайно изукрашенные, подчеркивающие ее достоинства, скрывая одновременно некую полноту. Глаза Эртев были особенно хороши – живые, блестящие, не упускающие ничего и порой, казалось, заглядывающие в самую душу.

Алинния молчала, прикусив губу. За нее ответил Грастэф со слабой улыбкой:

– Нервничаем немного.

– Оно и понятно, – его мать непринужденно пожала плечами, – не каждый день свадьбу играют, верно? Ну да не волнуйтесь, я уже все организовала. В полдень отправимся в храм, нас там уже ждут. Ну а потом возвращаемся сюда и отмечаем в кругу гостей. Все должно пройти идеально.

* * *

– Немыслимо! – Эртев клокотала от гнева, ее крик разносился по всему кабинету, – Грастэф, ты понимаешь, что вы натворили?! Я с таким трудом выковывала вам репутацию, а вы ее разбили на мельчайшие кусочки! Невеста вступила в храм с левой ноги, – начала перечислять она, – свадебную кашу до конца не съели, не дотерпели даже до полуночи – убежали миловаться! Танцевать не танцевали, не улыбались, гостей обидели, – она чуть не плакала от злости, топая ногами, – Я же для тебя стараюсь, о тебе беспокоюсь! Великий Афларо, сохрани этот союз! Почти половину традиций не исполнили, а ведь каждая из них не случайна! Ах, что же с вами будет…

* * *

– Как день прошел? – ласково спросила Алинния, ставя бокал на небольшой столик рядом с креслом.

– Ужасно, – вздохнул Грастэф, – Проклятый аедэлор… Как же их шайка меня раздражает.

– Не говори так, милый, – летэва надула губки, – Они делают свою работу. Можешь пойти расслабиться и искупаться.

– Неохота.

– Ну, – Алинния улыбнулась, – я могу предложить тебе кое-что другое…

– Что же? – спросил с улыбкой Грастэф.

Она не ответила, и вместо этого переместилась мужу на колени, повозилась, устраиваясь поудобнее. Грастэф обнял ее, поцеловал в шею. Она засмеялась, опустила голову и на несколько мгновений жадно впилась в его губы. Затем встала, задрала платье и снова села на мужа.

Грастэф наслаждался ее весом, тем, как она обхватила его бедра своими. Летэв начал развязывать шнуровку на ее спине. Вот обнажились плечи Алиннии, ее губы становились все жаднее и горячее.

Она была уже наполовину раздета, когда внизу послышались голоса. Кто-то хотел пройти к Грастэфу, но один из слуг не пускал, на разные лады повторяя: “Господин Грастэф занят. Посидите здесь, он примет Вас, как только освободится”. Видимо, неизвестный гость в конце концов так и поступил, но на выступ-балкончик дома никто не пришел. Грастэфа это не удивило – его слуги умели поразительно точно угадывать, когда хозяина не стоит беспокоить.

Тем не менее, он со стоном отстранил от себя супругу и хотел было встать, но она резко и повелительно откинула его назад и сама спустилась с него, встала перед ним на колени. Промолвив шепотом: “Подождут”, она лукаво улыбнулась и начала развязывать лямку на его штанах, облизывая свои губы острым языком. Летэв внезапно подумал: “Хорошо, что кресла не видно с земли”. После чего растворился в доставляемом Алиннией наслаждении.

Когда она встала с колен и в последний раз облизала губы, Грастэф надел штаны и подошел к краю балкона. Высунувшись по пояс, он посмотрел вниз и увидел сидящего на лавочке возле двери летэва в коричневой тунике. Судя по сумке, это был посыльный одного из Лучей, но Грастэф не смог разглядеть специальной броши и потому не понял, какого именно. Подняв голову, посланец встретился глазами с хозяином дома.

Грастэф сказал, что сейчас пустит его, после чего отошел от перил и направился было к лестнице, ведущей на первый этаж, но тут же остановился, стоило ему мельком взглянуть на Алиннию. Его супруга устроилась в кресле и задрала ноги так, что Грастэфу была видна каждая деталь. Алинния томно наклонила голову к плечу и призывно посмотрела на мужа, но он только отрицательно помотал головой и начал спускаться по лестнице.

Спустившись на второй этаж, Грастэф засунул руку в карман, извлек из него маленький золотой колокольчик и легонько дернул рукой. К нему тотчас же подбежал опрятно одетый летэв, и хозяин дома коротко приказал ему впустить гостя и проводить в кабинет. Слуга поспешно удалился, а сам Грастэф медленно пошел следом, глядя на освещенные солнечным светом ковры, застилающие пол коридора. Напротив ряда застекленных окон находились закрытые двери, ведущие в покои Грастэфа, Алиннии, комнату для совместного отдыха, библиотеку, молельню и архив, который закрывался на массивный замок.

Еще на лестнице стал чувствоваться аромат готовящейся еды, подкрепляемый стуком ножей по резательным доскам и бряцаньем чего-то металлического. Первый этаж был больше второго, и потому здесь находилось огромное количество служебных и хозяйственных помещений. Грастэф прошел мимо обеденного зала, куда двое слуг заносили пока что пустые золотые тарелки, и направился в устроенную специально для подобных встреч приемную. Посыльный уже был там, сидя на изукрашенной скамье под присмотром слуги, который тут же удалился, увидев хозяина.

– Как Вас зовут? – спросил Грастэф, садясь за массивный, темного дерева, стол. На самом деле ему было это неинтересно, но стоило быть вежливым даже с посыльными из других Лучей.

– Мое имя – Вэлат, господин Грастэф. Вэлат Индромий.

Грастэф удивился и даже наклонил голову, имитируя поклон. Вэлат Индромий был одним из известных летэвских живописцев. Вольная птица и отшельник, он создавал свои скандальные полотна, кочуя по Афларину. Его работы вызывали поровну восхищение и ненависть, и сам Рианилл метко охарактеризовал его творчество как “тонкую грань между тьмой и канонизацией”.

В принципе только из-за симпатии короля Аедэлус Афларис не казнила Вэлата за богохульство. Большая часть работ художника касалась мифических сюжетов и языческих созданий, показывая их не так, как было принято согласно религиозным летэвским канонам. Но порой Вэлат создавал шедевр, восхваляющий Афларо, и аедэлоры успокаивались.

– Огромная честь, – искренне сказал Грастэф, – принимать у себя такого гостя. Вы голодны?

– Нет, – покачал головой художник, – Я к Вам по делу.

– Слушаю, – прищурился начальник Торгового Луча.

– Мне известно, – начал Вэлат, – что в скором времени в Корлимар отправится караван с оружием. И я был бы премного благодарен, если бы Вы позволили, чтобы вместе с караваном я отправил туда одно из своих полотен. Оно предназначается тому же купцу, поэтому проблем не будет.

– Сомневаюсь, что проблемы возникли бы и если бы Вы решили сами отправить свое творение, – вежливо отозвался Грастэф, – тракт безопасен, и…

– Я знаю, – мягко, но настойчиво перебил его художник, – но здесь дело в другом. Я ценю свой труд, ценю свои картины, и мне хотелось бы быть уверенным в их сохранности. Ничто не охраняется так же тщательно, как оружие, и хотелось бы, чтобы мое полотно находилось в такой же безопасности.

Вэлат прервался и достал из сумки небольшую бутылку из темного толстого стекла.

– Давно желал с Вами встретиться и прошу принять этот скромный подарок в знак уважения, – негромко сказал он и пристально взглянул на Грастэфа, – “Дар Фридиассы”, особый. Я уверен, что только у такого понимающего и входящего в положение других летэва этот напиток сможет найти свое место.

Начальник Торгового Луча не изменился в лице, хотя вид жидкости, сводящей с ума, его впечатлил. Этот напиток, крепче любого самогона, изготавливаемый из трав и считавшийся обязательным атрибутом настоящих творческих личностей, был безумно редким и оттого дорогим. Сам Грастэф не любил его, но многие считали “Дар Фридиассы” почти что священным нектаром. Такой подарок определенно стоило оценить.

– Вы и верно очень меня уважаете, – ответил начальник Торгового Луча, – но мне кажется, что дело еще в чем-то.

– Верно, – поморщился Вэлат, – Увы, но Аедэлус Афларис крайне скептически относится к моему творчеству, и не всегда понимает мой символизм. В Корлимаре же… Сами понимаете – “там холодно, где солнца нет”, а в моем случае – где аедэлоры не столь активны.

Вот теперь Грастэф все понял. Новая работа Вэлата явно была специфичной, и проще сразу отправить ее на окраины, где она пропадет в чьей-нибудь частной коллекции.

“Вот и хрен вам всем, – подумал он неожиданно, мысленно обращаясь к Ломеалу, – Будешь потом говорить, что Алинния – выродок, сукин ты аедэлор. Да Афларо таких первыми на своем суде сжигает. А таких как Вэлат наоборот – отправляет в лоно Матери, Фридиассы. Помогу, и пускай подавятся, фанатики проклятые”.

– Хорошо, – произнес он, подтягивая бутылку к себе, – Я подпишу бланк, сходите в Торговый Луч, там Вашу картину заберут. Вот это, – Грастэф взял листок бумаги и быстро написал там несколько строк, – отдадите принимающему, и можете сразу приносить картину запечатанной и упакованной. И можете не волноваться – ее не откроет никто, кроме получателя.

Вэлат кивнул, взял поданную ему бумагу и спрятал в сумке.

– Но теперь и у меня есть к Вам просьба, – бросил Грастэф, открывая ящики в поисках чистого бланка, – Моя супруга была бы счастлива, если бы такой гений как Вы написали бы ее портрет.

– С удовольствием, – просто ответил художник, – Мне говорили, что Ваша супруга настоящая красавица, поэтому я определенно напишу одну из лучших своих работ.

– Премного благодарен, – улыбнулся Грастэф.

* * *

Подозрения Имлискала крепли с каждой минутой. Уже в самом начале пути на душе у него появилось ощущение чего-то непонятного, мерзкого. Командир охраны каравана винил в этом странную посылку, которую им велели доставить вместе со стандартным грузом оружия. Но начальник каравана держался спокойно и отстраненно, всем своим видом показывая, что так и должно быть.

“Что-то тут нечисто, – думал Имлискал напряженно, – Явно с ней что-то неладное. Не оказаться бы крайним – в Аедэлус Афларис не разбирают кто прав, кто виноват, если что случится, пострадают все. Особенно те, кто ничего не сможет сделать в ответ. Такие как я, например”.

Двадцать три хмурых воина полностью поддерживали настроение своего командира. Кому-то может показаться, что подобный кортеж очень мал, но даже один летэв стоил в бою пяти, а то и более, вооруженных нападающих.

Летэвы всегда стремились добиваться совершенства, а так как идеалы достигаются редко, то это становилось для них вечной целью. Все дети Афларо были обязаны уметь обращаться с оружием, но у воинов это переходило в тяжелые и упорные тренировки, длившиеся десятилетиями.

“Раньше Траглон, наверное, был красивее… – подумал неизвестно почему Имлискал, – а теперь эти люди все замарали”. Но когда комендант приблизился, эти мысли вылетели из головы командира охраны.

Комендант Траглона определенно был летэвом. Одним из тех редких летэвов, что имеют черные волосы и черные глаза, и про которых ходит немало суеверий. Сам Имлискал их не разделял, и его напрягло другое. Не один комендант, но все летэвы крепости были черноглазы. И вот это уже было безумно подозрительно и невероятно, потому что такое количество редких представителей детей Афларо просто физически не могло оказаться в одном месте в одно время.

Начальник каравана предъявил документы, комендант хмуро оглядел их и так же хмуро попросил показать груз. Имлискалу не оставалось ничего, кроме как подойти к одной из телег и, покопавшись, показать зачехленное оружие. Следуя правилам, он развязал шнуровку и достал из тонкого холщового мешка летэвский клинок, отлично сбалансированный и щедро украшенный узорами.

Комендант тряхнул длинными черными волосами и жестом попросил дать его. Вроде бы все происходило так, как и должно было происходить, однако в душе у летэва чувство тревоги все нарастало. Но Имлискал, не дрогнув ни единым мускулом, протянул черноволосому меч. Тот с безразличным видом принял, поднес лезвие к лицу, провел пальцем по острию, а затем резко взмахнул им, небрежно двинув кистью.

Имлискал рефлекторно отскочил, почти почувствовав на лице холодную сталь, тут же выхватил свою саблю. Стражники, последовав примеру командира, словно волки накинулись на охрану каравана, но летэвы успели выхватить собственное оружие. Если и были в них растерянность и изумление, то они этого не показали, хладнокровно вступив в схватку.

Лже-комендант взглянул на меч, будто удивляясь своему промаху, и потом снова напал на Имлискала. Расчет был на внезапность, но во второй раз это сработало не лучше, чем в первый.

– Ну-ну, – прошипел черноволосый зло, – А ты не так плох. Возможно, ты даже сможешь доставить мне удовольствие.

– Хватит трепаться, – отрезал Имлискал, от напряжения почему-то переходя на грубую речь людей, – К бою!

– Изволь, – протянул его противник и снова напал, целя в ногу. Летэв отбил, но тут же снова был вынужден взять защиту – противник атаковал бешено и безостановочно, при этом идеально исполняя все приемы. Имлискалу пришлось отступать.

Судя по крикам боли и звону оружия, бой вокруг него разгорался, но летэв не мог отвлечься, чтобы посмотреть на своих товарищей – комендант сумел бы воспользоваться даже мгновением.

Их дуэль продолжалась, и ни один из них не собирался сдаваться. Имлискал испробовал все возможности, следя за глазами противника и пытаясь угадать его мысли – и лишь один раз ему удалось резким и точным ударом обойти защиту и задеть руку лже-коменданта.

Тот остановился, отступив, и Имлискал сумел оглянуться по сторонам. Лже-стражники стояли по кругу дворика крепости, а на земле в крови валялись тела. Из лачуг, расположенных возле внутренней стены, выходили другие черноволосые с короткими луками в руках. Стало понятно, что охрану каравана просто расстреляли.

Пахло кровью и внутренностями; откуда ни возьмись, появились мухи. Кроме их жужжания ничего не было слышно. Солнце равнодушно освещало эту картину.

– Неплохо, – протянул черноволосый, прикрывая ладонью кровоточащую рану, – Неплохо, особенно… для летэва. Однако ты остался один, пора уже и нам заканчивать.

С этими словами он зашипел и прыгнул, занося меч для размашистого вертикального удара. Летэв вскинул руку, блокируя, а комендант, резко изогнувшись в воздухе, вытянул левую руку и дернул ей. В живот Имлискала по самую рукоятку вонзился маленький острый кинжал. Стараясь не обращать внимания на резкую боль, летэв все равно повернулся к своему противнику и тут же упал, схватившись невооруженной рукой на лицо. В глаза словно плеснули красной густой жижей, и Имлискал мгновенно понял, что это течет кровь из его рассеченного лица.

Как бы удивительно это не было, он все еще жил – вероятно, из-за здорового летэвского организма.

Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь спокойными шелестящими шагами. Кто-то опустился около Имлискала, и летэв услышал тихий голос коменданта, уже не такой холодный, как прежде:

– Спасибо за бой… Милый…

Больше он сказать ничего не успел, потому что неожиданно рядом раздался другой голос – зычный и грубый:

– Ты снова удивляешь.

Летэв не хотел открывать глаза, но его слишком заинтересовал обладатель этого странного голоса. Имлискал приподнял веки, из-под ресниц взглянул вверх. И на фоне синего, пронзительно-синего неба с белыми облачками, среди красных кровяных разводов в глазах он увидел темную фигуру, на голове которой уродливой громадой сидел шлем с забралом, из-под которого светились угольками оранжевые глаза.

Злыч. Матох. О них все слышали, но редко кто из летэвов видел этих варваров вживую. Имлискал, удовлетворив свое любопытство, закрыл глаза и расслабился, готовясь к смерти. “Афларо, прими меня в свои чертоги, – начал читать он молитву, – Пусть твои духи увидят мою праведность и отвагу, пусть не сожгут за трусость и не оставят блуждать в холоде ночи. Охрани мою семью и одари их своим теплом вместо меня. Тебе вручаю себя, и к тебе иду с радостью и открытым сердцем…”

– Тут нет ничего удивительного, – раздался злобный голос коменданта, – Ничего мы, проклятье, не сделали такого, чтобы, проклятье, удивляться. Ублюдки! Эти солнцеликие положили мне половину! Половину, Мрогер! Я уничтожу их всех, клянусь Ката-Раашем!

Имлискал ужаснулся, услышав запретное имя злобного и жестокого божества, что жило на Луне и противостояло Афларо испокон веков.

– Все мы этого хотим, – раздался в ответ голос злыча, – Их все ненавидят. А что половина – ну, жаль, да только там, где льется кровь, всегда умирают. Просто жертвы, ничего более.

– Это не просто жертвы, – взвыл его собеседник, зло пнув Имлискала в бок, – Ладно, что случилось, того не исправить. Где остальные?

– Ургрулл в подвалах, пьет, Зрагра в замке шарится.

– Интересно, – голос черноволосого стал еще холоднее, – почему я не удивлен. А ты-то чего здесь? Я же велел сидеть в крепости, пока мы не разберемся с гостями.

– Вы уже разобрались, – гадко усмехнулся злыч, – А пришел я, чтобы кое-что тебе показать. Парни нашли в подвале башни.

– Ты это о чем?

– Пойдем, это лучше увидеть самому.

– Ладно, – согласился комендант, – только вели разгрузить телеги. Оружие пусть принесут в трапезную, а тот зачехленный квадрат – ко мне.

– Хорошо, Миднерев, – коротко ответил злыч и позвал, судя по всему, отходя, – Пойдем, ты должен это видеть. И, к слову, почему ты не пропустил их, раз так переживаешь за своих людей? У вас легко получилось бы изобразить гарнизон.

– Для пропуска через крепость требуются подписи двух комендантов, а мы непохожи на людей. Для этого нужен был Дангак…

– Да? А для меня вы чисто люди.

– Это для тебя…

Последние слова Имлискал слышал плохо. Его сознание словно уплывало, к глазам подступала бездонная темнота. Он никогда не испытывал подобного состояния, но знал, что с ним происходит. Имлискал умирал.

“… не дай мне потеряться во тьме”.

* * *

– И самое главное, – горячился полноватый и лысоватый купец, хлопая большими рыбьими глазами, – что и письма нет! Они даже не предупредили письмом, представляете?

Игхор меланхолично кивал, постукивая пальцами по деревянному столу. Голос купца – резкий, неприятный – раздражал, мешал думать. Но капитан городской стражи не мог велеть заткнуться просителю, тем более если этот проситель – представитель династии Бикретов, известной во всех людских королевствах своими кузнями.

– Понимаете, – голос Бикрета стал плаксивым и одновременно задушевным, – Дело даже не в оружии, демон с ним. Самое главное, что этот караван вез мне одну… очень важную вещь. Картину. Да, не смотрите на меня так, – Игхор отвел взгляд от шкафа и только сейчас поглядел на купца, – Живопись – это моя страсть, и для меня эта картина значит больше, чем все эти возы с оружием. Поэтому если Вы найдете ее, я хорошо заплачу Вам и вашим людям. Ну так что, Вы возьметесь?

Игхор вздохнул. Как будто у него был выбор!

– Возьмусь, – сухо сказал он, – Только Вы должны будете все мне рассказать.

Бикрет снова заговорил. По его словам, известный летэвский художник Вэлат, с которым купец откуда-то был знаком, написал особую картину. Так как летэву было известно о страсти Бикрета, а смысл картины противоречил взглядам Аедэлус Афларис, то было решено тайно отправить картину в Корлимар. Караван же был и прикрытием, и охраной для столь ценной вещи.

– Но, я прошу Вас, – еще более тихо и быстро заговорил Бикрет, переваливаясь через стол к Игхору, насколько это позволяло его телосложение, – не надо говорить о картине. Ищите сам караван, якобы Вас интересует оружие, ибо мне и Вэлату не нужны проблемы. За это я заплачу Вам особо.

Капитан стражи аж расстроился. Его нисколько не интересовала картина, а вот оружие… Если караван ограбили, то Крено потребует найти разбойников, и основная тяжесть поисков ляжет на плечи Игхора. А дело серьезное, ох какое серьезное… Придется браться самому, а при неудачном исходе поисков будь готов расстаться с должностью, и это в лучшем случае. Про худший не хотелось даже думать. Летэвы злопамятны, и подобное происшествие может плохо отразиться на отношениях Афларина и Корлимара. Лобрив этого точно не захочет, и без сомнений покарает всех, кто имеет к пропаже каравана хоть какое-то отношение. Поэтому картина занимала в мыслях капитана последнее место.

“Лучше бы этим занимался сам Крено…” – подумал Игхор тоскливо. Но глава Следственного Приказа был занят организацией охраны венценосных гостей на празднике Дня Рождения принцессы, и потому всех просителей принимали более мелкие служащие. “А может, мне и повезло, – пришла в голову Игхора новая мысль, – лучше уж это, чем мотаться по окраинам и нюхать вонь местных”.

Решив так, капитан встал и подошел к большой карте Корлимара, висящей на стене.

“Для начала, – думал он, – надо отследить, где именно пропал караван. Пошлю голубя в Траглон и Инлорг, там он должен был сделать остановки. Ну а пока будет идти ответ, надо поговорить с другими купцами, занимающимися кузнечным ремеслом. Их-то явно интересовало оружие, а не какие-то там картины. Так, куда я положил чернильницу?”.

* * *

– Твою мать, – прошипел Миднерев, опускаясь на одно колено, – Ну-ка, посветите еще.

Стоящие за ним злычи послушно поднесли факелы ближе. В их дрожащем свете Миднерев со злостью понял, что не ошибается – в столетней пыли, устилавшей проход случайно найденного потайного хода, виднелись четкие отпечатки человеческих ног.

– Что думаешь делать? – хрипло поинтересовался из-за его спины Мрогер.

Миднерев поднялся, поглядел вдаль, в темноту.

– Завалите проход, – велел он как можно суше, – Мрогер, проконтролируй это лично. Не хватало еще нам неожиданных гостей.

Злыч хрюкнул что-то утвердительное, а Миднерев поднялся и, раздраженно сплюнув, покинул подземный ход. Но размышлять он начал лишь когда вышел на свежий воздух, с наслаждением вдохнув полной грудью.

“Итак, кто-то сбежал из крепости. Скорее всего, это случилось именно в момент нашего нападения, можно даже сказать больше – сбежал кто-то из защитников. Я заметил кровь на камнях… Значит, один из тех трупов, которые мы скинули в этот подвал, трупом вовсе не был… Сумел ли он добраться до Корлимара? Скорее всего, да. А что это значит?”

* * *

Стена плыла перед глазами, качаясь и вертясь в медленном, непредсказуемом танце. Из щели между камнями высунулась детская голова и что-то пискнула, явно ругательное.

Миднерев лишь томно улыбнулся и показал ей неприличный жест. Вернее, попытался показать, потому что средний палец висел мертвой плетью, и подниматься не собирался.

Голова высунула язык и лопнула, исчезнув в синем дыму. В дверь постучали.

– Ага, в щель-то не пролезаешь, – со смешком произнес Миднерев, переводя взгляд на окно. Он удивился – еще недавно там скалилась огромная крыса, лежащая на расшитом оргамеонском ковре, а теперь – просто небо. Вот так странно!

– Эй, Миднерев, – его толкнули. Миднерев поднял голову и различил слабо кружащегося Шлегина, одного из своих помощников. Тот отошел чуть назад и неуверенно протянул зажатый в руке конверт.

– Пришло письмо из Корлимара, – пояснил он. На его ушах появились и тут же исчезли рожки.

– Сам вижу, идиот, – недовольно буркнул Миднерев, осторожно поднимая руку к глазам. Все пальцы шевелились нормально.

– Миднерев… Может, тебе не стоит сейчас его брать? – робко спросил Шлегин, – Ты явно… превысил дозу.

Миднерев сердито выхватил письмо:

– Я в полном порядке. Тем более что я не собираюсь заниматься им прямо сейчас.

Шлегин пожал плечами и вышел, а Миднерев поднялся с кровати и прошел в угол, где поместил сундук со своими вещами. Довольно хмыкнув, он извлек из него маленькую бутылочку с привязанным к ее горлышку мешочком.

Снова усевшись на кровати, Миднерев поднял с пола пустой кубок и высыпал туда немного бледно-зеленого порошка из мешочка. Сверху накапал содержимое бутылочки и недовольно покачал головой – жидкости оставалось совсем немного, а значит, скоро и такой способ бороться со скукой исчезнет.

Добавив к смеси наркотиков вина, Миднерев жадно припал к кубку – как странник, впервые за долгое время наклоняющийся к ручью. Горло заполнила смешанная с нерастворившимся порошком жидкость, одновременно горькая и сладкая. Залпом опустошив показавшийся таким крохотным кубок, Миднерев откинулся к стене и прикрыл глаза. Совсем скоро все опять станет другим.

И верно, уже через пару минут стены закружились в знакомом танце. Это показалось Миднереву настолько смешным, что он расхохотался, и хохотал долго, исступленно. Дверь открылась и в комнату заглянул Зрагра, одетый в женское платье и с большой оранжевой жабой на голове. Миднерев замахал на него – мол, уйди, – а сам свалился с кровати и забился на полу в необъяснимых приступах веселья.

* * *

Мрогер проснулся посреди ночи и тут же схватился за кинжал, но в занимаемой им комнате было пусто. Сев на кровать, злыч помассировал пальцами виски́. Голова болела, а надевать шлем не хотелось.

Каждую ночь злычу снились кошмары – убитая семья, уведенная оргамеонцами в плен супруга. И сцены из прошлого заканчивались одним и тем же – ликом омерзительного создания, бьющегося о невидимую преграду. И каждый раз этот ужас словно рушил новый слой этой преграды, все надвигаясь и надвигаясь

Мрогер догадывался, в чем дело. Он помнил, как однажды пьяный Ургрулл показал ему главный секрет своего племени. Непередаваемое, безумное зрелище, воспоминания о котором угнетали постоянно. Тогда Мрогер и начал носить шлем, который шаманы изменили с помощью трав и заговоров, и который помогал хоть как-то справляться со странными приступами.

И Мрогер знал, что братья взяли ЭТО и в Траглон. Чувствовал, ведь сны не прекращались, а голова без шлема по-прежнему раскалывалась от боли. И Мрогеру было страшно.

Необъяснимое, но настойчивое чувство подсказывало злычу, что лишь Миднерев может ему помочь. Да, он целыми днями принимает охагш, но в нем есть отвага, хитрость, сила и ум. И Мрогер был уверен, что Миднерев, если понадобится, сможет справиться с тем, что так прячут и оберегают Ургрулл и Зрагра, и чего в этом мире не должно быть.

* * *

– Ну вот и праздничку конец… – печально пробормотал Миднерев, со злости разбив пустую бутыль о стену. Лучший оргамеонский наркотик, который принимался в смеси двух сортов… закончился. Теперь пребывание в крепости станет совсем невыносимым.

Возможно, Миднерев и сам виноват – слишком жадно набросился, слишком мало делал перерывов.

Тоскливо взглянув в окно, где только начинало светлеть, Миднерев вспомнил про письмо. Открыв конверт, он прочитал следующее:

“Коменданту крепости Омуфу Вуро, Траглон.

Прошу сообщить: проходил ли через крепость Траглон караван из города Фраполаз, страны Афларин, номер – 75А. Если караван проходил, прошу назвать дату его отправления в Теухурские леса.

18 зарева 1410 года от Прихода Царей,

Капитан городской стражи Игхор Норич, Корлимар”

Внизу стояла крупная печать, подтверждающая подлинность запроса.

Миднерев выдохнул. Он знал, что подобный запрос рано или поздно придет, и получил на этот счет самые четкие указания.

* * *

“Капитану городской стражи Игхору Норичу, Корлимар.

Караван 75А из города Фраполаз, страны Афларин, через крепость Траглон проезжал в обозначенные путевым листом сроки.

21 зарева 1410 года от Прихода Царей,

Комендант крепости Омуф Вуро, Траглон”

Ниже стояли дата и печать. Игхор выругался, вытянувшийся перед ним по струнке Гисон – молоденький стражник и его подопечный – вздрогнул. У капитана были все основания сквернословить. Он уже получил ответ из Инлорга, и там каравана не было. Кроме того, за эти шесть дней капитан, пока ждал ответа, успел узнать ситуацию на рынке оружия и железа. Как оказалось, весь рынок был поделен между Бикретами и почти столь же богатой семьей Сернемов. Но глава второго семейства отсутствовал, и с ним поговорить пока не удалось, но в его поместье Игхора заверили, что он сможет побеседовать с ним дня через три.

Но ответ из Инлорга говорил о следующем – злосчастное оружие затерялось где-то в Теухурских лесах. А леса это глухие, “разбойничьи”, искать там грабителей, которые к тому же вооружены летэвскими мечами и отважны до безумия, что видно по тому, что они решились на караван напасть, как-то боязно. Охраняли-то груз летэвы, а это не новобранцы-малолетки! Людей Игхора, когда они этих грабителей найдут, поляжет немало, а капитану стражи это совсем не улыбалось. Но и не ввязаться нельзя, и дело вовсе не в обещанной плате, и даже не в потере должности. Было чувство, будто бы за этим делом прячется нечто более страшное и серьезное, чуть ли не заговор.

Причиной подобного ощущения был один маленький факт. С Траглоном, как важным пограничным пунктом, через который перевозилось немало различных грузов, естественно велась активная переписка. Доклады, отчеты… И Игхор навсегда запомнил подпись коменданта Омуфа, который подписывался корявым рисунком башни – видимо, писать он не умел. И вряд ли мог так внезапно научиться.

– Ну-ка, – сказал капитан все еще стоящему перед ним Гисону, – принеси мне что-нибудь из прежней переписки с Траглоном.

Тот кивнул и быстро вышел, его шаги вскоре затихли.

“Но, может, все не так плохо, – успокаивал себя тем временем Игхор, потирая русые усы, – может быть, он и верно сумел выучиться грамоте… у тех же летэвов. Кто-то же читал письма для него? А пропажа каравана – это всего лишь происки Сернемов, не зря же их главы не было в Корлимаре. Тогда все гораздо проще. Надо проверить эту версию”.

Его размышления были прерваны прибежавшим Гисоном. Глаза того горели, губы дрожали.

– Г-г-господин Игхор, – начал он, стуча зубами, – Там… нету…

– Чего нету? – не сразу понял капитан.

– Переписки…

– Как это нет переписки? – рявкнул Игхор, вскакивая со стула, – А куда она, мать ее, подевалась?

– Н-не знаю, – промямлил стражник.

Капитан выругался и почти бегом направился к архиву. Юнец семенил за ним, боясь гнева начальника.

Архив – большая комната, заполненная шкафами и сундуками – оказалась полна народу, чего раньше никогда не водилось. Видимо, Гисон успел сообщить о пропаже не только Игхору.

Находящиеся в комнате громко обсуждали таинственное исчезновение – ведь архив находился под постоянной охраной, и, кроме того, о нем мало кто знал. Полка, на которой, судя по табличке, находились все документы, связанные с Траглоном, и правда оказалась пуста, но, судя по чистому месту между толстым слоем пыли, еще совсем недавно это было не так.