Венецианский купец. Книга 2. По дороге пряностей

Глава 5

– Разбираем, мальчики, не стесняемся, – капитаны, которые были на службе у господина Витале, раздавали листки бумаг среди своих команд.

– Марко, что это? Почему так много рисунков и непонятных слов? – доносились вопросы, когда матросы видели две необычные мачты с какими-то невероятными парусами, к тому же паруса на задней сильно отличались от таких же на передней.

– Фок-марсель, грот-брамсель, кливер, стаксель, – читали более грамотные, передавая это своим товарищам, и спрашивали: – Что это за молитва такая, а не обозначения?

– Видели корабль? У последнего причала Арсенала? – самый пожилой из капитанов, который лично разговаривал с синьором Витале и получил от него не менее непонятные инструкции, глубоко вздохнул.

Раздавшиеся довольные крики и подтверждения, что они тоже поставили на то, что корабль перевернётся после выбивания опор корпуса при его спуске на воду, дали ему понять, что да, они, как и большая часть жителей Венеции, конечно же, в курсе нового проекта Венецианца. Толпы любопытствующих кружили вдоль забора, пытаясь углядеть высоченные мачты нового судна, но охрана быстро отгоняла их оттуда, грозя плетьми.

– Ну так вот, на нём в поход с господином пойдут только те, кто быстрее всех выучит все эти названия и сдаст практический экзамен, – ответил он вопрошающим, – причём тройной оклад и процент большой премии за успех предприятия на всю команду полагается.

Эти слова взбудоражили всех, такое нельзя было упускать, ведь после одного такого похода можно было вернуться обеспеченным человеком и навсегда забыть о работе.

– А сколько мест? – тут же последовал выкрик.

– Вся команда, двести пятьдесят человек, вместе с капитаном, так что готовьтесь, грызня за места будет знатная. Приоритет будет отдан вам, как зарекомендовавшим себя отличной службой, но господин Витале также сказал, что если будут приходить хорошие моряки, наизусть выучившие все названия, что вы видите на картинках, он будет брать и их.

– А кто капитан? Уже известно?

– Да, говорят, сам Бертуччи Контарини согласился, – Марко покачал головой, даже ему до лавров наследника патриаршего дома было очень далеко, не говоря уже об остальных.

Услышав известнейшее имя, матросы ещё больше заволновались, мест и правда было маловато по сравнению с нынешними командами целых десяти галер.

– В общем, через неделю экзамен, – капитан, отдав последний лист, покачал головой, – а дальше, если пройдёте, начнется практическое обучение по методу господина Витале.

Тут многие моряки пригорюнились, вспомнив, что так в шутку сами назвали способ обучения менестрелей, когда плыли с ними в прошлогоднюю сицилийскую компанию.

***

Я, стоя рядом с задравшим голову Бертуччи, смотрел, как он гоняет матросов, заставляя ставить и убирать нужные паруса. Он-то, разумеется, первым сдал экзамен, без малейших проблем за двое суток выучив всё требуемое.

Сейчас корабль смолили, и воняющий берёзовый дёготь здорово отгонял от нас мух, хотя, конечно, приятного аромата одежде и волосам не придавал, как и не мешал, впрочем, тренировкам набранной команды. Прошло даже больше, чем я рассчитывал, так что я решил не убирать лишних, а посмотреть, кто из них самый способный. Хотя пока, если честно, они выглядели лишь как плохо дрессированные обезьяны, которыми руководит человек. Бертуччи единственный, которого я посвятил во все тонкости стоячего и бегущего такелажа, а также объяснил, почему на моей бригантине фок-мачта несёт прямое парусное вооружение, а грот-мачта имеет косые паруса с грота-триселем и топселем.

– Обезьяны, нужно лучше их тренировать, иначе они нас не то что в шторм, в штиль перевернут, – проворчал я, высказывая вслух свои мысли.

– Витале, может, тогда всё же уменьшить количество парусов? – осторожно спросил он.

– Напомню эти слова, когда ты будешь умолять меня поставить ещё одну мачту или хотя бы ещё один малюсенький парус, – тем же ворчливым тоном не поддался я на его просьбы, всегда и везде стоя на своём.

– И нет ни одной пары вёсел, – он всё ещё не смирился с этой потерей, к которой привык и прикипел всей душой.

– Будут две лодки на борту, если нужно, повернут судно за канат, – в который раз объяснил я, – нам не утонуть бы в штормах, а ты со своими вёслами пристал.

– Всё ещё надеешься, что он не перевернётся? – удивился он. – Сумма выигрыша всё увеличивается, и ты точно в меньшинстве, вместе с сеньором Франческо. Уже даже иудеи принимают ставки на это, весь город гадает, перевернётся он или нет.

– А вы на что поставили, сеньор Бертуччи? – поинтересовался я.

– Если честно, – смутился он, поворачиваясь и разряжаясь матерной тирадой в сторону моряков, которые уронили марсель, повисший на такелаже. – Если честно, – вернулся он ко мне, – хоть дядя Франческо и призывал ставить на вас, я всё же присоединился к своему брату, он поставил сто шиллингов, что корабль утонет.

– А, есть даже такие? – удивился я. – Что это за новое веяние? Поверили в мои способности? Теперь решили, что, если не перевернётся, так обязательно утонет?

– Версий куча, сеньор Витале, время всех рассудит, тем более что осталось всего две недели до спуска.

– Гоняйте их до посинения, сеньор Бертуччи, – пожелал ему я, уходя к своему истинному проклятью – пушкам. Из запланированных мной двадцати готово было только десять, а к спуску на воду успеют остыть ещё не больше двух. И то дело сдвинулось с мёртвой точки, только когда заменили четырёх самых упёртых монахов, которых я распорядился в отместку за их тупоголовость погрузить на ближайшую отходящую в Святую землю галеру и отвести к арабам, продав в рабство. Столько крови, сколько они у меня выпили, никто больше не смог, так что, воздав им по заслугам, я стал общаться с перекупленными во Флоренции монахами, которые более благожелательно относились к моим просьбам о смене технологии литья колоколов. Все до одного были уверены, что те двенадцатифунтовые корабельные пушки, что они изготавливали, – это колокола необычной формы, для моего дворца. Они их так и подписывали, сильно удивляясь при этом, что я ругался с ними из-за постоянного желания украсить готовые изделия литыми барельефами.

Порох и то дался мне быстрее, из-за отличного знания состава, технологии производства, а также техники безопасности. Стоило показать два ярких примера, что будет, если алхимик забудет свечу на столе рядом со смесью, а также одного несчастного случая, унёсшего, к моему сожалению, две жизни, как оставшиеся двое в лаборатории стали почтительнее относиться к своей работе. К сожалению, и тут, чтобы они не знали правильной рецептуры, мне вместо серы, угля и селитры приходилось закупать ещё шесть различных компонентов, делая вид, что сначала я смешиваю их особым образом между собой, а потом отдаю очищать им эти вещества.

Соединял готовые компоненты только я один, чётко выдерживая нужные пропорции и выгоняя при этом из лаборатории всех. Для долгого плавания нужно было запастись большим количеством пороха, так что остальное взвешивание уже готового продукта с раскладкой его в хлопковые картузы одного веса, а затем и в бочонки, я снова доверял им. Секрета рецепта, кроме меня, не знал пока никто, и очень хотелось надеяться, что и не узнают, как можно дольше. Нести техническую революцию в массы я не собирался, поскольку всё это нужно было только для моих личных целей, а принесение всеобщего мира и процветания на землю точно не являлось ни моей целью, ни мечтой. Я знал, чем в истории обычно заканчивались все такие добрые начинания, и не собирался примерять на себя образ мессии.

***

1 августа 1194 года от Р.Х., Венеция

Я огляделся. Огромное стечение народа, просто гигантское. Давно не видел ничего подобного, после того памятного шествия из-за креста, сделанного из Животворящего древа. В этот раз визуально людей было ещё больше. Дату спуска я наметил специально на свой день рождения, поскольку подобный подарок мог преподнести себе только сам. Корабль обошёлся мне в астрономическую сумму, я выгреб из сундуков сокровищницы все ранее заработанные запасы золота и серебра, а затем залез ещё и в закрома сеньора Франческо, который деньги давал, но не забывал подсовывать расписки, с чем приходилось мириться, поскольку больше брать денег мне было неоткуда, семья, как и все вокруг, считала, что я просто спускаю деньги на ветер.

Но зато, стоя у брёвен стапелей и готовясь выбить втулку, после которой корабль покатится в воду, я испытывал ни с чем не сравнимый трепет и волнение. Двухмачтовая бригантина водоизмещением в пятьсот тонн и тридцати метров в длину, опередившая своё время лет на триста, а то и значительно больше, готова была сорваться в воду в любой момент. Посмотрев на тщательно просмоленный корпус и убранные на реи паруса, я взмахнул деревянным молотом и выбил заглушку. Сначала раздался сильный скрип дерева, затем корабль покатился по брёвнам, и с громким плюхом попал в воду боком, накреняясь на правый бок. Народ замолчал, ожидая, что корабль тут же перевернётся или утонет, но бригантина, покачавшись на вызванных ею волнах, заняла вертикальное положение, даже не думая тонуть или переворачиваться.

Гулкий вздох огорчения и разочарования прокатился по толпе людей, но слышалась и пара радостных голосов, выигравших состояние на ставке.

– Говорил тебе, не спорь с ним, – флегматично заявил стоявший рядом сеньор Франческо, когда Бертуччи горестно стал подсчитывать убытки от заключённых пари.

– Это всё потом, – отмахнулся я, – нужно показать всем, что бригантина умеет плавать. Так что, капитан, зовите команду, покажем, что умеет эта красавица.

Тот кивнул и, раздвигая знатных людей, стоявших рядом с нами, особняком от простого народа, зычно стал раздавать приказы. Тут же отобранные и обученные нами матросы бросились на борт, готовя корабль к первому выходу в море. Минимум припасов был уже заложен, нам хватит на неделю пути, на большее я и не рассчитывал, решив только проверить мореходные свойства своей новой любимицы.

– А да, кстати, – сеньор Франческо повернулся ко мне, – а как ты назвал корабль?

Я легко улыбнулся.

– Только не обижайтесь, сеньор Франческо. Это просто шутка.

Тот моментально нахмурился.

– Витале, мне нельзя волноваться, доктор запретил!

– В общем, сами всё увидите, – я помахал ему рукой и направился в сторону бригантины.

Всего за двадцать минут она была готова к отходу, сначала на бушприте появились кливера, которые, натягиваемые ветром, стали медленно тянуть корабль в сторону выхода из гавани Арсенала, затем Бертуччи осторожно поставил стаксели, фок-марсель, и, когда мы, осторожно маневрируя, вышли в свободную от других кораблей зону, народ на пристанях и берегу ахнул, когда наверху мачт новинки взметнулась громада парусов. Их было столько, что казалось, на море появилось небольшое облако. Столько никто и никогда в своей жизни не видел. Тут же с задней части кормы было стянуто льняное покрывало, показывая скрытое до этой поры имя корабля.

Сеньор Франческо схватился за сердце, его дочь яростно закусила губу, а её лучшая подруга Елена покраснела от шеи до самых кончиков ушей. Лица многих взрослых из влиятельных домов повернулись к ней, а в это время корабль с золотым профилем девушки, ниже которого были закреплены бронзовые буквы, складывающиеся в имя «Елена», быстро набирая ход, скрылся за одним из островов.

Глава 6

– Чудо! Это просто чудо, Витале! – кричал Бертуччи, который, удерживаясь за кливер-леер, балансировал на тонком утлегаре бушприта, вдыхая свежий ветер, и веселился словно ребёнок, поскольку бригантина набрала весьма приличную скорость по расчётам моего симбионта, примерно в двенадцать-четырнадцать узлов. С лёгкостью, словно стоячих, обходя все попадающиеся нам по пути суда. Гребцы, а главное, капитаны которых, удивлённо собираясь у одного из бортов, ещё долго смотрели нам вслед.

Команда, многие из членов которой всё ещё не верили, что они до сих пор живы, смотрели, как корабль, разрезая волны, легко обходит своих вёсельных сотоварищей.

– Витале! Корабль – просто чудо! – капитан вернулся к штурвалу и, отогнав от него рулевого, сам взялся за деревянные рукояти.

– О-о-о, какое блаженство, – продолжал восхищаться он, чувствуя, как всего несколько оборотов штурвала заставляют бригантину поворачивать нос в нужную ему сторону.

Он повернул ко мне заплаканное от счастья лицо.

– После рождения дочерей я думал, больше никогда не буду так счастлив в жизни, – признался он, – но теперь даже и не знаю.

– Ну, значит, хватит веселиться, – хмыкнул я, – приступайте к тестам, что я написал. Нам нужно оценить управляемость и мореходность моей ласточки, пока судно идёт в фордевинд. Заметили небольшое рыскание? Нужно быть внимательнее, чтобы не повредить паруса.

– Хорошо, Витале, прости, – он с трудом стал серьёзным, – просто душа переполнена чувствами, и нет слов выразить, как прекрасен корабль.

– Считайте, что выразили, поскольку я знаю это лучше, чем кто-либо другой, – ухмыльнулся я.

Пока он занимался своей работой, я кликнул пороховых юнг, которых набрал в портовых притонах. Четыре самых смышлёных семилетки, которым выпал небывалый шанс попасть на корабль, преданными глазами смотрели на меня, боясь помять выданную им форму. У всех на моём корабле она была единого образца, просто должности и звания отличали различные нашивки, у этой ребятни были вышиты серебряными нитями пушки, такие же, но золотым шитьём были на форме канониров.

– Пора и нам попрактиковаться в реальных условиях, – обратился я к своему старому знакомому капитану Марко, который согласился сменить свою галеру на «Елену». Теперь он в табеле значился, конечно, не капитан, а бомбардир, главный над всеми канонирами и юнгами. Хотя их было пока немного, так что можно было сказать, что и над всеми самыми юными матросами корабля в целом.

– Слушаюсь, штурман, – наклонил он голову и стал распоряжаться своей командой, чтобы приготовили одну из пушек к стрельбе.

Я стоял и смотрел, как со многими сотнями часов отработанных движений на берегу всё начинает двигаться и расписанная мной программа действий каждого члена этой слаженной команды не сбивается ни на секунду. Неоднократно выпоротые юнги, быстро перебирая ногами, тем не менее осторожно несли картузы с порохом, их тут же принимали канониры, внимательно следя, чтобы ни искры от горящих фитилей запалов не попало на ткань. Несколько минут на заряжание – и пушка готова к стрельбе. Я показал, куда примерно должно упасть ядро, Марко винтами станины привёл дуло в подходящее положение и, подхватив запальник, поджёг порох на отверстии с насыпанным там порохом.

Тот моментально вспыхнул, и пушка через секунду раскатисто ухнула, выплюнув зашелестевшее в воздухе чугунное ядро, и откатилась назад, но удержалась от того, чтобы проехаться по ногам команды из-за намотанного на винград каната, закреплённого на внутренних скобах борта.

С небольшим всплеском ядро значительно не долетело до указанного мной места, которое к тому же мы ещё и прошли. Марко виновато посмотрел на меня, ожидая выговора.

– Качка, непривычные условия и движение, – я лишь покачал головой, – будем жечь столько пороха, сколько потребуется, чтобы вы научились учитывать все эти факторы.

– Клянусь вам своей душой, сеньор Витале! – горячо воскликнул он, прижав руку к сердцу. За ним это тут же повторил весь его новоиспечённый канонирский состав, за исключением, конечно, тех, кто сидел в пороховом погребе, готовя заряды для пушек.

***

Спустя пять дней, полностью завершив то, что хотели, мы пошли в обратный путь, все невероятно довольные проделанной работой. От капитана до юнги было приподнятое настроение от сопричастности к кораблю, равного которому не было ни у кого. Бертуччи вообще иногда даже забывал спать, настолько ему нравилось возиться с кораблём и командой, оттачивая их действия до одному ему понятного идеала. Причём недовольных не было и в помине, матросы с радостью бросались выполнять команды.

В таком состоянии мы и возвращались обратно, проходя мимо островов Сардинии.

– Паруса! – громкий крик сверху отвлёк моё внимание от пушек. Оставив проверять наличие трещин или подпалин, я поднялся к капитану. Он показал рукой на три генуэзские галеры, быстро движущиеся нам наперерез. И тут мне на память пришли слова отца и собственное обещание разобраться с проблемным вопросом. Я повернулся к стоявшему рядом капитану и спокойно спросил его:

– Вам не кажется, сеньор Бертуччи, что нас здесь кто-то не уважает?

Тот удивлённо посмотрел на меня и осторожно ответил:

– Это так сеньор Витале, но у нас вроде как мир с Генуей.

– Да, но их намерения явно враждебные, сеньор Бертуччи, – показал я на приближающиеся корабли, команда которых готовилась к бою. То тут, то там солнце отражалось бликами от доспехов команды.

– В этом я не могу с вами не согласиться, – кивнул он.

– Тогда чего вы ждёте? – я поднял одну бровь.

– К бою! – зычный крик капитана подхватил старший помощник, потом боцманы, и команда засуетилась, занимая боевой распорядок.

– Сеньор Марко, – я повернулся к замершему рядом бомбардиру, – потопите их, пожалуйста, для меня.

– С превеликой радостью, господин Витале, – хмыкнул тот и бросился отдавать приказы.

Канонерские команды расчехляли пушки одного борта, готовя их к бою, а юнги бросились вниз, неся заряды ко всем шести готовым пушкам. Вскоре, когда корабль, меняя галсы и маневрируя с такой скоростью, что легко уходил от менее ходких галер, огрызнулся слитным залпом пушек, от былой прыти противника не осталось ничего.

Брызги щепы от попадания по бортам ядер, словно ударом шрапнели снесли сразу десяток гребцов со своих мест. С удирающих галер донеслись крики ужаса и проклятий.

– Порох на тренировки был потрачен явно не зря, – прокомментировал я вслух, когда Марко со своими пушкарями утопил два из трёх кораблей, выжившая часть команд которых барахталась на воде, взывая о помощи, а мы бросились следом за оставшейся галерой, которая прекрасно поняла свою судьбу.

– Они выбросили белый флаг, сеньор Витале, – ко мне повернулся старший помощник.

– Где? Я лично ничего не вижу, а вы, сеньор Бертуччи? – я приложил руку к глазам. – Видимо, солнце слепит.

Капитан и старпом удивлённо посмотрел на меня, поскольку оно светило сбоку, но затем переглянулись.

– Да, летом оно бывает невероятно ярким, сеньор Витале. Пожалуй, я тоже им ослеплён, – ответил старпом.

Канониры, не услышав отмены первого приказа, за десяток минут затопили последнее из оставшихся судов.

Я задумчиво почесал затылок.

– Знаете, капитан, я также считаю, что действия команды этих кораблей бросают тень на весь город Генуя, поскольку они вероломно напали на скромных и простых мореплавателей, плывущих по своим делам.

– Да? – Бертуччи ошарашенно посмотрел сначала на тонущих людей за бортом, затем на меня. – Вы так думаете?

– Просто уверен, – я показал рукой на одинокий парус на горизонте, – думаю, нам нужно компенсировать те моральные страдания, которые нам сегодня причинила вся Генуя.

– Я согласен с нашим штурманом, капитан, – посмотрел на нас слушающий весь разговор старший помощник, тоже, кстати, один из моих бывших капитанов, – я лично сейчас очень страдаю.

– Если мне позволено будет сказать, сеньоры, – один из боцманов, стоявших рядом, подошёл ближе, вежливо обращаясь к знатным господам, – я так истерзался, что даже три раза за бой успел помолиться.

Сеньор Бертуччи удивлённо посмотрел на всех и тяжело вздохнул.

– У нас припасов на три дня.

– Думаю, сеньор Бертуччи, у них их значительно больше, – старший помощник показал на ещё три паруса, которые показались вдали.

Капитан под взглядами сразу трёх пар глаз сдался.

– Команда, к бою!

***

23 октября 1194 года от Р.Х., Рим

Кардинал Альбино после долгой поездки по различным уголкам Италии наконец добрался до Рима. Не торопясь, стал раскладывать вещи и письма из дорожного сундука, не думая, что вызов от Папы будет так скоро. Недоумевая, в чём срочность, он, подхватив кипу бумаг, направился во дворец Целестина III.

Второго близкого порученца рядом не было, поэтому он, отдав письма, предназначенные лично Папе, приготовился докладывать результаты и договорённости с епископами и архиепископами, которых он достиг за время поездки.

– Подожди Альбино, – тот протянул ему письмо, – помнишь наш разговор в начале лета?

Кардинал задумался, этих разговоров было множество.

– Прочти, – Целестин III показал на бумагу.

Альбино прежде всего увидел печать совета консулов Генуи и лишь потом стал читать само послание, полное мольбы и призваний всех небесных кар на голову одной небезызвестной всем личности.

– А-а-а, – протянул он, – так вот для чего ему потребовался такой корабль.

Папа покачал головой и, покопавшись в бумагах на столе, достал ещё одно письмо.

– А это из Пизы.

Кардиналу достаточно было кинуть один взгляд, чтобы понять, что содержанием оно мало чем отличалось от предыдущего.

– И что они просят у вас?

– Отлучить всю Венецию от церкви, – хмуро произнёс Целестин III, – из-за одного ребёнка.

– Губу пусть закатают, – моментально ответил Альбино, – доходы от соборов и церквей венецианцев составляют почти двадцатую долю всей прибыли.

– Я придерживаюсь того же мнения, – согласился святейший отец, – но нужно что-то делать. Венецианец топит все военные корабли и галеры этих двух городов, грабит всех купцов подряд, и хотя людей, если не сопротивляются, отпускает восвояси, всё равно я молчу про упавшую репутацию Генуи и Пизы, их экономика находится на грани коллапса! И всё из-за одного-единственного корабля, парализовавшего всё мореплавание в Балеарском, Средиземном и Тирренских морях.

– Судя по тому, что я видел в день его спуска на воду, догнать его никто не в силах? – задумчиво произнёс кардинал, вспоминая как свои ощущения, так и ответы на его вопросы от бывалых капитанов, которые, поняв, что корабль не утонул, а вполне себе отлично пошёл дальше, весьма осторожно стали давать оценки, когда их стали спрашивать про новое венецианское чудо.

– Да, говорят, он с лёгкостью уходит от преследователей, затем разворачивается и, идя против ветра, догоняет и топит растянувшуюся вереницу кораблей противника по одному из каких-то дьявольских предметов, – возмутился святейший отец.

– Это пушки, ваша святость, – поморщился кардинал Альбино, лично видевший вооружение корабля Венецианца, – китайцы используют их в своих войнах, до нас доходили новости от купцов.

– То есть и это не происки дьявола? – поразился Целестин III.

– Нет, просто обитые вокруг дерева куски металлических полос и заряд пороха, толкающего каменное ядро, – объяснил кардинал, – и, похоже, я вспомнил, откуда он мог об этом узнать. Луиджи, когда был у него учителем, упоминал о китайце, который жил там в качестве личного раба Витале.

– Это же страшные орудия, Альбино! – возмутился Папа. – Они в щепки разбивают любой корабль! А если у Венеции появится флот из подобных кораблей? Что тогда будет?

– За это можете быть спокойны, святейший отец, – поднял руку кардинал, – не появятся.

– Почему ты так думаешь? – удивился Целестин III.

– Мне подсчитали примерную стоимость этого корабля, – Альбино достал одно из писем в своей сумке и протянул его Папе, который, глянув на ряды цифр, икнул.

– Боже, Господь всемогущий, – он трижды перекрестился, – потратить огромное состояние всего лишь на один корабль? Пусть даже такой? Он точно безумен.

– Не более, чем вы или я, святейший отец, – не согласился с ним кардинал, – мне сказали, что он собирался уйти в море всего на неделю, чтобы проверить свой корабль, теперь, видя, что происходит, думаю, генуэзцы или пизанцы сами попытались на него напасть и пожинают плоды своих намерений. Так что я думаю, этот вопрос легко можно урегулировать. С этих двух городов возьмите огромный штраф и преференции для наших церквей за нападения на мирных торговцев, а я, в свою очередь, пошлю гонца к отцу Витале. Он прислушается к вашей просьбе. Заодно, раз Венецианец разбогател, можно предложить ему за долю малую размером процентов в двадцать-тридцать от награбленного, снять наконец отлучение от церкви.

На губах папы заиграла улыбка, старый друг, похоже, и правда нашёл самый простой выход из ситуации, да ещё и с большой пользой для Святого престола.

– Ты уверен, что он послушается? – на всякий случай уточнил он.

– Если он и правда всего лишь хотел испытать корабль, то с избытком уже это сделал, – пожал плечами кардинал, – думаю, согласится и ещё как. К тому же матушка его, истинная католичка, который месяц умоляет епископа простить сына и похлопотать перед вами за него, она сильней самого Венецианца переживает это отлучение.

– Тогда готовь письмо, я подпишу, – согласился с ним Целестин III.