Венецианский купец. Книга 2. По дороге пряностей

Глава 7

Венецианскую галеру, которая упорно следовала за нами третий день, трудно было не заметить, так что пришлось развернуться и, догнав, узнать в чём дело. Оказалось, послание от отца, а точнее, дожа республики с категоричным приказом сворачивать пиратскую деятельность и возвращаться домой. Такое однозначное распоряжение проигнорировать было нельзя, поэтому я передал капитану галеры, что мы возвращаемся и прибудем в Венецию гораздо быстрее него. Тот с восхищением и завистью посмотрел, как мы ставим паруса, и вскоре бригантина, набирая ход, умчалась в сторону Адриатического моря.

***

Специально, чтобы не вызывать ажиотаж, мы попытались проникнуть в город через закрытую гавань Арсенала, оставив корабль под охраной рядом с нашим поселением мастеровых, но не тут-то было. Народа, мгновенно заполонившего набережную, было, пожалуй, больше, чем в день отплытия «Елены», так что корабль мы оставили, но вот за воротами всех старших офицеров подхватили на руки и, несмотря на наши попытки вернуться на землю, под радостные крики толпы потащили в сторону дворца дожа. Делать было нечего, пришлось смириться, против такого количества невозможно было даже пошевелиться, поскольку, если им казалось, что я падаю, тут же добавлялась ещё пара рук, поддерживающих моё небольшое тельце.

Когда нас доставили к базилике святого Марка, из дворца в сопровождении огромной свиты появился отец и задвинул приветственную речь о доблестных сынах республики, которые показали несознательным гражданам других городов, кто является владычицей Средиземноморья. И всё это под радостные крики и овации толпы, которая ещё долго не расходилась, поскольку нас попросили рассказать, скольких мы задержали и скольких проклятых генуэзцев пустили ко дну.

Конечно, дело не обошлось без церкви, епископ тоже выступил с речью, затем провёл мессу, и напоследок я, слегка уставший от всего этого и желавший побыстрее попасть домой, достал свой кошелёк и, попросив такие же у своих спутников, стал разбрасывать горстями в народ монеты, не разбирая их достоинства. Небольшая давка, слава богу, не принесла жертв, но зато довольный таким окончанием встречи народ наконец стал расходиться. Нас же разобрали родные, которые, конечно же, тоже присутствовали на встрече, я только успел сказать на прощание команде, что завтра в обед жду их всех на корабле для дележа добычи.

***

Дома меня тоже ждал небольшой праздник, как из-за очередного пропущенного дня рождения, ставшего моей своеобразной традицией, так и из-за огромного наплыва гостей, которые все почему-то были с дочерями. Такого наплыва молодых, симпатичных и не очень девушек наш дворец ещё не знал. Я с трудом избегал многочисленных знакомств и представлений, мечтая только об одном, чтобы поскорее всё закончилось, и я отправился отдыхать. К сожалению, и это оказалось несбыточной мечтой. Когда поздно ночью ушёл последний гость, отец и мама вызвали меня на разговор.

– Неужели нельзя подождать до завтра? – возмутился я, усаженный напротив них.

– Витале, завтра ты с первыми лучами солнца уже умчишься в Арсенал, – мама слишком хорошо меня знала, – а потом и глазом моргнуть не успеешь, как ты уже где-то на другом конце света, ищи потом тебя.

– Вы всё преувеличиваете, графиня, – скромно потупился я.

– Поддерживаю супругу, – Энрико пытался казаться серьёзным, но улыбка то и дело проскальзывала у него на губах, – поэтому давай поговорим, пока ты никуда не можешь сбежать.

– Ну давайте, – тяжело вздохнул я.

– Во-первых, папа предлагает снятие отлучения за часть отнятого тобой у христиан, и ты согласишься, – начал он, – за долю можешь, конечно, поторговаться, но мир между тобой и Святым престолом должен быть заключён.

– Ладно, – согласился я, – только, зная их, это наверняка будут грабительские проценты.

– Витале, это противостояние не в твою пользу! – пресекла мои потуги мама. – Нельзя идти против церкви и веры!

– Да я разве иду?! – настала моя очередь возмутиться. – Это меня не пускают на мессы, а не я не хожу по своей воле.

– Витале! – мама поджала губы.

– Хорошо, мам, – я понял, что это для неё слишком серьёзный вопрос, как, в принципе, и всегда, когда это касалось веры.

– Во-вторых, ты перестанешь уже отвечать всем отказами и рассмотришь претендентку на помолвку, – продолжил отец, – иначе я сойду с ума от бесчисленного количества предложений! Реши этот вопрос и быстро!

– Кстати, почему Елена? – вмешалась мама. – Вы разве знакомы?

– Это просто шутка, – я развёл руками, – чтобы Анна увидела, кому отказала.

– Из-за твоих неуместных шуток, – Энрико покачал головой, – Контарини подумали, что вы тайные любовники, и потребовали, чтобы ты на ней немедленно женился. Я только чудом уговорил главу дома подождать с этим решением до твоего возвращения.

Я закашлялся.

– Она Контарини?

– А ты не удосужился даже этого узнать? – графиня заломила руки. – Бедную девочку заперли во дворце и с самого твоего отплытия не выпускают из дома.

– Да я даже ни разу с ней не разговаривал! Почему все решили, что это она? – я попытался спрыгнуть с темы. – Может, это Елена Троянская? Я ведь люблю историю.

– Витале, не делай из нас дураков, того скульптора, который делал профиль на корабле, нашли в тот же день, и он подтвердил, что делал его по гравюре, предоставленной тобой.

– Деревня какая-то, а не город, – мгновенно загрустил я.

– В общем, как только решишь дела с церковью, готовь дорогие подарки, и мы отправимся извиняться, – отец вздохнул, – позор на мою седую голову.

– Да я могу и один сходить! – вскинулся я от такого недоверия.

– Нет! – оба родителя вскрикнули одновременно и переглянулись. – Хватит нам текущих проблем.

– Ну и последнее, если хочешь, чтобы республика прикрыла твои похождения от разгневанных послов Генуи и Пизы, будь добр сдать налог, – заговорил со мной уже не отец, а дож.

– Сколько? – тяжело вздохнул я.

– Десятой части хватит, – подмигнул неожиданно он, – и то всё в основном уйдёт на организацию празднований и месс в соборах и церквях, чтобы задобрить народ.

– Хорошо, завтра всё равно раздел добычи. Отложу долю и для города, тогда церкви достанется меньше, не собираюсь от своей части отрезать её.

– Витале, – тут уже нахмурилась мама, – гонец от кардинала всё ещё здесь, ждал твоего возвращения, сегодня же подготовишь ответ, и он увезёт его завтра поутру.

– Сделаю, мама.

– Ну вот и отлично, а теперь можем отправляться отдыхать, все, кроме тех, кому нужно закончить дела, – на меня строго посмотрели оба.

– Пора свой дворец строить, – пробурчал я, поднимаясь с места.

– Витале!

Пока со мной не учинили новых разборок, я быстро сбежал к себе в покои, где попал в руки Роксаны, радостно щебетавшей и вываливающей сразу тонны новостей, пока она меня переодевала.

Весь стол был завален письмами, но я заметил одно, которого долго ждал. Отодвинув от себя девушку, я достал его и, распечатав, стал читать, затем протянул ей. Она сначала не понимала, почему я это делаю, затем, прочитав первые строки, вскинула на меня взволнованный взгляд.

– Читай, это весточка от твоих родителей. Они оба рады новости, что ты жива. Я попросил одного из купцов, у которого закупал берёзовый дёготь, узнать про тебя в Великом Новгороде, как видишь, твои родные нашлись.

Из глаз Роксаны закапали слёзы, она пыталась одновременно читать письмо и вытирать рукой глаза.

– Если хочешь, я могу организовать тебе возвращение домой, – предложил я.

Девушка громко всхлипнула и бросилась на колени, обнимая меня за ноги.

– Нет! Нет! Прошу, не отсылайте меня, господин, – рыдала она, всхлипывая, – кому я буду нужна такая калека?

– То есть это вопрос только твоей руки? – поинтересовался я. – А если я смогу её восстановить? Я вижу лишь то, что она неправильно срослась после множественных переломов, это, наверно, не такая большая проблема, если ты её чувствуешь.

На меня поднялся взгляд, полный надежды, смешанной с недоверием.

– Как такое возможно, господин Витале?

Я почесал затылок.

– Ладно, это точно не дела ближайших лет, забирай письмо и не разводи мне тут сырость. Кыш отсюда!

Она, извиняясь, бросилась из комнаты, держа в руке письмо.

– А мне пока нужно поработать, – я вернулся за стол, разгребая накопившиеся письма, отвечая сразу одним словом на те, где были предложения рассмотреть женитьбу на очередной родовитой девочке.

Одно письмо привлекло меня необычным предложением, кто-то воспользовался подаренной мной Салах ад-Дину системой цифробуквенной записи шахматной партии и предлагал сыграть, сделав первый ход. Меня это заинтересовало, так что я ответил и отложил его к отправке, посмотрев, что неизвестный собеседник проживает в Египте. Остальное не стоило моего внимания, какие-то шарлатаны или любители халявы предлагали проекты, которые, конечно, должны были обогатить меня в далёком будущем. Эти я сразу выкидывал в мусорную корзину.

Закончив, я потянулся, разминая затёкшую спину, и подумал, что надо бы за этот месяц до отправления в большой поход возобновить тренировки, а то скоро и правда стану больше моряком, чем сухопутным человеком, хотя, если честно, месяц, проведённый в море, здорово улучшил как моё здоровье, так и моральное состояние, когда есть только корабль, ветер, море и никаких других забот, ну, кроме сражений с другими кораблями.

***

– Доброе утро, сеньор Бертуччи, сеньоры, – раскланялся я со всеми немногочисленными членами офицерского состава нашей команды, которые прибыли к пристани, где покачивалась на волнах «Елена». Большая часть команды провела здесь ночь, охраняя как сам корабль, так и трюмы, забитые товарами и ценностями. Они в предвкушении раздела радостно заёрзали на своих местах.

– Предлагаю выбрать нашего капитана главным распорядителем, – предложил я всем, – думаю, ни у кого нет сомнений в его честности, порядочности, а также наличии опыта в этом весьма непростом деле, чтобы никто не ушёл обиженным.

Возражений не последовало, и вскоре на палубе стала расти гора всевозможных товаров, начиная от рулонов ткани, амфор с маслом и заканчивая, собственно, деньгами и драгоценностями. Бертуччи взял в руки протянутую квартирмейстером ведомость состава с положенными им долями, дополненную мной ещё и положенной премией. Капитан стал на глаз оценивать ценность товаров и, конечно, делая это в пользу матросов, затем вызывая каждого, говоря, на какую сумму тот может взять либо товара, либо денег. Понятное дело, что деньгам давалась полная цена, товары же шли по меньшей расценке, поскольку их нужно было ещё и продать. Поэтому многие матросы в желании ещё и подзаработать брали товары и лишь небольшую часть остатка деньгами.

Так достаточно быстро они, забирая причитающееся, отправлялись по домам, а когда дело дошло до офицеров, от большой горы товаров осталась самая ценная часть.

– С этого нам нужно будет отдать городу десятину, – сказал я, прося сразу отложить нужное. С этим также никто не стал спорить, поэтому вскоре и офицеры стали забирать причитающееся, также сразу покидая корабль. На борту осталась только моя охрана, привезённая из дома, а также люди сеньора Франческо, которые заняли посты так, чтобы никто не забрался на борт ни со стороны берега, ни со стороны воды. Ну и мы двое с капитаном.

– М-м-м, сеньор Витале, – смущённо обратился ко мне Бертуччи, – я старательно не хотел поднимать эту тему, но что вы думаете насчёт моей сестры?

Я, всё ещё находясь в расчётах, пытаясь понять, сколько из оставшегося смогу отдать церкви, ответил ему, не вслушиваясь в вопрос:

– Какой сестры?

– Елены, – смутился он.

Тут в голове прояснилось, и я уже внимательнее посмотрел на него.

– Я с ней не знаком и никогда даже не разговаривал.

– Да, она тоже об этом говорит, но тогда почему корабль назван её именем? Ладно бы ещё это была двухсотая галера вашего дома, одна из многих сотен, но бригантина, уникальность которой ни у кого не вызывает сомнений…

– Бертуччи, – я тяжело вздохнул, произнеся эту фразу, наверно, в десятый раз, – это была шутка. Как вы помните, дочь сеньора Франческо посчитала возможным расторгнуть со мной помолвку, поэтому я решил уколоть её таким способом. Я до сих пор не понимаю, почему все пытаются выжать из этого какие-то свои выводы, не имеющие к реальности никакого отношения.

– Отец после моего возвращения выразил желание с тобой познакомиться, и это было бы хорошим шансом объяснить, что к Елене ты не имеешь никаких чувств, – предложил он.

Во мне тут же начали бороться двойственные чувства: послушание, поскольку родители запретили идти к ним одному, и желание поскорее всё это закончить, чтобы от меня уже все отстали. Победило второе, поэтому я согласился и, чтобы не идти с пустыми руками, предложил поделить нам с Бертуччи оставшуюся кучу ценностей просто пополам, без учёта того, что там лежит. Он моментально согласился, сказав, что не видит особой чести в дележе между нами, так что, позвав охрану с сундуками, мы приказали собрать в них каждый своё. Во время загрузки я увидел красивый, богато украшенный драгоценными камнями крест, его я забрал в шкатулку, где лежала на парчовой подложке красивая золотая тиара, и последним забрал наборный пояс из золотых пластин с гравировкой, а также вставками из глазури и драгоценных камней.

Отправив сундуки с охраной по домам, сами мы отправились ко дворцу его семьи, раскланиваясь во все стороны, поскольку все, кто видел нас, здоровались и желали здоровья. Не отвечать было невежливо, так что старались оба.

Глава 8

– Палаццо Контарини даль Боволо, – словно познакомил нас друг с другом Бертуччи, когда мы приблизились ко дворцу, похожему на наш, только на пару этажей повыше, ну и без церкви, естественно.

– Очень приятно, – поклонился я и объяснил непонимающему мужчине, как воспринял его слова. Он громко рассмеялся, и встречающие нас на пристани недоумённо переглянулись, они-то не слышали всего разговора.

Когда он стал представлять людей, которые ожидали нас, я с удивлением понял, что мне выказали большую честь, поскольку на пристань явился сам глава дома Контарини, сеньор Пабло.

– Рад познакомиться с подрастающим поколением, – старик оценивающим взглядом смотрел, как я кланялся и расшаркивался перед ним, соблюдая все нормы этикета.

– Сеньор Пабло! – я всплеснул руками, закончив с поклонами. – Произошла чудовищная, просто катастрофическая несправедливость, в которой я случайно оказался замешан, о чём, конечно же, очень сожалению!

– Да? – удивился он, косясь на сына. – Это какая же?

– Все эти ужасные обвинения, которые коснулись вашей дочери, Елены, – я сделал самое печальное лицо из всех, что мог, – это всё ужасная неправда. К своему стыду, должен признать, что я даже вначале не знал, как зовут ту незнакомку, гордый профиль которой мне так понравился, что я попросил скульптора изобразить его на корме своего корабля, и потом, когда мне сообщили её имя, я не стал уточнять, чью фамилию носит эта замечательная и благородная красавица, поскольку, ввиду юного возраста, не посмел бы даже подумать познакомиться с такой величественной девушкой.

– Это правда? – он заинтересованно смотрел на меня, пытаясь понять, что из моей покаянной речи является правдой, а что вымыслом.

– Клянусь своей душой, – я тут же поклялся и трижды перекрестился, всё равно пока был отлучён от церкви.

– И, чтобы загладить эту жутчайшую несправедливость, позвольте преподнести дары, как вам, так и вашей дочери, – я помахал рукой, и охранники передали мне шкатулку.

Сеньору Пабло я подарил драгоценный пояс, его жене преподнёс крест, ну а девушке досталась та самая шкатулка с лежащей в ней тиарой. Всё было внимательнейшим образом рассмотрено и достойно принято, после этого мне предложили пройти в дом.

За ужином собралась вся многочисленная семья, многие члены которой разглядывали меня с любопытством, словно диковинную зверушку.

– А почему Елена не спустилась к нам? – полюбопытствовал глава дома таким тоном, что кто-то из младших, сидевших с края стола, тут же сорвался с места, кинувшись в глубь помещений.

Меня посадили по правую руку от главы дома, напротив наследника. В этот момент холодный ручеёк пота потёк по моей спине. Только самые дорогие гости могли рассчитывать на подобную рассадку, ну, или члены семьи, следующие по старшинству за наследником рода. Мои подозрения начали сбываться, когда через пять минут спустилась девушка с заплаканными глазами, и ей предложили сесть рядом со мной. Отца ослушаться она не могла, поэтому, не поднимая взгляда, аккуратно опустилась по правую руку от меня. Меня моментально обдало приятными запахами масел и благовоний.

Мы помолились и принялись за еду. Причём слуги моё место обходили за два метра, я сначала было подумал, что это какое-то унижение, но нет. Сеньор Пабло громко прочистил горло, и на мои блюда стала накладывать еду сама Елена, боясь даже краем одежды прикоснуться к моей руке или телу. Холодный пот ещё раз прокатился по позвоночнику, заставляя выпрямить и без того ровную спину.

– Мы так мало знаем о вас, Витале, – когда первый голод был утолён и слуги разнесли вино, от которого я отказался, произнёс глава дома, – хотя истории, которые окружают ваше имя, иногда кажутся даже мне слегка надуманными.

– Большинство, конечно же, придумывает народ, – легко согласился я, – я обычно не прислушиваюсь к сплетням, как, например, к тем гадостям, что поют обо мне менестрели, все это сплошь выдумка и домыслы.

– Да? Например, и те, что связаны со смертью доблестного Маркварда фон Аннвайлера? – усмехнулся один из пожилых людей, сидевших рядом с Бертуччи. – А мне двоюродный кузен, состоящий в свите императора Генриха VI, рассказывал, что всё происходило прямо у него на глазах.

Я остро на него глянул и пожал плечами.

– Возможно, он не так понял или увидел. Было довольно темно к тому времени, когда граф покинул нашу бренную землю.

Тот в ответ на такое заявление хохотнул, но не стал развивать тему.

– А правда, сеньор Витале, – раздался звонкий голос с самого конца стола, – что вы небольшим отрядом остановили всю конницу Франции? Как это возможно? Мы столько спорили с братьями об этом. Многие склоняются к тому, что это или преувеличение рассказчиков, или чудо.

– Чудо – это когда видишь таких прекрасных женщин и девушек, – я поклонился хозяйке стола, – как ваша матушка и сёстры. Здесь же были длительные тренировки и правильное использование позабытых знаний.

– Каких интересно, сеньор Витале?

– Македонской фаланги, – ответил я, – которую я немного доработал и развил.

Следующие вопросы, посыпавшиеся один за другим, заставили меня углубиться в тему, описывая ту эпоху. Походы Александра и завоевания, которых уже сейчас некому было повторить. Часто переходя на высокую латынь, когда описывал или сравнивал построения римских легионов с нынешними войсками, не в пользу последних, конечно. Разговор затянулся на час, но, когда я увидел, что женщины откровенно скучают, закончил свою речь парой предложений.

– Простите, сеньор Пабло, – извинился я, – в вашей дружной семье так быстро летит время, что я позабыл его счёт, а ведь пообещал отцу помочь с одним важным делом.

Тот кивнул, позволяя мне встать, напротив поднялся Бертуччи, сказав, что проводит меня. Сеньор Пабло попрощался со мной, его жена выразила желание видеть меня в доме ещё, а я, кланяясь и улыбаясь, быстро смотался оттуда. Когда наследник Контарини провожал меня до лодки, я спросил у него:

– Как думаете, сеньор Бертуччи, моих извинений было достаточно? Вопрос с Еленой будет закрыт? Её теперь выпустят из дома?

Тот хмыкнул, посмотрел на канал, где качалась лодка, подсвеченная факелами, и задумчиво произнёс:

– Не хотелось бы вас огорчать, сеньор Витале, но вы, похоже, понравились отцу.

– Вы так говорите, будто это плохо, – не понял его я.

– Для рода хорошо, но вот для вас, наверно, всё же плохо. Редко кто с первого взгляда производит на него такое впечатление, что удостаивается права сидеть напротив меня. Насколько я помню, вы третий, кто там сидел, не из нашего рода. Да и Елену посадили с вами неспроста, но это, я думаю, вы и сами заметили.

– Эх, знал бы, сколько проблем это принесёт, дал бы кораблю другое имя.

– Что делать, прошлого не вернуть, Витале, – он поклонился мне, – до завтра. Вы ведь будете участвовать в осмотре судна?

– Конечно, – кивнул я, прощаясь и садясь в лодку.

Гребцы оттолкнулись от пристани длинными вёслами и повезли меня домой.

***

Бертуччи вернулся в дом, где за столом его ждали только родственники, которые могли принимать решения за весь род. Отец приглашающе показал рукой на его место.

– Объяснись, сын, – попросил он, – ты крайне не хотел, чтобы сын Дандоло был в нашем доме. Мы, все здесь присутствующие, так и не нашли в его поведении чего-то, что заставило бы нас придерживаться такой же точки зрения.

– Он опасен, отец, – Бертуччи покачал головой, – за маской улыбчивого ребёнка скрывается жестокий и расчётливый убийца, который, не моргнув глазом, перешагнёт через любого, кто встанет на его пути. Ты бы видел генуэзских матросов, которые молили и заклинали его всеми святыми спасти их, но он был непреклонен, бросая их умирать в море.

Сеньор Пабло переглянулся со своими братьями и кузенами.

– Может, я чего-то не понимаю, Бертуччи, – озадаченно произнёс он, – но когда это стало плохим качеством для купца или полководца? Наоборот, это доказывает, что Энрико Дандоло правильно воспитал сына. Да, от его братьев пока мало толку, но зато самый младший успешно делает работу по усилению рода за всех разом.

– Я всё же не хотел бы, чтобы мы слишком сближались с ним и его родом, – упёрся Бертуччи, отстаивая свою точку зрения, – за ним остаются только хаос и разрушения, а я не желаю, чтобы наш род имел к этому отношение. И тем более категорически против идеи отдать ему в жёны Елену.

– Зачем же тогда ты согласился быть его капитаном?

– Из-за корабля, – честно признался тот, не став, конечно, упоминать о договоре с Франческо Бадоэр, – это настоящее чудо, а не судно, и я не могу устоять перед искушением поплавать на нём.

– Та дорога, что ты выбрал, племянник, не приведёт тебя ни к чему хорошему, – один из дядей огорчённо покачал головой, – дела с домом Бадоэр, конечно, твоё личное, но, если вы замыслите что-то против этого юноши, и он об этом узнает…

Он сделал паузу.

– Ты сам знаешь, чем это может закончиться. Смерть Маркварда фон Аннвайлера была достаточно красочной, чтобы закрыть на это глаза. Мы не можем рисковать нашим родом. Энрико полностью поддерживает сына, он сам имеет какие-то дела со Святым престолом, если кардиналы ездят к нему на переговоры, и я лично не готов поставить существование нашего рода на кон из-за твоей мягкотелости.

– Чего вы хотите? – нахмурился Бертуччи.

– Чтобы сын Дандоло не повернулся против тебя и рода, – ответил глава дома Контарини, – только и всего. Как ты это сделаешь, нас не сильно интересует, ты будущий глава и должен сам выбирать методы.

– Хорошо, отец, я подумаю над вашими словами, – он склонил голову.

– Надеюсь, сын, – тот пошевелил рукой, и все стали подниматься и расходиться.

***

Перед сном Бертуччи постучал в дверь комнаты сестры и, услышав разрешение, вошёл. Елена сидела на коленях перед распятьем и молилась, а слёзы так и лились по её щекам.

– Перестань, родная, – он опустился рядом и обнял её, – я не отдам тебя ему.

– Обещаешь? Брат? – Елена перевела сияющие глаза на молодого мужчину.

– Да, клянусь всем святым, что у меня есть, – он склонился, и солоноватые мягкие губы сестры встретились с его губами. С трудом, задыхаясь от переполнявших их чувств, оба отпрянули друг от друга.

– Не здесь, Елена, – взволнованно прошептал он, посмотрев в сторону приоткрытой двери.

Девушка закивала и отстранилась, оставив только руку в его ладони, касаясь грубой, мозолистой кожи.

– Мне пора, жена будет волноваться, – он поднялся на ноги, разрывая рукопожатие, – спокойной ночи, Елена.

– Я помолюсь за тебя, Бертуччи, – она посмотрела на него влюблённым взглядом, провожая взглядом до двери.