Зачем нам стыд? Человек vs. общество

Итак, стыд очень тесно связан с нормами. А значит, не стыд – его переживание или акт пристыживания – следует считать причиной нашего дискомфорта. В действительности наш протест вызывает норма, к соблюдению которой пытается нас призвать стыд. Во многих частях света существует традиция похищения невесты, согласно которой мужчина силой увозит из родительского дома женщину, на которой хочет жениться. Стыд, который она сама и ее семья испытывали бы в случае ее возвращения после совращения (насильственного, предполагаемого, а в некоторых случаях и добровольного), часто заставляет ее остаться с похитителем. Однако первопричиной такого положения дел является не стыд – виновато общество, считающее похищение невесты нормой жизни.

Идет ли речь о выбросах парниковых газов, поддержании тишины в читальном зале или распространении инфекционных заболеваний, относительно малочисленные паршивые овцы грозят навредить всему стаду. Но, возможно, противоположное так же верно? Да, есть среди нас паршивые овцы, презирающие нравственные нормы и не желающие сотрудничать, но есть и агнцы, которые мобилизуют остальных на совместные свершения и оздоровление нравов. Увы – особенно касаемо кооперации, – иные козлища настолько зловредны и воздействие их настолько разрушительно, что никакие агнцы, сколь угодно благонамеренные, не способны нейтрализовать его.

Бывают такие проблемы, вызвать которые способна и горстка паршивых овец. Например, небольшая группа людей способна начисто стереть с лица земли редкие и исчезающие биологические виды. В нынешнем сокращении численности неперелетных и перелетных птиц в Европе главным образом повинны жители Республики Мальта (страна – член ЕС с самым маленьким населением), Кипра и Италии, где распространена охота на пернатых. Птиц подстреливают и ловят в силки зачастую чтобы зажарить и съесть, причем многие гибнут во время коротких остановок, когда совершают тысячекилометровые перелеты. Относительно немногочисленная группа коллекционеров, главным образом из Японии, покупает около 15 млн жуков-рогачей ежегодно, цена некоторых экземпляров доходит до $5000. А гурманы из Франции, США, Бельгии и Люксембурга импортируют из Азии огромное количество лягушачьих лапок.

В 2007 году группа ученых под руководством биолога, специалиста по охране окружающей среды Фрэнка Куршана посетила мероприятие в роскошном парижском отеле, чтобы опросить три сотни человек, какую икру они предпочитают – «редких» или «распространенных» видов осетровых рыб. Франция потребляет много осетровой икры и вместе с несколькими другими рынками почти уничтожила мировую популяцию осетра. (Представьте себе, убийство рыбы ради поедания ее будущего потомства противоречит концепции самодостаточной устойчивости среды обитания!) Даже не сняв пробы, 57 % опрошенных заявили, что предпочтут икру редких рыб, а остальные не выразили определенных предпочтений – ни один не сказал, что предпочел бы икру распространенного вида. После вкусовой пробы 70 % отдали предпочтение «редкой икре». И угодили в ловушку: в действительности обе порции икры были от осетров искусственного разведения. Одна и та же икра! Достаточно было просто объявить один образец редким, чтобы большинство возжелали отведать именно его.

Редкости – недурной объект инвестиций, чем и объясняется существование рынков произведений искусства, антиквариата, старинных книг, монет и окаменелостей. Известно, что французский художник Бернар Вене выкупил часть своих ранних работ и уничтожил ради того, чтобы повысить собственную рыночную стоимость. По слухам, нечто подобное хотят проделать и коллекционеры носорожьих рогов: отправить браконьеров убивать диких носорогов, чтобы уже имеющиеся в их собраниях рога подскочили в цене. На рынке природных редкостей погоня за раритетами приводит к самым катастрофическим последствиям. Достаточно лишь горстки коллекционеров, жаждущих ценных экземпляров, чтобы каждый, кому небезразлична судьба исчезающих видов, лишился сна.

Коллективные проблемы требуют решения с помощью чего-либо более действенного, чем личное нравственное чувство, – с помощью инстанций, располагающих серьезными инструментами воздействия.

За минувшие десятилетия было проведено множество исследований в области поведения человека, принятия решений и формирования поведенческих норм. Они свидетельствуют о склонности людей действовать в соответствии со своим или полученным с чьих-то слов представлением об общепринятом поведении. Точно так же мы перенимаем лексику или акцент. Если посетители лесных заповедников видят плакаты с призывами не красть окаменелое дерево, поскольку этим и так уже многие грешат, таких случаев становится только больше.

Вопрос, как возникают нормы, почти не исследован. Если норма очевидна, возможно, ее породила склонность следовать примеру большинства. Увидев раковину, полную грязной посуды, человек скорее добавит свою тарелку, чем станет мыть ее. Если вокруг бардак, то он и сам будет мусорить

Широко известно исследование на базе десяти детских садов в израильском городе Хайфа. После четырех недель наблюдения за родителями экономисты установили, что в среднем в каждом центре восемь раз за неделю кого-то из детей забирают позже установленного времени. На пятой неделе в шести центрах был установлен штраф в размере $3 за опоздание на 10 минут и более. Эта сумма добавлялась к месячному счету (около $380). И количество опозданий в этих центрах моментально увеличилось до 20 в неделю – более чем в два раза по сравнению с центрами, где штраф не вводился. По прошествии восьми недель экспериментаторы убрали штраф и попытались вернуть ситуацию на круги своя, однако число опаздывающих за детьми родителей оставалось высоким. Перевод отношений в рыночную плоскость сместил социальную норму: денежное наказание оказалось менее болезненным, чем давление вины или стыда. Когда за поведение, воспринимаемое большинством как недопустимое, назначается плата, проблема лишь усугубляется.

По словам специалиста по политической философии Майкла Сэндела, «рыночное мышление вымывает нравственную аргументацию из общественной жизни», а мы ныне живем не в рыночной экономике, а в рыночном обществе. «И вот в чем разница, – поясняет философ, – рыночная экономика – это средство, ценный и эффективный инструмент организации производственной деятельности. А рыночное общество – образ жизни, в котором рыночные ценности пронизывают буквально каждое начинание человека». Сегодня нормы имеют рыночную стоимость, а между тем иные из них могут (и должны) оставаться бесценными.