Читать книгу: «Пламя нашей лжи», страница 4

– Я сегодня съезжу к Провалу и осмотрюсь, – говорю я всем остальным. – Отец сказал, что основной блокпост сняли. Мне нужно отыскать проклятую трубку и любые следы, которые мы могли оставить.

– А разве там все не сгорело? – спрашивает Вайолет.

– Пожар начался с небольшого возгорания и быстро двигался в сторону от нас, – пожимаю плечами я. – Вещи, которые мы могли оставить там или потерять, по-прежнему остаются на прежнем месте вместе с нашими отпечатками пальцев. Надеюсь, дознаватели еще не особенно продвинулись в расследовании, но как только продвинутся, мигом найдут источник возгорания и все там оцепят. Поверьте, отыскать точку зарождения пожара не так и трудно. Кто поедет со мной?

– Я поеду, – откликается Драммер.

Я улыбаюсь, довольная, что это будет он, но нервы все еще в напряжении. Мне известно, насколько быстро все может выйти из-под контроля. Сейчас самое важное – скрыть улики. А потом – затаиться и надеяться, что все рассосется само.

Мы расходимся по своим номерам, и я ставлю будильник в телефоне на два часа ночи.

Глава 9

10 июля

Локализация пожара: 0 %

Жертвы: 3 человека

02:06

В два часа звонит будильник, и я складываю в сумку купленный в автомате перекус и пару бутылок воды. Чистя зубы, я всматриваюсь в зеркало, пытаясь разглядеть душу в собственных глазах. Мы с друзьями убили людей, хороших людей. Я наклоняюсь вперед, пока не касаюсь носом стекла. Вид у меня такой же, как и раньше, но чувствую я себя иначе. Будто оказалась не то в кошмарном сне, не то в альтернативной реальности, не то прямо в аду. Пытаюсь вспомнить, как я жила всего несколько дней назад, но с каждым часом та жизнь отдаляется все больше.

Последние два дня Бишоп представляет собой сюрреалистичную картину. Дым от пожара добрался и сюда, затянув небо мрачной тонкой пеленой. Беженцы из Гэп-Маунтин слоняются по магазинам, вестибюлям гостиниц и ресторанов, словно заблудились или забыли, кто они и откуда. Иногда люди замирают на ходу и смотрят куда-то в пустоту.

Меня не отпускает тревога. Я даже не знаю, куда делись мои лошади, – сгорели, как те олени, или упали в каньон, или стали добычей хищников. Рот наполняется слюной, и я стараюсь посильнее ущипнуть себя за щеку, гневно глядя на отражение в зеркале.

– Держи себя в руках, Ханна!

Я твердо намерена скрыть наш поступок. Интересно, делает ли это меня злодейкой? Вероятно. С губ срывается вздох, и стекло запотевает. Преступить закон оказывается проще, чем я думала.

Беру сумку, целую Матильду и выскальзываю из номера. В коридоре нахожу дверь Драммера и тихо стучу. Внутри тихо, никаких признаков сборов. Стучу еще раз.

– Эй, нам пора!

Ответа нет. Зная Драммера, можно предположить, что он просто забыл поставить будильник.

У меня есть ключ от его номера, потому что сначала планировалось, что там будет жить мой отец, и я открываю дверь.

– Драммер? – шепчу я в темноту.

Шорох простыней. Да, он забыл. Я включаю свет в туалете, и слабая лампочка освещает комнату и кровать.

Драммер не один.

Я вижу два тела: загорелые ноги переплетены, волосы девушки спутаны, а рука Драммера покровительственно обнимает ее. Я стою и по-дурацки пялюсь на них, не в силах ни пошевелиться, ни вздохнуть. Пахнет сексом, потом и ее шампунем. Она переворачивается на другой бок, инстинктивно избегая света, и утыкается лицом в грудь Драммеру. Простыня сползает, открывая взору гладкую обнаженную спину девушки. Это Вайолет.

Я выскальзываю из номера, прежде чем они успевают меня заметить, и останавливаюсь в коридоре. Согнувшись пополам, жадно глотаю воздух. Раз уж я влюблена в Драммера с шестого класса, то сейчас со всего размаха рухнула на самое дно. Мы обещали друг другу так не поступать: Чудовища не встречаются с Чудовищами. Из глаз катятся слезы, и я пытаюсь их утереть. Перед глазами все еще нагло маячит голая спина подруги. Получается, у Вайолет и впрямь есть все: море денег, внешность кинозвезды, колледж моей мечты… и Драммер.

Мне хочется вернуться в свой номер и спрятаться там ото всех, но нужно добраться до Провала, с Драммером или без него. Я уже собираюсь уйти, но останавливаюсь. Нет уж! Он сам вызвался поехать со мной, так пусть сдержит обещание. Пишу ему: «Я у твоего номера. Ты едешь?»

Вскоре доносится шорох, и дверь с легким скрипом приоткрывается. Всего на дюйм. Он прячет Вайолет от меня, и это бесит. Кажется, раньше он ничего от меня не скрывал. Драммер стоит без рубашки и моргает, пытаясь стряхнуть сон.

– Извини, я забыл.

– Вижу.

Он трет глаза кулаками, словно мелкий карапуз.

– Ладно, подожди секунду.

– Поторопись! – подгоняю я его.

Драммер закрывает дверь и спустя пять мучительных минут появляется снова. На нем джинсы и чистая белая футболка, купленная накануне. Он почистил зубы, по-быстрому принял душ и сбрызнулся дезодорантом, избавляясь от чужого запаха – ее запаха. Я стискиваю зубы и тру ладонью лоб, пытаясь прогнать вернувшуюся головную боль.

– Я готов, – произносит он с такой знакомой виноватой улыбкой.

Наша дружба всегда балансирует на тонкой грани: ему требуется внимание, которое я всегда готова дать, но едва внимание Драммеру уделяет кто-то еще, он практически забывает обо мне.

Потом мы погружаемся в вязкую трясину его чувства вины и моей затаенной обиды, притворяясь, будто все по-прежнему.

Он выходит из номера, стараясь прикрыть от моего взгляда Вайолет, все еще спящую в его постели.

* * *

До начала тропы, ведущей к озеру, мы едем медленно и молча, и через час мы уже на месте. Руль я доверила Драммеру: он любит играть роль альфа-самца, когда есть такая возможность.

– Останови, – приказываю я, когда он съезжает с дороги, собираясь двинуть прямо к Провалу. – Следы.

– В смысле?

– Нельзя оставлять около очага пожара свежие следы шин, которые могут привести к моему джипу. Оставим машину здесь.

– Как скажешь, детектив.

Он переводит машину на стояночный тормоз, и мы выходим, натягивая респираторы, прихваченные в вестибюле гостиницы: в Бишопе средства защиты раздают повсюду совершенно бесплатно. В новостях сказали, что дым от устроенного нами пожара дотянулся аж до штата Вашингтон.

Мы с Драммером выходим на тропу.

– Не понимаю, как все это можно связать с нами, – бубнит он через маску.

Мы с ним одного роста, и мне легко шагать с Драммером в одном темпе.

– Слыхал о пожарно-технической экспертизе? – спрашиваю я.

Он фыркает в ответ:

– Если о ней не пишут на пачках с сухим завтраком, я пас.

Драммер вечно строит из себя дурачка, хотя это вовсе не так. Просто он терпеть не может выполнять домашние задания, ему не хватает усидчивости. Я вкратце объясняю:

– Это изучение развития лесного пожара и выяснение его причин и места возникновения. Дознаватели обязательно найдут, где он начался, если еще не успели это сделать.

Его брови ползут вверх, словно Драммер мне не верит.

Я спускаю маску на подбородок, чтобы ему было лучше слышно.

– Как только они выяснят, откуда начался пожар, то тут же найдут очаг возгорания и начнут расследовать причину его возникновения. Будут искать свидетелей через объявления в новостях, опрашивать местных жителей, выписывать ордера на обыск и просматривать записи камер наблюдения с дорог, ведущих к Провалу. Они сделают все, чтобы кого-нибудь арестовать. – Я касаюсь его руки: – Три человека погибли, Драммер, еще несколько пропали без вести. Пожар еще не потушен. Возможно, придется эвакуировать Йосемитский парк. Это очень большая проблема.

– Ясное дело. – Он тоже сдвигает маску. – Но разве весь этот ущерб – действительно наша вина? То есть да, заварили кашу мы, но почему пожарные сразу не потушили огонь? Почему полиция не вывезла всех вовремя из Стоуни-Ридж? Не можем же мы быть виноваты во всем!

Он раздражен, поэтому я не перечу. Если мы найдем трубку Люка и соберем все, что оставили на берегу, его вопросы так и останутся теорией. Уже начинает светать, и мы переходим на трусцу, чтобы добраться до конца тропы.

Выйдя к Провалу, мы останавливаемся на секунду полюбоваться блеском его сапфировых вод в лучах рассвета. Дуновения горного ветра покрывают рябью поверхность озера и ерошат нам волосы. Драммер держит меня за руку, и мне начинает казаться, что мы – первые люди на Земле в те времена, когда человечество было невинным и счастливым, и я ощущаю прилив бодрости. Это озеро скрывало тайны полторы тысячи лет. Скроет и нашу.

– Ну, за дело, Ханна-Банана! – улыбается Драммер.

Начинаем с пляжа и осматриваем сначала его, пользуясь телефонами вместо фонариков. Медленно поднимающееся за горами солнце начинает заливать округу бледным светом, в котором трудно различить очертания предметов. Убедившись, что на пляже чисто, мы уходим в лес к тому месту, где Люк раскурил трубку. Насколько хватает глаз, все вокруг обуглено и пустынно. Везде свисают почерневшие голые ветки и стоит полнейшая тишина. Ни зверей, ни насекомых. Мы словно высадились на безжизненной планете.

– Что это? – спрашивает Драммер, указывая на трепещущий на ветру желтый обрывок.

Мы подходим ближе, и сердце у меня уходит в пятки. Я поднимаю запутавшийся в траве кусочек пластика, и Драммер чертыхается вполголоса.

Это полицейская лента.

Я бросаю ее и, оглядевшись, замечаю вдали еще один кусок ленты. Внутри меня все сжимается.

– Здесь уже побывали дознаватели. Мы опоздали.

Драммер запускает пятерню в волосы. На лице у него испуг.

– Я не могу… Мне нельзя в тюрьму… – Он начинает расхаживать кругами. – Ханна! – В глазах мольба.

Точно так же он смотрел на меня, когда одна из его подружек забеременела и Драммер обратился за помощью ко мне: «Поговори с ней за меня. Выясни, что она собирается делать. Моя мама позаботится о ребенке, но я на этой девчонке не женюсь. Ханна, помоги!»

Его трусость должна была меня тогда оттолкнуть – и едва не оттолкнула, но чувство, что я нужна ему, оказалось сильнее. В результате выяснилось, что ребенок был не от него, он взбесился и закатил подружке истерику из-за того, что та ему изменяла. Вот козел!

– Как они сумели так быстро найти это место? – чуть не плача, спрашивает Драммер.

Я указываю на дерево:

– Остаются следы, позволяющие проследить путь огня к самой начальной точке, вроде характера обугливания, свернувшихся листьев, примятой травы и отложений сажи. Я сама не до конца понимаю детали, но, кажется, дорожка привела дознавателей прямо сюда. Они уже осмотрели это место, но могли что-нибудь пропустить. Давай поищем трубку. Только осторожно, постарайся ничего не трогать.

Мы склоняемся над землей и принимаемся за поиски, аккуратно приподнимая хрупкие ветки, растения и опаленную траву. Мне тревожно: если дознаватели вернутся, они увидят наши следы, но этого никак не избежать. Отпечатки пальцев Люка на трубке – куда более убедительная улика, чем отпечатки нашей обуви. Кеды есть у каждого подростка в Гэп-Маунтин, а вот трубка приведет прямиком к Люку. Из-за прежней судимости его «пальчики» есть в картотеке: проще простого.

Если его арестуют, остальные посыплются, словно костяшки домино. Наша история неплоха, но вряд ли она выдержит тщательную проверку. Слишком уж много в ней слабых мест вроде упаковки спичек, которую Люк прихватил в магазине у Сэма, или фотографии, которую разместила Мо. Чтобы все это не всплыло, нужно полностью отвлечь внимание от нас.

После почти часа поисков мы сдаемся.

– Трубки здесь нет. Должно быть, дознаватели ее нашли.

Драммер садится на корточки, опускает голову на руки и стонет.

Я беспокойно глажу его по спине. Утренний свет начинает пробиваться сквозь дымовую завесу все ярче, и лес из серого становится золотистым. Мне не хочется, чтобы кто-нибудь нас здесь увидел. «Виновные часто возвращаются на место преступления» – эту фразу я не то вычитала в какой-то книге по криминологии, не то слышала в фильме. Заодно и проверю, когда окажусь в Сан-Диего и приступлю к учебе – если сумею продержаться ближайшие несколько недель.

Драммер встает и швыряет камень в Провал. Тот шлепается на поверхность и с унылым бульканьем исчезает. Я представляю себе, как булыжник опускается в холодную толщу вод фут за футом, пока не оказывается на дне, где его никогда не найдут. Напряжение, отдававшееся болью во лбу, постепенно отступает.

– Послушай, – говорю я Драммеру. – Вполне возможно, что отпечатки на трубке выгорели или сама трубка расплавилась. Не паникуй. Все будет в порядке. Идем.

На обратном пути мы внимательно смотрим под ноги, чтобы не пропустить другие мелочи, которые мы могли оставить: упаковки от бутербродов, солнцезащитный крем, полотенца. Но если что и было, это уже забрали. Драммер успокаивается, и его мысли уходят в другом направлении.

– Тебе доводилось быть у кого-нибудь первой? – спрашивает он.

Я не сразу соображаю, о чем он.

– В каком смысле первой?

С мрачным смешком он удивленно смотрит на меня.

Господи боже. Речь о сексе. Мне моментально становится дурно.

– Ты же знаешь, я никогда… – Я заставляю себя замолчать: не хочу об этом говорить.

– Первый раз – особенный, – продолжает Драммер, не обращая внимания на мою неловкость.

Я молчу, понимая, что он говорит о Вайолет. То есть нынче ночью у нее был первый раз? Поскольку мне известно, что у него-то это не впервые. В голосе Драммера слышатся гордость и нежность, и я не решаюсь заговорить. Никогда прежде он не называл секс особенным. Это слово будто очерчивает кольцо, внутри которого остаются лишь они с Ви, оставляя меня снаружи, и мне чудится, что лес вокруг меня идет кругом.

Драммер не может бросить меня. Только не теперь, когда над нами нависло обвинение в поджоге с тремя трупами. Он должен опираться на меня, а не на Вайолет! Это я пытаюсь нас всех спасти. Это я собираюсь вытащить нас из передряги.

– Ты о ком-то конкретном? – спрашиваю я наконец, не оборачиваясь.

Мне кажется, он собирается признаться в том, что нарушил наш уговор, и в таком случае я его прощу. Это будет означать, что Вайолет для него не так уж важна.

Но он не признается.

– Да нет, ни о ком. Просто мысли вслух.

Я впиваюсь ногтями в собственные ладони. Драммер беззастенчиво лжет, и у меня перехватывает дыхание. Он никогда не лжет. Мне, во всяком случае. Мысли у меня становятся чернее леса у нас за спиной.

Драммер направляется к водительскому сиденью моего джипа.

– Я поведу, – говорю я, с трудом выталкивая слова через ком в горле.

«Ранглер» срывается со стоянки у начала тропы, скрежеща коробкой передач и визжа шинами. Мне хочется колотить по рулю, вылететь с края утеса, кричать от ярости. Но я сдерживаюсь и молча веду машину.

Когда мы возвращаемся в гостиницу, голову просто разрывает от боли.

– Ты как? – спрашивает Драммер.

– Устала.

Мы разделяемся в коридоре, и я возвращаюсь в свой номер, беру Матильду на поводок и вывожу на улицу.

После долгой прогулки по Бишопу ярость утихает. Вайолет надоест Драммеру, как надоедали другие девушки. Он вернется ко мне. Надо только подождать.

Глава 10

16 июля

Локализация пожара: 20 %

Жертвы: 7 человек

11:00

Через девять дней после эвакуации тем из нас, у кого уцелели дома, разрешают вернуться в Гэп-Маунтин. В руинах квартала Стоуни-Ридж нашли еще три тела, а один пожилой житель Гэп-Маунтин, оставшийся бороться с огнем, умер от ожогов, доведя общее число жертв до семи. Женщину из пожарной службы госпитализировали после того, как ветер ураганной силы, поднявшийся из-за пожара, швырнул на нее вырванное из земли дерево; сейчас она в критическом состоянии. Вайолет плачет не переставая, а остальные слишком потрясены, чтобы реагировать. Мы просто хотим домой.

Пока мы рассаживаемся по машинам, Вайолет и Драммер ведут себя так, будто между ними ничего нет, но последние шесть ночей я наблюдала за коридором через глазок в двери своего номера. Каждую ночь Ви приходила к нему в комнату около полуночи с идеальным макияжем и аккуратно уложенными блестящими волосами и уходила около половины пятого утра со смазанной тушью и растрепанной прической. От одной мысли о ее блаженной улыбке, которую я наблюдала каждое утро, внутри у меня все пылает.

Теперь в джипе я врубаю радио на полную громкость, и Драммер, решивший ехать со мной, улавливает мое настроение. Нам хочется выпустить пар, расслабиться, поэтому по пути домой мы поем дурными голосами, и Матильда иногда подвывает нам с заднего сиденья. Дальше мы играем в слова, а потом Драммер рассказывает мне обо всех дурацких розыгрышах, которые за последние несколько дней видел в интернете.

Когда глотки у нас начинают болеть от пения и болтовни, он притягивает меня к себе и кладет руку мне на плечи. Вести становится труднее, но мне все равно. Драммер улыбается, и его голубые глаза блестят.

– Ну что, небось, как в колледж уедешь, начнешь бегать по вечеринкам?

– Ты же знаешь, что это не мое.

– А как же ты будешь с парнями знакомиться, если не собираешься напиваться?

– Думаю, что найдутся и другие способы, – смеюсь я.

– Жаль, что я не попадаю в колледж. Хотя бы ради вечеринок. – Он втягивает нижнюю губу и выпячивает ее обратно, влажную и полную.

Я представляю себе, как целую его, и мне становится жарко.

– Можешь поступить на сокращенную программу, а потом перевестись.

– Ага, как же, – ухмыляется он.

– Ты действительно можешь. Нужно только захотеть.

– Так это же работать надо, – пожимает плечами Драммер.

– Чувак, ты сколько часов в неделю вкалываешь на складе при лесопилке? Тридцать, а то и сорок? Учиться в колледже проще, чем с деревом кувыркаться.

– Кувыркаться с деревом? – Он смотрит мне в глаза, и губы у него вздрагивают. – Когда ты так говоришь, звучит как-то неприлично.

Сердце начинает колотиться. Я так сильно хочу Драммера, что, кажется, каждый нерв в теле вибрирует от напряжения. Если он сейчас меня поцелует…

* * *

Настроение меняется, стоит нам въехать в Гэп-Маунтин, напоминающий съемочную площадку фильма-катастрофы. Одни районы почти не пострадали, другие выжжены пожаром. Над улицами висит пелена дыма, и все вокруг усыпано пеплом, словно первым снегом.

Пожар еще лютует, направляясь к западу, в сторону Йосемитского национального парка, и пожирая тысячи акров лесов. В заказнике объявлена эвакуация: людей, загодя забронировавших места в кемпингах, отправляют по домам в разгар туристического сезона.

Драммер включает радио, и мы слышим, что по пути к Йосемитскому парку наш пожар спалил два других городка, забрав еще две жизни. Значит, погибли уже девять человек…. Я быстро выключаю радио, но успеваю узнать, что пожар локализован на двадцать процентов и что ущерб оценивается в десятки миллионов. Первые похороны назначены на завтра.

Разве такой пожар все еще может считаться нашим?

Я доставляю Драммера к его дому, и мы прощаемся. По пути домой на телефон поступает звонок с незнакомого номера, и я останавливаюсь на обочине, чтобы ответить.

– Алло?

– Это Ханна Уорнер?

– Да.

– Вас беспокоят из Службы спасения животных Калифорнии. Вы сообщали о пропаже трех лошадей седьмого июля? Можете их описать?

О боже!

– Да-да! Они нашлись? Один – трехлетний пегий мерин, с ним должна быть мать, пегая кобыла. Еще один – четырнадцатилетний мерин аппалуза. Все трое у вас?

– Да, мэм. Их нашли в лесу. Несколько мелких царапин, но в целом лошади почти не пострадали. У кобылы на боку все еще виден ваш номер телефона.

Я разражаюсь такими рыданиями, что женщина замолкает и ждет. Когда я успокаиваюсь, она рассказывает мне, где забрать лошадей.

– У меня… у меня два колеса спущены в прицепе, – поясняю я, – поэтому я и не смогла вывезти животных.

Мне безумно стыдно, что я оказалась не готова. Лошади могли погибнуть.

– Мы готовы сами доставить их. У вас дома сейчас безопасно?

– Да. Пожар прошел стороной.

Она записывает мой адрес и говорит, что лошадей привезут завтра в десять утра. Я благодарю ее и кладу трубку с таким чувством, словно только что выиграла в лотерею. Это добрый знак. Мои лошадки в безопасности.

Когда я подъезжаю к дому, на дорожке стоит патрульная машина отца.

– Папа! – кричу я, врываясь в дом.

Отец на ходу допивает на кухне купленный в магазине кофе, когда я бросаюсь ему на шею:

– Служба спасения нашла лошадей!

Он ставит кофе на стол и гладит меня по голове.

– Сильно пострадали?

– Нет, почти нет. Завтра утром их привезут.

Папа кивает.

– Тебе нужно купить новые шины, Ханна. Я их поставлю сам, но вспомни мои слова: забота о лошадях включает и обслуживание прицепа.

– Знаю. Я больше не подведу.

Отец выглядит постаревшим лет на десять и очень усталым.

– Ты хоть высыпаешься? – спрашиваю я.

Он игнорирует вопрос, и мы пару секунд молча сидим у стола. Папа берет меня за руку:

– Как было в Бишопе?

– Скучно.

Его губы изгибаются в улыбке:

– Скучно – значит, безопасно.

– Да, но очень скучно.

Мы смеемся, и я оглядываю дом, в котором пахнет дымом. Внутри все покрыто слоем белой золы, и я морщу нос.

Отец замечает мою гримасу и сообщает:

– Дом немного пострадал от дыма, и эта пыль токсична. Наша страховая пришлет специалистов оценить ущерб и почистить помещения. А до тех пор готовить еду здесь нельзя. – Он сует руку в карман и выдает мне шестьдесят долларов. – Поесть можно во «Флоре». Кафе заработало пару дней назад и кормит спасателей и горожан. Хорошее место, чтобы узнавать новости и встречаться с людьми. – Глубоко вздохнув, папа добавляет: – Вся северная часть Стоуни-Ридж сгорела. Твоя школа тоже.

– Это больше не моя школа. – Я опускаю глаза и стараюсь говорить как можно более безразличным тоном: – Есть мысли, как начался пожар?

– Понятия не имею, но пожарные штата выяснили, где он начался.

– Правда?

Я ковыряю царапину на деревянном столе. Мне и самой это известно, но очень не нравится слышать подтверждение.

– И где же?

– Возле Провала, в лесу около пляжа. Дознаватели подозревают поджог.

– То есть умышленный?

Он улыбается, потому что поджог может быть только умышленным.

– Для естественного возгорания было достаточно влажно и не было молнии. Я же говорил тебе, Букашка, что тут виноват человек. Мы не знаем, был ли там злой умысел, но кто-то принес огонь в лес и возгорание произошло не случайно.

– Может быть, неполадки на линии электропередачи?

– Маловероятно, – отвечает он. – Энергетики в полдень отключили электричество. Но следователи приехали опытные, они разберутся. – Он вздыхает. – Ты привезла домой фотоальбом?

– Да. – Я вспоминаю о Мо и Люке, которые потеряли все семейные архивы.

Отец откидывается на спинку стула.

– Прости, что не смог присоединиться к тебе в Бишопе. Тебя должен был сопровождать кто-нибудь из взрослых.

Перевожу на обычный язык: «Тебя должна была сопровождать мать». За отцом такое водится: он до сих пор колеблется между чувством вины за арест мамы и горечью утраты.

– Все в порядке, пап. Со мной были миссис Сандовал и друзья.

– Чудовища. Тогда хорошо. – Он со стоном потягивается, и я слышу, как хрустит у него в спине. Потом отец поворачивается ко мне и говорит с тяжелым, каменным взглядом: – Мы поймаем виновного в этом пожаре. Он ответит за все.

Ответит за все? Я чувствую, как кровь отливает от лица. «Пап, ты сейчас смотришь на виновного». В ушах начинается звон. До сих пор я полностью не осознавала, что, солгав, вступаю в противостояние с собственным отцом. Я представляю себе, что будет, если я сознаюсь прямо здесь и сейчас. Сначала папа не поверит. Потом до него дойдет, и от разочарования его лицо вытянется в хмурую гримасу. Затем последует вспышка гнева, потом скорбь и самобичевание. Он арестует меня и будет сам себя за это ненавидеть. Возможно, даже бросит: «Вся в мать!»

Проходит мгновение, и отец стучит костяшками пальцев по столу.

– Я поехал. Запомни: здесь есть нельзя. Если сегодня будет время, выкинь всю еду. Она загрязнена. – Он крепко прижимает меня к себе. – Я люблю тебя, Букашка.

– Я тебя тоже люблю, папа.

Отец целует меня в макушку и направляется к патрульной машине. Чтобы сесть, ему приходится согнуться в три погибели.

Я смотрю, как он уезжает, и радостные предчувствия, что о пожаре скоро можно будет забыть, постепенно тают. Но я испытываю облегчение оттого, что не созналась, ведь иначе Чудовища стали бы самыми ненавидимыми подростками в Гэп-Маунтин. И все же, вспоминая, как едва не проболталась, я понимаю, с какой легкостью один из нас может не выдержать и признаться… с какой невероятно отвратительной легкостью.

Глава 11

19 июля

Локализация пожара: 30 %

Жертвы: 9 человек

13:30

Служба спасения животных привезла лошадей два дня назад, и с ними все в порядке. Чистильщики тоже приезжали: небольшая армия, вооруженная всякими химикатами, щетками и промышленными пылесосами, взяла штурмом наш крошечный домик. Паутина, пятна на фарфоре, пыльные плинтусы, клочья шерсти Матильды, толстый слой пыли на ставнях – все исчезло! Потом отец включил радио, и мы с ним танцевали – по-настоящему танцевали – в гостиной, смеясь и кружась. По нашим прикидкам, прибираться не придется еще год.

Пожар локализован на тридцать процентов, но ветер усилился, и порывы стали достигать ста километров в час – мрачная картина, с точки зрения пожарных. Пламя разыгралось настолько, что стало само влиять на погоду, и пожарные со всей страны начали стекаться на подмогу. Дым дотянулся до Канады. До сих пор пожарное управление штата ни словом не обмолвилось о ходе расследования.

Мне нечем заняться. Из-за плохого качества воздуха парки и горные тропы закрыты, а дым не позволяет ездить верхом. Я работаю в видеопрокате – выгодный бизнес в горах, где большие проблемы с вайфаем, но сейчас магазин задымлен и закрыт, поэтому зарабатывать я тоже не могу.

Наступил полдень, и я маюсь от жары на диване в обнимку с Матильдой. И тут на телефон приходит сообщение с номера, который кажется смутно знакомым: «Привет, погорелица! Ты как?»

Погорелица? А, так это Джастин! Тот парень, который подобрал нас с Матильдой на шоссе. Я написала ему один раз из гостиницы, чтобы еще раз поблагодарить за помощь, поэтому теперь у него есть мой номер. «Неплохо, – пишу я. – А ты?»

Серые точки, потом: «Нормально. Увидимся?»

В животе все сжимается. Он что, на свидание меня зовет? Словно почувствовав мое замешательство, он пишет: «Хочу тебя пригласить, Ханна».

Тут же Мо посылает групповое сообщение всем Чудовищам: «Соскучилась по вам! Давайте встретимся в кафе. Я уже иду».

Пишу Джастину: «Ясно. Возможно. А сейчас пора бежать».

Добавляю его в список контактов, натягиваю потрепанные джинсы и сандалии и хватаю ключи от джипа.

– Скоро вернусь, – обещаю я Матильде.

На улице замечаю, что медведь перевернул мусорный бак и наследил по всему двору. Зверье, которое пожар спугнул из привычных мест, оголодало, и я решаю, что нужно быть осторожнее на обратном пути.

Во «Флоре» телевизор в углу настроен на новостной канал: жители Гэп-Маунтин с нетерпением ждут результатов расследования поджога. Они жаждут справедливости и компенсаций, и мне даже думать не хочется о гражданских исках, которые посыплются, если нас поймают.

– Привет, Ханна!

Оборачиваюсь и вижу машущую мне Джесси Тейлор. Она сидит за угловым столиком в компании приятелей. В этом году моя вечная соперница по родео идет в старший класс.

– Привет, Джесси, – отвечаю я, замедляя шаг возле ее столика. – Твои лошади не пострадали?

Она вздыхает так, что челка взлетает над веснушчатым лицом.

– Нет. Но школа сгорела, и теперь говорят, что осенью мы будем заниматься в развлекательном центре. Вот отстой! Надеюсь, того, кто все это устроил, зажарят живьем.

– Ага, – криво улыбаюсь я. – Я тоже!

Мой взгляд скользит в сторону столика, за которым сидят измотанные пожарные, и один из тех, что помоложе, улыбается мне. Боже! Вокруг меня полно народу, который возненавидит меня, если узнает, что я натворила! За столиком у окна замечаю Люка и Мо и спешу к ним.

– Нашел свою кошку? – спрашиваю я у Люка, подсаживаясь к ребятам.

Он трет лицо и качает головой:

– Даже следов не видел.

– И как тебе жить в фургончике Красного Креста? – спрашивает Мо.

– Полная задница, – мрачно усмехается он. – Толпа народу. При входе и выходе нужно отмечаться и показывать документы. Курить нельзя ни в фургоне, ни на территории лагеря, а каждый раз лазать через забор я уже задолбался.

Нас прерывает Джинни, старшая официантка кафе:

– Что будете, молодежь?

Мы заказываем чизбургеры, картошку фри и молочные коктейли.

– Угощаю, – говорю я, показывая полученные от отца деньги.

– Лады, Вайолет, – ворчит Люк, потому что обычно за нас платит Вайолет.

– Как Эйден? – спрашиваю я, стараясь найти нейтральную тему для разговора с ним.

Люк отворачивается и смотрит в окно, и в глазах у него появляются слезы.

– Ему снятся кошмары о пожаре, поэтому он спит вместе со мной на узенькой койке. Прошлой ночью ему снилось, что мама подала нам на ужин кошку. Странное дерьмо… – Он показывает на другую сторону улицы, где на пустующей стоянке сложены вещи, пожертвованные благотворителями: – А вот оттуда мы теперь получаем одежду…

Только сейчас я замечаю, что футболка и джинсы Люку не по размеру и все в пятнах. Конечно, люди действуют из благих побуждений, но Гэп-Маунтин, похоже, стал официальной свалкой для ненужного хлама со всего штата.

Мо вдруг перестает жевать и отодвигает в сторону тарелку. Аппетит пропал.

– Весь город жаждет крови тех, кто устроил пожар, – шепчет она. Ее темно-рыжие волосы стянуты в хвост, щеки раскраснелись, будто у нее лихорадка.

В этот момент кто-то прибавляет звук на телевизоре, стоящем в углу, и все поворачиваются к экрану.

– Мы возвращаемся с последними новостями о лесном пожаре, бушующем в горах Сьерра-Невада. Сегодня следователи прервали молчание и объявили, что ими установлено место, откуда начался пожар. Это лес рядом с популярным местом отдыха – озером, которое называют Провалом.

На экране появляется карта, и на ней ярким красным кружком обведена точка, где Люк закурил трубку.

– Мать моя женщина… – шепчет Люк.

Женщина-диктор продолжает:

– Причина возгорания пока не определена, однако найденные на месте улики позволяют следствию предположить, что к этому причастны люди. В настоящее время пожар локализован на тридцать процентов, однако, учитывая ураганный ветер, жару и низкую влажность, маловероятно, что огонь удастся потушить на этой неделе. Сотни строений по-прежнему остаются под угрозой. Отдыхающие срочно покинули Йосемитский национальный парк, и сейчас популярное место отдыха совершенно обезлюдело.

Диктор перечисляет ущерб от пожара и имена погибших, а на экране мелькают снимки нашего искалеченного города.

Наконец она объявляет, что в четыре часа дня состоится пресс-конференция, и воспроизводит отрывок из вчерашнего интервью моего отца. «Мы отстроимся заново», – говорит он, поднимая кулак.

– Вот черт, – шепчет Мо. – Вы же с Драммером ездили к озеру? Там ведь не осталось следов, верно?