Фиолетовый снег

– И куда подевалась эта Катька? – Вопросила потолок Данилова. – Печь остыла, кушать хотца, плечи зябнут, пыль кругом…

– Как придет, так уберется.

– Что-то верится с трудом!

С другой стороны сцены, где лежал снег, к избушке подошла на лыжах Мартынова, из моего седьмого. За плечами лыжницы был большой рюкзак, из которого торчали три хворостины. Она сняла лыжи и бухнула кулаком в стенку избы. Та затряслась. Народ захихикал.

– Матушка, Аннушка! Ваша Катя пришла, вам сучков принесла! – Она вошла внутрь избушки. При входе ветки растопырились. Пока она дергалась взад-вперед, со свитера посыпался «снег»: маленькие белые перышки игривыми вихриками разлетелись во все стороны. Смешки стали громче.

– Где ты, Катюша, была? Опять в курятнике спала?

– Да нет же, маменька, это снег такой, новогодний. Там, – она показала пальцем на потолок, – произошла реакция кристаллизации, Тучи опыты химические проводили, а мы, – она сняла рюкзак с хворостом, – как раз в это время рядом с курятником проходили. – Падчерица похлопала глазами и развела руки в стороны, раскидывая сучки. – Вот и снег выпал соответствующий.

Ну а дальше понеслось: падчерицу отправили в лес за цветами для принцессы, где она встретилась с двенадцатью месяцами. Сцена выглядела так: пол был покрыт белой тканью. Впереди стояли елочки под серебряным дождиком. На заднике плечом к плечу стояли могучие ели. Посередине лежали попиленные сучья. Внутри них работал вентилятор с привязанными к решетке красными и оранжевыми ленточками. Загудев, он зажевал ленточку и выплюнул в воздух красные кусочки.

– Все по-настоящему. – Громко сказал у стены чей-то папа. – Даже с искрами. Огнетушители исправны?

Малыши засмеялись. Тем временем из-за кулис под бодрую маршевую музыку к костру вышли двенадцать месяцев. Впереди – Декабрь, наш Дед Мороз Тищенко. Высокий парень был одет в роскошную песцовую шубу, доходящую ему до колен, красно-белый шарф «Спартака», на котором так и было написано, красную Дед-Морозовскую шапку с пришитой к ней бородой, тренировочные штаны с лампасами и валенки. Он гордо нес перед собой длинную сучковатую палку, навершие которой украшала вата, обвитая мишурой. За ним шел Январь, мальчик из девятого класса. Окладистая бородка Санта-Клауса касалась воротника норковой шубки. Интересно, чьи мамы так неосмотрительно пожертвовали своими нарядами? Валенок Январю, видимо, не нашли, поэтому он щеголял в трениках и кедах. Февраль отличался смуглявостью, черной щетиной на щеках и подпоясанной ремнем телогрейкой.

Весенние месяцы выглядели более-менее прилично: мелкие пацанята из шестого класса в курточках, брючках и ботиночках. Зато летние поражали воображение истинным разнообразием: июнь – девятиклассник Федюнин, был выряжен в резиновые сапоги, маскировочные штаны и такую же куртку. На его голове красовалась прорезиненная рыбацкая кепка родом из восьмидесятых годов прошлого столетия. Наверняка, втихую реквизировал дедовский раритет. Но почему-то вместо удочки в его руках была тяпка. Учительницы с последних рядов тихо захихикали. Похоже, вспомнилось что-то до боли в пояснице знакомое? Июль. Да, Вова Селиванов был очень красивым мальчиком. В пляжных шлепках, рубахе-гавайке и шортах, продолжением которых являлись стройные, слегка волосатые ноги, он сразил наповал всех девочек от восьмого класса и старше. А когда, растянув губы в улыбке и, постреливая в публику глазами, он прикусил заушничек от дымчатых солнечных очков, и призывно взмахнул длинными черными ресницами, я услышала отчетливый скрип стульев, по которым ерзали девочки, силясь разглядеть образчик подростковой привлекательности. Августом был восьмиклассник Коля Савоськин, двумя руками прижимающий к животу корзину с одинокой поганкой, которую позаимствовали из кабинета ботаники. Остальные муляжи растащили на сувениры еще задолго до этого. На поганку почему-то не польстился никто. Сентябрем оказалась девочка Таня Морозова. В руках у нее были тощие сухие колоски, выдранные из гербария в том же кабинете. «Год неурожайный?» – Раздался комментарий из задних рядов. – «Отощала, бедная!» Теперь хохот слышался отовсюду. Таня обвела партер оценивающим взглядом. Приглядевшись к полному восьмикласснику, она расплылась в улыбке. Тот покраснел и заозирался по сторонам.

– Колобок, колобок! – Пропела Таня. – Иди ко мне сладенький… я тебя съем!

Открыв рот, она медленно облизала губы. Бедный парень спрятал лицо за чьей-то спиной. Дети держались за щеки, стонали и сползали со стульев.

Октябрем и ноябрем были братья-близнецы Волошины из 6-А. Оба были краснощекими, упитанными мальчиками с искрой в глазах и статусом первых шалопаев на все шестые классы. Один из них держал зонтик над головой, второй был в плаще. Повернувшись лицом к зрителям, он демонстративно откинул полу. И все увидели длинный светящийся меч, висевший на его бедре.

– Это из какой же сказки? – Изумилась завуч, сидящая рядом со мной. – На Добрыню Никитича не похож. На Илью Муромца – тем более!

– Ну да. – Согласилась я. – Тот был спецом по булавам. Время от времени кидал их в зенит. А разбойники засекали время и восхищались его силой. Но, возможно, это – Дарт Вейдер из Звездных войн? – Ткнула я пальцем в небо достаточно громко. Народ опять заржал.

Декабрь громко стукнул посохом по сцене. Разогретая публика сразу отозвалась:

– Пол не продырявь, провалишься!

Тищенко нахмурил длинные ватные брови и громко сказал:

– Гори-гори ясно, чтобы не погасло!

– Пожарных вызвать? – Отозвался зал.

– Глянь на небо, птички летят, колокольчики звенят! – Продолжил он.

– В костре – конопля! – Авторитетно заявил мальчишеский голос в середине рядов.

– Уже пробовал? – Не выдержали нервы Тищенко. – Поймаю, уши надеру!

Тут на сцену выкатилась падчерица-Мартынова на лыжах и с корзиной. Слезы и сопли теперь вытирали все.

– Ой, мальчики! – Расплылась она в улыбке.

– Почто не сидится дома девице? Почто гуляешь одна по лесу, красавица? – Спросил Декабрь.

– Так, это… Мачеха за цветами послала. Ищу теплицы или лето. Иду, иду, а Голландии все нету!

Зал хрюкал.

– А зачем тебе, девица, Амстердам? Посмотри, какие у нас хлопцы горячие!

– Ой, а этот, – она палкой ткнула в сторону Июля, – уже бледненький и холодный!

– Да… не подумал, срываясь с Пхукета, жары что тропической здесь уже нету! – Кокетливо улыбнулся Вова Селиванов. Девочки-поклонницы застонали. Но Декабрь махнул варежкой и дунул. Ветреный Июль, трепеща замерзшими крылышками, тут же отправился чартером обратно в Тайланд. То есть, за кулисы. Стоны стали разочарованными.

– А помогите мне, братцы месяцы и сестрица! – Возопила тем временем падчерица. – Где эта Голландия, Бог ее знает, а цветочки-то нужны уже сегодня! Не бросьте горькую сиротинушку! Сама-то я местная, каждый день в огороде… А зимой подснежники там не растут!

– Неужели смотрела? – Поинтересовался Февраль.

– Обижаешь, начальник. Весь снег перекопала, да к соседке и выбросила. Нету там ничего.

– Ну что, братья, поможем сироте? – Спросил Декабрь.

– Поможем! – Заорал зал. – По пятьдесят рублей скинемся!

Декабрь отдал посох Апрелю, тот стукнул им по сцене и начал говорить:

– По полям бегут ручьи, на дорогах лужи. Скоро выйдут муравьи после зимней стужи. Пробирается медведь сквозь лесной валежник. Стали птицы песни петь, и расцвел подснежник!

Из-за кулис вылетел ученик 9-А Гоги Иванидзе в пальто и с чемоданом.

– Ау! Люди!

Увидев Братцев-месяцев и падчерицу на лыжах, он, подпрыгивая, рванул к ним.

– Ай, вах! Любые дэньги дам, в аэропорт подбросьте! Моя машин сломался, я сам в сугробе потэрялся!

– А скажи-ка, добрый молодец, зачем тебе в аэропорт?

– Тюлипаны у менэ в чемоданэ, на новый год королеве испанской от щедрот королевы голландской!

– Так вот тебе, девица, цветочки твои! – Плавно показал рукой Апрель на грузина. – Иди, бери!

– Ай, спасибочки, Братцы-месяцы, не обидели сиротку! – Мартынова бросила палки, засучила рукава и на лыжах почапала к торговцу из южной страны. – Чемодан отдай!

– Эй, не честно! Это мой бизнес! – Закричал Иванидзе, прижимая чемодан к груди.

– Был твой, стал – мой. Сам отдашь, или из синих пальчиков вытащить? – Поинтересовалась падчерица. – В зимнем лесу и помереть недолго!

– Пятьдесят тысяч! – Сориентировался грузин.

– Тысяча и ты на мне женишься! – Нашлась Мартынова. – У нас дров наколоть некому.

– Ай-вай, хорошая девушка! – Зарыдал Гоги. – Мамой, папой клянусь, женат я, дети сиротами останутся, грех на душу не бери!

– Согласна. Так и быть, возьму без женитьбы.

– Ай, бери, добрая девушка! – Бросая одной рукой чемодан, другой вытирая со лба пот, ответил Иванидзе и, развернувшись, дал деру за кулисы. Падчерица подхватила чемодан одной рукой, другой взяла лыжные палки.

– Доброго вам здоровьичка, месяцы. Спасибо за помощь.

– Да разве братки своих в беде бросают? – Важно ответствовал Февраль в телогрейке.

Тут влез шестиклассник Апрель и сказал:

– А что, Братцы – Месяцы, если подарю я ей свое колечко обручальное?

– А делать-то что ты с ней будешь? В прятки под одеялом играть? – Раздалось в глубине зала.

– Коль понравилась девушка, отчего ж не подарить? – Важно сказал Декабрь.

– А случится если что плохое, ты колечко мое брось («Типа, я не при делах, и ребенок не мой!» – Отозвалась грамотная публика.) и скажи: «Ты катись, катись, колечко, на весеннее крылечко, в летние сени, теремок осенний, да по зимнему ковру к новогоднему костру!» И мы все вместе придем на помощь с бурей, метелью, весенней капелью!

Дальше вернулась падчерица в свой дом, отдала чемодан и поспешила на сеновал, утверждая, что там все же теплее, чем в избе. Мачеха с сестрой, не теряя зря времени, со всех ног побежали в королевский дворец.

– Набрали чемоданчик подснежников простых. За это мы получим корзину золотых! – Пели наши девушки. Королева Дроздова (кто же еще мог ею быть?) достала цветы и, сморщив носик, понюхала.

– Странно. Подснежники, а пахнут, как тюльпаны!

Зал начал прыгать и орать:

– Не верь им, врут они все!

– Так что же это? Подделка? – Усомнилась Королева.

– Да не Версаче это! В Китае делали, на лейбл посмотри! – Надрывался зал.

– Вот что! Запрягайте карету, едем в лес подснежники искать!

Мачеха с сестрой бухнулись в ноги Королеве:

– Не мы их нашли, падчерица, змея, где-то откопала!

– Вот пусть и покажет, где!

Падчерица конечно же не созналась в содеянном и понеслась в лес. Мачеха, сестра и Королева – вокруг елочек бегом за ней. Нагнали. Кольцо отобрали и швырнули в сугроб.

Падчерица начала громко говорить:

– Ты катись, катись, колечко…

Публика переживала и громко давала советы. Спектакль захватил всех. Завуч даже подпрыгивала на стуле, когда кто-нибудь вскакивал с места, и ей было плохо видно.

Тем временем появились Братья-месяцы, в том числе, Июль. Видимо, чартер задерживался.

– Что случилось, девица, почто звала нас, красная? – Поинтересовался басом Тищенко.

– Обижают. – Падчерица ткнула пальцем в своих преследовательниц. – Опять цветов просят.

Декабрь громко стукнул посохом. Из-за кулис вывалился Иванидзе. Но уже с другим чемоданом.

– Что? Опять? – Без акцента спросил он.

– Барышня цветов требует! – Показал на Королеву Апрель.

– О-о-о! – Оценил прикид Ее Величества Иванидзе. – Тюлипаны, розы, хризантемы! Свежие, как горный ручей! Вся партия – сто тысяч!

– Пять. И дозволяю поцеловать ручку.

– А зачем мне твои ручки? У мене свои есть. Хочу, рисую, не хочу – расписываюсь. Семьдесят тысяч.

– Десять. Позволю посмотреть на королевский бал!

Короче, договорились они и ушли вместе за кулисы. Падчерица от щедрот получила воз дров для обогрева помещения и теплую шубку с плеча Января. То есть, норковую. Мачеха и сестра завыли от злости.

– А вас, за то, что только о деньгах думаете, а трудиться не хотите, принудительно отправляю на общественные работы: будете сиренами при пожарной части служить. И тепло, и мужчины под боком. Дрова, опять же, если надо, поколют.

Колечко Апрель снова отдал падчерице. На будущее, так сказать.

Артистам хлопали стоя. Мышцы на лице болели. Из зала дети вылетали красные и довольные. Директор тряс руку Борису Игнатьевичу. Чья-то мама бегала и искала норковую шубу.

Мы с Ольгой Александровной, обсуждая самые интересные моменты спектакля, медленно шли по коридору к учительской, когда нас неожиданно нагнал Бортников.

– Светлана Васильевна! Можно на минутку? – Придержал он мой локоть.

– Иди, Оля, догоню. – Сказала я, улыбнувшись и тут же сморщившись. – Щеки болят! – пояснила Ване.

– А хороший спектакль сделали ребята, да? – Он немного нагнулся, чтобы видеть мое лицо.

– Хороший, но ты ведь не за этим меня остановил?

– Вы помните, что сегодня Бал?

– Конечно, помню, Ваня. Вот, даже платье новое надела.

– А Вы не забыли о своем обещании? – Поинтересовался он.

– Не забыла, Ваня, не забыла. А ты еще не передумал?

– Не-ет, Светлана Васильевна! – Его светлые глаза начали искрить. – Я очень рад, что Вы с нами!

Улыбнувшись, он наклонил голову. Затем развернулся и куда-то побежал.

Школа пустела. Малышей разобрали по домам. Старшие ушли прихорашиваться и переодеваться. Еще утром девочки несли в школу в чехлах бальные платья, а в сумочках вместо учебников и тетрадей – огромные косметички. Мальчики поступили проще: костюмы надели сразу, чтобы не заморачиваться потом. Так что желающие покрасоваться – наряжались, желающие покушать – ели в буфете: там родители сделали праздничный стол, а организаторы бала моторчиками бегали по всем этажам, что-то собирая, проверяя, подключая… Специально отряженная бригада силачей выносила из зала стулья, таскала аппаратуру, развешивала динамики, и ставила в середину елку. Электрики подключали ди-джейский пульт, тянули к динамикам провода и настраивали аппаратуру. Я попрощалась с уходящими семиклассниками, и отправилась в учительскую, где наши женщины организовали маленький банкет.

Кто-то втихую угощался, кто-то еще бродил, но появившийся вместе с Валей директор рассадил нас за столы. Накладывая в тарелку салатик, он заметил:

– А что, девочки, неплохо мы полугодие заканчиваем?

Наши сотрудницы и сотрудники дружно кивнули головами, а физрук предложил:

– За это надо выпить!

Кто-то налил шампанского, кто-то вина, а я кивнула обслуживающему дам физруку на водку:

– Налей, Пал Василич!

Тот слегка удивился:

– Вы вроде водочку не очень жалуете?

– А сейчас вполне! – Ответила я. Как-то меня все же познабливало от глубоко спрятанного страха: это ж не перед пьяной публикой в ресторане петь! Кстати, Сергей Вениаминович в этом году ресторан заказывать не стал, мотивируя тем, что у старшеклассников бал, надо присмотреть, заодно и год старый проводить! Так что наша женская составляющая наготовила салатиков, мужская – спиртное. Конечно, мальчики из ресторана расстроятся: под наш банкет за последние пять лет места за столиками заказывали заранее – я пела с группой почти весь вечер. Администратор пытался меня уговорить поработать с ними хотя бы в пятницу или субботу, но Семен оказался резко против.

– Мало того, что моя жена – учительница, а если еще и в ресторане петь начнет, весь деловой мир будет смеяться. Скажут, обеспечить достойно не может.

Пришлось отказаться. Хотя, честно говоря, на сцену очень хотелось! Но дома я продолжала в свободное от работы и мужа время заниматься музыкой. Это кроме французского. Хорошо, что Семен часто задерживался на работе, и я могла делать, что хочу. За последние дни я достала ноты всех интересующих меня песен. Что-то вспомнила, что-то выучила заново. Я хорошо знаю, что для ребят надо выложиться вдвойне. Любая, даже самая красивая композиция, спетая безэмоционально, хоть и отлично поставленным оперным голосом, не затмит пусть коряво исполненной, не во все ноты попадаемой, но исполненной от всей души песни.

Еще я долго думала, как выглядеть на сцене. Для детей это тоже очень важно. Им не нужна тетка с микрофоном в классическом платье. Сегодня же бал: танцы, музыка, популярные песни популярных групп. И я придумала! Буду петь, сидя за клавишами. Все-таки этот инструмент мне более близок, нежели гитара. И образ. Это самое-самое главное. Надо сделать так, чтобы меня никто не узнал! Одно дело, когда поет учительница – это грустно и скучно, то есть, можно сказать, взрослый выпендреж. Другое, когда солистом – их ровесник. А росточком я маленькая…

Короче, сегодня я с собой привезла большую сумку, ждавшую звездного часа в моем запертом классе.

– За старый год! – Тем временем произнес директор тост, и мы дружно выпили. Салатики были вкусными. Кого-то потянуло на беседу. Кто-то на кого-то жаловался. Но потом все опять начали восторгаться нашим питерским приобретением. Вдалеке заиграла музыка. Мы тяпнули еще по одной. В голове приятно зашумело, а руки потеплели. Тут в учительскую негромко постучали, дверь приоткрылась и в нее заглянула голова того, о ком говорили.

– О, легок на помине! – Кивнул наш директор. – Как там у вас дела, Ваня?

– Приходите к нам минут через десять. Пора открыть Чудесный Новогодний Бал. Готовьтесь! Будем танцевать вальс. Не опаздывайте! – Крикнул он и вымелся за дверь.

Наши дамы заволновались. А с кем его танцевать-то? Мужиков у нас всего пять… на двадцать пять баб. Кошмар! Директор встал и пресек все словопрения:

– Мы обещали детям, что придем. Значит должны прийти. Девочки, встали и быстро, быстро на выход!

Пока все толкались у двери, я еще глотнула водки и закусила лимоном. Все. Дух и тело к подвигам готовы!

Актовый зал и коридор перед ним поражал роскошным зимним убранством. И все это ребята умудрились сделать, пока их родные учителя кушали винцо, водочку и расслаблялись. Изумительно.

Вокруг мигали огонечки. Переход между корпусами был занавешен блестящим дождем. Внизу, на подоконниках, стояли маленькие елочки-лампочки с серебряной хвоей. Казалось, что идешь сквозь ледяную пещеру! Верхние, обычно всегда горящие, плафоны были выключены, но в свете фонариков все было видно. Вход в зал тоже обрамляла сеточка из разноцветных лампочек, обмотанных серебряной и золотой мишурой. В центре полутемного зала стояла нарядная, сверкающая гирляндами, елка. Из углов сверху, к рождественской звезде, тянулись нити, откуда свисал длинный дождь. И когда под ним ходили люди, он таинственно колыхался и блестел. Поверху бегала разноцветная лазерная подсветка. Ближе к сцене висел зеркальный шар, к которому с четырех сторон направлялись узкие прожекторные лучи. Шар неторопливо крутился, рассыпая призрачную метель. Сцена была освещена, но неярко. Там уже поставили синтезатор, ударную установку и положили на стул чью-то гитару. В центре стоял микрофон. На другой гитаре что-то негромко играл один из мальчиков. Двое ребят крепили наушники, а хорошенькая беленькая девочка из 10-А пробегала пальцами по клавишам. В стороне стоял уже подключенный ди-джейский пульт.

Диспозицию я рассмотрела. Осталось найти того, кто все это придумал и реализовал, чтобы договориться с ним о времени моего выхода. Я прошлась вокруг елки. Бортникова нигде не было. Но какими же красивыми были наши девочки! Разноцветные платья («скорее, коктейльные», – подумала я) выгодно подчеркивали их фигурки. Микроскопические сумочки со стразиками, надетые на нежные ручки, отбрасывали в пространство и на одежду миллион крошечных искорок. Мальчики были в костюмах и туфлях. Ни одних кед замечено не было! Все кругом чего-то ждали. Внезапно над сценой вспыхнули два прожектора, скрестив свои лучи на одинокой фигуре в центре.

– Дамы и господа! – Раздался со всех сторон вкрадчивый баритон Бортникова. – Добро пожаловать на наш Необыкновенный Новогодний Бал!

Зал захлопал и засвистел.

– А каждый бал открывается чем? – Улыбнулся он. – Конечно, самым волшебным танцем всех времен и народов – вальсом! Прошу вас! Музыка!

Он кивнул ребятам. И наша сборная группа заиграла «Вальс цветов» из «Щелкунчика». Это было… настоящей новогодней магией! А в глубине сцены нежно запела флейта.

Мальчики целенаправленно распределились по залу. И скоро вокруг елки закружились первые пары. Наши учительницы переживали зря. К каждой из них с первыми аккордами подошел кто-то из учеников. Вместе со своими партнерами наши счастливые дамы начали встраиваться в круг. Прожектора над сценой погасли, но тем ярче сияли на елочке гирлянды и бесконечно кружил блестками волшебный снег. Ай да Бортников! Научил мальчишек танцевать вальс! Да еще и преподавателей распределил! Мимо меня, скаля зубы в улыбке, мелькнул довольный директор, ведущий первую красавицу нашей школы Дроздову. Я настолько погрузилась в это безумное великолепие, что даже вздрогнула, когда кто-то подошел сзади и сжал мою руку. Я резко обернулась и увидела … Конечно же, Бортникова!

– Хотел пригласить Вас сам. Вот… немного опоздал. Вы меня прощаете? – Прошептал он, наклонившись к моей голове.

– Ты меня пугаешь, Ваня. – Отодвинулась я, но руки так и не отняла.

Мы начали танцевать. Похоже, он понял мое высказывание как-то иначе:

– Тогда прошу прощения за маленький розыгрыш. Не думал, что Вы напугаетесь!

– Нет… – На моем лице снова засияла улыбка. – Ваня, ты – большой молодец! Открою тебе секрет: с сегодняшнего дня я тоже в числе твоих пылких поклонниц!

Водка сделала свое дело, и меня куда-то понесло.

– Я безумно этому рад. – Он поднес мою руку к своему лицу и прижался к ней щекой. Мы танцевали вальс, не отрывая друг от друга взглядов. У него была горячая щека и теплая твердая рука. Вел Ваня легко и непринужденно. В моих глазах плясали пьяные бесенята, а в светлых, под черными ресницами, глазах Бортникова опять застыло это выражение ожидания. «Да что ж тебе от меня надо?» – Где-то под копытами чертят гудел мой мозг.

– Светлана Васильевна! Вы помните, что обещали? – Наконец вернул на место мою руку кавалер.

– Помню, Ваня, помню. – Прикрыла я ресницы. – Не пожалеешь?

– Нет, я очень хочу услышать ваш настоящий, а не учительский, голос. Когда Вы хотите выступить?

– Давай сделаем так. – Вальс кончился, и мы отошли в сторону. – Разогревайте публику где-то полчаса. Я пока подготовлюсь.

Бортников заинтересованно поднял бровь.

– Носик попудрю, знаешь ли… – Как-то не хотелось открывать раньше времени свои коварные планы.

– Вас встретить?

– Нет, Ваня, развлекайся. Только знаешь, у меня к тебе просьба.

– Внимательно слушаю, Светлана Васильевна!

– Задержи как-нибудь наших педагогов. Ведь я буду петь и для них. – Легко пожав ему руку, я ушла в коридор.

Открыв свой класс, я вытащила из шкафа мою большую сумку. Из нее на свет Божий извлеклись: высокие ботинки на толстой подошве с серебристыми заклепками – остаток моего старого сценического костюма; темно-серые джинсы со специальными потертостями и дырками из Италии; светло-серая свободная рубашка с широким воротом; солнцезащитные очки; кожаный черный плетеный амулет на шею; шипастый широкий браслет на запястье и… огромная косметичка. Я сняла свое темно-синее платье, черные лодочки на шпильке и золотую цепочку с образком. Отныне сидящая в классе особа – не просто учительница английского языка в общеобразовательной школе. Я – кумир молодежи! Самой смешно. Надо было бы еще водочки тяпнуть.

Надев джинсы, ботинки и рубашку, я нацепила шнурок с браслетом и открыла косметичку. Достала такой маленький и замечательный тюбик со специальной сценической краской. Наносишь на прическу… пять минут, и у тебя другой цвет волос! Мой тюбик был ярко-синим. Ну, как бы под цвет глаз. Даже если не заметят, какого цвета глаза, с синими волосами меня точно не узнают! Намазав концы, подсушила пряди феном с расческой. Затем нанесла лак. Мои короткие волосы встали прибойной волной немного вперед и на правую сторону. Достала черную подводку для век, и широкой линией обвела глаза. Достала синие тени. Нанесла под брови до границы подводки. Заключительным штрихом моего make-up стала светлая пудра и черная помада на губах. Да, черный лак на ногти!

Чуть не забыла! Серьги! Надо снять. Я аккуратно положила в косметичку свои бриллиантики и цепочку. Подумала, еще порылась в ее недрах и извлекла на свет ушные и носовые колечки, сделанные по принципу клипс, и гордо прицепила на причитающиеся им места. Теперь зеркало. Оттуда на меня смотрела молодая синеглазая оторва с бледным вампирским лицом и в рокерском прикиде. О, да! Теперь я готова покорять публику!

Выключив свет, осторожно хлопнула дверью класса. В замке щелкнул ключ. Подозрительно бросила взгляд в затемненные концы коридора. Вроде чисто. То есть, никого. И я побежала вниз.

Мне навстречу неотвратимым приливом летела музыка. Какая-то девочка пела песню «Серебра». Народ подпевал. Среди света и тени мне попадались парочки. Девушки прятали лица, а парни – глаза. Но объятий никто не разжимал. Отлично! Меня не узнавали. Очки, за ненадобностью, нырнули в карман джинсов. Вот и зал. Я вошла и сквозь танцующих начала пробираться вперед. Недалеко от входа стоял Бортников с поклонницами. Ура! Меня он так и не заметил.

На сцену я поднялась по маленькой боковой лесенке, и сразу направилась к клавишнице. Девочка у микрофона еще пела, девочка за фортепиано – доигрывала. Дожидаясь конца мелодии, я встала сбоку. Когда песня закончилась, она подняла на меня глаза.

– Вы – та самая приглашенная звезда? – Шепотом спросила она. Я, давя смешок, хмыкнула и кивнула головой. Девочка встала.

– Микрофон принеси. – Попросила ее тоже шепотом. Та угукнула и понеслась к микрофону:

– Друзья! Сейчас для вас будет петь наша гостья… – Она обернулась ко мне.

– Лана! – прошептала я.

– Наша гостья – певица Лана! Встречайте!

Она принесла и установила передо мной микрофон. Лучи прожекторов скрестились на мне. Зал я больше не видела. Моя музыка, инструмент и вдохновение остались одни в целом мире. Пробежавшись пальцами по клавишам, дождалась, когда стихнет последний аккорд, и негромко сказала в микрофон:

– В этот необыкновенный, таинственный предновогодний вечер буду петь для вас только о любви. – Моя пауза заполнилась восхищенным свистом. Улыбнувшись, я продолжила. – Осень была наполнена бесконечными заботами. Думаю, пришло время хорошенько отдохнуть! Мои пальцы снова легли на клавиши, исполняя вступление к песне «Scorpions» – «Holiday». Давая возможность подстроиться остальным участникам группы, я заодно обозначила репертуар: восьмидесятые – начало двухтысячных. Это песни моего детства и юности, я их пела… И это лучшее, что до сих пор поется на всех мировых радиостанциях и площадках.

Волнующая мое сердце музыка распахивала ворота в тот нереальный мир, где живут крики чаек, шепчущим прибоем волны лижут босые пальцы, а теплый ласковый ветер манит за собой в прозрачно-голубую даль. «Дай мне тебя увезти далеко отсюда… Тебе так хочется отдохнуть…» – Подпевали за мной где-то в темноте припев «англичане». – «Стремясь за Солнцем, ты придешь на безымянный остров. Стремясь за Солнцем, ты придешь на остров за много миль от твоего дома…» Я посмотрела вокруг. В сумерках зала начали вспыхивать огонечки зажигалок. На меня накатила ностальгия. За спиной выводила красивую мелодию флейта. Ударник от души развлекался с тарелками. А гитаристы, по всему, ноты знали очень хорошо. Кто-то из них пел бэк-вокалом. У нас получалось на диво слаженно. Отлично! Нам все удается, поэтому мы идем дальше!

Дальше мы сыграли «Without you» Mariah Carey, «California» Mylene Farmer и «Spanish guitar» Toni Braxton. Молодежь в зале ревом встречала и провожала каждую песню. Огоньки свечками горели уже повсюду. Меня опять несло на волнах эйфории и пропущенного через собственную душу энергетического заряда, который несла в себе эта музыка.

– Друзья… Хочу спеть вам одну прекрасную песню. – Промурлыкала я в микрофон. – Она – о разбитом и истекающем кровью от боли сердце. Желаю вам никогда не чувствовать подобной боли, и наслаждаться каждой минутой своей жизни!

«You left indifferent as a stone

But yesterday we were alone.

You left forgetting smiles and kisses

You left without seeing my tears…»

«…Ты ушел, как чужой. И холодный, бездушный, как камень. Ты же помнишь, вчера мы с тобой составляли одно… Поцелуи душой. В них сражались лед хладный и пламень. Двух влюбленных игра. А теперь ливень слезный прошел…»

«You gave me nothing but fear and pain.

But I'll wait for you even in the rain

These lonely nights are so cruel…

I want to hear again: my belle!»

«… Впереди боль и страх. В непогоду я ждать тебя буду. Одиноких ночей приготовил ты мне колыбель. но поверь никогда, никогда я тебя не забуду. Вздох дрожит у виска: Ты моя несравненная Белль!»

Я пела, и мое сердце тоже разрывалось от неизлечимой тоски. Для каждой женщины нет большей печали, чем потерять своего любимого. «За что он так поступил со мной?» – Плакал мой голос и моя душа. Вторым голосом рыдала флейта. И это было… прекрасно!

Но вот песня закончилась и девочка, сидящая неподалеку, протянула мне бутылку с водой.

– Поиграй пока. – Попросила я ее. – Мне нужна пауза.

Мы поменялись, девочка заиграла какую-то танцевальную мелодию. Зал засвистел. Я встала и подошла к гитаристам. Лучи опять упали на меня.

– Танцуйте, это – еще не конец. Продолжение следует. – Сказала я и ушла успокаиваться на стульчик.

Придя в себя, я задумалась. Когда закончилась песня, опять подошла к гитаристам.

– Против «I will always love you», – назвала свою любимую песню, – не возражаете? Потом снова хочу вернуться к Scorpions. Осилим?

Мальчишки заулыбались и покивали головами.

– Классика жанра! – Улыбнулся мне Миша Островой. Надо же, не предполагала в этом скромном тихоне столь жаркое пристрастие к хард-року.

– Отлично! От вас – хороший бэк-вокал! – Подмигнула им накрашенным глазом.

– Не вопрос. Сделаем. – Кивнул Садовский, второй из гитаристов и мой ученик из 10-А. Какое счастье, что никто из них меня не узнал!

Я села за клавиши. Лучи опять ярко высветили мою фигурку. Я повернулась к залу:

– Я люблю вас! – Сказала от чистого сердца и запела замечательную песню Уитни Хьюстон из «Телохранителя».

Потом я им пела чудесные и пронзительные по звучанию и смыслу баллады Scorpions: «Lorelei», «Lonely nights», «Send me an Angel», что-то еще. Самую их прекрасную песню «Still loving You» петь не стала. Так, как поет ее Клаус Майне, у меня спеть все равно не получится. По крайней мере, сейчас.

– И на прощание я хочу подарить вам еще одну замечательную песню. – Отдышалась я. – Она посвящается всем вам – творцам и мечтателям: «Start with ourselves».

Зал зашумел, как прибойная волна, и снова стих.

«Many of you are asking these questions,

And much of the world is paying attention

Why do unhappy people cry and feel grieve

But still continue to hope and believe…»