Твёрже алмаза

Мужчина обернулся, слегка зашипев, как потревоженный змей, скользнув по девушке холодным взглядом.

– О! Прошу прощения, милорд! – машинально извинилась Каролина.

– Не стоит извинения, миледи, – красивым баритоном прозвучало в ответ.

Выражение его равнодушно-ироничного лица не изменилось ни на миг. Вроде бы ни в словах, ни в жестах, ни в действиях не было ничего предосудительного или оскорбительного, но под взглядом пронзительно-синих взгляд Каролина почувствовала себя так, будто он кожу с её лица снимал.

Как только он удалился, в голову тут же пришло сотни остроумных реплик, которыми можно было ответить, не опасаясь показаться провинциальной простушкой.

«Да какое мне вообще дело, что он там обо мне думает?», – сказала сама себе Каролина и постаралась выбросить инцидент из головы.

Вокруг всё гудело от множества голосов, как в огромном улье. Россыпь драгоценностей, мелькание лент, колыхание многочисленных париков и резкий сладкий запах рисовой пудры – всё сливалось в одно цветное, яркое, ароматно пахнущее пятно. Выпрямив спину и чеканя шаг, Каролина шагала сквозь великолепный людской поток, чувствуя на себе внимание множества взглядов.

Питер Рэдси стоял неподалёку от входных дверей, в то время как своё место Каролина определила ближе к королевскому трону. Но ничего страшного. Заполучив то, что хочешь, можно перейти туда, куда положено.

Каролина прекрасно отдавала себе отчёт в том, что её действия не совсем приличествуют юной девице, но, если всё всегда делать по правилам никогда не получишь желаемого.

Развернув усыпанный мелким блестящим жемчугом огромный веер, она остановилась напротив молодого человека, глядящего на возникшее перед ним чудо широко распахнутыми глазами.

– Добрый день, господин Рэдли. Вы меня ещё помните? – с кокетливой улыбкой проворковала Каролина.

– Могу ли я забыть самую очаровательную девушку, которую встречал?

Слова могли показаться льстивыми, если бы не искренний тон и восхищённый взгляд.

– Я сочту за честь, если вы окажете одолжение и снизойдёте до танца со мной.

– Я охотно вам его обещаю, – с улыбкой протянула Каролина руку для поцелуя.

Жаль, через перчатку она почти не чувствовала прикосновение его губ. Лишь лёгкое давление.

Едва прикасаясь к руке Каролины кончиками пальцев, Питер повёл её в зал, где вот-вот должны были начаться танцы.

Уже слышались первые звуки музыки.

Его величество король открывал бал в паре с красивой улыбающейся женщиной лет двадцати пяти-двадцати шести. Блестя глянцем волос, белизной точёных плеч и бриллиантов, шурша белоснежным платьем она шла между расступающимися мужчинами словно корабль над волнами под всеми парусами. Любезно предоставляя право любоваться собой.

Низко срезанное лиловое платье открывало полную шею и грудь, округлые руки с тонкими кистями. Как звездочки или роса при солнечном свете, вспыхивали крохотные бриллианты. Всю фигуру, словно газом, окутало сверкающим облаком органзы. Она-то и шуршала столь привлекательно при каждом шаге красавицы.

В чёрных волосах, своих, без примеси, вызывающе красовалась пышная алая роза.

Не было заметно в женщине ни тени кокетства. Она словно бы даже пыталась, но не могла умолить действия своей победоносной красоты.

Каролина почувствовала укол ревности. Привыкшая во всём играть первую скрипку она никогда не сомневалась в силе своих чар, но перед этой скорее богиней, чем женщиной, чувствовала себя чуть ли не простушкой-служанкой. Её собственные руки казались слишком худыми, фигурка перед такими пропорциями смотрелась угловатой.

Да и красота брюнеток всегда ярче прелести блондинок.

– Кто это? – поинтересовалась Каролина у Питера.

– Некоронованная царица Моросии, признанная фаворитка короля и Сида Кайла, Флёр Кадэр.

От Каролины не укрылось, как взгляд первой красавицы на мгновение задержался на Сиде Кайле. Тот следовал за своим сувереном в паре с Её величеством, королевой.

– Она очень хороша, – шепнула Каролина, в душе надеясь на опровержение своих слов.

Не дождалась.

– И хороша, и умна, – согласился Питер, к её нескрываемой досаде.

– Я слышала, король без ума от неё? А ведь она его фаворитка вот уже пятый год.

– Да, эта женщина умеет внушать страсть мужчине. Даже такой, как Сид Кайл не смог удержаться, чтобы не отдать должное её красоте.

– О! – только и протянула Каролина, не зная, как ещё прокомментировать эту информацию, которая, по правде говоря, интересовала её мало. – Наверное это действительно что-то значит, ведь у вашего господина репутация мужчины, хорошо разбирающегося в женщинах?

– О моём господине не слышал разве что только глухой, – тяжело вздохнул Питер.

Каролине послышалась горечь в его голосе.

– Что ещё вы о нём слышали? – уточнил Питер.

– Много чего. Как плохого, так и хорошего.

– Уверен, плохого гораздо больше. Мой лорд сложный человек. Хотя это не мешает его славе полководца греметь на всём континенте и за его пределами.

В мечтательных тёмных глазах Питера Каролине вновь почудилась печаль.

– Вы привязаны к господину маршалу?

– Лорд Кайл добр, но он презирает меня. Впрочем, как и многих других. Боюсь, людской род не вызывает в нём особого уважения.

Краем глаза Каролина увидела, как герцог Кайл двигается по зале, ведя за собой королеву, не сводящую с него откровенно влюблённых глаз. Отметила особенную манеру этого человека держать голову –маршал Кайл шёл как человек, которому наплевать на мнение любого. Словно всё вокруг: дворец, с его белоснежными колоннами, разделяющими пространство на несколько разных частей, паркет с изысканным орнаментом; люстры из хрусталя и бронзы, несмотря на всю свою тяжесть выглядевшие невесомыми – всё не заслуживало ни малейшего внимания.

Возможно, мнение Питера о презрении маршала к роду людскому обосновано.

Каролина видела, какими глазами смотрели на маршала многие женщины. Они следили за ним с замиранием сердца.

– У милорда определённая репутация, – перехватив её взгляд, прокомментировал Питер.

– Очевидно, как у самого неприятного, надменного, высокомерного, наглого и нахального из всех мужчин? – презрительно передёрнула Каролина плечами.

Её бесили взгляды других женщин, но куда больше злило то, что и она сама смотрит тужа же, куда и все.

– Не слишком ли много прилагательных? – усмехнулся Питер.

Начался второй тур полонеза. До Каролины не сразу дошло, зачем господин маршал остановился около неё, отвешивая церемониальный поклон. Она даже не ответила ему положенным по случаю, реверансом.

– Прошу оказать честь? – протянул лорд Кайл Каролине унизанную перстнями руку.

Его кожа была гладкой, как у женщины, благоухающей духами. В её представлении мужчина не должен был иметь такой гладкой кожи. Да и перстни на каждом пальце явно лишнее.

Сид Кайл дерзко сжал пальцы Каролины, привлекая к себе:

– Позвольте? – Приблизился он вплотную.

Пробежав пальцами по её рукам от плеча до кисти, сжал тонкие запястья и закинул себе за шею.

Каролина испуганно вскинула глаза, судорожно пытаясь понять, то ли она забыла начало фигуры, то ли он ведёт себя непозволительно дерзко.

Обняв за талию, маршал резко сделал шаг вперёд заставляя Каролину отступить. Не отнимая рук от её гибкого стана, обошёл её, встав за спиной, обнимая не просто как в танце, а почти интимно. Подхватил на руки, закрутил с такой лёгкостью, словно Каролина весила как перышко, была не тяжелее птички.

Движения маршала были хищными, как и он сам, стремительными и страстными. Ничего похожего на то, с чем Каролина сталкивалась раньше – дружелюбное, полное восхищения обращения мальчиков, бывшими её сверстниками.

Почувствовав испуг Каролины, Сид Кайл осторожно опустил её на пол, встав в положенную для следующей фигуры позицию.

Они соединили ладони и какое-то время кружились точно так же, как десятки других пар рядом.

– Красавица отрешилась от мира? – услышала Каролина бархатный баритон у себя над ухом.

– Что?

– Вы наступили мне на ногу, сударыня. А в прошлый раз едва не сбили с ног. Неужели чары моего оруженосца столь сильны, что делают грациозную девушку неуклюжей гусыней?

Каролина почувствовала гнев, и как не старалась сдержаться, процедила:

– Вам не приходило в голову, сэр, что в моей вине, возможно, нет заслуги вашего оруженосца? Я могу быть неуклюжей от природы?

Словно в наказание за маленькую ложь герцог снова завертел Каролину с такой энергией и скоростью, что она едва успевала переступать с ноги на ногу.

– Танец, кажется, заканчивается? – блеснул он белыми, ровными, как жемчуг, зубами.

Финал стал даже ярче начала. Заставив изогнуться и упасть себе на руку, Сид Кайл навис над Каролиной так, будто собирался её поцеловать. Несколько секунд то ли с ужасом, то ли с предвкушением Каролина ждала, что это сейчас случится.

Но вместо того, чтобы набрасываться с поцелуями герцог улыбнулся, аккуратно поставил на ноги и, раскланявшись, отошёл в сторону.

Каролина сама затруднилась бы сказать, чего в её душе было больше – смущения, растерянности, непризнанного желания или гнева? Отчего перехватило дыхание?

Церемониймейстер объявил вальс.

Бал продолжал греметь.

Глава 3. Женские сплетни

После сумасшедшего шумного вечера так приятно оказаться в тишине кареты. Каролина и Силена сели рядышком на диванчик, укутав ноги тёплым пледом.

Утомлённые, все молчали.

Когда карета тронулась, Каролина, закрыв глаза, сделала вид, что дремлет. Прислушивалась к звукам – дождю, бившему в окно, то превращающемуся в ливень, то стихающему. Тряске с постукиванием.

Перед глазами мелькали лица, женские, мужские. В ушах продолжали звучать музыка и голоса. Каролине самой хотелось стать первой красавицей света, как прославленная Флёр Кадэр. С той лишь разницей, что она вовсе не собиралась становиться чьей-либо любовницей.

Она будет женой тому, кого полюбит. Полюбит всем сердцем. И он будет так же хорош, как красавчик Питер.

А может быть это Питер и будет?

Хотелось то ли смеяться от радости, беспричинно овладевшей ею. То ли плакать от возбуждения, причины которого Каролина сама не до конца осознавала. Она чувствовала, как внутри нервы, словно струны, натягиваются всё туже и туже. Дыхание сбивается. Во мраке кареты с необычайной яркостью проносятся, один за другим, образы и звуки.

Образ белокурого юноши с родинкой у рта, с непонятной, бередящей душу, тоской во взгляде сменялся образом мужчины, в руках которых тело словно плавилось, а душа замирала от предвкушения чего-то запретного, порочного, тёмного, влекущего и отталкивающего одновременно.

Городской дом графа Фисантэ, большой и просторный, располагался на углу перекрёстка, неподалёку от знаменитой на весь город кондитерской лавочки.

Карета, проехав по устланной соломой улице, остановилась у подъезда, рядом с тротуарным столбом.

Толкаясь и толпясь от усталости семейство Фисантэ поднялось по слегка покривившимся ступенькам. Глава семейства дёрнул за дверную ручку замка, привычно, в очередной раз, посетовав, что она слабо отворяется.

В передней сразу несколько свечей разгоняло мрак.

Лакей в ожидании хозяев сладко почивал на сундуке. Как только заскрипела отворяющаяся дверь, лежачее положение поменял на сидячее, а равнодушное выражение лица на восторженно-испуганное.

Скинув шелковый салоп, подбитый теплым мехом, на руки лакею, Каролина и Силена прошли в большую залу. После духоты бального зала прохлада, царившая в доме, протопленном несколько часов назад, казалась холодом.

Небольшие ломберные столики, люстра, поблескивающая сверху хрустальными гранями то ли зловеще, то ли загадочно, боковые двери – всё казалось Каролине обыденно скучным после того легкомысленного веселья, что царило в королевском дворце.

– Фред! – услышала она привычный отцовский окрик. – Огня! И чаю.

– Иль на балу не напились ли, барин? – протянул лакей.

– Поговори мне ещё!

Каролине вдруг сделалось грустно, как всегда бывало после праздника. Нечто очень дорогое девается куда-то, будто уезжает, а ты остаёшься.

Она всё ещё мысленно порхала по ярко освещённой зале. Смотреть на родной, пусть и любимый, дом было скучно. По сравнению с тем, совершенно чуждым, но ужасно привлекательным миром, преисполненном неведомыми радостями, привычное казалось отталкивающим.

Внесённый в комнату свет свечей раздражал. Лунный, напротив, оставлял мечте и воображению куда больше простора для манёвра.

– Уже поздно. Пора спать, – сказала Фиона.

Сестры и сами не прочь были подняться к себе. Они охотно оказали друг другу услуги камеристок, расшнуровав корсеты и освободив волосы от шпилек.

– Ты когда-нибудь слышала о семействе Рэдси? – поинтересовалась Каролина у Силены.

– Они вроде бы принадлежат к старинным аристократическим родам и высокомерны, как сто ослов.

– А ослы и впрямь высокомерны? Не замечала.

– Не мудрено. Ты же их никогда не видела. Но зато всем было заметно, что мистера Рэдси ты явно заприметила. А вот чего ты, сестрица, демонстративно не замечаешь, так это неодобрение родителей по этому поводу.

–На их месте я куда больше возмутилась бы поведением маршала Кайла. Вот где было нарушение всех приличий! Тебе не кажется?

Силена пожала плечами.

– Тебе не следует забывать о том, что, не смея сорвать зло на человеке с такой жуткой репутацией, как у маршала Кайла, они точно не станут церемонится с тем, кто рангом пониже.

– Это не делает им чести.

Сёстры вздохнули вместе.

Потом, вместе же, нырнули под тёплое одеяло, в одну постель, которую делили на двоих ровно столько, сколько себя помнили. В течении многих лет ложе служило им и колыбельной, и исповедальней. Именно здесь они делились девичьими тайнами. Хотя о каких тайнах может идти речь там, где мысль, явившаяся одной тут же, не колеблясь, естественно, как дыхание, передавалась другой?

Душевная близость сестёр была для них обеих чем-то вроде данности. Чем-то, что всегда было и всегда будет. Ни одна из них никогда не задумывалась о возможной разлуке или о том, что придёт момент, когда они решат разлучиться по доброй воле. Сестрам это казалось так же маловероятно, как и возможность того, что однажды солнце вдруг начнёт заходить на востоке и всходить на западе.

Взволнованные и возбуждённые пережитыми впечатлениями они лежали в постели с открытыми глазами.

– Скажи, Силена, а ты на балу влюбилась в кого-нибудь? – спросила Каролина, внезапно садясь и охватывая руками колени.

– Разве о таком можно говорить?

– Конечно, можно! По крайней мере со мной, глупенькая.

– Нет, – с ноткой грусти вздохнула Силена. – Такого со мной ещё никогда не было. А ты? Ты влюблена? Неужели в этого красивого мальчика с грустными глазами? В Питера Рэдси?

– Даже и не знаю. У меня было такое чувство… такое чувство, как будто я влюбилась во всех сразу, кто там был. Мне так хотелось, чтобы голова кружилась, и ноги порхали над полом, и сердце пело. Были моменты, когда начинало казаться – всё так и есть! Как будто всё в тебе поёт и ликует, и ждёт радости, великой, как первый солнечный луч после долгой ночи. Нет, всё не то! Я не могу объяснить. Когда говоришь словами то, что чувствуешь, всё нелепо получается. Даже смешно.

– Я понимаю, – заверила Каролину Силена.

– Вот вроде бы устали, и спать хочется, а сердце расходится, мысли разлетаются, во всём теле будто музыка продолжает звучать. Как же тут уснуть?

Каролин, вдруг подорвавшись, кинулась к окну.

– Что ты делаешь?

– Хочу на минутку открыть. Здесь так душно.

Стоило раздвинуть тёмные гардины как комнату залило лунным светом.

Тучи разошлись. Небо сверкало от звезд, похожих на алмазные головки. А сильнее всего сияла луна.

Перед самым окном, между домом и бульваром, стоял ряд подстриженных деревьев. Чёрные со стороны дома они светились там, где их касались лунные лучи, делаясь похожими на серебряную парчу. Мокрые от дождя черепицы на соседних домах тоже сверкали как драгоценные камни.

– Иди спать, – позвала Силена. – Поздно уже.

Стоило руке отдёрнуться, гардины упали, отрезая девушек от волшебства.

Было тепло и уютно лежать, обнявшись, под одеялом, прислушиваясь к голосам в доме, покачиваться в лодке приближающегося сна.

Усыпать с осознанием, что завтра будет новый день, чудесней этого.

***

На самом деле ничего особенно чудесного с утра не происходило.

Пришлось принимать визиты. Расположившись в большой гостиной, семейство Фисантэ встречали и провожали гостей, чередой сменяющих друг друга.

Поначалу Каролина была рада новому обществу, но вскоре заскучала. Однако поделать было ничего нельзя. Нарушение этикета в большом свете приравнивалось к преступлению. Так что приходилось сидеть с видом красивой куклы и посильно участвовать в общем деле – занимать гостей разговором, делая ничего не значащие замечания о погоде и здоровье визитёров.

– Леди Кавалли с дочерью! – доложил об очередных прибывших лакей.

Силена с Каролиной переглянулись, словно говоря друг другу взглядом: «Ну сколько можно? Когда же закончится пытка?».

Послышались оживлённые женские голоса, шум платьев.

Нацепив полагающиеся к случаю улыбки на лица, мать и сёстры Фисантэ обернулись к гостям.

– О! Дорогая! – протянула руки к гостье хозяйка дома. – Как я рада видеть вас и вашу прекрасную дочь. Красавица! Настоящая красавица!

– И это говорит мать двух дарований, произведших на вчерашнем приёме настоящий фурор! – не желая оставаться в долгу, в свой черёд рассыпалась в комплиментах маркиза Кавалли.

– Сегодня прекрасный день, не правда ли? – в сотый раз произнесла заготовленную заранее фразу Силена.

– Кто бы мог подумать, что после вчерашней непогоды будет такое чудесное утро? – так же, в сотый раз за утро, повторила Каролина.

Госпожа Кавалли печально вздохнула, возводя очи горе:

– В сей юдоли скорбей одним утро несёт радость и надежду, другим – ужас и смерть. Мы с вами уже сами матери. Можем понять, какой удар потерять своё возлюбленное чадо.

– О чём вы? Что такое? – забеспокоилась Фиона.

– Как? Вы не знаете последней ужасной новости?!

Судя по виду, маркиза была уверена в полной эксклюзивности того угощения, что она собиралась преподнести в гостиной, словно десерт под подливкой из щекочущего нервы ужаса.

– Ужасной? – притворно охнула хозяйка дома.

– Воистину так. Только одна мать может поднять горе другой матери. Мужчинам постичь всю трагедию последствий их безумных игр не дано. Я очень сочувствую и соболезную бедным матерям виконта Боффо, Рамисса и Чейза. У виконтессы Боффо Рамиро единственный сын…

– Что всё-таки случилось?

– Дуэль! Вы только представляете? На вчерашнем балу этот Рэдси (уж не знаю по какому поводу что они там не поделили), вызвался драться. И подбил на это других!

– По какому поводу дрались?

– Вы же знаете этих мужчин? – откинувшись на спинку стула, принялась обмахиваться веером маркиза. – Из-за чего не поссорятся, а вслух всё одно – задета честь.

– Когда же успели подраться? Бал закончился чуть ли не под рассвет? – удивилась Силена.

– На рассвете и дрались. Четверо заработали раны, пусть не глубокие, но унизительные.

– И что теперь с этим Рэдси будет? Его накажут? – равнодушно поинтересовалась Фиона.

– Вы же знаете, последним указом короля отменилось уголовное преследование дуэлянтов. Да, и кроме того, покровитель юноши, ужасный, безнравственный лорд Кайл в большом фаворе при дворе. Самое большое наказание, что грозит этому бретёру и сорвиголове – строгий выговор. Подумать только, в какое ужасное время мы с вами живём! Такое понятие, как нравственность и приличия теряют значение прямо на глазах!

– Именно так, милая. Именно так. Увы! – с притворным сочувствием вздохнула Фиона.

– Из ваших слов получается, что против Рэдси выступили вчетвером? Тут не поединком, а убийством попахивает, – вступилась Каролина за предмет своего тайного обожания. – Как-то не похоже на дело чести.

– О, моя дорогая! Рэдси, как известно, Сид Кайл тренировал лично. А маршал же сущий дьявол. О его боевом искусстве ходят легенды. Причём, самого страшного и кровавого толка.

– Но всё же четверо против одного – это слишком, – стояла на своём Каролина.

– Как-то не по-рыцарски, кто бы там драться юношу не учил, – согласилась с дочерью Фиона. – Сам-то господин Рэдси не ранен?

Каролина с волнением ожидала ответа.

– Кажется, нет, – пожала плечами госпожа Кавалли.

– Подождите, этот самый Рэдси? Он, случаем, родом не из западных земель?

– Питер Рэдси сын печально известного Вальтера, возглавившего Родановский мятеж около двадцати лет тому назад.

– Выходит, – задумчиво проговорила Фиона. – Выходит, отец этого юноши был убит Уораном Кайлом?

– Именно. Оба погибли. И Уорон Кайл, старший брат теперешнего знаменитого герцога и Вальтер Рэдси. А теперь вот полюбуйтесь! Сынок убиенного прислуживает родственнику убийцы. Кто их разберёт, этих аристократов? Говорят, старший из братьев Кайл был даже красивее нашего маршала? Я слышала, вы были с ним знакомы в годы юности? – обратила маркиза Кавалли к Фионе горящий любопытством взгляд.

– Верно, – согласилась Фиона с гостьей. – Была.

Двери распахнулись. Лакей громко доложил:

– Кушать подано!

На несколько коротких секунд повисло молчание.

Графиня Фисантэ глядела на гостью, приятно улыбаясь.

Каролина с Силеной тоже старательно приклеили к губам улыбки.

Хозяева не особенно брали на себя труд скрывать, что не слишком огорчатся, если гости поднимутся и уйдут.

Но гости продолжали сидеть, улыбаясь в ответ.

– Не соблаговолите ли отобедать вместе с нами? – как ни в чём не бывало предложила Фиона. – Ваше драгоценное общество доставит нам удовольствие.

– Не смею огорчить радушных хозяев отказом, – откликнулась госпожа Кавалли.

Лакеи распахнули двери. Женщины, шурша юбками, прошли в столовую где к ним, присоединился Руан Фисантэ.

За столом разговор повернул в самое скучное для Каролины русло. Вновь заговорили о недавно объявленной войне, о политике. Говорили о якобы объявленном королём манифесте. Его вообще никто не читал, но зато все бурно обсуждали.

– Я придерживаюсь мнения, что хоть манифест и подписан, всё это вздор. Никакой войны на самом деле не будет, – пропела Силена.

– Вот чего стоит мнение женщины! – вздохнул Руан. – По-твоему, дочь, мы должны молча снести нанесённое государству оскорбление? Ну уж нет! Накормим их войной по самое горло!

– Мы подвергались оскорблениям, нас обманывали. Но всё же я надеюсь, что всё уладится мирным путём, – покачала головой Фиона.

– Маршал Мороссии этого не допустит, – закатила глаза маркиза Кавалли. – Он слишком любит войну.

– Как можно любить войну? – искренне удивилась Каролина.

– Неприятный человек этот маршал, – поморщилась Силена.

– Спасибо, матушка. Я наелась. Можно выйти из-за стола?

Разрешение было милостиво Каролине даровано. Воспользовавшись им, она поспешила покинуть столовую.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, Каролина завернула в библиотеку. Тут царил полумрак из-за спущенных жалюзи. С высоких стен отовсюду смотрели тёмные корешки книг.

Выбрав две-три книги, показавшиеся наиболее интересными, она нырнула в глубокое кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Скинув туфли, забралась в него с ногами, проигнорировав диван, стоявший напротив огромного камина.

– Каролина? – услышала она спустя какое-то время голос сестры. – Кэрол? Ты здесь?

Остановившись в дверях, Силена смотрела на неё с шутливо-вопросительной улыбкой.

– Решила спрятаться тут от Кавалли?

– Совмещаю полезное с приятным. Пытаюсь отыскать информацию о Родановском мятеже. Знаешь что-нибудь об этом?

– О Родановском мятеже знают даже кони, – усмехнулась Силена, пристраиваясь в соседнем кресле.

– Дай мне урок истории, сестричка. Обидно, когда кони знают больше тебя.

– Во время царствования короля ГенрихаII, отца нынешнего императора, западные провинции подняли мятеж. Дворяне предали дело короны, а подстрекал их к этому отец твоего красавчика-блондинчика, Вальтер Рэдси. Мятеж, как пожар, разгорался всё жарче. Целью заговорщиков было убить короля, истребить династию, узурпировать власть и ввести в Мороссию иноземные войска. После мятежники планировали разделить страну на несколько частей, расплатившись с иноземцами за помощь приграничными землями. За мятежниками стояли иностранные агенты, подстрекающие и поддерживающие эти изменнические настроения. Внутренние склоки оказались весьма на руку государствам, имеющим к Мороссии территориальные претензии.

Каролина нахмурилась. Было стыдно за своё невежество и досадно, что двойняшка слушала уроки истории куда прилежнее её.

– Если коротко, ничего хорошего папенька твоего слащавого героя не сделал. Его попытки устроить в стране смуту благими не назовёшь, – закончила Силена краткий экскурс в новейшую историю.

– А при чём тут сын? Он не в ответе за грехи отца. А насчёт слащавого красавчика? Сегодня утром этот слащавый красавчик, как ты его называешь, в одиночку раскидал четверых.

– Ты просто маленькая дурочка, сестричка. Раскидал он кого-то, ага, как же! Уверена, что к делу так или иначе приложил руку его лорд. Сам по себе твой Питер ноль без палочки.

Каролина начала злиться.

– Ты просто завидуешь.

– Чему? Славе изменника? Вот уж вряд ли. И, кстати, то, что у этого недоноска хватило совести присягнуть семейке, убившей его отца, не говорит в его пользу. Сиду Кайлу просто нравится бесить людей, вот он и взял к себе этого щенка Рэдси.

Отношение сестры к тому, в ком Каролина потихоньку привыкала видеть любовь всей жизни, обескураживало. Она уже собиралась выложить всё, что думала по этому поводу, как громкие тяжёлые шаги на лестнице заставили сестёр прекратить намечающуюся перепалку.

Когда отец вошёл в библиотеку, вид у него был весьма серьёзный. Даже, можно сказать, встревоженный. Худое лицо, с детства так хорошо знакомое, отчего-то сделалось жестким и оттого казалось чужим.

Отец держал в руках пакет. Он был так поглощён охватившими его мыслями, что ухитрился не заметить дочерей, затаившихся в огромных креслах.

С тихим щелчком сломалась восковая печать. Глаза Риана заскользили по строчкам. Лицо его, по мере того, как он читал послание, словно каменело, делаясь все более и более сумрачным.

Дочитав, отец каким-то неживым, деревянным шагом подошёл к жирандолям, где плавились свечи и поднёс письмо, свернутое в трубочку, к пылающего языку пламени. По воздуху поплыл синеватый дымок, распространяя горьковатый аромат.

Бумага тлела, опадая на поднос чёрным пеплом до тех пор, пока от послания не осталось ни клочка.

– Да сжалятся над нами Бог, – сорвалось с губ отца. – Будь всё оно проклято!

Он вышел, на удивление осторожно прикрыв за собой дверь, оставив за собой ощущение опускающейся грозы.

Каролина подошла к горстке чёрных хлопьев, но, превратившись в ничто, они не могли открыть ей никакой тайны.

– Кажется, известия были дурными? – обернулась Каролина к сестре, привыкшая во всём советоваться и всё обсуждать со своей двойняшкой.

Силена с тем же выражением, что и сама она, сокрушенно созерцала кучку пепла.

– Как думаешь, что это было?

– Не уверена, – пожала плечами Силена. – Но мне показалось, там были какие-то векселя.

Обеспокоенные, сестры пытались придумать, что случилось и чем это может грозить им лично.

Правда вскрылась спустя несколько часов. И была неутешительна.

Решив умножить и без того приличные доходы, Риан Фисантэ вложил изрядную долю состояния в одну из крупных торговых компаний, занимающуюся перевозками пряностей, шелков и шоколада с далёкой земли, лежащей за Большим Океаном. Купец был человеком крайне предприимчивым, однако недостаток средства тормозил развитие дел, а Риан Фисантэ решил это исправить к обоюдному удовольствию. Предложение было более, чем заманчивым. Отец Каролины должен был получить изрядную долю прибыли. Пойди всё по плану, капитал Фисантэ мог увеличиться вдвое.

Но вместо ожидаемого обогащения как гром среди ясного неба пришло известие о том, что на корабли напали пираты. Экипаж перебили, а товары, естественно, осели в пиратских трюмах.

Самое печальное то, что, ожидая финансового пополнения, семейство ни в чем себе не отказывало и набрало столько долгов, надеясь погасить их за счёт поступивших средств, что теперь, после их выплаты, оказалось на грани разорения.

Предстояло резко сократить расходы. А это означало роспуск половины штаты прислуги и, возможно, продажу городского дома.

Каролине, привыкшей к прислуге, знакомой ей с детства, и к образу жизни одной из богатейших наследниц, происходящее казалось немыслимым. Невозможным!

Речь отца оставалась просто набором пустых, понятных, но трудно осознаваемых слов.

Каким контрастным был вчерашний и сегодняшний вечер! Вчера – сияние дворцового бала, сегодня – тень надвигающейся бедности.

– Её Величество предложило мне место фрейлины при дворе. Наверняка там платят приличное жалование? Я смогу содержать хотя бы саму себя.

– Бог мой, Силена! – сжала пальцами виски Фиона, болезненно морщась. – Жить на жалование придворных? Да о чём ты вообще говоришь? На одни наряды тратятся целые состояния. Фрейлины её величества не ходят в обносках, не ходят пешком, что, вполне возможно, угрожает всем нам. Место при дворе приятный бонус к знатности и состоянию, но никак не способ себя прокормить, – отрезала мать. – Нам придётся поскорее подумать о выгодной партии для вас, девочки. Пока весть о нашем печальном положении не стала достоянием гласности.