Танец дервишей невозможно сравнивать с танцем маленьких утят, а вальс – с макабром. Чечетка и танго, хороводы и буги-вуги – это лишь малая часть того, что вмещает в себя понятие «танец».

Танец – это отражение внутреннего мира. Но вершина танцевальной культуры – это парный танец – во время которого появляется единый танцор.

Соавторство – это парный танец, в котором с одной стороны один соавтор, с другой – второй, а посередине между ними – их общее творчество, их движение, их эмоции.

Возможно ли разложить парный танец на составляющие? Увидеть первого танцора отдельно от второго, почувствовать, что и как между ними? Проследить танец от момента рождения, через взросление и старение до мига смерти?

Наверное, невозможно.

Но нет ничего более притягательного, чем невозможное.

Мы попытались.

♂ – Эльдар Сафин

♀ – Марина Дробкова

1
Дикий ребенок
ТАНЦУЮЩАЯ ЧУМА

Танцующая чума – вид средневекового безумия, когда люди внезапно начинали танцевать и не могли остановиться. Некоторые во время танца умирали от изнеможения, инсультов, инфарктов или обострения заболеваний. Другие после танца чувствовали себя отлично, излечивались от болезней. Нередко танцующая чума охватывала детей.

♂ Зеленые холмы Дмитрия Тоцкого

1. Агнец

Чтобы покончить с пред-жизнью, мне нужно было принести жертву. Есть множество практик и методик, в которых жертва не обязательна или может быть символической. Ну, например, нужно сломать веточку над алтарем или насыпать соль пополам с содой в плошку и произнести: «Пусть эта жертва будет залогом…».

Так – не работает. Можете мне поверить, я пробовал все. И в итоге пришел к выводу, подтверждаемому самыми авторитетными источниками, что, во-первых, жертва должна быть настоящей, а во-вторых, – не надо, чтобы она портила карму.

На тот момент у меня имелись: наполовину погашенная ипотека, должность руководителя отдела продаж в компании, торгующей бухгалтерским ПО, четырехлетний Форд «Фокус» и невеста, с которой мы ссорились каждый раз, когда речь заходила о нашей свадьбе.

С другой стороны, можно сказать, что у меня были семь лет дзюдо в детско-юношеской спортивной школе олимпийского резерва, шесть лет в МАИ, четырнадцать курсов и шесть интенсивов по продажам, а еще купленный втайне от всех дорогой и совершенно бесполезный курс по картам Таро.

С третьей стороны мне стукнуло тридцать четыре года от рождения, двадцать девять от первой осознанной и запомненной мысли, восемнадцать лет от окончания школы, двенадцать от окончания института и семнадцать от потери девственности.

Наступил момент кризиса: я не понимал кто я, что я и зачем. Казалось, весь мир задался целью вбить меня в стандартную колею, из которой я выпаду – например – в семьдесят три, обремененный онкологией, семью внуками и третьим браком.

И я решил изменить свою жизнь. Полтора года все свободное время я искал – как же мне вылезти из проклятой колеи. И я нашел. В итоге ранним весенним утром, когда Москва вся еще спит, и лишь дворник, бормоча что-то неразборчивое на тюркском наречии, метет под окном двор, я вскрыл вены.

Это была осознанная жертва. В ванне курились все необходимые благовония, а на голубом кафеле стен я нарисовал нужные символы. У изголовья лежала колода – обычная покерная в пятьдесят четыре карты. Я всегда был игроком, и когда выбирал предмет, символизирующий меня, не усомнился ни на мгновение.

Но в самый последний момент испугался.

А что, если…

И умер.

2. Муравей

Не было ничего, совсем ничего. Просто пустота, она приходила изнутри, отражалась вовне и уходила обратно, принося бесконечный холод.

Я словно летал, парил – но на самом деле не двигался с места. И это длилось бесконечно, пока однажды я не смог сосредоточиться и не создал твердь. Совсем мало – может быть, пять – а может семь сантиметров неровной каменной тверди в диаметре. Но получив ее, я получил точку отсчета. И больше не было бесконечной пустоты – а стала твердь, окруженная пустотой.

С этой точки начался отсчет времен. Когда я нарастил твердь достаточно для того, чтобы не грохнуться с нее во сне, я зажег над твердью свет. Свет получился тусклый, и с каким-то алым, раздражающим меня оттенком. Но все же, это уже не была тьма.

День за днем, ночь за ночью, прекращая свои труды лишь затем, чтобы немного поспать, я создавал свой мир. Полгода у меня ушло на то, чтобы воздвигнуть зеленые холмы километра на три в длину и километра на два в ширину.

Теперь это был не голый камень, а земля с травой и деревьями. Через восемь месяцев первая яблоня дала плоды. И хотя я в этом мире не нуждался в еде, первое яблоко я съел, несмотря на то, что оно оказалось чудовищно кислым.

И в тот же вечер обнаружил, что больше не наг – я был одет в мокасины, фетровую шляпу, алую шелковую рубашку и серый фланелевый костюм, а в кармане брюк была та самая покерная колода.

Видимо, закон про яблоко и наготу относился не только к моей родной земле, но считался базовым для всех вселенных.

3. Кукушка

За полтора года я сильно продвинулся. В моем мире возникли скалы и поля, озера и реки, сады и холмы. В основном, конечно же, холмы. Я не знаю, почему так случилось, но изумрудная зелень холмов появлялась каждый раз, когда я творил бездумно – для них мне не нужно было прилагать усилий. Скалы или сады создавать было куда сложнее.

В моем мире жили птицы, рыбы, насекомые. Бегали уже кролики и суслики, лисы, я подбирался к созданию волков и медведей, а потом – последовательно, конечно же – людей.

Моя борода достигла груди, и даже брови стали сильно гуще. В шевелюре проклюнулись первые седые волосы, но это не пугало и не смущало меня.

Я отдыхал вечером в тени деревьев, когда доработанное мною солнце уже палило не так сильно. И тут из-за скал показалась она – чернявая, с острым, чуть усталым взглядом, тонкими чертами лица. Я бы дал ей двадцать два-двадцать три года, На ней красовался длинный серый балахон, скрывающий тело от шеи до кистей рук и ступней в грубых деревянных сандалиях.

– Помогите мне, – потребовала она.

Говорила она на незнакомом языке, но в своем мире я сам был точкой отсчета и не мог ее не понять.

– Ив чем же вам помочь? – поинтересовался я.

Молодая женщина резким движением приподняла балахон, и я увидел на ее левой лодыжке стальной браслет, от которого тянулась цепь.

Пройдя вдоль нее, я обнаружил на каменистой земле длинный хрустальный гроб, в котором лежал мощный бородатый мужик лет пятидесяти, в такой же, как на женщине, хламиде.

– Вам помочь снять цепь? – поинтересовался я.

– Как вы смеете! – возмутилась она. – Это священные узы брака! Помогите мне дотащить гроб до вашего дома и примите меня как гостью!

Ее звали Юлифь. Сказать по чести, первой мыслью было вскрыть гроб, подложить даму к мужу и закопать их подальше в скалах, чтобы через несколько лет глянуть, не взошло ли из этого семени что-нибудь интересное.

Но проклятое воспитание не дало мне поднять руку на гостью. Домом я на тот момент не обзавелся – да он мне и не требовался, весь этот мир был для меня домом, крепостью, твердыней. Но чтобы не разочаровывать гостью, я помог ей поднять гроб, и пока мы тащили его мимо скал, сразу за ними я возвел небольшую избушку-пятистенок.

К этому времени, если я что-то создавал, оно почти сразу начинало жить своей жизнью, обрастало текстурами и мелочами, встраивалось в мир, притворяясь, что существует уже давно. Видя и чувствуя это, я бы отнюдь не удивился, если бы узнал, что мой родной мир с Москвой, «Песнью о вещем Олеге» и динозаврами был создан, например, в начале двадцатого века декадентствующим демиургом.

Юлифь дом мой разругала в пух и прах: слишком маленький, слишком крестьянский, и пахнет в нем луком, и слуг нет, чтобы затопить печь.

Чтобы накормить Юлифь ужином, мне пришлось создать пару бутылок вина, головку сыра, вяленую свиную ногу и большой пирог с индейкой и яйцами. К концу ужина она сменила гнев на милость и сказала:

– Чтобы гостеприимство оказалось достаточным, прошу вас помочь мне с омовением, а затем согреть мою постель.

– А как же ваш муж? – удивился я.

– О, он очень спокойный! – уверила меня Юлифь. – А если накрыть гроб покрывалом, то еще и незаметный!

Все же я отказался от оказанной чести. Эта встреча очень смутила меня и выбила из привычного ритма. Как только дама уснула на печи – гроб пришлось взгромоздить туда же, к стене – я пошел и продолжил созидание мира.

4. Кукушата

За ночь я создал семнадцать волков, две полные стаи, каждая из которых имела свою территорию. В одной из стай вожаком я сделал старую, седую волчицу, которую мечтали свергнуть молодые волки, являющиеся одновременно ее сыновьями и любовниками, но до того, как они смогут – пройдет еще немало времени.

Утром я просто свалился от усталости прямо в холмах и спокойно уснул, а проснулся от детских голосов.

– Нет, не я!

– Нет, ты!

– Нет, не я!

Они были визгливы и настырны – двое мальчишек и девчонка в балахонах, то ли дошкольного, то ли младшего школьного возраста, я никогда не умел определять возраст детей.

– Вы! – ворвался я в избушку и указал на Юлифь. – Вы притащили сюда этих несносных!..

– Это ваши дети! – проникновенно заявила женщина, все еще лежащая на печи. С небольшим уколом совести я понял, что без моей помощи ей не снять гроб и не слезть.

– Уж на таком-то уровне я процессы представляю, – ответил я. – Все, хватит, поиграли и будет. Я готов проводить вас вместе с вашими детьми и вашим мужем из моего мира.

Женщина зарыдала, умоляя пощадить ее и ее детей. Я дал ей один день, не более – с крайним сроком в следующее утро.

Весь день я создавал гору и горный ручей, а ночью сделал медведя – пока одного, зато матерого, старого, с множеством шрамов. Когда я сотворю людей, то совсем не удивлюсь, если окажется, что в прошлом медведь задрал не одного охотника.

Под утро меня сморил сон. А вместо пробуждения я получил самый сильный толчок из всех, какие когда-либо мне выпадали.

5. Еж

И вновь я был в пустоте. Но сердце мое осталось в том мире, который я возвел, и я попытался пробраться в него – но ничего не получилось, я мог сколько угодно летать вокруг тверди с зелеными холмами, но никак не мог проникнуть внутрь.

Не знаю, сколько времени я потратил на то, чтобы прорваться – но мне так и не удалось это. Но окончательно устав и потеряв надежду, я вдруг понял, что Юлифь должна была откуда-то появиться. Не могла же она возникнуть сама по себе в пустоте, да еще сразу с тремя детьми и пристегнутым к ноге гробом.

Расследование не было слишком долгим. Сама по себе пустота – это ничто, без причин и следствий. Но любой предмет, зарождающийся в ней, сразу же образует множество следствий. Атак как многие предметы появляются уже с историей, то образуются и причины.

Мой мир зеленых холмов при создании породил множество прилегающих территорий, уходящих эхом в другие измерения. То есть, создав свой мир, я создал и параллельные ему миры. И они оказались не защищены.

6. Термиты

Эти миры были похожи на мои зеленые холмы, как обезьяна во фраке похожа на лощеного денди: чем ближе подходишь, тем меньше сходства. Но, тем не менее, здесь была твердь, здесь была вода – хотя и мутная, а иногда и ядовитая.

Я нашел место, которое мне понравилось больше, чем другие, и вынул из кармана колоду. Долго раздумывал я над четырьмя королями, но в итоге выбрал бубнового: он показался мне самым здравомыслящим.

Прикусив губу, поцеловал я карту, давая ей свою слюну и кровь, а потом кинул карту на землю, и встал передо мной могущественный монарх с восточными чертами лица и саркастической усмешкой на устах:

– Что нужно тебе?

– Я хочу отвоевать свою землю.

– Янтарь?

Не сразу я понял, что он имеет в виду, а потом покачал головой:

– Все истории о сотворении мира немного похожи… Но нет, не янтарь. У меня есть враг, захвативший мою землю и мне нужна помощь.

– Подними моих братьев, – потребовал Бубновый Король.

– Если мы договоримся, – ответил я.

Он отказался беседовать посреди безжизненных земель. Я взял карту бубнового туза и разбил из нее лагерь, а затем по настоянию собеседника оживил бубновых даму, восьмерку и тройку – по поводу тройки у меня создалось впечатление, что юноша был внебрачным сыном Бубнового Короля, но я не стал уточнять.

– Итак, – Бубновый Король принял из рук своей Дамы кубок с вином и откинулся в удобном кресле. – Ты предлагаешь поднять всю колоду, а за это просишь начать игру: отбить твою землю. Мы должны убить ту женщину, Юлифь, ее мужа, и уничтожить всех его потомков.

– Я тут словно спонсор геноцида, – поежился я. – Ладно, войну начинал не я, и если они сдадутся – то я смогу сохранить их жизнь. Хорошо?

– Правила оговорены, – усмехнулся Бубновый Король. – Я согласен.

– Будут ли твои братья соблюдать правила? – спросил я его.

– Конечно же, – ответил он. – Все, кого ты сейчас поднимешь. И еще: я немного вижу будущее. И ты не представляешь, как смешно тасуется колода!

В тот же вечер я поднял всех, кроме джокеров и Валета Пик. Бубновый Король отдельно попросил не поднимать юношу: он был слишком дерзок и чем-то не угодил влиятельному владыке.

На следующее утро четыре лагеря были заполнены людьми и лошадьми – их всех накопилось куда больше пятидесяти одного, здесь были уже и шлюхи, и маркитанты, и какие-то суровые ветераны без масти на камзолах.

Я встретился со всеми четырьмя Королями и мы подтвердили вчерашний уговор.

– Все, можете отправляться путешествовать, – сказал Пиковый Король. – Я, как бывалый стратег, оцениваю осаду в семь-восемь лет, но не более пятнадцати. Попробуем пройти сквозь скалы и по текущей воде, но с наскоку взять вряд ли удастся.

– Спасибо, – сказал я, протянул руку, но короли посмотрели на меня как на идиота, а Червовый подсказал:

– Только рыцари и люди подлого звания показывают пустую ладонь. У владыки всегда в ладони что-то должно быть. Или золото, или меч, или яд, или скипетр.

Пока я уходил, за моей спиной все больше и больше разрастался лагерь. Идея того, что осада продлится долгие годы, мне не нравилась, но, видимо, других способов получить свою землю обратно у меня не было.

Создать новую я не мог: мое сердце осталось среди зеленых холмов.

7. Лев

Уходил я в никуда и бродил несколько дней по пустынным и ядовитым землям, представляя, как огнем и мечом обрушится войско карточных королей на мои любимые зеленые холмы, а потом – неожиданно даже для себя – вышел прямо на свои любимые холмы, и встал на вершине одного и не узнал своего мира.

Ибо стал он жестче, и объемнее, и сильнее. А под холмами, там, где раньше мир просто обрывался в серое ничто, сейчас билось прибоем стальное море, а над ним кружили чайки. Это был мой мир, но его словно принял из моих рук другой мастер, который продолжил мою работу ровно на том месте, на котором я ее оставил.

– Нравится?

Я прыжком отскочил и чуть не свалился вниз, оборачиваясь. Передо мной стоял смутно знакомый высокий и мощный мужчина. Я не сразу узнал в нем мужа Юлифь. Теперь он был не в балахоне, а в дорогом кафтане, узких кожаных штанах, а на голове у него проглядывал ободок почти незаметной короны.

– Кто ты? – спросил я.

– Зевас, – ответил он. – Ты уж извини, что мы так обошлись с тобой. Надо понимать – у некоторых талант создавать миры. А у других – развивать их. Ты ведь не в обиде?

Он говорил спокойно и взвешенно, но внутри у меня клокотала ярость. Кроме всего прочего, Зевас был немного похож на Андрея Викторовича, моего первого наставника в продажах, тихого и мягкого подлеца.

Хотя, конечно же, это не Зевас походил на Андрея Викторовича, а скорее Андрей Викторович на Зеваса.

– Я в обиде, и я этого так не оставлю, – заявил я мрачно.

– Очень жаль, – грустно улыбнулся Зевас. – Тогда переходим к другому плану.

И в этот момент у меня отказали руки и ноги, и я рухнул на землю. В небе кружили грифы. Грифов я точно не делал. А еще по небу плыли тяжелые грозовые тучи, многослойные, красивые, темно-серые, отливающие местами фиолетовым.

Перед тем, как потерять сознание, я проникся величием и красотой собственного замысла.

8. Свинья

Юлифь подливала Зевасу вина, а я сидел привязанный к креслу-качалке. Привязали меня не потому, что я мог сбежать – куда я сбегу без ног? – а чтобы не выпадал поминутно из кресла, потому что рук у меня тоже не было.

– Согласен, согласен, демиурги тоже нужны! – продолжал нашу беседу Зевас, накалывая на вилку очередной кусочек моей руки. – Но вот сам скажи – кого больше ценят, талантливых администраторов или создателей миров? Вот в том мире, из которого ты родом, кто больше зарабатывал? У кого дом больше, пироги вкуснее?

– Но без нас не будет вас, – ответил я.

Зевас был весьма опытным соперником. Да даже тот факт, что он разговорил меня после того, как отрезал и поджарил мои ноги, многого стоил.

– В любом процессе есть такие вещи, которые лучше не демонстрировать, – Зевас усмехнулся и откусил еще кусочек, жмурясь и показывая мне, как же вкусно и что зря я отказался – хотя мне не предлагали, но да, я бы точно отказался. – Вот круговорот в природе, когда мертвые животные удобряют траву, никто же не акцентирует на том, как гниют трупы, как по ним ползают отвратительные насекомые? Все любят растущую травку, пасущихся животных. Если вдруг нужно шокировать – вспоминают, как хищники пожирают травоядных.

– Демиурги не гниющая падаль, – сказал я.

– Ты прав, – неожиданно согласился Зевас. – И хочу сказать, ты действительно ценен. Но понимаем это только мы – самые лучшие администраторы. Цени меня за то, что я ценю тебя.

Он расхохотался, а потом земля прямо под столом вспучилась и наружу полезло что-то странное, кресло упало и некоторое время я ничего не видел, только чувствовал жар, и еще слышал визг, лязг и крики.

А потом Зевас поставил кресло, и я увидел ряд из семи мертвых людей на земле, и у первого из них на плаще виднелись четыре алых сердца.

– Знаешь их? – спросил Зевас.

Его рот был разбит, и он поминутно сплевывал кровью.

– Они отомстят за меня, – ответил я.

Четверка червей – вроде бы про него что-то говорили. Дерзкий, молодой… Хотя все, кто младше девятки – молодые и дерзкие.

– И тебе, и за тебя, – загадочно произнес Зевас, встал на колени и начал поднимать с земли кусочки мяса и небрежно пихать их в рот, и глотать не жуя.

За ним виднелся высокий каменный замок, перед которым играли в странную игру с двумя мячами трое его детей.

– Честно скажу, есть у тебя места, жрать которые мне будет противно, – сказал Зевас, вставая с колен. – Но надо поторопиться, Юлифь говорит, что луна благословит завтрашний вечер.

9. Феникс

Из окна замка были видны лес, озеро, самый край городской стены, а также кусочек дороги с бесконечными вереницами людей.

Мне рассказывали, что когда-то войны не было, но я этого не помню, я родился уже после ее начала. Когда мне было четыре, Карточные Короли убили Георга – моего старшего брата. Когда было восемь – убили маму Юлифь, но ее оживил отец, и она еще несколько месяцев была безумна, но потом потихоньку отошла.

С самого рождения мне твердили, что я особенный. Кемь, сестра, шептала мне, что я должен прекратить войну. Что я приведу на наши земли мир.

Мне тяжело было видеть, как наше королевство страдает. Нападения теперь случались каждый день, я уже привык, что гонцы приезжают и рассказывают о разоренных деревнях и проигранных боях.

Но сегодня мне должно было исполниться тринадцать, а отец не назначил никакого празднества, а просто вызвал меня к себе.

– Митриус, – сказал он веско. – Я должен раскрыть тебе несколько секретов. Но прежде скажи, любишь ли ты своих мать, сестру, брата и меня?

– Больше всего я люблю мать, – честно признался я. – Кемь и Вильжама тоже люблю, хотя Вильжам обращается со мной как с маленьким. А вас, отец мой, я прежде всего глубоко уважаю, ибо только ваша власть стоит между Карточными Королями и нашими жизнями.

– Это не тот ответ, которого я ждал, но выбора нет – наш мир вот-вот падет, все стены между мирами истончены… – отец склонил голову, и я вдруг понял, что он очень стар. – Митриус, ты живешь не в первый раз. Сейчас я буду говорить, а ты распутывай это.

Он кинул мне алый клубок шерстяной нити, и я начал его распутывать, а он продолжил рассказ.

– То было время, когда наш мир отверг нас, поместив меня в гроб, а твоя мать, взяв твоих братьев, сестру и меня, начала поиск места, где мы могли бы жить. И она нашла мир, созданный одним демиургом, но он не позволил нам остаться, предложив ближайшим утром удалиться. И твоя мать, рискуя моей и своей жизнью, оживила меня, а я выкинул демиурга из его мира.

– Почему вы не убили его? – война ожесточила мое сердце, и я не понимал сложных решений там, где имелись простые.

– Потому что он связан с этим миром. Здесь его сердце. Убив демиурга, я бы ударил по миру. Но демиург вернулся, и вернулся не один. Он привел с собой армию Карточных Королей.

– Мир выживет, – сказал я жестко. – Надо было убить демиурга.

– Я нашел другое решение, – отец смотрел, как я разматывал моток шерсти. – Я пленил демиурга, съел его полностью, сделал его своим семенем, возлежал с твоей матерью, а в положенный срок она понесла и родила тебя.

Я замер.

Клубок упал на пол и покатился, оставляя за собой алый след, а память возвращалась ко мне, и я вспомнил все – и даже отвратительный детский лагерь «Чайка», и манерного менеджера, который пытался свалить меня с должности, и все остальные гадости, хуже которых вряд ли можно что-то придумать. Я понял: нельзя вываливать такое на человека. Но отец не ведал, что творит.

– Ты спасешь нас? – спросил отец.

– Я попробую, – ответил я.