Калейдоскоп юности

– Вот оно как, – я задумчиво смотрю на Санаду-сан, пытаясь понять, что она хочет сказать такими откровенностями. Обычно японцы держат свои мысли и эмоции при себе, не особо высказывая суждения о других. «Не суди и не судим будешь». Поэтому такая откровенность от девушки очень удивляет. Она поворачивает голову ко мне, ловя мой взгляд, и улыбается.

– Хочешь сегодня покататься после церемонии? – это неожиданное предложение ставит меня в тупик на пару секунд.

– Это приглашение на свидание? – с чего-то уточняю я. Наверное, японская осторожность в словах передалась мне со временем.

– А если и так? – она смотрит с вызовом. Мне кажется, что она испытывает на прочность не столько меня, сколько саму себя. Я недолго обдумываю её предложение, а потом дерзко ухмыляюсь.

– Ну, если не боишься, то я буду рад.

– Ха! Ты всегда такой наглый или только когда речь идёт о девушках? – подкалывает она меня.

– Только, когда хочу быть таким, – улыбаюсь я, и мы смеёмся.

По громкой связи объявляют собрание учеников в спортивном зале, который тут по совместительству является актовым, и мы идём вместе на общее собрание.

Зал набит едва ли не битком. Стульев нет, поэтому остаётся лишь стоять и смотреть на освещённую сцену, где глава Студсовета начинает свою длинную и немного скучную речь о том, какие мы все молодцы, что постарались и сделали этот фестиваль незабываемым. Я слушаю это в пол-уха, потому что мои мысли заняты предстоящей прогулкой с Санадой. «Интересно, с чего это она так? Мы виделись всего пару раз, да и говорили недолго. Единственное наше приключение – это спасение её от уличной шпаны, но разве так поступил бы не любой на моём месте? Кроме конформистов и трусов, конечно…» Я вспоминаю, что в тот вечер на той улице из не конформистов и не трусов был только я. Не сказать, что это меня радовало, но удивляло – это точно. Но с чего вдруг она решила пригласить меня на прогулку? Да ещё и назвала это свиданием. Я не сторонник теории любви с первого взгляда. Да, можно чем-то привлечь человека при первом знакомстве, можно вызвать симпатию. И, наверное, мои действия в тот раз опосредованно были направлены именно на это. «Но разве на свидания приглашают просто так, потому что хочется? Ну, строго говоря, да. На свидания приглашают, потому что хотят этого. Но не вот так же? Или так?» Я окончательно запутался в этих дебрях размышлений, и решил посмотреть-таки на сцену. К тому же, президент Студсовета перешёл от банальностей к награждениям.

Приз за самую оригинальную идею для самодеятельности был выдан классу 2-А и его старосте, Санаде Макото. Я был полностью согласен с этим. Настольные игры точно были глотком свежего воздуха среди традиционных затей. Приз за самое красивое оформление получил какой-то их художественных клубов. Ну, что ж, я там не был и не знаю, но художники, надо полагать, знают толк в этом. Приз за самую массовую самодеятельность был присуждён драм-кружку. Они задействовали в своей постановке людей из всех трёх параллелей. Но, надо полагать, это была просто массовка или помощники в пьесе, а не актёры. Но, допустим, что это считается. Литературный клуб, как это и было закономерно, не получил ничего. Я даже не удивился. Мы не такой большой или важный клуб, чтобы выигрывать в номинациях.

– А в номинации «Самый посещаемый вид самодеятельности» побеждает класс 2-С и их мейд–кафе! – объявляет глава Студсовета. Зал взрывается аплодисментами и криками одобрения, а на сцену выходит наш староста. Он благодарит нас, своих одноклассников, за участие и старания, а всех остальных за внимание. Что ж, неплохо, мы смогли отлично выделиться, выиграв одну из самых престижных номинаций. В качестве приза для нас выступают талоны на бесплатные первоклассные обеды в столовой. Для каждого! Я не привык обедать в перерыве, но по такому поводу можно и посетить местную столовую, отличающуюся хорошим меню.

– А теперь перейдём к личным номинациям, – объявляют со сцены. Сейчас будут награждать особо отличившихся учеников, что, конечно, вызывает у меня некоторый интерес. Номинации почти всё те же, только теперь награждают конкретных людей. Самый технологичный проект, самый активный ученик, задействованный в большинстве проектов и так далее и тому подобное.

– И, наконец, в главной номинации «Самый отличившийся ученик» побеждает легендарный шеф-повар из класса 2-С, Эрнст Клечек! – раздаётся над моей головой, и зал тонет в овациях, а я тону в этом шуме, который словно стал густым желе. «Что он сказал? Я? Главная номинация? Самый отличившийся? И мне сейчас идти на сцену?» Я медленно перевариваю для себя эти мысли, а мой староста, оказавшийся рядом, уже подталкивает меня вперёд. Ноги повинуются, и я медленно прохожу из зала на сцену, где продолжают вещать. – Уникальные десерты Клечек-куна произвели настоящий фурор среди гостей фестиваля! Уверен, вы тоже пробовали один из них! И эта награда заслуженно вручается нашему победителю!

Я оказываюсь напротив зала и смотрю в его полумрак, в котором лица сливаются для меня в движущиеся тени. Мне вручают два билета на посещение местного аквапарка в любой из дней в этом месяце и поздравляют, предлагая сказать своё слово.

– Хм! – я откашливаюсь перед микрофоном, взяв себя в руки, наконец. – Я рад, что на этом фестивале у меня появилась возможность внести свой вклад в общее дело, – говорю я. – У меня на Родине нет такой традиции, как школьные фестивали. И я слегка непривычен к ним. Но, узнав об этой традиции тут, я могу сказать, что она мне очень нравится. Она позволяет не просто повеселиться или продемонстрировать свой талант, – зал слушал меня, затаив дыхание. – Она позволяет сделать что-то большее, чем обычно. Узнать окружающих людей, завести друзей, оставить у себя прекрасные воспоминания о юности. Поэтому я благодарен всем, кто помогал мне в этом фестивале. Спасибо вам!

Я завершил свою речь поклоном. Достаточно уважительным, чтобы расценивать это, как благодарность. И зал захлопал мне в ответ. Наверное, это было самое тёплое и приятно чувство с тех пор, как я уехал из Германии. Честно слово, мне было приятно, что этот народ, со своей культурой, обычаями и странностями, принял меня. И главное, что я сам принял его в новом качестве для себя.

Закончив с этим выступлением, я спустился в зал, получая слов ободрения и поздравлений. На этом официальная церемония, а также мои душевные открытия были завершены. И пришло время зажигать. На эту часть зрелища оставались все желающие, а прочие могли разойтись по домам. Спрятав билеты во внутренний карман пиджака, я тихо прошёл к выходу, и покинул зал.

«Вот мне интересно, зачем мне 2 билета? Пойти с другом? Идея хорошая, но у меня нет настолько близких друзей. Если это был намёк на девушку, то тут тоже мимо потому что и с этим у меня глухо…» Только я успел об этом подумать, как рядом со мной оказалась фигура Санады-сан. Я вспомнил, что сейчас у нас как бы свидание с прогулкой вместе с Королевой скорости. И в разрезе этих событий вопрос о девушке стоял открыто, нежели глухо.

Санада Макото

Ну, вот праздник и закончился. В зале уже выходила на сцену группа нашей школы, а немногочисленные ученики, не желающие присутствовать на концерте, покидали его. Эрнст-кун, кажется, очень торопился скрыться в толпе, которая переключила своё внимание с него на музыкантов. И я поспешила за ним.

«Эх…как же всё обернулось. Он стал школьной знаменитостью за один день. А ведь ещё совсем недавно никому не было до него дела. Наверное, слава – это очень приятно…» Мне было совсем капельку грустно. Нет, конечно, я радовалась за него, но до этого награждения мы были просто школьниками, а теперь между нами словно вырастала стена из его популярности. И это пугало. «Смогу ли я быть с ним на равных, как и до этого?…» Этот вопрос волновал меня, по мере того, как я догоняла юношу, что медленно брёл по школьному двору.

– Эм… – я потерялась с тем, что хочу сказать. – Привет? Поздравляю с наградой. Ты это заслужил…

– А! – он отмахнулся от моих слов, словно они были назойливой мухой. – Толку-то? Мне было просто приятно заниматься своим делом. Я ничего такого не хотел, – он задумался. – Да и билетов дали два, зачем-то… – Мы пошли рядом к стоянке велосипедов и мотороллеров. – Не хочешь сходить со мной, м?

– Что? – я не сразу поняла, что он имеет ввиду. – Сходить в аквапарк вместе?

– Ну да, – пробурчал Эрнст. – Не ходить же мне одному два раза.

– Ну…это… – вся моя смелость, с которой я приглашала его на сегодняшнюю прогулку, куда-то испарилась.

Ещё полчаса назад я казалась себе такой решительной, когда звала парня на прогулку после церемонии закрытия. Мне хотелось быть дерзкой и смелой, открытой в своих желаниях. Не мямлить и не мяться, как пай-девочка. Говорить то, что хочу и думаю. И у меня это получилось. Я была по-настоящему рада, когда Эрнст принял моё предложение. И даже имела смелость назвать это свиданием. Но я никогда не думала, что Эрнст вот так пригласит меня на настоящее свидание. Да ещё и в аквапарк.

– Я не настаиваю, просто подумал… – он чуть-чуть отступил в словах, словно давая мне пространство для выхода из ситуации.

– Это свидание? – уточняю я, набравшись духу. «Вперёд, Макото, если идти, то идти до конца!»

– Ха! – он усмехнулся, глядя в полутьму. – Да, это приглашение на свидание…

«Вот ведь…а он принял эти правила игры. И вот теперь он всерьёз приглашает меня. Словно мы – пара. Но мы ведь едва знаем друг друга…Да и мало ли что?» Меня охватили тревоги. Не так я представляла себе начало отношений с парнем. Да и не было это на них похоже. Скорее мы играли в игру, кто кого больше смутит. Не мог же он всерьёз думать об этом? А что думала я? «Да, он мне нравится. Эрнст-кун необычный, очень непохожий на остальных, смелый и принципиальный. Иногда горделивый и надменный, но ему не безразличны окружающие. Он способен на поступок. И это мне в нём нравится. Он делает то, что считает нужным, при этом не заботясь о том, каким его видят окружающие. Но если смотреть вблизи, он может быть мягким и добрым, он тоже чего-то боится, испытывает сомнения. У него, безусловно, есть причины для грусти, а поводы для его радостей не понять так просто. Казалось бы, любой на его месте сейчас бы витал в облаках от восторга. А он просто махнул рукой, словно это его и не греет…»

Мы остановились напротив моей Веспы, и я поняла, что всё это время молчала, не сказав ни слова. А Эрнст-кун не торопит меня с ответом.

– Давай я скажу тебе сегодня в конце прогулки, – попросила я отсрочку.

– Как скажешь, – пожал он плечами. «Интересно, он огорчён этому? О чём он думает? Ждёт отказа? Или надеется на лучшее?» Он выглядел равнодушно, словно вопрос его практически и не заботил.

– Ладно, – я тряхнула головой и постаралась напустить на себя уверенность. – Куда хочешь поехать?

– На край света, – мечтательно попросил он.

– Ну, тогда, держись крепче, путь не близкий! – я завела мотор, сев за руль, парень устроился за спиной, и, дав газу, я тронулась с места в вечернюю даль.

Как же я люблю это ощущение скорости и азарта в крови, когда мотор бодро гудит, а мой железный конь мчит в горизонт! Это ни с чем не сравнится. Впервые я узнала об этом от своего двоюродного брата, когда он катал меня на своём мотоцикле. Это был массивный и мускулистый Харлей из Америки, блестящий металлом труб и дышащий силой. С тех пор я всю свою жизнь ждала момента, когда смогу сдать на права и упрашивала родителей подарить мне хоть какой-то мототранспорт. И при виде этой маленькой, уютной Веспы, моё сердце трепетало так, словно я увидела Yamaha YX600 или Softail. И нестись по автострадам на ней было едва ли не верхом моего удовольствия. А сейчас, разделяя с кем-то другим это ощущение, я была рада в 1000 раз больше. В школе я была единственной, кто имел права и водил, а подруги смотрели на это увлечение с явным непониманием, боясь даже садиться на Веспу. И вот нашёлся человек, который с радостью катается со мной и тоже получает удовольствие.

Мы мчались в горы. Может быть, это не край света, но небольшой парк над городом в горах стоял на самом обрыве и мог похвастаться красивыми видами вниз, на долину. Когда мы остановились на пустой парковке и слезли с Веспы, Эрнст осмотрелся, словно первые видел это место.

– Ты тут никогда не был?

– Вообще-то нет. Я не особо выбираюсь куда-то за город, – честно ответил он. – Нет такой надобности.

– И пропускаешь такие удивительные места, – усмехнулась я. – Пошли, край света совсем рядом.

Я взяла его за руку и потащила за собой. И очень удивилась, когда Клечек-кун ласково сжал мою руку. «Хорошо, что в сумерках не видно, как я краснею…» Я и сама удивилась своей неожиданной храбрости, но отступать было некуда.

Пройдя немного, мы оказались на небольшой смотровой площадке, огороженной перилами. Тут же стояла небольшая скамейка, на которой по утрам любят отдыхать старики, а днём семьи и парочки. Эрнст остановился у перилл и посмотрел на долину, простирающуюся внизу. Огни города сияли под нами, машины кружили по улицам, как светлячки, но их шум совсем не доносился сюда. Всё вокруг затихло, и мне было страшно нарушить это спокойствие.

А Эрнст всё смотрел и смотрел вниз, как будто выискивая для себя что-то в этом узоре огоньков. Осторожно встав рядом с ним, я посмотрела в его лицо и увидела странную тоску, смешанную с какой-то радостью. Словно в этой картине он видел что-то далёкое, но очень родное и приятное. Он не отрывал взгляд от долины и очень долго молчал, что это даже начало пугать меня. Но потом он вздохнул, впервые пошевелившись, и произнёс.

– Verweile doch… Du bist so schön…

– Что это значит?

– «Остановись, мгновенье, ты прекрасно…» – пояснил он. – Это из Гёте.

– Звучит красиво, – проговорила я, не зная, что ещё сказать к этому.

– Да, – кивнул он, улыбнувшись. – Да, красиво, – он облокотился на периллы и стал смотреть вдаль. – Знаешь, Санада-сан, за всё, что было со мной сегодня, я должен благодарить тебя.

– Меня? – я не ожидала это услышать.

– Да, – он продолжил, снова кивнув. – Когда мы с тобой говорили в четверг, ты сказала, что, может быть, стоит просто смотреть на людей проще. Не ждать подвоха и вражды, а пытаться понять их. До этого мне тоже говорили такие вещи, но мне говорили их, как указ, как обязанность, которую я обязан выполнять. А я ведь не обязан понимать всех и пытаться нравится всем. А тебе просто хотелось, чтобы я провёл фестиваль весело и интересно. Не пытался исправить своё отношение или делать глубокие выводы о своём поведении, а просто повеселился вместе со всеми. И мне на самом деле было очень весело.

– Ну, я рада, если тебе это помогло, – от его слов моё сердце стало стучать быстрее.

– Угу. Хотя весь этот шум с наградами – это не для меня. Я бы мог обойтись без этого. А теперь ближайшие пару недель мне проходу по школе не будет, – он снова стал бурчать, хотя совершенно беззлобно.

– Знаешь, – попыталась начать я, набрав воздуха. – Я тоже должна тебя поблагодарить…

– За что? – не понял он, повернув голову ко мне.

– За смелость, – резко выпалила я. – Да, за то, что показал мне пример смелости.

– Если ты про тех гопников, то это было скорее безрассудство.

– Нет, я не про то. Хотя… – я совсем запуталась в словах, поэтому сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить. – Когда ты спас меня на парковке, ты был единственным на улице, кто обратил на это внимание. Ты не прошёл мимо, не стал отворачиваться, потому что тебе было не всё равно. Ты принципиально не захотел игнорировать проблему. Мы, японцы, скорее замнём всё, промолчим или стерпим, но не будем показывать возмущение или злость. Может быть, у нас нет на это смелости. А у тебя она есть. Когда я увидела это, я была восхищена тобой. Я сказала себе, что хочу быть настоящей собой и поступать так, как я считаю верным, независимо от мнения большинства. И тогда, на собрании класса, я настояла на проведении клуба настольных игр, хотя большинство проголосовало за ларёк с блинчиками. И оказалось, что это была самая оригинальная идея фестиваля, – я перевела дух, а Эрнст слушал меня со всем вниманием. – А ещё только на нашей первой прогулке я вспомнила, как мне нравится скорость и мотоциклы. Я вспомнила, ради чего я сдавала на права и трудилась, чтобы получить мопед. Не ради поездок в школу или в магазин, а именно ради этого. Чтобы лететь, как ветер над дорогой и чувствовать весь азарт движения!

– Вот как, – задумчиво пробормотал юноша.

– Я сказала, что ты похож на твой германский десерт, Чёрный лес. Ты гордый, принципиальный, серьёзный и непонятный. Но, если узнать тебя ближе, то мне ты кажешься больше, чем просто строгий европеец. Ты умеешь быть добрым ради других, бросаться на выручку незнакомым людям, – я чуть запиналась от волнения, говоря это. – Ты и радуешься, и грустишь, как-то по-особому. И мне бы хотелось знать, что ты думаешь, когда задумчиво молчишь и смотришь вдаль. Что ты видишь там. Что тебя печалит или тревожит, а что заставляет смеяться. Мне бы очень хотелось быть ближе к тебе. Не знаю, можно ли считать это признанием, но именно это я хотела сказать, – я потупила взгляд, боясь смотреть ему в глаза. И настало молчание. Такое долгое и тяжёлое, что мне невольно становилось страшно от того, что оно могло означать. Пересилив себя, я всё же посмотрела на Эрнста, и увидела тот самый загадочный взгляд вдаль. Словно он смотрит так далеко, что вообще ничего перед собой не видит.

«Он смотрит в себя…Сейчас он смотрит внутрь своей души или сознания…Что он там видит? Рассматривает меня? Обдумывает, что ему сделать и как ответить?» Волнение переполняло меня. Хоть я того и не желала, но я сказала много сокровенного, что было у меня на душе. И я до сих пор не знаю, можно ли считать это признанием в любви или чем-то вроде этого. Но, что сказано, то сказано.

– Эх, – наконец вздохнул он, возвращаясь из глубин мыслей. – Вы, японцы, удивительные люди. Только у вас я встречал столько форм выразить собственные чувства, не говоря о них напрямую, – он усмехнулся по-доброму, но меня едва ли не трясло от тревоги. «Неужели он именно так ответит на это всё? Посмеётся над культурными особенностями?» – Давай сядем, – он пригласил меня на скамейку и посмотрел на небо, где уже стали мерцать первые звёзды. Глядя в небо, он мелодично проговорил длинную фразу на немецком.

Oh, Stern dort am Himmel, so glaube mir,

wenn mein Körper auch einmal vergeht,

meine Seele wird Dich doch stets kennen,

wenn sie die Verbindung besteht,

Einen Tempel wird sie sich weben

aus Strahlen, dem glänzenden Licht…-

und dort werde ich auf Dich warten,

denn vergessen kann ich Dich nicht…

Сказав это, он мечтательно улыбнулся, словно вспоминал о чём-то очень приятном. Я села рядом с ним, не понимая, что происходит. Когда мне так хотелось ясного ответа о его чувствах, он, как назло, делал всё, чтобы меня запутать.

– Что это значит? – осторожно уточнила я.

– Это значит:

О, Звезда моя! Находясь в небесах, поверь мне:

Когда бы ни погибло моё тело,

Душа моя будет всегда помнить о тебе,

Не утратит связь с тобою,

Возведёт себе храм

Из твоих лучей, из сияющего света…

И я буду дожидаться тебя там,

Ибо позабыть тебя не смогу…

Ответил он, доставая наушники. – Мне вспомнилась это песня от чего-то. Наверное, от того, что в ней поётся о надежде, свете и доверии. Может, послушаем?

– Ну…давай, – я уже не надеялась получить от него ответ на своё признание, поэтому просто взяла наушник.

– Нет-нет, оба, – поправил он меня, давая и второй. При этом он улыбался как-то загадочно, но тепло. Взяв и второй наушник, я стала слушать ту песню, что он включил. У неё была плавная мелодия, исполняемая какими-то струнными и духовыми инструментами, а также чем-то вроде клавесина. Она лилась, как река, раскачивая меня на своих неспешных волнах, пока я глядела в небо. И небо, словно качалось надо мной. Ласковый женский вокал начал петь непонятные мне слова, словно колыбельную, и мне даже захотелось прикрыть глаза. Музыка никуда не спешила, и давала возможность расслабиться. И мне казалось, что в этой песне очень много тёплого и ласкового, какой-то доброй нежности, а ещё надежды, звёздного света и желания погрузиться в эту песню с головой, словно в звёздное небо. Я сама не поняла, как стала смотреть куда-то вдаль, далеко-далеко. И при этом думать о каких-то своих вещах. О том, что я только что сказала Эрнсту, о том, как волновалась и боялась его ответа. И его молчание тревожило меня. Но сейчас этого не было. Все эти тревоги и страхи покинули меня, оставив лишь спокойствие и умиротворение наедине с великим небом. Откинувшись на спинку скамейки я с улыбкой стала раскачиваться в такт песни, совсем не замечая, что происходит вокруг.

«Вот, наверное, что он чувствует, когда смотрит в себя…Такое спокойствие…И так хорошо…» Я уже перестала следить за куплетами, которые повторялись один за другим. Звёзды надо мной сияли, как красивая гирлянда, переливаясь разными цветами, и мне казалось, что голоса певцов идут от них. Я совсем забылась, пока песня в какой-то момент не закончилась, и я не обнаружила себя снова на скамейке. Повернувшись, я увидела, что Эрнст сидит рядом и пристально смотрит на меня, явно о чём-то размышляя. Мне стало так неловко от того, что я потеряла даже ход времени.

– Тебе понравилось? – спросил он, когда я вынула наушники.

– Что это было? Это было словно…словно чудо…

– Это была песня одной немецкой группы, – улыбнулся он. – Песня о Звезде. Человек поёт песню для Звезды и просит её оберегать его в жизни и даровать ему свет надежды, – голос Эрнста звучал непривычно мягко. – Наверное, у каждого из нас есть своя Звезда, к которой мы обращаемся в разные минуты.

– Да, ты прав, – тихо проговорила я.

– Теперь ты знаешь немного о том, что меня печалит и радует, – сказал парень, убирая наушники. – Тебе это нравится?

– Да, – кивнула я. – Это очень…необычно. Но я рада, правда…

– Тогда, я тоже рад, – в свете фонаря я видела, как блестят глаза Эрнста-куна. – Я бы тоже хотел узнать о тебе больше. Ты очень разная. То ты меня стесняешься, то наоборот, ведёшь себя словно лихая байкерша. Иногда ты словно преодолеваешь какую-то часть себя, чтобы казаться сильной. А иногда боишься простых слов. Мне нравится, какой ты бываешь, когда набираешься смелости и проявляешь характер. Мне бы хотелось видеть это чуточку чаще.

– Это… – я с трудом стала понимать, к чему он это говорит. В памяти тут же всплыли мои слова, сказанные несколько минут назад, я осознала, что это и есть его ответ. Но всё же решила уточнить. – Ты бы хотел…встречаться?

– Не знаю, можно ли это так называть, – задумчиво оценил он. – Но да, я бы хотел быть с тобой ближе, Санада-тян.

Я замерла от его слов. Казалось, что это потрясёт меня до глубины души, как взрыв, но они удивительно мягко легли в мою душу. То ли это из-за песни, которую я слушала, то ли он умел так говорить, что я не чувствовала шока, но мне было радостно и приятно от его предложения. Я ощутила в душе непривычное тепло, сердце приятно забилось в груди, а мне захотелось улыбаться. И это не было шоком для меня. Словно та самая магическая песня сама всё сказала мне о его чувствах.

– Ты будешь со мной встречаться, Санада-тян? – уже напрямую спросил он.

– Да, – выдохнула я с облегчением, понимая, что говорю то, что хотела сказать всё это время.

– Ну так выше нос! – неожиданно весело подбодрил меня парень, и мы рассмеялись.

Потом мы послушали ещё несколько немецких песен, значение слов которых Эрнст мне вкратце описывал. Язык у его народа очень странный. С одной стороны, он кажется грубым и громоздким, а ещё в нём много шипящих звуков. Но иногда он похож на мурчание кота или ласковый шёпот, навевающий хорошие сны.

Однако, долго задерживаться мы уже не могли. Время поджимало, и, сев на мою верную Веспу, мы вернулись в город. Остановившись перед домом юноши, мы стали прощаться.

– Дай мне свой номер, Санада-тян, – попросил он. – Обещаю, что не буду надоедать.

– Тогда надоедать буду я! – это было смелое заявление.

– Ха! – усмехнулся Эрнст. – Ну, ладно. Тогда я буду писать на немецком.

– Злюка! – я изобразила обиду.

– Ну-ну, Санада-тян, будет повод выучить язык, чтобы слушать немецкие группы.

– Слушай, – решительно начала я. – Мы же теперь пара. Называй меня по имени.

– Макото-сан?

– Ты всегда такой официальный?

– Макото-тян?

– Вот, уже лучше, Эрнст-кун…

– Ты так и не ответила на счёт аквапарка, – напомнил он.

– На следующих выходных я свободна.

– Значит, так и поступим… Ладно, тебе пора, а то дома будут волноваться.

– И это – всё, что ты можешь сказать своей девушке на прощание? – поддела его я.

– Ц! Вот ведь… – я и сделать ничего не успела, как парень в одну секунду оказался вплотную ко мне, обнял меня за плечи и притянул к себе. И наши губы соприкоснулись. «Это ведь мой первый…» Я даже не знала, что делать в такой момент. Стоя посреди улицы в подвешенном состоянии, я едва сориентировалась. «Ах так, вредный хитрюга!» К своему удивлению, я поняла, что не хочу прекращать это. Наоборот, во мне разгорелось желание подразнить Эрнста, и я не дала ему разорвать поцелуй, взяв его голову в свои ладони. Вместо этого я стала дразнить его, настаивая на продолжении. И он принял мои условия.

И только звонок мобильного в моём кармане заставил нас прекратить и отпустить друг друга. Я ответила маме, что уже еду домой, чтобы она не волновалась, и посмотрела на юношу. Мы стали смеяться от нашей шалости.

– Напиши, как доберёшься до дома, – попросил он строгим тоном, когда смех прошёл. – Ладно?

– Хорошо. Я думаю, всё будет в порядке.

– На всякий случай. Мне так спокойнее.

– Спасибо тебе за сегодня.

– И тебе. Я… – тут слова замерли у меня комом в горле. «Могу ли я это сказать ему? Я уже хочу сказать эту заветную фразу, но могу ли?»

– Я люблю тебя, – он опередил меня в этом.

– И я тебя, – мне стало немного грустно, что не я первая сказала ему.

– Не унывай, – подбодрил он меня.

– Доброй ночи тебе, Эрнст-кун.

– Доброй ночи, Макото-тян.

Как бы мне не хотелось остаться с ним ещё немного, но надо было ехать. Сев на Веспу, я дала газу несколько раз, и сорвалась с места в вечернюю тьму. На сердце у меня, наверное, пели птицы. Этот день, день летнего фестиваля во втором классе старшей школы я запомню на долго. Моему счастью не было предела и мне казалось, что я не усну сегодня до самого утра.

Мицугу Кизоку

– Я боюсь за тебя, – осторожно произнёс я, глядя на Эрику в темноте. – Может быть, останешься у меня сегодня? Он успокоится, и можно будет мирно всё обсудить.

– Нет, – Эрика лишь мотнула головой. – Так будет только тяжелее. Он будет ещё больше орать и ругаться.

– Милая Эрика… – только и смог сказать я, чувствуя всё своё бессилие и неспособность защитить любимого человека. Но я и сам прекрасно понимал, что все мои действия сейчас сделают только хуже. Гутесхертц-сан точно не отпустит сегодняшнюю встречу просто так. И любое моё вмешательство сделает только хуже. Сейчас я должен смириться и отступить, чтобы не натворить бОльших проблем.

Мы шли с Эрикой по улице и почти не разговаривали. Она понемногу успокоилась, видимо, готовясь к встрече с родителями. Она смотрела себе под ноги и лишь иногда мотала головой, словно отгоняя тяжёлые мысли. А я держал её за руку, пытаясь передать хоть частичку своей теплоты. Она точно понимает, что я чувствую. И она знает, как я её люблю. И никогда не оставлю.

В какой-то момент нашего пути она прижалась ко мне плечом, взяв меня под руку. «Милая, милая Эрика. Пожалуйста, только дождись меня. Я обязательно что-то придумаю, я смогу. Только не угасай. Только не отпускай меня…» Я хотел сказать ей это прямо сейчас. Хотел, чтобы она услышала голос моей души.

На улице было уже темно, вдоль дороги сияли бледные огоньки фонарей. Редкие машины проносились мимо, разрывая покой ночного города. Где-то в стороне трещали цикады. Я вспоминал события этого дня, словно это было давным-давно. Как я шёл в школу, как увидел Эрику за столом в клубе, и сердце невольно наполнилось теплом. Раньше там сидел я, а теперь она. И стихи Шиллера, напечатанные на двух языках в сборнике. И сердце кольнули воспоминания о наших общих школьных днях, которые мы проводили вместе. Наверное, даже втроём, потому что Эрнст тоже всегда был где-то рядом. Этот забавный мальчишка, чьи блюда я сегодня ел. Неужели нашлось что-то, что смогло его изменить? Кто это был? Неужели маленькая Хироши-тян? Когда-то мне казалось, что нас всегда будет трое в нашем маленьком клубе. Я с Эрикой и ворчливый, мрачный Эрнст. Но я закончил школу, в тот последний день, в кабинете, залитом закатными лучами я и Эрика. Она читала японские сказки. И казалось, что для нас всё закончилось. Но, на самом деле, в тот багровый закат всё только начиналось. Как это было у Шиллера?

« Бог лучезарный, спустись! жаждут долины

Вновь освежиться росой, люди томятся,

Медлят усталые кони,-

Спустись в золотой колеснице!

Кто, посмотри, там манит из светлого моря

Милой улыбкой тебя! узнало ли сердце?

Кони помчались быстрее:

Манит Фетида тебя.

Быстро в объятия к ней, вожжи покинув,

Спрянул возничий; Эрот держит за уздцы;

Будто вкопаны, кони

Пьют прохладную влагу.

Ночь по своду небес, прохладою вея,

Легкой стопою идет с подругой-любовью.

Люди, покойтесь, любите:

Феб влюбленный почил…»

Звучит как-то уж слишком пафосно и так «по-немецки». Очень подошло бы Эрнсту. Нет, наше признание было совсем другим. Эрика дрожала, боясь посмотреть на меня, а я лишь внешне сохранял спокойствие. И я первым не сдержался. И поцеловал её. Её тихий голос до сих пор стоит у меня в памяти. «Я люблю Вас…Кизоку-сан». Наверное, это были самые тёплые и светлые слова, что я слышал в жизни…

Я шёл по вечерней улице, держа Эрику под руку, и вспоминал тот прекрасный багровый закат. Мне вдруг захотелось что-то сделать, сказать, сотворить. Не важно, что, не важно, как. Я просто хотел, чтобы в этот тяжёлый момент Эрика верила, что ничто не потеряно, что я всегда с ней, что я никогда не брошу её в одиночестве. Моя рука потянулась к телефону, и я быстро включил одну из песен.

Это было мягкое клавишное вступление, ноты плавно стекали из динамика и капали за нашими шагами. Эрика ничего не сказала, только крепче обхватила мою руку и прижалась.

Играла медленная и лиричная песня The Eagles «Desperado». Мягкий вокал Дона Хенли пел немного грустную, но светлую песню об одиноком человеке, десперадо, которого, всё же, кто-то ждёт и любит. И будет любить, несмотря ни на что. Наши шаги сами подстроились в такт музыке, и мы стали слегка раскачиваться, а Эрика впервые за это время подняла голову и посмотрела на небо.