Куда глаза не глядели

– Гордыня?..

– Некоторые называют это мужским достоинством, но на самом деле это – гордыня. Лишь отринув гордыню, можно вступить на путь смирения, ведущий к спасению.

– Отринуть гордыню?! – с нажимом переспросил Пеон. – В каком смысле «отринуть»?!

– В прямом, – отрезал Городьба. – Ведь иначе и окаменеешь в самом что ни на есть прямом смысле. Пойми, ни один мужчина не способен устоять против Чудища. А значит…

– Знаешь, а ведь я, на самом деле, совершенно не голоден, – Пеон резко остановился, словно бы вспомнив о чём-то важном. – Пойду-ка я поищу своего господина, покуда он не повстречался с этим чудищем…

Городьба с сожалением покачал головой.

– Ну, что ж. Поступай, как знаешь… Только, будь добр, не ломись без нужды сквозь заросли. Постарайся беречь одежду.

– Обязательно-обязательно! – пообещал Пеон, развернулся и, стараясь не бежать, направился обратно к краю леса. И буквально через пару десятков шагов наткнулся на Ястреба.

Ястреб стоял возле окаменевших рыцаря с оруженосцем, задумчиво отколупывая с рыцарева плеча засохший птичий помёт.

– Тебе эта физиономия никого не напоминает? – спросил он вместо приветствия.

– Напоминает, – кивнул Пеон. Перед ним стояла точная копия графа Первокрая, только помолодевшая на полтора десятка лет. – И я ничуть не сомневаюсь, что его история весьма занимательна и поучительна. Только давай ты мне её расскажешь чуть позже. Буквально сразу, как только мы отсюда выберемся. Ты ведь знаешь, как отсюда выбраться?..

– Что, уже? – усмехнулся Ястреб. – А как же сокровище?

– Так ведь говорят, что нет никакого сокровища.

– Говорят, что выбраться отсюда никак нельзя.

– Зачем же ты здесь?

– За тобой.

Помолчали.

– Тогда пошли, – наконец решился Пеон.

– Куда?

– В первоначальном направлении. Куда глаза глядят.

– А если там – чудище?

– Там и посмотрим.

Запоздало сообразив, что каламбур получился не слишком удачным, Пеон сделал несколько шагов, и тут ему навстречу вышла, вернее, выплыла, едва касаясь босыми ногами земли, прекраснейшая из женщин. Совершенно нагая. Ошеломляюще обворожительная, ослепительно восхитительная, умопомрачительно привлекательная, невыразимо, невозможно совершенная. Всем своим существом, самим фактом своего существования манящая, зовущая, вызывающая непреодолимое, судорожное, раздирающее мышцы желание наброситься и смять в объятиях, ворваться, овладеть – и в то же время застыть, не дышать, не спугнуть… окаменеть!

Подобное (хотя и не столь противоречивое) чувство бывшему прекрасному принцу довелось испытать лишь однажды, в результате ошибки Незадачливого Волшебника. И воспоминание о том случае до сих пор оставалось столь острым, что ледяной стыд, нахлынув, мгновенно отрезвил его. Красота незнакомки ничуть не померкла, но очарование пропало напрочь. Пеон переступил с ноги на ногу и деликатно кашлянул.

– Ну, и чего стоишь, как истукан?! – послышался из-за спины знакомый голос.

Оглянувшись, Пеон без особого удивления обнаружил на месте, где только что стоял Ястреб, Доброго Волшебника с Края Призаморья. На хитрой физиономии Волшебника (на сей раз ничем не замаскированной) застыло выражение озабоченной торжественности.

– Чего ждёшь-то, герой? – повторил Волшебник, протягивая Пеону сверкающий клинок с длинной рукоятью, увенчанной навершием в форме птичьей головы. – Вот твой меч, острый и несравненно надёжный. Вот Чудище. Поражай!

– Зачем? – тупо спросил Пеон.

– То есть как это «зачем»?! Так надо!

– Кому «надо»? Лично мне она ничем не угрожает.

– Поразительно! А разве ты не горишь желанием отомстить за своего кумира?

– Да какой он мне теперь кумир! – пожал плечами Пеон. – Разочаровался я в нём.

– А как насчёт спасти всех этих окаменевших бедолаг?

– Да поделом им.

– Ну, а ради себя? Ты же так хотел совершить хоть какой-нибудь подвиг!

– Ну, знаешь! – возмутился Пеон. – Тоже мне, подвиг – женщину зарубить. Не буду я этого делать.

– Никакая это не женщина, а Чудище!

Чудище, как подкошенное, упало наземь и горько зарыдало. Пеон невольно отметил, что слёзы ему совсем не к лицу – теперь оно выглядело как симпатичная, но, в общем, самая обыкновенная, только очень измождённая и грязная девушка. И очень, очень жалкая.

– Ну вот, – неодобрительно заявил Волшебник, – оно, между прочим, жаждет смерти, как избавления. А ты своим неадекватным поведением поражаешь его в самое сердце!

Пеон искренне сочувствовал Чудищу. Но, действительно, ничего не мог тут поделать. От бессильной жалости он разозлился. На Ястреба, которого считал настоящим зрелым мужчиной, а тот оказался покорным орудием судьбы. На сэра Дубину, которого считал образцом для подражания, а тот оказался вовсе ничем. На Ствола и Стебля, на их отца, на жестокого графа Первокрая, на безвольных новопоглядских горожан и стражников. На Доброго, Незадачливого, или как его там, Волшебника. Но более всего – на самого себя.

– Я же сказал – не буду! – заорал Пеон, выхватывая у Волшебника меч и занося его над головой. – И, на выдохе, вонзил блистающее лезвие глубоко в землю.

И чуть не оглох от страшного вопля. На какое-то мгновение Пеону показалось, что он нечаянно нанёс смертельный удар гигантскому, размером с весь лес, монстру, состоящего сплошь из отчаянной ненависти – но в следующую минуту понял, что это всего лишь сотни окаменевших глоток выдохнули, оживая, застоявшиеся возгласы изумления: «Ну ни хрена себе!», и «Обалдеть!», и «Пустобрёх меня побери!», и так далее, в зависимости от воспитания и уровня фантазии.

Завопил и Ястреб, вновь принявший человеческий облик:

– Чего застыли, спасители худоносовы?! Ноги помогите из земли вытащить!

А потом вдруг стало темно. Подняв глаза, Пеон увидел над головой ночное небо с луной и звёздами. Такое обыкновенное, и такое прекрасное…

– Нет, ну я просто поверить не могу! – не унимался Ястреб. – Тоже мне, мудрый и древний. Разыграл такую шикарную многоходовку. И так позорно лопухнулся в финале! И как тебя после этого называть?..

– Во-первых, если уж «многоходовку» – то не в финале, а в эндшпиле. Во-вторых, на самом деле вообще не в эндшпиле, а, можно сказать, в конце дебюта. В-третьих, я не мудрый, а неглупый. В-четвёртых, я не лопухнулся, а как раз таки перемудрил. В-пятых, не намного-то я и древнее некоторых!

– А вот оправдываться не надо, – вставил Пеон не без ехидства.

– Вот именно! – подхватил Волшебник. – Чего это я должен перед вами оправдываться? Уж вы-то трое всяко могли бы хоть «спасибо» для начала сказать. Так что валяйте, называйте, как хотите – вам хорошо, к вам прозвище «Неблагодарные» вместо имени не прилепится.

Пеон молча пожал плечами, отвернулся, и вновь принялся созерцать проплывающие под ковром-самолётом пейзажи. И снова живописные, в сущности, виды показались ему невыносимо однообразными и унылыми, к тому же они сменяли друг друга так редко… Потому что все эти реки, поля и деревни были всё ещё незнакомыми, чужими. А он торопился домой!

Но и для того, чтобы продолжать участие в перепалке, не оставалось уже ни сил, ни желания, ни невысказанных аргументов.

Конечно же, Ястреб был прав. Герои – они и есть герои: они же не привыкли, чтобы их кто-то спасал. Они сами кого хочешь спасут, догонят и ещё раз спасут. Так что ожидать от них признательности было, по меньшей мере, наивно. Ну, максимум, можно было рассчитывать на благородство – так ведь и этим Мера далеко не каждого одарила. Даже при Безумном Императоре, когда на поиски приключений требовалась лицензия, и то, говорят, каждому второму заветная корочка доставалась за взятку.

Опять-таки, идея сформировать несокрушимую армию из этого сборища воинственных индивидуалистов, – чтобы уж не сказать «сброда», – вызвала у Пеона (какого-никакого, а всё-таки профессионального короля) приступ неудержимого смеха, так что он даже прослушал, на борьбу с каким таким всеобщим злом Волшебник собрался её повести.

И уж в любом случае никак не следовало выкладывать всю историю целиком, с самой первопричины – ни экс-окаменевшим, ни, тем более, «отринувшим гордыню».

Что до самого Пеона… Ну, с одной стороны, он терпеть не мог, когда кто-то пытался им манипулировать – и как король, да и вообще. С другой стороны – он ведь хотел совершить подвиг? Ну, вот и совершил. Единственным доступным ему способом – и нечего жаловаться. Или даже можно сказать по-другому: он оказался единственным, способным этот подвиг совершить – есть, чем гордиться. Так что зерно истины в последнем заявлении Волшебника, определённо, имелось…

А вот ничуть не пристыженный Ястреб, похоже, настроился препираться до самого Залужанска:

– Вот надо было сначала дать нам хотя бы первое доесть, а потом уже речь толкать, – парировал он. – Тогда бурчание в моём животе не заглушало бы голос совести.

– Ребята, меня уже вконец утомили своим пустым спором! Всё хорошо, что хорошо кончается, – вымолвила Роза (бывшее Чудище), и все трое мужчин в очередной раз вздрогнули всем телом – так, словно бы в жаркий летний день кто-то, незаметно подкравшийся со спины, быстро, но плавно провёл вдоль позвоночника кусочком чуть подтаявшего льда – от основания шеи до самой поясницы. Пеон поёжился, Ястреб непроизвольно прижал возлюбленную к себе покрепче, а Волшебник тяжело вздохнул.

– Когда-то, давным-давно, – задумчиво сказал он, – я служил антрепренёром в одном небольшом театре. Однажды давали мы детскую сказку «Новое платье короля». Ну, вы все должны её помнить. Пьеса замечательная, труппа подобралась превосходная, публика была в восторге – и только один мальчик не смеялся и не хлопал, а смотрел на сцену со всё возрастающим изумлением. После спектакля я подошёл к нему и спросил, что ему, собственно, не понравилось. А мальчик ответил, что он просто не понял, над чем все кругом смеялись, и почему в финале тётенька, одетая ребёнком, кричала, что, мол, король-то голый – а так-то ему всё понравилось, особенно само королевское платье: такое красивое, красное с золотым шитьём и бриллиантовыми стразами… Я это так, ни к чему конкретному – просто подумалось вдруг: магия – это, конечно, мощная штука, но порой бывает и так, что не всё дело только лишь в магии.

– Кстати, о делах! – с нарочитой бодростью продолжил Волшебник. – Нашу-то с тобой, Ястреб, историю теперь придётся начинать сначала. Жаль, конечно, что с армией не получилось – но у меня уже начинает вырисовываться новая комбинация, ещё лучше прежней. Розу пока оставишь погостить у Пеона… ты ведь не против, величество? Нет лучшего способа продемонстрировать друзьям своё бережное отношение к вашим совместным переживаниям, чем традиционное гостеприимство!

Пеон обернулся – не для того, чтобы ответить на обращённый к нему вопрос, а чтобы полюбоваться на реакцию Ястреба… Но, на счастье Волшебника, Роза отреагировала раньше. Причём по-женски, то есть непредсказуемо.

– Не хочу я ни у кого гостить! – заявила она. – Сначала я томилась в родительском доме за семью замками. Потом – в заточении у Дубины. Потом целую вечность бродила туда-сюда по этому кошмарному лесу. Мне надоело сидеть взаперти! Я хочу, наконец, повидать мир, познакомиться с новыми людьми… Знаешь, милый, если уж свадьба наша опять откладывается – так пусть уж будет хотя бы свадебное путешествие.

– Ну, вот и замечательно! – подытожил Волшебник. – Значит, все втроём гостим у Пеона, скажем, неделю; отдыхаем, всё хорошенько обдумываем – и в путь!

Теперь вздохнул Пеон. Но тихонько, почти что про себя: чтобы Ястреб не услышал и, не приведи Доброхот, не подумал чего лишнего. А ещё потому, что мысль о том, как его товарищи уже скоро вновь отправятся странствовать, а его даже из вежливости с собой не позовут, и он останется дома, с головой погрузившись в государственные и семейные хлопоты… Эта радостная, казалось бы, мысль наводила на него лёгкую грусть. Но признаваться в этом, пусть даже самому себе, он почему-то боялся.