Удачная подмена

Глава шестая

В левом крыле Дома печати затеяли ремонт. Начался он с кабинета главреда «Молодёжной газеты». Не велика птица, могла к собственному заму подселиться, но для неё нет преград, и она разместилась в переговорной издательства, большом зале на три окна, следующем за их приёмной. Ох, и доставала же она соседей! Медникова словно специально дразнила Ивана Ильича, да так, что он от неё прятался. Раньше ключ от его кабинета лежал у Лины в тумбочке, но теперь он попросил Лину держать его у себя в сумке. Как раз сегодня Лина убедилась, что, хоть Иван Ильич и злоупотребляет горячительным, но Иркины ходы просчитывает безошибочно.

Она появилась в приёмной в начале десятого, ещё только Лина вставила наушник, чтобы расшифровать очередной текст Санталова, наговоренный на диктофон.

– Лина, открой кабинет, в переговорной директор издательства гостей принимает, а мне надо пообщаться с посетительницей.

– Не было такого указания, – не скрывая неприязни, ответила она.

Медникова подошла к тумбочке и стала копаться в ящике:

– Где ключ?

– Иван Ильич забрал после того, как вы там побывали.

– Тогда выйди в коридор, нам надо поговорить.

– Это МОЙ рабочий кабинет, и это МОЯ работа, которую я не собираюсь откладывать ради болтовни посторонних. Идите в ВАШИ кабинеты, у вас их предостаточно.

– А, ладно! Присаживайся, Маша, – Ира плюхнулась на стул у двери и похлопала рукой по соседнему. – И вот что я тебе скажу. Не буду врать, что читала, рукопись я твою просмотрела по диагонали. Что я могу сказать? Да всё нормально: грамотно написано, сюжет несколько э… извилист, так скажем, но вполне занимателен. И читатель на твой текст найдётся…

– Но? – прервала её Маша, женщина чуть постарше Лины, а может, и не чуть, Лина всегда выглядела старше своих лет, да к тому же не привыкла уделять много времени уходу за собой, а эта была и при макияже, и одета дорого и продуманно.

– Но. Да, есть но. Скажу тебе честно, меня на определённом этапе жизни заинтересовала эта деятельность – писательство. Любовный роман – именно та тема, в которой мы, женщины, имеем простор для творчества и факты из жизни можем на бумагу выплеснуть. Я даже не только какие-то сюжеты наметила, а прямо-таки в процессе стирки, уборки и готовки фабулу одной повести продумала. Правда, на бумаге или в ворде изложить не успела, прежде решила с подобными текстами познакомиться. И поняла, что доходов это дело не принесёт, потому что сейчас этим буквально забиты электронные библиотеки. Забила, соответственно, и я… на это. Твоя мама попросила меня выступить консультантом, я к ней очень хорошо отношусь, поэтому прими то, что я тебе говорю, без обид. Вот сжатая формула этой продукции. Первое и главное: история Золушки. В тех или иных вариациях. Ну, то есть для затравки непременно надо, чтобы пару разделяла социальная пропасть. Чтобы его родители назвали её, такую юную, неиспорченную, красивую и умную, плебейкой. Кстати, откуда бы в нашем обществе аристократам взяться? Папаня или сидел на бюджетных потоках, или в девяностые рекетирствовал – и вот его сынок графом считается. Этот граф непременно уже всех столичных красоток оттрахал, и даже с пригородами. А она такая невинная, а он её долго и упорно соблазняет. Технология соблазнения – в зависимости от вкуса. В прежнем литературоведении считалось, что эротичнее всего недомолвки, ибо читатель домысливает подробности сам, и из классиков самым эротичным считался Тургенев. Я бы поступила по более современной формуле Аверченко: «И всё заверте…» Но, если всё же писательница желает передать свои влажные мечты, рисуя словами, советую свои воспоминания умножать на четыре, так как её сексуальный опыт домохозяйки не может быть эталонным. Дальше. Он, пресловутый граф. Миллиардер и олигарх. Возраст от тридцати до пятидесяти. Мускулатура – во! Кстати, видела когда-нибудь миллиардеров и олигархов? Ну, по телевизору хотя бы? Вообще богатых людей, да чтобы без брылей и пивного живота? На мой взгляд, живот – признак довольства жизнью. А вот изнурение собственного тела с целью усовершенствования – признак недовольства, а следовательно, любовник он хреновый, потому что в любви склонен получать, а не отдавать. Очень модно в этом жанре в качестве героя-любовника описывать восточного человека – араб, турок, в крайнем случае кавказец или татарин. Я объясняю это вполне понятным, но нездоровым женским интересом к тому, как это мужик расстался с фрагментом самого ценного? Ну, и последствия соития – беременность и дети. Если беременность, то с патологией и поддельным ДНК. Если дети, то в три года имеют лексикон женщины средних лет. В моде близнецы и двойняшки, в последнее время появились тройняшки, четверняшек пока не встречала. И почему-то этому мужику, бросившему бабу с животом, через несколько лет дети вдруг становятся нужны, хотя в жизни чаще бывает наоборот: сначала на детях настаивает, а когда пищащее чудо мешает спать и его надо вытряхивать из неароматных памперсов, он сдувается, мол, не готов. Возможен вариант беременности вследствие изнасилования, но потом он исправился и полюбил свою жертву, и она его тоже полюбила, извращенка этакая. Да, не забыть ещё один вариант любовной пары – служебный роман. Он – руководитель, она – подчинённая. Чаще всего секретарша…

Лина прыснула. Медникова удостоила её взглядом и фразой:

– Марина сказала мне, что ты Санталова дядькой зовёшь. Это глупо. И он ещё о-го-го, и ты не принцесса. Но на романтическую пару вы точно не тянете. Переходим к второстепенным героям. Соперница – яркая красотка, вероломный друг героя, который покушается на скромные прелести героини, родители, которые желают династического брака молодого графа с дочерью банкира. Странствия брошенной красотки: сума, тюрьма, болезни и опять же покушение на тело приветствуются. В моде также фиктивный брак с богатым человеком для создания имиджа. А фиктивный потому что или он голубой, или имеет другую не приветствуемую в обществе связь с чужой женой или собственной родственницей. Подлец, одним словом. И, главное, после расставания герой-любовник продолжает осеменять женское население планеты с невиданным размахом, а она, оставленная им, плотно сжимает бёдра и ни-ни! И то, и другое по романным канонам считается любовью, пронесённой через года. А когда они воссоединяются, он из полигамного резко становится моногамным, и уже с другими ни-ни. Хоть бы кто-нибудь описал, чего ему эта перестройка стоила. Здесь дорожная развилка: бывает так, что они всё-таки не соединяются. Вместо графа на пути матери-одиночки возникает герцог, который полюбил её с пылом и страстью, принял её дитя как родное и ввёл их в своё поместье, рядом с которым графское – тьфу-избушка с малю-у-сенькой лужайкой. К тому же оказывается, что графское наследство получено в обход истинной наследницы, и эта наследница она и есть. Он сам плебей, а она наследница аристократического рода, накоси выкуси! Как правило, этим роман завершается. Остаётся за кадром то, что рождённый в счастливом браке герцогёныш точно так же гадит в памперсы и не даёт спать ночами, герцог разбрасывает грязные носки, не убирает за собой в ванной, его не допросишься вынести мусор, и ещё в дальнейшем он будет зажимать фрейлин в тёмных углах, а потом может уйти к какой-нибудь маркизе. Вернёмся к шедевру. Из второстепенных персонажей ещё часто встречается охранник главного героя, который всё разруливает и телом заслоняет. И атрибуты: особняк, парк крутых автомобилей, скаковые лошади, яхта, секс на берегу океана, бриллиантик на пальчик в куеву тучу каратиков, обязательно в бутиках он прикупает ей сорок нарядов от кутюр с непременной демонстрацией. Возможны варианты. Всё.

Лина всхлипнула и ткнулась лбом в клавиатуру. Медникова фыркнула и ушла, не желая портить эффект от своего выступления разъяснениями. Лина с трудом разогнулась, вскочила с места, ухватила гостью за рукав и сказала:

– Извините, Маша, это я над собой смеюсь. Знаете, почему я пришла сюда работать, хотя понимала, что зарплата будет смешной? В память о несостоявшемся писательстве. Я свою повесть в этой схеме узнала. Когда-то сочиняла украдкой, утром до работы немного, а потом вечерами, когда муж на работе задерживался. Потом он влез в ноутбук и читал вслух с обидными комментариями. Именно такими комментариями, справедливыми по содержанию, но хамскими по форме. Они не понимают, что это не желание прославиться и разбогатеть, а попытка проорать свои обиды в лицо равнодушной толпе и найти среди них хоть одного сочувствующего. А ещё писательство – это диалог с самим собой, собеседником умным и добрым к тебе. Я теперь тут постигаю азы журналистики, с писательством покончено. А вы пишите, найдите свою платформу и публикуйтесь. Пусть у сорока читательниц, но признание вы найдёте.

– А можно вашу повесть прочитать?

– Выкинула. Всё прошлое из моей жизни выкинуто: писательство выкинула из головы, текст я выкинула в корзину, любовница мужа выкинула меня с лестничной площадки, я выкинула при этом плод из чрева, муж выкинул меня из квартиры, родственники выкинули меня из своей жизни. Да не кукситесь, Ирка – личность незаурядная, хоть и стерва, но всё же не Белинский. А хотите, я вам покажу, у кого надо консультироваться, если будете продолжать писать? Вот, садитесь и читайте эту статью! А потом исходник с правкой посмотрите.

Как ни странно, Маша безропотно села читать газету, а потом стала водить пальцами по черновику с многочисленными правками, вставками и даже вклейками. Потом подняла голову и сказала:

– Это удивительно! Из такого скучного разговора слепить занимательный рассказ!

– А, прониклись, – обрадовалась Лина. – Если он не гений, то, по крайней мере, большой талант. Мне кажется, Иван Ильич в состоянии телефонную книгу языком поэзии изложить. Решитесь публиковаться, так попросите его стать вашим редактором! Ирка сможет квалифицированно поработать с текстом, но неизбежно схалтурит. А он не привык делать плохо.

– А можно мне переснять это?

– Да забирайте! И газету, и черновик забирайте. Пусть это вдохновит вас на литературный подвиг.

Когда Маша захлопнула дверь за собой, загремел ключ в редакторской двери. Выскочил помятый Санталов. С возгласом: «Ну, Иванова!» нырнул в коридор. Вернувшись, сказал:

– Пока ждал, что ты гостей выгонишь, чуть не… как бы сказать… чуть в мусорную корзину не напрудил!

– Могли бы позвонить и сказать, что в кабинете прячетесь. И чего не вышли? Ирка-то давно ушла. А мы, графоманы, нестрашные, – засмеялась Лина.

– Не хотелось твоё славословие прерывать, – щёлкнул он её по носу. – Думаешь, часто меня гением называют? Приятно, чёрт побери!

Включил чайник, а потом нерешительно спросил:

– Лина, а то, что ты выкинула из своей жизни – это было или это сюжет твоего романа?

– Да нет, всё правда жизни… кроме штампа в паспорте.

– Может, зря я тебя темой насилия напряг, если она для тебя такая… личная?

– Нет, я другая, я такого не прощаю. Наоборот, мне непонятно, как можно снова под удар подставляться?

– Слушай, а ты правда меня дядькой зовёшь?

– Это было один раз, при знакомстве с Мариной. Отчасти для того, чтобы она во мне сюжет для небольшого романа не увидела, – засмеялась Лина.

Глава седьмая

Как-то зашла в гости Полина. Причём зашла в редакцию. Кажется, Лина не говорила, где и кем трудится. Или говорила? Явилась она, как выразилась, «поболтать», но потом стрельнула пару тысяч на два дня. К слову, вернула только через пару недель и всего тысячу. Лина угостила её чаем. Посидели, поболтали. За пол дня, что Полина провела у неё, начальство особенно не доставало. Так, один раз вышел из своего кабинета Сергей Сергеевич и спросил, отдала ли она табель в бухгалтерию. И Иван Ильич вынес свою статью с очередными поправками.

– Неплохая у тебя работа, – позавидовала Полина. – За час только два раза дёрнули. Может, ещё у вас место секретарши найдётся?

Лина засмеялась:

– Ты же видишь, я и одна не сильно загружена, а уж вдвоём мы бы тут челюсти вывихнули от зевания. Ты пей, а я пока текст поправлю.

Минут за десять управилась, отдала, ответила на телефонный звонок, потом перезвонила в район и напомнила собкору, что Мотылёв ждёт от него уточнений, потом приняла факс, потом поговорила шёпотом с посетителем, зашла к заму, пригласила посетителя к нему, отнесла им в кабинет кофе, зашла к главреду, предложила и ему заодно испить, он вышел в приёмную, присел за стол, демократично присоединившись к зашедшим почаёвничать Лере и Лене. Но почему-то почти залпом выпил свою чашку и ушёл к себе. Грубая Лена сказала Полине:

– Вот зря ты нашему боссу вздумала глазки строить, спугнула его, даже перекусить толком не смог.

– А что такого?

Лина переводила глаза с Лены на Полину:

– Лен, ты чего? На кой Полине Санталов? Он ей в отцы годится!

– А что? Очень даже он ничего, – вдруг возразила Полина. – А нам, бедным девушкам, куда деваться? Богатые молодые люди на нас не позарятся, а вот мужчина в годах…

Лера с Леной переглянулись и захохотали. Потом Лера похлопала по плечу недоумённо хлопающей глазами девчонки:

– Оставь надежды, девочка, ты не его типаж. Он умных любит. Поверь мне, я обеих его жён знаю.

Лина сочла за лучшее переключить разговор, чтобы не раздувать конфликт, и рассказала о Иркиной схеме написания дамского романа:

– Помните, была такая детская салонная игра «Чепуха»? Участники садятся за стол и пишут на листочке ответ на вопрос, сворачивают лист, передают следующему, тот пишет ответ на следующий вопрос, сворачивает свой текст и передаёт далее. А вопросы: кто – с кем – где – когда – что делал – итог действия. А если подобным образом роман создать? Наметить вопросы по персонажам и событиям. А чтобы с текстом не заморачиваться, на диктофон наговаривать. И задать время, к примеру, две минуты.

Лера схватила казённый диктофон и полетела по кабинетам. Через час они хохотали как безумные, слушая историю Маруси, прелестной дочери бедного учителя гимназии, полюбившей сына банкира Луиса-Альберто, богача и мерзавца, который обрюхатил бедную Маруську, пока она лежала в коме, разбившись на своём Бентли, а потом три знатных мерзавца, по очереди отымевших коматозную невинную красавицу, не на жизнь, а на смерть сражались за отцовство после появления на свет четырёх дочерей. Полина встала и возмущённо им сказала:

– Какие-то вы бездушные. Очень трогательный рассказ вышел!

И захлопнула дверь за собой. Лера с Леной снова закатились хохотом. Лина засмущалась: ей и перед Полиной было неловко, и за её глупость перед коллегами стыдно.

– А давайте ещё раз прокрутим!

Вышел Санталов, послушал и сказал:

– Это вы по мотивам Иркиного обзора дамского творчества? Да, она у нас на курсе была звездой во всё небо. Милая такая провинциальная девочка: светлая головка, ожидание чуда в голубых глазах, образная речь. Но постепенно в глазах сталь появилась, чугунной головой теперь можно сваи забивать, взглядом сейфы разрезать, речами тараканов травить, – а уже закрывая за собой дверь кабинета, добавил. – А у тебя творческий потенциал и фантазия вполне на уровне, Лина. Если возобновишь писательство, согласен стать первым читателем и консультантом.

Вот удивительно, как Иван Ильич, даже спиваясь, оставался для неё авторитетом. Она чувствовала границу между ним и собой, никогда не могла бы перейти на «ты» или грубо ответить. Может быть, дело в его доброте по отношению к ней, в том, что он не скупился на комплементы, как, к примеру, сегодняшний? На зама его могла фыркнуть, тощему злому Витецкому в ответ на ехидную фразу могла нагрубить, хотя оба были на несколько лет старше Санталова. Она даже его комментарий по поводу Полины восприняла без возражений, хоть и не согласилась:

– Это ведь героиня твоей праздничной ночи, Лина? Ты с ней поаккуратнее. Слышала про стокгольмский синдром? А бывает этот же синдром, но навыворот: человек проникается признательностью к тому, кому сделал что-то хорошее. От твоей помощи она ничуть лучше не стала. Типичная помоечная кошка. Такие не способны на простую человеческую благодарность. Не подпускай её к себе, потужишь.

Следующим утром Лине позвонили из управления печати и сказали, что к десяти к ним подъедет высокое начальство с высокой миссией, какой конкретно – не оглашено. Лина заволновалась и открыла кабинет босса. Он ожидаемо отсыпался после вчерашнего, помятый и небритый.

– Блин, да хватит уже личную драму спиртом прижигать, – бубнила она, подавая ему стакан с водой. – Пейте, а то на голову вылью!

– Да, видок у меня, – вздохнул он. – На квартиру переодеться съездить, наверное, не успею.

Лина оценила его состояние критически:

– Типичный алкаш. Значит, так. Вот ключи. Вот адрес. Стиралка с функцией сушки, рубаху туда с бельём, пока в душе освежаетесь. В комоде полотенца, в аптечке одноразовые бритвы, утюг и гладильная доска на кухне. В холодильнике кастрюля с борщом, хорошо с бодуна мозги прочищает. Вперёд, время пошло!

Она едва успела собрать в пакет бутылки и одноразовую посуду, когда услышала цокот Иркиных каблуков. Сунула пакет под свой стол и выставила голову в коридор:

– Тётя Маруся, протрите кабинет начальника, пока он у Мотылёва. Ира, вам уже позвонили, что у нас высокие гости? Будьте добры, толкнитесь к Мотылёву, сообщите, а то босс телефон на столе оставил.

– Непременно, – радостно ответила она.

Значит, заранее знала. И наверняка сейчас мимо двери Мотылёва проскочит, не заглядывая.

Было уже десять минут одиннадцатого, когда босс влетел в приёмную: свежевыбритый, в джинсах и джемпере.

– Иван Ильич, какой красивый, – простонала Лина. – Просто герой-любовник из американского фильма! Никогда больше костюм не надевайте! Откуда дровишки?

– В «Парковом» прибарахлился, – присаживаясь на корточки и облокотившись на её стол, шепнул он. – Я весь твой борщ слопал, ничего?

– Кастрюлю, надеюсь, вымыл?

– Обижаешь!

– Тогда прощён, – поправила она ему воротник рубашки в вырезе джемпера.

В это время распахнулась дверь, и в приёмную вошли ожидаемые гости. И Медникова с ними. Идущий впереди с недовольством покосился на подозрительно тесное общение начальника с секретаршей. Лина вскочила и распахнула двери редакторского кабинета:

– Чай, кофе?

Ну, на этот раз обошлось. Поговорили об информационном сопровождении сентябрьских выборов и разошлись. Ирка, конечно, расстроилась. Да и Сергей Сергеевич тоже. А босс – хоть бы хны, хотя понимал, что выборы – только предлог для внезапного налёта. Но пообещал Лине с пьянкой завязать. Назавтра пришёл снова свежевыбритый и трезвый. Надолго ли?

Глава восьмая

– Лина, отвези статью в «Фармэнс» на согласование, – буркнул Иван Ильич, бросая листы на стол.

– Почему я?

– А кто же ещё?

– Править тоже я буду?

– Да не надо там ничего править! Подпишут – и всё!

– А если не подпишут?

– Ты разговаривать будешь?

Лина сняла трубку и спросила:

– Какой там у них номер?

– Какой номер, – повысил он голос. – Я сказал, лично отвези!

Лина трубку положила, но с места не встала:

– Вы там были или по телефону интервью брали? Были? Вы предварительно согласовывали визит? Вам на проходной пропуск оставляли? Естественно, это же режимное предприятие! А тут я такая: «Здрасьте, я секретарша из газеты, мне ваша подпись нужна!» И пошла по цехам в баки цианистый калий разбрасывать. Так, что ли? Сейчас дозвонюсь, закажу пропуск, уточню, кто будет подпись ставить. А может, они предложат текст на почту сбросить, а согласованный по факсу перешлют? Возможны, как говорится, варианты.

– Лично быстрей, – уже не так агрессивно проворчал он.

– Ну и запишусь на приём. Есть там у вас визитка какая, или мне в интернете телефоны искать?

Телефоны, указанные в визитке, не отвечали, и пришлось воспользоваться страничкой фирмы в интернете. Начальство и их секретарь дружно отмалчивались. Заведующая отделом кадров, по-модному эйчар, отмахивалась, мол, не их тема. Вздохнув, Лина оторвала пятую точку от рабочего кресла и пошла к юрисконсульту. Миша был тот ещё гадёныш, сын главного архитектора города, Лера звала его «Аварийное жульё». Вообще учредитель, то есть областная власть, своих родственников чаще впихивал в банки и прочие хлебные места, а вот таких совсем уж никуда не годных гуманитариев на телевидение. А в свою газету любезно определяла чахлую поросль городского начальства. Из тех дочек-сыночков, о которых говорил главред, была ещё Милана, дочь главы городского собрания. Должность Миши предполагала юридическую защиту в случае косяков, но какие могут быть косяки у такой беззубой газеты? Вот и приходил он утром с красными от бессонной буйной ночи глазами и дремал за столом.

– Миша, ты юриста из «Формэнса» знаешь?

– А тебе зачем?

– Нет, я, конечно, могу Ивана Ильича озадачить, только ведь он меня спросит, почему к тебе не обратилась…

– Да ладно, падай, Иванова. Знаю я его, конечно, только он не из наших. Старый такой пенёк, въедливый. Кому-то из владельцев не то брат, не то сват.

– Ну так узнай у него, как текст статьи согласовать.

– А чья статья?

– Ой, да не тормози!

– А ты не хами!

Миша открыл ноутбук. Значит, личных контактов всё же с юристом фармацевтического завода не имел, иначе бы полез в телефон или визитницу. И позвонил по стационарному телефону. И заговорил неуверенно и льстиво. И договорился о пропуске:

– Придёт? Конечно, автор придёт. Фамилия? Иванова.

– Ты чего?

– Будь спок, Иванова. Фамилию автора с ними согласовывать не надо. А ксиву я тебе сейчас слеплю. Фотку неси. Нет? Подымайся на четвёртый, я Димке позвоню, он за шесть секунд распечатает.

Оператор телестудии, действительно, очень быстро сделал фото. Странный он какой-то мальчишечка, молчит, от денег отказался, даже руку оттолкнул. Ну и ладно, зато в руках у неё оказалось удостоверение «Губернской газеты»:

– Э, ты что, почему корреспондент?

– Не бзди, подруга, так солиднее.

Подумала: а что, авось ещё где пригодится. И отправилась в «Фармэнс». Не ближний свет, это на окраине Октябрьского района.

Автобус ехал минут сорок. Три остановки в микрорайоне Жаброво, идеально размеченном на квадраты жёлтыми девятиэтажными домами, а в центрах этих квадратов то торговый дом, то школа, то детсад, то храм. И сосны! Не посаженные, а многолетние, бережно сохранённые при строительстве. Асфальтовые дорожки между ними. Вон женщина катит коляску, мелькая за деревьями белой футболкой. Прикольно так, когда не дом втискивают между домами, а целый населённый пункт проектируют. Хотелось бы здесь жить. Чтобы квартира, муж, чтобы вот так же с колясочкой… как больно мечтать о том, что не сбылось! Так задумалась об этом, что не заметила, что автобус уже едет по улице частных деревянных домов. Потом с одной стороны тянется пустырь, а за ним белеют корпуса экспериментального фармацевтического производства, а за его высоким забором снова возникают многоэтажные жилые дома той же серии.

Тут серьёзная пропускная система, не амбарная книга и дядя Саша на вертушке, а аквариум с мониторами, арочным металлодетектором и охранниками на входе, пропуск, хоть и гостевой, но электронный. И что-то многовато народа у входа. Какая-то не то экскурсия, не то проверка. Отстояла в очереди, поднялась на второй этаж, нашла юриста. Старым Миша его, конечно, зря назвал, лет ему под сорок, но мрачен не по годам. Читал долго, вычеркнул два абзаца. Лине жалко было второй особенно, но возражать сразу не стала, пробежала по тексту ещё раз и поняла, что тут намёк на конкурентов и может быть воспринято как антиреклама. Попросила поставить визу.

– А это к генеральному. Или к заму.

Она молча вывалилась в коридор, и тогда уже забурчала самой себе, что на фиг было звать, если ничего не решает. Потом вспомнила, что те, кто решает, даже трубку не подымают, а этот пропуск выписал, и успокоилась. Разложила вещи на подоконнике, позвонила Мотылёву, попросила убрать два абзаца.

– Вовремя ты, – откликнулся он. – Я уже подписывать нёс. А жаль, изящный пассаж Ванечка зафинтилил.

– Самой жалко, – откликнулась она. – Если босс меня разыскивать будет, так я ещё здесь. Визу ещё не поставили.

Дошла до приёмной. Только протянула руку к дверной ручке, как дверь резко распахнулась и даже ударилась обо что-то за ней. Чуть не сбив её с ног, выбежала женщина в слезах и, всхлипывая, понеслась к лестнице. Вошла, огляделась. Похоже, с коллегой разминулась. Ишь, начальство здесь какое, до слёз доводит. А может, харрасмент?

– Эх, а у меня-то босс золотой, – вздохнула.

Заглянула в дверь, на которой написано «Генеральный директор». Зовут, значит, Андрей Павлович. Этот генеральный рявкнул:

– Дверь закрой!

Ни фига себе тут политес! Закрыла, подошла к следующей. Зам, звать его Олег Анатольевич. Дверь не открывается. Вздохнула, присела. В комнате ощутимо потемнело. Ого, кажется, дождь собирается. Стукнула рама открытого окна, распахнулась дверь, бумаги, лежащие на столе, с шелестом разлетелись по приёмной. Снова вздохнула, окно закрыла, дверь тоже плотно прикрыла, включила верхний свет и стала собирать бумаги. Сложила стопкой, потом махнула рукой, перебралась за секретарский стол: пока эта жертва хама в дамском туалете слёзы проливает, надо ликвидировать последствия непогоды. Вот в тумбочке прозрачные папки-уголки, по ним и разложим… так, документы с визой генерального: это главному технологу, это в бухгалтерию, это опять туда же…

Ну, вот и всё. Осталось две бумаги без отметок: заявление на отпуск и докладная о проверке склада. Вот красная папка «На подпись», туда и воткнём. Телефон зазвонил. Эх, бедолага, я по этому номеру сегодня пальцы отбила! Ответить, что ли, пока коллега рыдает в сортире?

– Здравствуйте, вас приветствует научно-производственное предприятие «Фармэнс».

Робкий голос спросил о вакансии. Ага тут офисная АТС.

– Давайте я переключу вас на отдел кадров.

Снова звонок. Из Самары, просят генерального. Ну, хватит уже, господа фармацевты, начинайте работать. Щелкнула переключателем:

– Андрей Павлович, с Самарой будете разговаривать?

– Переключите на меня, я уже иду!

Из кабинета Генерального выскочил моложавый лощёный мужик, стал открывать кабинет зама.

– Алло, соединяю вас с Олегом Анатольевичем!

Вслед за ним в дверях показался толстоватый и лысоватый мужчина:

– Что, прислали уже вместо этой курицы? Как вас?

– Лина.

– Чай мне, Лена, и что там есть срочное?

Послать? Нет, сначала пусть бумагу подпишет! Подложила статью в папку «На подпись» и сунула ему в руки:

– Вот, подписывайте, а я пока чай заварю.

– Это что? – он ткнул пальцем в разложенные уголки.

– Как кто-нибудь меня подменит, так разнесу, – мирно ответила Лина, расставляя на подносе чайную пару, сахарницу и вазочку с печеньем.

– Неси, пока я здесь. А потом поедем в детдом.

– На Советской?

– Угу.

Это удачно, до дома от него минут десять ходьбы. Лина быстро разнесла папки по кабинетам, никто даже не обратил внимание, что бумаги носит чужой человек. Только главного технолога на месте не оказалось, но уборщица, протиравшая фикус в холле, без всякой просьбы с Лининой стороны открыла кабинет. Лина застеснялась:

– Ой, да вы просто положите ему на стол, – сунула она ей папку в руки.