Они написали убийство. Детектив про женскую дружбу

– Малыш, всё хорошо, – нежным голосом увещевала сына Ольга, укладывая опять на бочок, приговаривая нелепицы, должные успокоить Витеньку. – Это просто одна дурная корова разбудила твою маму. Сейчас мама ей начистит рога и всё будет хорошо. Спи, родной, завтра в садик. Там машинки, вертолёёёётикиии-иии, куууубики…

Головёшкина больше не могла спать, её мозг заработал на полную катушку. Поэтому она вышла на кухню и там продолжила разговор.

– Во-первых, не семь, а 15 процентов роялти. Русские голодные, но не настолько, чтоб работать даром. Во-вторых, поточнее поставь задачу. В-четвертых, сроки и бюджет. В-третьих, когда встречать?

Оказалось, бюджет такой, что Агата Кристи с Конан Дойлем перевернулись бы в гробу. С таким размахом можно показаться и на телевидении в разных неудобоваримых, но смотримых читателем и зрителем программах, где талантливая молодая русская дамочка расскажет, как выйти замуж за олигарха и стать успешной. Кстати, американская мечта «выбиться из грязи в князи» полностью совпадала с русской мечтой в этом плане, выйти замуж предпочтительно за американского олигарха, решив все задачи разом.

Сроки стояли самые что ни на есть кратчайшие. Написать надо было позавчера, отредактировать и издать вчера, создать команду по продвижению сегодня, чтоб завтра проснуться знаменитыми.

Ога обещала вылететь через неделю. Через неделю должен был быть готов бестселлер в черновике и уже назначена встреча с издателем. Джефри звонил «своим людям» из посольства, которые знали всех издателей в профиль и в анфас, ибо они все проходили переподготовку в одном заведении.

– Вот оно, – подумала Головёшкина, наконец почувствовав жар в сердце и холод в районе спины: не зря, значит, она сидела в декрете и строчила всякие глупости про помады. – Терпение и труд все перетрут, – одеваясь приговаривала она, собираясь засесть за компьютер, чтоб не терять драгоценного времени и начать писать бестселлер.

Но проблема обнаружилась сразу же: кого собственно надо убивать? Ведь мемуары жертвы режима отпадали сами собой. С властью у четы Головёшкиных-Анашкиных всё было в порядке, точнее, власть своими действиями давала ежедневную работу журналисту-добытчику, который трудился сразу на два издательства: провластное и контравластное, обнаружив, что и то и другое имеют одно тело и две, а может, и больше голов.

– Власть всегда была и будет от чёрта. Плевать на неё. Каждый человек должен думать о себе и о родине, где родина – это семья и друзья, – говорил Володя Анашкин, политический обозреватель не с мировой, но достаточной славой, мечтой которого было покупка домика на Камчатке, родине его предков, где он проводил каждое лето в походах и постройках разных шалашей, лодок, раскидывании сетей, охоте и рыбалке… Ольга мечтала подсобить в его мечте, потому как помимо мировой славы и богатства, разделяла привязанности мужа к природе и сама обожала охоту, рыбалку и особенно сбор грибов и ягод, коих на Камчатке водилось видимо-невидимо.

Если написать бестселлер, то при возможностях и связях Оли и её янки, убивались зайцы не только четы Голяшкиных-Кури, но и Головашкиных-Анашкиных.

Проблема была только в одном: кого убить кроме зайцев?

Глава 2. Кого убить, кроме зайцев?

После завтрака Оля перезвонила подруге и озадачила её этим вопросом.

– Убивай кого не жалко, – с благородного плеча разрешила Ога – будущая обладательница бестселлера. – Главное, чтоб там были русская мафия, продажные полицейские, любовь, секс и… – маникюр опять привлёк внимание молодой женщины. – И всё! – других вводных не было.

– Ладно, – вздохнула тяжело Анашкина Ольга и стала думать, кого бы такого убить, чтоб русским и американским читателям понравилось и они скупали бы тиражи книги, как горячие хот-доги и пирожки.

Проблема оказалась более сложной, чем предполагалось в начале. Дело в том, что Ольге Головёшкиной с детства было жаль всех и вся. По этой причине она прогуливала уроки литературы, когда изучали «Му-му» и «Каштанку». Ей было трудно представить мотивы главных героев, способных на подобную жестокость. Ей становилось жалко и жертв, и самих мучителей, не знающих настоящей любви.

А убить кого-то всё-таки придётся.

Ольга отложила написание бестселлера до следующего дня, занялась своими обычными делами, при этом не переставая думать о сюжете. Когда наконец следующей ночью гениальная идея посетила её голову, она даже вскрикнула, чем опять разбудила сына.

– Ложись-ложись, мой хороший. С мамочкой всё хорошо. Ей очень хорошо! – зловещим тоном произнесла Оля, в голове которой проносились яркие картинки коварного убийства. – А будет ещё лучше! – и белозубая улыбка озарила её красивое лицо.

* * *

Ольга не приехала через неделю, так как Джеф вызвался её сопроводить, выкроив недельку отпуска от цифр, которые делают мировую погоду. И потому, поменяв билеты, они счастливой парой влюблённых приехали через две недели вместе.

Роман был давно написан и даже разослан всем ведущим издательствам, одно из которых за внушительную плату и благодаря покровительственному звонку из посольства Соединенных Штатов, вызвалось собеседовать автора на предмет издания бестселлера.

Ольга Головёшкина, а теперь второй соавтор и пресс-атташе первого автора – Ольги Голяшкиной, также успела разузнать расценки на раскрутку быстрой звёздности. Услуги стилистов, визажистов, фотографов, блогеров, пиарщиков, промоутеров, копирайтеров, продюсеров и ещё с десяток выговариваемых профессий стоили, как подержанный феррари. Однако Джеф, как спонсор будущего бестселлера, давал добро и на это. Лишь бы супруга успокоилась и перестала метать икру… или бисер: он всегда путался в русских пословицах, которыми стреляла жена, вымогая деньги, обещая взамен вернуть их с процентами, когда бренд Голяшкиной-Кури станет, как Армани или Версаче, и будет продавать всё и даже навоз, если понадобится.

К тому же великий биржевик и экономист, у которого у самого раз в два года выходили экономические бестселлеры на тему “как разбогатеть” сотнями тысяч экземпляров, тут же переводимые на все языки мира, зная спады и подъёмы корпускулярно-волновой природы явлений, подсчитал, что заделаться мега-звездой в России в разы дешевле, чем на его родине. И даже если не выйдет, семейный бюджет несильно пострадает от этого. Тем более, Ольга в целях экономии перестала транжирить деньги, заделававшись бизнес-леди, которая под мышкой или в сумочке теперь носила книгу дебетов и кредитов, где кредит пока что рос в пользу Джефа. Одним словом, выходила экономия по всем фронтам.

– Можно сказать, даже бесплатно, – думал Джеф, разглядывая листик А4 с предполагаемыми вложениями в жену в виде услуг издательств, посредников и прочих спичрайтеров и копирайтеров с продюсерами. – Пусть потешится перед беременностью и родами, – радовался американец, глядя как красавица-жена пищит от счастья, видя его поддержку. Ну и ему льстило, что Ольга станет звездой. В его глазах и глазах многих она уже давно сверкала, как самая яркая звезда. Однако покорение всего звездного небосклона не могло не радовать супруга, верившего в упорство и целеустремленность жены, которая, если ей надо, мёртвого из могилы поднимет.

В аэропорту их встречала пара Головёшкиных-Анашкиных, счастливых и радостных, что после долгой разлуки вновь повстречаются с друзьями.

Ольга Головёшкина, правда, признала подругу только по наличию рядом американского мужа, слегка изменившегося, но всё же прежнего весельчака-толстяка Джефа теперь с копной курчавых волос, словно у одуванчика торчащих в разные стороны.

– Матерь Божья! – пересохшими губами произнесла Ольга, завидев незнакомую знакомку с надутыми, словно шары, боками, тонюсенькой талией, на которой в разрезе белого, как снег платья, сверкали кубики шоколадной плоти. Эта же плоть, прилично распухнув чуть выше талии, возвышалась двумя пиками в области груди. Наконец, еле оторвавшись от грудей, шоколадного цвета шеи с эффектно висящими тяжёлыми золотыми цепями, Ольга добралась до лица, будто сошедшего с полотен с богинями Олимпа. Огромные глаза с поволокой и тенью от забора ресниц, гладкая кожа, два пухлых розовых бугра, которыми Ольга Кури наконец вымолвила:

– Что? Не узнала меня, замухрень замухранская? – и бросилась в объятия подруги со слезами, которые становились чёрными и оставляли следы на выбеленной коже, стирая приличный слой дорогой декоративной косметики.

Две Ольги расплакались, переполненные чувствами, и рыдали так ещё долго, через всхлипывания обзывая друг друга разнообразными прозвищами, винными и невинными. От их прослушивания у прохожих вставали волосы дыбом, ведь в иной ситуации можно было словить пощечину за такие выкиды. Но каждый, видя искренность чувств и объятий, подмечал, что так может литься любовь только между лучшими подругами, которые уже не обращают внимания на слова и даже поступки, передавая друг другу невероятное тепло, идущее от сердца.

– Я думала, ты прикалываешься или накладываешь всякие эффекты или носишь протезы, – произнесла поражённая Ольга Головёшкина, ещё раз оглядев сексапильную Барби, когда-то бывшую обычной красивой девчонкой по имени Олька Голяшкина.

– Я – публичная персона и не могу выглядеть как-будто собралась на рыбалку, – оправдывалась с гордым видом Ога, многозначительно глядя на затрапезный вид подружки. – На меня смотрят люди, они хотят быть как я – идеальной. Не могу их подвести, это своего рода миссия. Кстати, чтоб ты знала, задница моя. Занимаюсь три раза в неделю специальным хопп-поп-флекс-прессингом с резинкой из упругого латекса.

Головёшкина поморщилась, представив себя, только будучи не в своём уме, захотевшей провести десятки, а то и сотни часов во всевозможных салонах красоты, на поп-прессингах, обёрнутой резинками, а ещё хуже на столе у пластического хирурга, чтоб навести «такую красотищу». Однако обернувшись на мужа, который стоял, как столб, не моргая и не дыша минут десять, бесстыже разглядывая лучшую подругу жены, Ольга подумала, что, возможно, заигралась с образом домовой тётки.

Джеф стал ёрзать на месте, тем самым намекая, что телячьи нежности от радости встречи – это прекрасно, но он очень голоден, а с его нежным желудком и слабой поджелудочной лучше не шутить.

– Конечно-конечно, любимый, – захлопотала молодая жена, открывая лист с ресторанами города, который посоветовал посетить их знакомый ресторатор Валентин.

Ольга Головёшкина в который раз засмотрелась и восхитилась настоящей любовью друзей. Ведь надо было б очень любить деньги, чтоб влюбиться в некрасивого, толстого, сухого, расчётливого трудоголика, видевшего мир через призму корреляции между ростом и снижением различных кривых, которые приносили баснословные деньги. Голяшкина любила деньги и люкс, но больше всего она любила жизнь, умела ценить прекрасное и чудесное рядом с собой, которое проявлялось не только во внешнем, сколько во внутреннем. Она б не променяла яркую жизнь с её сюрпризами на прозябание рядом с нелюбимым человеком, пусть и богачом.

И сейчас идентичность душ виделась невооруженным взглядом. Со дня свадьбы, спустя почти три года года, ребята стали невероятно схожи, хотя и выглядели по-разному.

– Они оба так гротескны! – прокомментировал Володя Анашкин образы низкого толстого американца в розовой рубашке и голубых льняных шортах и высокую блондинку в белом платье с захватывающими дух разрезами, которые целовались в такси вот уже девять с половиной минут, не обращая внимание на окружающих. А окружающими являлись таксист, который не мог спокойно вести машину, то и дело поглядывая в зеркало назад, Володя Анашкин, усаженный третьим лишним на заднее сиденье под бочок влюблённой пары, и жена Оля, которая упрямо пересказывала последние новости, не замечая страсти в такси.

– Ога, сразу после обеда нас ждёт издатель, – пыталась разнять влюблённых Ольга-Головёшка и перевести внимание бизнес-леди на бизнес. – Ты бы хоть почитала роман с убийством. Вдруг тебе не понравится?

– Я тебе доверяю, Какашкина. Ты была самой талантливой из всего потока. У тебя, если ты даже будешь стараться, всё равно, кроме шедевра ничего не получится, – нехотя отнимая пухлые губы из капкана мужних, промычала Голяшка.

Ольга повела бровью от льстивого комплимента подруги и улыбнулась, зная, что та шутит и не шутит одновременно.

– Умеешь ты, коварная, подлизать сладко до самых до окраин.

– Так мы с тобой – идеальная компашка. Ты пишешь шедевры, но не умеешь ни их, ни себя продавать. Я не дружу с ручками и тетрадками, но зато могу продавать хоть коровье молоко самой корове.

Джеф, изучающий русский последние три с половиной года и весьма продвинувшийся в этом процессе, читая классиков во время многочисленных перелетов, не совсем понял последнее предложение. Жена тут же перевела его на возвышенно-американский, и Джеф засмеялся, похрюкивая и повизгивая, будто не слышал ничего более смешного в жизни.