Елена Радковская
Живу в Екатеринбурге. Преподаю в университете. К.э.н., доцент. Пишу недавно, поэтому работ пока немного. Надеюсь, будет больше. Кое-что здесь: https://ficwriter.info/polzovateli/userprofile/SBF.html
Мусорный ветер
– Надо… Надо!.. Надо!!!
Никита вздрогнул, отгоняя наваждение. Слова не рассыпались вместе с отлетающим сном, продолжили звенеть внутри черепной коробки требовательным рефреном:
– Надо. Надо!
От последнего вопля парня подбросило, словно на пружинах, он скатился с дивана и сжал руками голову. Голос как будто стал тише. На подрагивающих ногах Никита приблизился к окну. Размытая луна холодно безмолвствовала. Внизу, насколько можно было разобрать с одиннадцатого этажа, тоже никто не кричал. Впрочем, он с самого начала понимал, что голос – у него в голове.
– Надо! Одевайся. Иди. Надо.
Подавив невольную дрожь, он пробормотал:
– Что «надо»? Кому надо? – вышло хрипло. Никита строптиво дёрнул плечом. – Единственное, что мне надо – вернуться в собственную постель.
– Ты не сможешь. Пока не сделаешь, что надо.
Молодой человек решительно повернулся к дивану. И застыл в ужасе. Диван проседал, стекал, словно расплавленный пластилин. Жидкий коричневый язык пледа лизнул пол.
Никита попятился. Будучи студентом второго курса физфака, он твёрдо знал, что стационарный процесс не нарушается самопроизвольно. Что-то изменилось – то ли в мире, то ли в его восприятии мира.
– Тихо!
А он и не заметил, что издаёт какие-то звуки! Юноша оглянулся на дверь: не стоит тревожить родителей. Его это мысль или навеянная?
– Оденься.
– Да, – бездумно пробормотал Никита, нашаривая одежду.
– Теперь иди. Иди сюда.
Словно во сне, молодой человек подошёл к окну и распахнул створку.
– Иди ко мне!
Никита взобрался на подоконник и, не раздумывая, шагнул.
Упругая воздушная волна толкнула его в грудь, не дав полететь. Створка окна вырвалась из рук и с силой захлопнулась. Он опрокинулся навзничь и свалился на пол. Странно, но не услышал ни звука удара, ни боли в ушибленном теле.
– Вот как, – хмыкнул голос. – Ладно, можно иначе… Иди через дверь. Выходи на улицу… Придётся немного пройтись.
Даже в состоянии транса Никита понял, что нельзя доводить родителей до инфаркта, просто бесследно исчезнув. Дрожащей рукой выдрал из конспекта по теормеху листок, накарябал: «Пошёл прогуляться. Скоро вернусь». Потом взял куртку и вышел из квартиры.
Ночная осенняя сырость отрезвила до состояния, в котором он уже мог соображать. Никита раздвинул губы.
– Ты… кто? Что тебе от меня надо?
– Не замедляй ход.
Только тут Никита осознал, что целеустремлённо шагает куда-то.
– Куда ты меня ведёшь?!
Вместо ответа перед глазами всплыло лицо. Бывшая одноклассница. Её имя было Марина, но все звали её Мара, а чаще – Хмара из-за хмурого выражения на вытянутом лице, обрамлённом в начальной школе дурацкими косичками, а позже – дурацкими хвостиками мышиного цвета. Ещё она носила ужасные очки в коричневой пластмассовой оправе и самотканую торбу в качестве школьной сумки.
Вообще, Хмару стоило бы пожалеть: она была сиротой и жила, насколько помнил Никита, то ли с тёткой, то ли с бабкой. И вроде бы не чуралась одноклассников, не противопоставлялась, старалась вписаться и даже шутить, но почему-то ничего не получалось: реплики звучали невпопад, шутки оказывались не смешными и даже сам её вид вызывал раздражение. Её не травили, и всё же она была изгоем и, конечно, страдала из-за этого. С прошлого июня – после выпускного – Никита её ни разу не видел.
– Узнаёшь?
– Д-да, но…
– Не понимаешь?
– Нет.
– Поймёшь. Шагай.
Под кроссовками чавкали лужи. Чёрные горы опавших листьев шевелились, словно переползающие с места на место чудовища. Никита сжал зубы. С какой стати он шляется ночью под дождём, выполняя неизвестно чьи приказы? Он попытался развернуться или хотя бы остановиться – и не смог. Ноги, независимо от его желания, продолжали механически двигаться. Ветер издевательски бросил в лицо пригоршню мусора и брызг. Никита разозлился.
– Что тебе нужно? Какое отношение имеет ко мне Хмара? Я с ней и не общался практически! Она меня не интересует!
– Вот именно. Просто скажи ей об этом.
– Что-о?!
– Скажи ей, что она никогда не была тебе нужна. И сейчас не нужна, и потом не будет.
– Зачем? – поразился Никита.
– Какая тебе разница? Просто скажи ей правду – и всё. Твоё дело на этом будет закончено, и ты сможешь вернуться домой.
– Ничего не понимаю, – пробормотал юноша. – Зачем это тебе? Ты кто вообще?
– Это тебя не касается. Просто сделай.
Голос замолчал. Никита тоже – обдумывая то, что услышал. Если это действительно всё, что требуется, то ничего страшного ему не предлагают. Он-то уже успел передумать всякие ужасы. А всего-то: дойти (тем более, ведут) и сказать (тем более, правду). После чего развернуться, уйти и забыть. Ничего сложного. И ничего плохого, верно? И всё-таки что-то царапало его.
Кому и зачем надо, чтобы Хмара узнала о его равнодушии? Как будто она не догадывалась! И почему именно о его?
Почти исключительно из чувства противоречия Никита поинтересовался:
– А если я откажусь?
Перед мысленным взором вспыхнула картинка: оплывающий диван, превращающаяся в гадкое коричневое месиво дорожка на полу подбирается к двери в спальню родителей. Вот дорожка достигает двери, та корёжится и обугливается. Отливающая ртутным блеском лужа втекает в спальню и неотвратимо ползёт к родительской кровати, к свесившейся во сне почти до пола маминой руке…
– Не-ет! – закричал Никита. В груди бухал набат.
– Нет?
– Не делай этого!
– Ты выполнишь, что нужно?
– Да… да.
Он задыхался, словно вырывающийся из ловчей сети зверь. Всё что угодно – лишь бы родители… лишь бы с родителями ничего не случилось.
– Хорошо. Уже близко.
Под унылой моросью Никита достиг чернеющего среди голых кустов здания своей бывшей школы и быстрым шагом миновал его. Дальше дорожка почти не освещалась. Странно, вроде бы не маленький город, а фонари не горят, да и нет их почти. Собственно, и дома скоро закончились – по крайней мере, многоэтажки. Не сдерживаемый стенами ветер стал пронзительнее. Парень поёжился, но шага не сбавил. Сердце колотилось неровно, как будто само не уверенное, чего ждать.
Одноэтажная деревянная хибара выглядела тоскливо и как-то обособленно – словно стояла не посреди улицы, а в некоем изолированном пространстве. Покосившиеся доски низкого забора, безрадостно-коричневые стены, наглухо запертые ставни, покрытая копотью труба. Ноги довели юношу до границы запущенного участка.
Несмотря на затмевающую разум тревогу, Никита поразился: он и представить не мог, что Хмара живёт в таких условиях. Вспомнились её блёклые бесформенные платья, старомодные тупоносые туфли. Никита тряхнул головой, отгоняя не вовремя нахлынувшую жалость. Он должен защитить родителей. Да и не собирается он делать Хмаре ничего плохого! Подумаешь, несколько слов… Под ложечкой засосало.
Никита мужественно толкнул калитку. Из-под ног метнулось что-то чёрное, мазнуло по джинсам и скрылось в темноте. Из горла вырвался истерический смешок: всего лишь кот. Чёрный кот, перебежавший дорогу. Почти бегом, чтоб не дать себе времени засомневаться, студент преодолел несколько метров по раскисшей тропинке и громко постучал. Дверь отворилась почти мгновенно – как будто Хмара стояла с другой стороны и ждала его.
Никита набрал воздуха, готовясь выпалить заготовленную речь, поднял глаза на бывшую одноклассницу, и слова застряли в горле. Стоящая в полутёмной прихожей, бледная почти до синевы, испуганная и потерянная Хмара уставилась на него, приоткрыв рот. Вместо идиотских хвостиков лохматились короткие волосы, оказавшиеся вдруг светлыми. Уродливые очки тоже исчезли, и большие, ярко-зелёные глаза Хмары блестели, отражая свет горевшей вдалеке лампы. Она почему-то была босиком, в какой-то совсем лёгкой кофточке, потёртые голубые джинсы обтягивали ноги, едва прикрывая голени. Взгляд парня упёрся в голые лодыжки с трогательно выпирающими косточками.
Хмара переступила босыми ногами.
– Никита? Ты пришёл… ко мне?
Голос её прозвучал растерянно, но вспыхнувшее в глазах сияние буквально ослепило Никиту. Он словно проглотил язык и лишь пялился на неё, не в силах признать в этой взволнованной худенькой девушке угрюмую Хмару, вечно обряженную в безразмерные, бесформенные балахоны.
Она вдруг напряглась и, дёрнув шеей куда-то вглубь коридора, хрипло произнесла:
– Или ты к ней? Тогда ты опоздал.
Хмара отступила, обвиняюще-гневные нотки в её голосе отчего-то больно задели Никиту, хотя он понятия не имел, о чём речь.
– Я к тебе, – деревянным голосом сказал он.
– Правда? – прошептала она. – Ко мне?.. Но откуда ты…
На щеках девушки выступил румянец, и она сделала несмелый шаг навстречу ему.
– Ну!
От загремевшего в голове голоса Никита дёрнулся. Он почти забыл, что привело его в этот тёмный покосившийся дом.
– Ну!!!
Хмара в замешательстве остановилась, глядя на внезапно посеревшего одноклассника. Она, конечно, не слышала никакого голоса. Никита же почувствовал, как покрылся холодным по́том. Родители…
– Слушай, – просипел он, – я должен тебе сказать…
Она прервала его, схватив за руку:
– Подожди, – и потащила его за собой по коридору.
Пальцы её были холодными, и Никита поразился: как она не замёрзла в такой лёгкой одежде? От растерянности он, не сопротивляясь, посеменил за ней. Она обернулась и шепнула:
– Здесь надо тихо.
Она прижала к губам палец и дальше пошла на цыпочках. Непонятно почему подчиняясь ей, Никита тоже стал двигаться крадучись. Они преодолели длинную кишку коридора, миновав несколько закрытых дверей, и, наконец, вошли в единственное освещённое помещение: кухню. Большая, квадратная, с некрашеным деревянным столом, парой шкафов и – Никита вытаращил глаза – настоящей печью у стены.
Хмара, внезапно смутившись, выпустила его руку и подошла к печке. Достала из подпечья пару поленьев, открыла заслонку и сунула их внутрь. Никита смотрел на её узкую спину и чувствовал, что, несмотря на царящее в кухне тепло, его пробирает озноб, не имеющий никакого отношения к температуре.
Девушка выпрямилась и повернулась. От жара печки она раскраснелась и выглядела оживлённее. Никита сглотнул и от неловкости ляпнул совсем не то, что хотел:
– Почему ты без очков?
Она делано-небрежно бросила:
– Линзы.
– Цветные?
– Почему? – удивилась она. – Прозрачные.
– А… где твоя обувь?
– Обувь? – Хмара опустила взгляд на свои ноги, будто только теперь заметила, что они босые. – Обувь, да… я сняла.
Она бросила взгляд куда-то за стол. Никита посмотрел туда же. Под окном валялась пара поношенных кроссовок. Рядом на стареньком венском стуле висел голубой свитер, а на сиденье притулились толстые вязаные носки. Ей что, было так жарко? Никита сморщил лоб и твёрдо сказал себе, что это не его дело. Он здесь не для того, чтобы гадать. Ему не важно, почему эта странная, удивительным образом преобразившаяся девчонка решила раздеться в собственном доме. Может, она хотела принять ванну? Никита сообразил, что мысли забрели не туда, а воображение уже рисует картины довольно разнузданные. Он помотал головой. Перед глазами возникла спальня родителей. Сцепив зубы, Никита удержался и не застонал, лишь протяжно выдохнул.
– Хма.., – решительно начал он и осёкся.
Нет, не мог он называть её Хмарой!
– Марина!
Она вскинула на него изумлённо-радостные глаза.
– Да, Никита, конечно! Сейчас.
Она подхватилась, стремительно обула кроссовки и надела свитер – как будто нырнула. Её движения, несмотря на порывистость, были удивительно изящны. Никита следил за ней распахнутыми глазами, в голове шумело.
– Скажи ей.
Никита почувствовал, как задрожали руки, притянул к себе ближайший стул и рухнул на него.
– Ну же!
– Я… не могу, – прошептал Никита, обессилено мотая головой.
В мозгу раздалось разъярённое шипение. Желудок скрутило – как будто раскалённая колючая проволока взрезала его изнутри.
– Что не можешь, Никита? – удивлённо спросила Марина.
– Я…
Налетевший порыв ветра ударил в окно – словно камнем. Даже за закрытыми ставнями было слышно, как лупит по железной крыше внезапно хлынувший ливень. В трубе загудело, облачко сажи вырвалось из-под вьюшки. Марина вздрогнула и бессознательным жестом протянула руки к Никите. Синяя жилка на тонкой белой шее билась загнанной птицей. Он, задыхаясь, вскочил со стула.
– А-а-у-а! – оглушительный, страшный вой дьявольским соло ворвался в демоническую симфонию бури.
Сердце заколотилось, словно решило внести свою лепту, исполнив партию тамтама. Никита оглянулся. Вой нёсся из-за закрытой двери в середине коридора.
– Что… кто там? – прохрипел он.
Побледневшая Марина зажимала рот кулаком.
– А-а-и-а! – вновь грянул вой.
Никита похолодел: он узнал голос. Именно он хозяйничал в голове этой ночью! Да что здесь происходит?!
– А-и-на! – пронзительно взвыло за дверью.
Снаружи раздался грохот, сквозь щели в ставнях ослепительно блеснул свет молнии. Лучи будто прорезали пространство кухни и торжествующе заплясали в тёмном коридоре. Марина всхлипнула.
В Никите что-то перевернулось. Он вдруг понял, что её испуг значит для него больше, чем его собственная боль, едкой кислотой обжигающая внутренности. С ошеломляющей ясностью он осознал, что хочет – должен! – защитить её.
Принятое решение как будто заставило боль отступить. Словно со стороны, Никита увидел, как испуг на его лице сменяется мрачной решимостью, как расправляются плечи и сжимаются кулаки. Неизвестно откуда взявшимся покровительственным, властным жестом он отодвинул с дороги Марину и шагнул к дьявольской двери.
– Нет, Никита, стой! – взвизгнула Марина и бросилась к нему.
Он подхватил её и прижал к себе. Надеясь, что она не заметит бьющей тело дрожи, Никита веско сказал:
– Надо выяснить, что там.
– Не надо, – пролепетала она. – Я и так знаю.
Она знает, что за чертовщина творится? Нет, конечно, девчонка просто в шоке. В комнате наверняка какая-то… дыра в стене, к примеру. Ветер туда влетает и воет. А страшно – потому что гроза. Может, в дыре ещё что-то застряло и вибрирует. Никита положил руку на голову Марины и осторожно погладил.
– Это бабушка, – сказала она, пряча лицо в ворот его куртки.
– Какая… бабушка? – опешил Никита.
– Моя. Родная бабушка. Она растила меня с тех пор, как родители погибли, —сквозь ткань куртки просочились горячие слёзы. – А сейчас она умирает… И зовёт меня.
Никита поперхнулся, голова пошла кругом. Бабушка? Что за бред? И тут же похолодел: а голос в голове? Тоже ветер?
– А-а-и-на!
Никита подумал, что так должна звучать сама тоска. Смертельная тоска. И боль.
– Она тебя зовёт, – медленно произнёс он. – А ты не идёшь…
Невысказанный вопрос «почему?» повис в воздухе, но она поняла его. Оторвалась от куртки и вскинула блестящие от слёз, ярко-зелёные глаза. Её лицо было совсем близко.
– Но ведь ты пришёл.
Он ничего не понял.
– Ты пришёл, – повторила она, – и удержал меня.
Никита хотел возразить, но она прижала ладонь к его губам.
– Бабушка умирает третий день. И всё время зовёт. Это… очень трудно вынести. Я чуть не сошла с ума.
Никита почувствовал, как зашевелились на голове волосы. Марина кивнула и заторопилась:
– Я страшно мучилась, очень боялась. Думала, думала, всю жизнь вспомнила. И почти решилась… Даже нет, совсем решилась, – она прикрыла глаза, голос стал бесцветным. – Я решила, что бабушка права, я должна пойти к ней. И уже начала раздеваться… а тут пришёл ты. Ты сказал, что пришёл ко мне, именно ко мне, это правда?
Никита без слов осторожно наклонил голову.
– Ну вот, – тихо сказала Марина. – Значит, бабушка всё-таки ошибалась, и я кому-то нужна в этой жизни.
– Но я не понимаю…
– Она ведьма, – просто сказала девушка.
Никиту словно обухом по голове ударили. Ведьма?! Разве они бывают?.. Он в замешательстве взглянул на застывшую Марину, и все сомнения разлетелись как от порыва бури. Бабушка – ведьма, а он не выполнил её приказ! Никиту обдало холодом и тут же накрыло волной жара. Ах, идиот, играющий в благородство! За себя решил, а как же родители?!
Пальцы конвульсивно стиснулись на плечах бывшей одноклассницы. Она вздрогнула и отстранилась.
– Люди всегда её боялись, – тихонько сказала девушка. – Бабушка мастерица… была мастерица наводить иллюзии, страшные в том числе.
– Иллюзии? – хрипло переспросил Никита.
– Ну, – Марина опустила глаза, – не только.
Никиту затрясло. В животе ожил ядовитый клубок. Надо бежать домой, спасать! Только вот… успеет ли он? Да и как противостоять ведьминому проклятию? Никита с силой прижал руки к сведённому судорогой животу. Попробовать… как-то разобраться с ведьмой?
Марина будто бы почувствовала его страх.
– Сейчас она очень ослабла и мало что может…
Никита закусил губу.
– Зачем она зовёт тебя?
– Ну, – Марина нахмурилась, – когда ведьма умирает, ей необходимо передать кому-то свою силу… свой дух. Обычно принимающий дар – кто-то из родственников.
– Она хочет сделать ведьмой тебя? Тебя?! А ты…
– А я не хочу. Никогда не хотела, но всё-таки почти решилась. Это ведь очень страшно: день за днём слушать предсмертные крики ведьмы… И потом, бабушка меня почти убедила, что моё предназначение именно в этом, что я здесь никому не нужна. Если бы не ты… – и добавила, зардевшись: – я всегда тебя ждала.
Никита смутился.
– Но я же вроде… никогда особо…
– Никогда, – легко подтвердила Марина. – Но я всё равно надеялась.
Жаркий румянец затопил лицо и шею Никиты – смесь потрясения, стыда и… радости. Он прокашлялся.
– В общем, – тем же нарочито лёгким тоном сказала она, – если бы тебя не было в моей жизни – хотя бы просто где-то рядом…
«Если бы я выпал из окна, например», – мелькнула мысль.
– …то сегодня я приняла бы бабушкин дар.
– Хорошо, что я успел вовремя, – выпалил Никита, даже не успев подумать. И тут же понял, что это правда. Ему трудно было представить, что ещё утром он вообще не вспоминал о ней, а её судьба была ему глубоко безразлична.
– Спасибо, – шепнула Марина, зарываясь в его куртку.
Вместо ответа Никита сжал её локоть и увёл обратно в кухню. Он всё ещё не был уверен, что не должен мчаться домой, но сомневался, что это чем-то поможет. И потом… разве он может оставить Марину?
Дождь неистово барабанил по крыше, свистящий ветер пытался оторвать ставни. Из-за бабушкиной двери неслись хриплые стоны и крики.
– Надо что-то делать, – скрывая нервозность, Никита присел на корточки у печки и открыл заслонку. Языки пламени заплясали красноватыми отблесками на его лице.
– Что? – спросила Марина, пристраиваясь рядом.
– Я слышал, – неуверенно произнёс он, – что когда ведьма умирает, то разбирают крышу. Вроде, это помогает душе отлететь. Мы можем попробовать… У тебя есть топор?
Марина со снисходительной грустью посмотрела на него.
– И куда же отлетит её душа?
– Я не знаю, – растерялся Никита. – Но ведь так делают.
– Вырвавшись на свободу, душа ведьмы будет искать пристанище. И вселится в первого, кого найдёт. То есть, в человека неподготовленного. Что с ним будет, можешь представить?
– Ну, примерно. Он или она станет ведьмой. Или ведьмаком.
– А его собственная душа куда денется?
– Куда?
– В том-то и дело, что никуда. Она останется в том же теле и будет бороться с подселённой. Ни одна из них не захочет уступать, так что борьба будет очень жестокой, – Марина вздохнула. – Как правило, человек не выдерживает и сходит с ума. То, что называется «бесы вселились». Человек начинает творить страшные вещи, не осознавая, что делает. И часто погибает.
Марина произнесла всё это безо всякой рисовки, не отрывая взгляда от огня.
– Так уж и погибает? – пробормотал Никита, нервно почесав руку.
– Сто процентов, если душа ведьмы вселится в мужское тело. Чересчур много противоречий. Да и женщине придётся несладко. Некоторые тоже не выдерживают.
Никиту пробрала дрожь. Вон как, а он-то собрался предложить себя, чтобы зайти в комнату вместо Марины. Ему казалось, что у молодого сильного парня гораздо больше шансов справиться с ситуацией, чем у хрупкой испуганной девушки. Марина подбросила в топку ещё полено.
– Даже если неподготовленная избранница переживёт период, скажем так, адаптации, из неё выйдет только чёрная колдунья: слишком много страшных эмоций она испытает, пока достигнет равновесия. Правда, жить будет долго… очень долго, гораздо больше отпущенных человеку лет.
– Значит, если бабка, – Марина сердито сверкнула на него глазами, и Никита поспешно поправился, – если бабушка тебя достанет, то ты или погибнешь или станешь злой колдуньей?
– Ну, у меня гораздо больше шансов на благополучный исход, – усмехнулась внучка ведьмы. – Я ведь живу с ней с детства… Только я всё равно не хочу. Особенно, когда вспомню, как люди к ней относились. Даже те, кто приходил за помощью, – она безнадёжно махнула рукой.
Марина поднялась и отошла к окну, слепо глядя в тёмное окно. Никита, помедлив, подошёл сзади и осторожно обнял. Она замерла в его руках, как испуганная птичка.
– Что же делать? – тихо спросил Никита.
Марина пожала плечами:
– Ждать.
– Чего ждать?
– Так или иначе, это закончится.
В Никите проснулся протест:
– Как? И когда?
– Через трое суток. То есть, сегодня на рассвете.
– И что произойдёт? – Никита непроизвольно повысил голос.
Марина осторожно высвободилась, присела на ближайший стул и сложила ладошки между коленями, словно озябла. Никита приткнулся на соседний.
– Я не знаю точно. Но душа потеряет связь с телом. А вселиться в другое существо она может, только если эта связь ещё не прервалась. Понимаешь, это как нить, которая привязывает душу к земле. Если нить не разорвана, то происходит просто подмена тела… Ведьмина нить удерживается три дня, потом рвётся.
– То есть бабушка… просто умрёт?
Марина покачала головой:
– Душа не может умереть. Любая душа бессмертна, даже душа ведьмы.
– Куда же она денется?
Марина опять пожала плечами. Никита подавил подступающее раздражение: она не виновата, эта худенькая девчонка, с торчащими лопатками, огромными газами и такими нежными губами.
– Наверное, туда, куда отправляются все души после смерти тела, – тихо произнесла она. – И там ей придётся ответить за всё, что творила в жизни, или даже не в одной… Ведьмы боятся этого суда больше всего. Поэтому и пытаются всеми силами остаться на земле в другом теле, потом ещё в одном, и ещё…
– Они что, живут вечно?
– Нет, конечно. В конце концов все уходят.
– Но тогда какая разница? Всё равно ведь придётся ответить за всё. А чем больше, м-м, жизней будет прожито, тем за большее придётся отвечать, разве не так?
– Так, – задумчиво произнесла Марина. – Они понимают это. Со временем. Поэтому большинство старых ведьм, по-настоящему старых, переходит на сторону света. Те, кто слишком много грешил, бывает, даже переселяются в тела животных – тех, которые служат человеку и преданы ему. Ну, там собак или лошадей.
– Пытаются загладить? – скептически поинтересовался Никита. – Надеются, что на суде зачтётся?
– Возмещают, – поправила Марина.
Бывшая одноклассница неожиданно показалась взрослее и мудрее. Никита вскинул брови:
– А молодые, получается, творят только зло? Почему нельзя сразу делать добрые дела?
Она невесело усмехнулась:
– В нашей жизни страх – гораздо более сильный источник, чем благодарность.
– Источник чего?
– Эмоций. Энергии. Силы… Людской страх даёт ведьме власть над окружающими. Очень сладкую.
– А-а… – Никита помолчал. – А твоя бабушка… уже много прожила?
– Много. Но недостаточно. К сожалению.
– Понятно, – Никита потёр переносицу. Значит, замолить грехи не успела.
Но это не повод коверкать жизнь внучки!
Никита хмыкнул, энергично хлопнул себя по коленям и поднялся:
– Ладно, не важно. Куда отправится душа ведьмы – её дело. А мы уходим.
– Куда? – вскинулась Марина.
– Для начала – отсюда. После решим.
Он протянул ей руку, но она покачала головой:
– Я не могу.
– Да почему?!
– Я не выполнила просьбу бабушки, хотя она обо мне всю жизнь заботилась. Но я не брошу её в последние часы… Даже уже минуты.
– Ты же всё равно не зайдёшь туда! – почти закричал Никита.
– Но я всё-таки рядом, и она это чувствует, – возразила Марина.
Никита открыл было рот, но она добавила:
– Представляешь, как ей плохо? Гораздо хуже, чем мне, чем нам. Больно, страшно, невыносимо… Я не могу оставить её. Прости.
Она замолчала, снова подошла к печке и присела, уставившись в пламя. Никита напряжённо думал.
– Ты, конечно, можешь уйти, – дрогнувшим голосом, не оборачиваясь, сказала она.
Никита долгим взглядом посмотрел на её подрагивающую спину, запахнул куртку и, не сказав ни слова, вышел.
Серое предрассветное небо хмурилось тучами. Дождь не прекратился, даже, кажется, стал сильнее. Всполохи молний сверкали очень близко, оставляя яркие следы на сетчатке. Грянул гром, ветер взбесившимся скакуном пронёсся по улице, подняв листья и мусор, закружился над тёмной покосившейся избой, образовав гигантскую воронку.
Оглянувшись, Никита замер: ему показалось, что из трубы вырываются красные искры. Он покачал головой и отвернулся. В едва начинающей отступать темноте почти ничего не было видно, подошвы скользили по мокрой земле, мусорный ветер хлестал по лицу колючей песчаной лапой, но Никита, щурясь, упрямо пробирался вперёд.
Через двадцать минут, весь мокрый и исцарапанный, он ввалился в избу, едва не снеся дверь. В нос ударил запах гари, глаза заслезились от слепящего красного света. В проёме виднелась маленькая стройная фигурка, напряжённо застывшая посреди кухни.
– А-у-а! – взвыло за дверью.
– М-ма-у-а! – раздался ответный вопль из-за пазухи у Никиты.
Никита решительно подошёл к ведьминой двери, выволок из-за пазухи отчаянно сопротивляющегося кота, пинком распахнул дверь и закинул кота внутрь.
Торжествующий вопль, грянувший из-за двери, оглушил парня и, наверное, разбудил всю улицу. В ту же секунду взъярившийся ветер сорвал ставни с кухонного окна, и в стёкла брызнул первый рассветный луч солнца.
Никита бросился вперёд. Кухня пылала. То ли выскочившие из печи угли, то ли ищущая выхода ведьминская сила подожгли деревянный пол, который тлел, разгораясь. Обугленный стол накренился, один из стульев полыхал, треща старым лаком. На глазах у Никиты вспыхнули занавески, мгновенно превратившись в чёрные лоскуты.
В центре, в огненном кольце, неподвижно стояла Марина. Снова босиком. Голубой свитер валялся у её ног, и искры уже прожгли в нём дыру.
– Марина! – крикнул Никита и закашлялся от едкого дыма.
Она не слышала его. Запрокинутое лицо, устремлённый вверх неподвижный взгляд, бессильно свисающие тонкие белые руки – она как будто не замечала бушующего вокруг неё пожара. А, может, наоборот, видела нечто большее, чем Никита.
– Марина!
Он перепрыгнул через горящий стул и попытался схватить девушку, выволочь её из беснующейся стихии. Прямо перед ним взметнулся к потолку язык огненного кольца, едва не опалив лицо. Он отшатнулся и бросился в другую сторону – там, где горело не так сильно. Однако огненное кольцо вновь не пропустило его.
– Марина!
Она стояла безучастная, спокойная и бледная. Никита лихорадочно сорвал с себя куртку и начал сбивать огонь, стараясь потушить хотя бы отдельные очаги, пока они не превратились во всепожирающую стену. Если удастся загасить тлеющий пол, он сможет подобраться к ней. Никита не замечал ни вспухших волдырей на руках, ни прожжённой одежды, ни катящихся по чёрным от сажи щекам горячих слёз.
– А-а-у-а-муа!
Долетевший из коридора звук разительно отличался от раздававшихся раньше. В нём слышалась не тоска, а умиротворение. Боль и ужас сменились радостным ликованием. Он звучал почти как песня.
От этого звука Марина вдруг очнулась. Она встрепенулась, вытянула шею к двери, губы шевельнулась.
Лихорадочно шаривший возле шкафов Никита увидел, наконец, что искал – бадью с водой. Выворачивая суставы, он выволок бадью к столу и с размаху опрокинул под ноги Марине. Та взвизгнула. Никита подскочил:
– Марина!
Он бросился к ней, перепрыгивая злобно зашипевшие угли, и в клубах вздыбившегося пара нашарил её руку. Мокрые пальцы крепко стиснули его ладонь. От облегчения он даже застонал.
– М-ма-у-а-у!
– Она… мурлычет? – изумлённо выдохнула Марина.
– Скорее, он, – отдуваясь, поправил Никита, оттаскивая её от дотлевающих головёшек.
– Какой… он?
Никита кивнул на дверь, всю ночь нагонявшую на них ужас. Дверь с тихим скрипом приотворилась и закачалась на петлях.
– Пилат?! – ахнула Марина. – Откуда ты? Он пропал три дня назад, —задыхаясь, пояснила она Никите, – как раз тогда, когда бабушка….
Огромный чёрный кот, распушив хвост, вышел в коридор, остановился напротив Марины и, не мигая, уставился ей в глаза. Она застыла, как под гипнозом. Никита кашлянул.
– Хм, Марина, а как звали твою бабушку?
– Пел… Пелагея.
Кот величественно повернул голову и долгим пристальным взглядом посмотрел на Никиту. Потом сощурил глаза и направился к выходу.
– Пилатик, – дрожащим голосом позвала Марина, но кот уже скользнул на крыльцо. – Он же опять пропадёт.
– Мне кажется, он никуда отсюда не уйдёт, – проговорил Никита. – Ещё много, много лет.
Он взял её за руку и вывел из дома. На пороге они, не сговариваясь, обернулись. Пожар погас сам собой, хотя кухня ещё была полна остаточного жара и копоти. У Никиты мелькнула странная мысль, что его потушил солнечный свет.
На крыльце в торжественной позе сфинкса сидел Пилат и щурился на разгорающийся рассвет. Они тихонько уселись рядом.
Дождь прекратился, оставив в наследство прохладную свежесть. Сбежавший ветер, похоже, забрал с собой кучи мусора, которые вздымал ночью. Умытый дом смотрел на мир безмятежно и доброжелательно.
После довольно продолжительной паузы Марина спросила:
– Как ты додумался?
– Ты сказала про вселение в «другое существо». Не в человека, а в существо, понимаешь? Это и навело меня на мысль, – Никита сжал её пальцы в своих и усмехнулся, – я, вообще-то умный.
– Я знаю, – улыбнулась она. – Ты успел в последний момент. Если бы солнце взошло…
– Я знаю, – улыбнулся он.
Они ещё помолчали.
– И что дальше? – Марина оглянулась на закопчённую дверь.
Никита поднял голову к высокому голубому небу, улыбнулся и хозяйским жестом обнял её за плечи:
– Всё будет хорошо.
Хвост Пилата взметнулся, как чёрный пиратский флаг.
– Д-а-а-у!
Эта и ещё 2 книги за 399 ₽