Темнота завихрилась и исчезла, сменившись рыжими пятнами. Пятна полыхали где-то на веках… Ослепла? Умерла? Перед глазами что-то горело, и слышен был только монотонный треск.

Катя зажмурилась, постаралась опустить стучащую боль куда-то вниз, растворить ее в земле, но провалилась. Зато поняла, что с глазами все в порядке. Всего-навсего забыла их открыть. Или разучилась после удара.

Мысли были вязкими и глупыми.

Катя сосредоточилась: поднять веки. Она впервые позавидовала Вию – ему хотя бы помогали – и застонала: затылок полыхнул болью.

… почувствует тебя…

Боль начала опадать. Катя сморщилась: ослепил свет. Она заметила на его фоне черную змею, змея ползла и ползла, поднимаясь, на ее чешую липли листья и пыль…

Катя моргнула еще несколько раз, сфокусировала взгляд, змея превратилась в шину. Колесо велосипеда продолжало крутиться. Спицы ударялись о ветку, издавая молотящий звук. Загадка решена, Шерлок.

Катя присела, провела рукой по затылку: прикосновение отдало болью. Будет огромная шишка.

И поскольку думать о голове совсем не хотелось, Катя сосредоточилась на остальном. Она схватилась за руль, присела, осмотрела себя и выдохнула. Джинсовый комбинезон покрылся пятнами от травы, кеды в грязи. О белой футболке глупо даже думать. Она посмотрела в зеркало заднего вида – над правым глазом ссадина, темные волосы сбились в гнездо, как у ведьм из сказок, в гнезде застряли колоски и вьюнки.

Провела рукой по ногам. Ссадина на колене, и слева на лодыжке царапина. Царапины были и на правой руке, и наверняка под футболкой уже набухают очаровательные фиолетовые синяки. Плюс голова. Будь проклят активный образ жизни!

Ветви деревьев зашевелились, из-за них появилось колесо велосипеда, потом каштановая макушка, потом Гоша целиком. Он толкал велосипед перед собой и, судя по чистеньким джинсам и лимонной футболке с красными буквами: «Я ничего не довожу до кон…» – ему спуск дался немного легче.

– Ты как? – он попытался сказать это серьезно, даже обеспокоенно, но в уголках губ затаилась улыбка. За двенадцать лет дружбы Катя научилась считывать такое на раз. Она с досадой треснула кедом по велосипеду, колесо закрутилось, спицы снова затрещали.

– В следующий раз займемся тем, что я люблю, – буркнула она, проверяя, не раздавила ли сэндвичи. Ко всему прочему, рюкзак из розового превратился в коричнево-зеленый.

Гоша притворно вздернул брови.

– Мы и так каждый день смотрим фильмы.

– Я не об этом, – возразила Катя, – я имею в виду… валяться на диване, есть чипсы… Чем эта машина пыток, – она толкнула велосипед, – лучше?

– Здоровье?

– О да, я выгляжу чертовски здоровой.

Она заставила себя подняться на ноги, убедилась, что голова больше не идет кругом. Да и боль прошла. Посомневалась, не бросить ли велосипед здесь, но решила забрать. В крайнем случае можно продать и потратить деньги на что-нибудь действительно важное: приставку или новый плеер.

Катя выровняла велосипед и потащила вверх по горке.

– Слушай! – позвал Гоша, взбираясь за ней к дороге. – Ты же нормально ехала. Почему вдруг упала?

– Не знаю, – призналась Катя и вдруг поняла, что не помнит.

Они выбрались к дороге, которая тонкой заасфальтированной змейкой тянулась по парку. Катя посмотрела вперед и нахмурилась: если бы она проехала еще метров двести, рухнула бы прямо в озеро.

В какой-то степени ей даже повезло. Исцарапанная, злая, но, по крайней мере, не мокрая. К тому же теперь у нее появился отличный повод прогулять ИЗО и заглянуть в медпункт. Катя бросила велосипед на обочине, стянула рюкзак и принялась шарить по карманам.

Где-то они точно были.

Гоша привалил велосипед рядом.

– Точно, ничего серьезного? – спросил он. Он был на полголовы выше, и ему отлично удавалось давить ростом. Его взгляд прожигал макушку. Катя невольно провела по затылку рукой.

– Только царапины, – она достала упаковку пластырей и победно потрясла перед его носом. А потом выдохнула: когда-то пластыри со зверюшками казались хорошей идеей. В те прекрасные времена, когда Катя не думала, что придется клеить их на самом деле.

«Да, сегодня будет трудный день в школе», – мучительно подумала она.

– Лучше все-таки заскочить в медпункт, – посоветовал Гоша.

– Конечно, я заскочу, – Катя налепила пластырь на ногу и еще один на плечо, – и буду надеяться, что меня отпустят с уроков.

На лице Гоши появилась хищная ухмылка.

– Я знаю, о чем ты думаешь, Макарова, – сказал он строго, – ты специально упала, да?

– Что? С чего бы? – Катя залепила пластырем ладонь и скосила взгляд кверху, как будто надеялась разглядеть ссадину на лбу. Нет уж, подумала она, сюда она ничего лепить не будет.

Гоша изобразил руками весы:

– Контрольная по истории или несколько царапин? Действительно, сложный выбор. Так и вижу это, – он выставил руки вперед, будто давал представление, – ты спокойно себе ехала, а потом вдруг вспомнила про контрольную и решила: была не была. Резкий поворот руля, кусты, ветки, вся жизнь перед глазами…

Катя убрала за ухо торчащую прядь и уставилась на небо. Небо было светлым и высоким, усеянным рябью серых облаков, будто его разъедала плесень.

А действительно, почему она упала? Хорошо бы вспомнить… Не то чтобы Катя была мастером крутить педали, и не то чтобы дорога в парке представляла собой образец гладкости, но… Здесь не было ни заметных ям, ни больших камней. Люди утром ходили редко, и Катя наверняка успела бы свернуть. Гоша тоже не заметил ничего странного, раз спросил.

В голове промелькнула неясная мысль. А если не удар послужил причиной амнезии? Если какой-то случай (мысленно Катя назвала его Икс) вызвал потерю и управления и памяти?

Она встряхнула головой и направилась по аллее, волоча велосипед справа. Если Гоша надеется, что она еще хоть раз залезет на эту адскую машину, он сильно ошибается.

Она пропустила друга вперед и поплелась следом, думая, как бы проскочить в медпункт и не попасться на глаза одноклассникам. Они наверняка посмеются над ее видом: растрепанная, грязная и с разноцветными блестящими пластырями для детей. Гоша словно угадал ее мысли.

– Какая разница, – пробормотал он, – ты все равно ненавидишь половину школы.

– Не ненавижу, а высокомерно презираю, – возмутилась Катя, – это большая разница, – она поправила рюкзак и остановилась. Ей вдруг показалось, что она вспомнила.

Но, конечно, это не могло быть правдой. Просто разыгралось воображение. Потеря памяти, пусть даже всего на секунды, вызвала мысли о кошмарах, и вот пожалуйста. Теперь ей кажется, будто она упала, потому что заметила в кустах светящиеся желтые глаза.

* * *

Катя сидела в медпункте, изучая от нечего делать плакаты, посвященные чистке зубов. С них скалились хищные дамочки, вцепившиеся когтями в маленьких детишек. Картинка справа изображала рот с полным набором белоснежных, один к одному зубов. Катя моргнула от резкой боли.

Ей показалось, она вспомнила еще что-то. Не только желтые глаза. Черные, как обсидиан, клыки торчали из скалящейся пасти. Она встряхнула головой и сказала себе строго: «Воображение, Макарова. Фильмы ужасов».

Ветер раздувал шторы. Из закрытого ноутбука плыл голос Смита. Того, который Брэнт и который может петь и низко, в отличие от писклявого Сэма. Про писклявого объяснил Николай Владимирович, когда Катя приходила к нему в прошлый раз. Кажется, вчера или позавчера.

Она вообще любила сидеть в медпункте.

Дверь открылась. Вошел доктор, улыбнулся, поправив подвернутые рукава халата.

– Макарова, – пробормотал он, – ну надо же, как неожиданно.

Ему было под тридцать, и улыбка делала его похожим на шарпея. Николай Владимирович собирал длинные волосы в узел, наматывал полосатый шарф, если было холодно, и подворачивал зелено-голубой халат, чтобы все видели цветную татуировку змеи на правом запястье. В медпункте всегда играла хорошая музыка: Беллами, Гонтье, Кобейн, – еще одна причина, по которой Катя часто здесь появлялась.

– На этот раз я по делу, – Катя показала на пластыри и тут же пожалела: надо было сорвать их раньше, глупые детские блестяшки! – Велосипед, – пояснила она многозначительно, – упала по дороге в школу.

Катя сорвала пластыри и протянула руки. Николай Владимирович подошел, осмотрел ее лицо, покрутил локти, даже взглянул на колени.

– Этим «ссадинам» как минимум четыре дня, – заявил он хмуро. – Если хотела слинять с уроков, пошла бы проверенным путем, съела бы пару карандашей.

Катя с удивлением уставилась на руки – на месте царапин остались тонкие белые полосы. И это было как минимум странно.

– Я не вру, – пробормотала она, хмурясь.

Николай Владимирович прошел к столу. Водрузил перед собой пачку бумаг и принялся изучать, не обращая на нее никакого внимания.

– Я не вру, – повторила Катя, на этот раз зло. – Гоша может подтвердить. Я упала сегодня. Видите, – она указала на одежду, – грязь.

Доктор быстро взглянул и вернулся к работе.

– Напомни-ка, – бросил он между делом, – Гоша – это случайно не лучший друг, с которым вы частенько прогуливаете вместе? Он, конечно же, незаинтересованная сторона.

Катя поджала губы. Смит в ноутбуке старательно тянул:

Если я утону этой ночью, верни меня к жизни…

– Я клянусь, что говорю правду, – выговорила Катя медленно, – я упала сегодня. Еще я, кажется, ударилась головой и… – она хотела рассказать про провал в памяти, но если доктор не поверил даже в падение…

Николай Владимирович оторвался от бумаг, подошел к ней, включил фонарик на телефоне и посветил в глаза.

– Выглядишь здоровой, – он потрепал ее по голове, – и если ты и правда грохнулась с велосипеда только сегодня, поздравляю, твоей регенерации позавидует Росомаха. Но, так или иначе, я не стал бы отпускать тебя с уроков из-за пары царапин. Или тебя беспокоит еще что-то?

Он заглянул Кате в глаза, она уже открыла было рот, чтобы сказать, но вовремя остановилась. Только заикнись об этом, и тебя затаскают по врачам. А что может быть приятнее, чем чувствовать себя больной на голову? В любом случае, она всегда успеет сказать, если станет хуже.

Катя покачала головой. Спрыгнула с кушетки и направилась к выходу.

– Все в порядке, – пробормотала она на прощание.

Доктор ничего не ответил. Только голос Смита из ноутбука протянул вдогонку:

Если бы ты только знала.

* * *

Катя пропустила половину рисования, но на вторую пришлось идти. Она немного привела себя в порядок в туалете. Одежда была перепачкана, да и какая разница. Можно подумать, ее очень волновало, что о ней будут говорить.

У самой двери Катя остановилась – почувствовала за спиной какое-то движение. Показалось даже, услышала далекий голос.

Дернулась. Повернулась.

И выдохнула.

В конце коридора, подпрыгивая, шла девчонка в красном пиджаке, как у агентов по недвижимости. Просто шла, уставившись в телефон.

И никакой паранойи.

Катя отогнала лишние мысли. Рывком распахнула дверь и вошла, стараясь не замечать, как косятся на нее одноклассники. Спасибо Гоше, он уже приготовил для нее мольберт. Спасибо вдвойне – установил его в самом дальнем углу класса.

Катя забрала свою коробку с красками, нацепила фартук – можно подумать, ее наряд может стать еще хуже – и принялась за дело.

Делом она, конечно же, считала не рисование. Рисование – отвлекающий маневр, чтобы собраться с мыслями и обдумать произошедшее. Стоит ли кому-нибудь рассказать о своей проблеме?

Сначала Катя хотела поделиться с Гошей, но передумала. Во-первых, он в этом разбирается не лучше, чем она. Будет волноваться, а на деле только отшутится и предложит обратиться к доктору.

Обратиться к доктору – вообще-то неплохой совет, но Катя терпеть не могла все эти процедуры, справки, взволнованную маму. Или – еще хуже – вдруг мама просто сплавит ее Эрику и снова вернется к работе.

Проверять Кате не хотелось. Ей вообще не нравилась идея что-то менять. Практика показывала, что от перемен становится только хуже.

Она опустила кисть в черную краску и начала водить по мольберту. Не думала, что именно хочет изобразить. Просто начала с пятна. Пятно получилось неровным, Катя рассмотрела в нем продолговатый силуэт, начала прорисовывать мелкие детали…

Она слышала, что иногда после удара память частично отшибает, но это временно, она быстро возвращается, и ничего страшного в этом нет. Стоило подождать хотя бы несколько дней, а потом уже думать. Скорее всего, Катя просто увидела белку, дернула руль…

Нет, в Центральном парке Зеленой Горы никогда не было белок.

Катя посмотрела на свой рисунок, добавила несколько мазков, вытянула уши и лапы: все равно получалось непонятное пятно, которому позавидовал бы сам Роршах. Немного подумав, она вытерла кисть и потянулась к желтой краске.

– Волк? – одернула ее Мария Николаевна. Она умела вырастать за спиной, будто из ниоткуда. – Почему именно волк?

Действительно, хороший вопрос. Но для начала, как Мария Николаевна вообще разглядела в этом пятне волка? То есть да, Катя, кажется, рисовала именно его, но ее художественный талант оставлял желать лучшего.

– Почему он черный? – продолжала учительница.

Катя пожала плечами.

– Он сделан из тени.

– То есть тень?

– Ну да, пожалуй так. Я не знаю, – Катя выдохнула, – просто…

– Не хотела смешивать краски? – перебила Мария Николаевна. – Знаешь, ты могла бы нарисовать действительно что-то стоящее, если бы не ленилась.

Катя еще раз посмотрела на получившийся овал с торчащими лапами и поморщилась:

– Вы уверены?

Гоша, который стоял справа и рисовал абстрактную картину «Как моя подруга грохнулась с велосипеда», прыснул смехом. Катя смерила его недовольным взглядом. Одно хорошо: надвигается дождь, поэтому они поедут домой на такси. Велосипеды пока поваляются в подсобке сторожа. Если повезет, несколько дней. А если случится чудо, сторож разберет их на части и выкинет.

Ее мысли прервал звонок. Катя с солдатской готовностью сорвала лист с мольберта, скрутила в трубу и сунула на стол с незаконченными работами. Хватит на сегодня дождей, велосипедных травм, и… Она сглотнула.

На стене была тень волка. Тусклая и едва заметная. Катя попыталась убедить себя, что ей только показалось. Что это наверняка просто тень от тюля…

И ничего странного не происходит.

Но его глаз светился желтым.

Она отшатнулась. Не может быть. Не может, не может быть. Просто разыгралось воображение, просто ей кажется, просто…

Кто-то толкнул в плечо.

Катя дернулась, повернулась. Лицо Шитова перед ней немного плыло. Это ведь доказывает, что ей просто показалось, так?

– Ты в порядке? – спросил Шитов. Он заглядывал прямо в глаза. – Выглядишь не очень.

Катя встряхнула головой. Ей сейчас не до разборок с одноклассниками. Она обернулась к стене, но тени уже не было.

– Просто задумалась, – кажется, так она сказала. Или что-то в этом роде… Отошла в сторону, еще раз посмотрела на стену – ничего. И все-таки, наверняка, это была просто тень от тюля.

* * *

С неба лил дождь. Сбитый асфальт потемнел, трещины заполнились водой, в лужах отражались перекошенные фонари и бесконечные леса, которые всегда можно видеть, если ехать по трассе между городами.

Под стертой и сбитой набок вывеской «ЗЕЛЕНАЯ ГОРА – 25 км» под накрененным зонтом стояла девушка. Она была одета не по погоде – мятые шорты, серый топ на спортивный лиф, кудрявые каштановые волосы собраны в высокий хвост. Пряди, которые избежали резинки, намокли и липли на лоб, щеки и шею. Не помогал даже цветастый зонт, под который девушка прятала скорее огромный походный рюкзак, чем себя.

Свободной рукой она держала уже промокшую карту, с ее сгиба вода текла ручьем. Туристка хмурилась, ее брови сдвинулись к переносице. Она так сосредоточилась, что не заметила, как напротив остановилась красная горбатая «хонда». Окно опустилось, из него высунулось загорелое лицо мужчины с горбатым носом.

– Эй, – позвал он, – заблудилась, красавица?

Девушка оторвалась от карты.

– Мне нужно в Зеленую Гору, – прокричала она сквозь дождь и пальцем указала на вывеску, – как можно быстрее. Пока еще не поздно.

Водитель махнул рукой.

– Запрыгивай, подвезу, все равно по дороге. Я у них всегда останавливаюсь в «Молочном пузыре», – он засмеялся. – Почти пятьдесят лет дядьке, а он молочные коктейли распивает… Но там такие коктейли, если бы ты только попробовала! Ну чего стоишь? – Он распахнул дверцу. – Боишься, что ли? Да забирайся! Зачем тебе мокнуть? Слушай, – добавил он серьезно, сквозь ливень голос казался хриплым, – я уже не в том возрасте, чтобы к девушкам приставать. Забирайся. Или пешком пойдешь.

Туристка убрала карту в сумку и залезла в машину.

Ни она, ни водитель не заметили, что из леса за ними наблюдал огромный черный волк. Кроны деревьев смыкались над ним, не пропуская даже скудного солнечного луча. Единственное, что светилось во тьме, были желтые волчьи глаза. Волк провожал «хонду» взглядом и скалил на машину черные зубы.

Глава 2
Дождь

^{Зеленая Гора вымирает}

Именно к такому выводу приходишь, ознакомившись с цифрами. Только за последние четыре года город покинули почти 40 тысяч человек. Согласно опросу местной администрации, проведенному в 2014 году, среди причин лидирует неспокойная криминальная обстановка.

Число без вести пропавших превышает средний уровень по России в три раза. При этом работой местной полиции удовлетворены менее трети населения. Более половины считают, что смена руководства в правоохранительных органах сможет решить проблему. Более двадцати процентов согласны подписать петицию.

Несмотря на удручающую картину, за последние годы серьезных подвижек в решении данного вопроса не происходило. Городу остается только ждать и надеяться, что кто-то изменит ситуацию в лучшую сторону.

Невротик. Специально для «Пещеры Зеленой Горы».

– Ух! – присвистнул водитель. – Такое чувство, что ливень нас преследует.

Лобовое стекло застилала вода, «хонда» не ехала, а плыла. Дома, деревья и проезжающие машины превратились в цветастые пятна. В салоне стало зябко, водитель включил печку:

– Не боишься в такую погоду на машине?

Девушка поправила огромный рюкзак на коленях и покачала головой.

– Мне нужно добраться как можно быстрее. Это вопрос жизни и смерти. – Она сощурилась и всмотрелась в пейзаж за окном. Машина была уже на подъезде к городу – впереди появились первые высотки и рекламные плакаты.

– М-да, – пробормотал водитель, – красивый городок. Приятно в нем чайку попить или тот же коктейль, – он засмеялся, – только жить в нем я бы ни за какие деньги не стал.

Девушка посмотрела на него с интересом.

– Злой он какой-то, – продолжал водитель. – Статистика преступлений – во! – он показал большой палец. – Бьет все рекорды по области. Люди пропадают. Полиция с ног сбивается, а найти ничего не могут – я-то знаю, у меня там племянник двоюродный работал, ушел в прошлом году. Так и не поняли: то ли какой-то маньяк, то ли целая группа. А может, вообще инопланетяне.

Девушка не отреагировала.

– Ну да, – рассмеялся водитель, – я это к слову. Но вещи тут, конечно, творятся странные. Реальность, мистика – поди разбери. Лет десять назад поймали школьников. Совсем еще дети, класс девятый-десятый. Так вот эти детишки организовали в подвале секту и своих же друзей резали. Буквально убивали детишек. Что за люди должны быть, чтобы такое делать?

Девушка снова уставилась в окно.

– Ведьмы, – пробормотала она.

– Ага, точно: про ведьм тут многие говорят, – продолжал водитель. – Говорят, в пещерах живут и с людьми, как с куклами, играют. Сказки, конечно. Городок-то, конечно, красивый. Да, красивый… Один парк чего стоит. А заповедник на северо-востоке! Гора эта Зеленая, пещеры. Меня туда племянник водил – красота! Если бы еще бутылки из-под пива не валялись. Да, любят детишки красоту испортить.

Машина переехала через мост и оказалась на центральной площади. Дома здесь были в основном кирпичными и невысокими – до пяти этажей. Выделялось только современного вида здание справа: круглое, со сферической крышей, обшитое синим пластиком. Девушка ткнула в него пальцем.

– Что там? – спросила она, затаив дыхание.

Водитель притормозил и вгляделся сквозь пелену дождя.

– «Поплавок», кажется, – махнул он рукой, – местный торговый центр. В дождь, и правда, на поплавок похож, да?

Туристка повернулась к нему.

– Здесь Мало, – сказала она.

Водитель оглянулся:

– А?.. Чего мало?

– Я о своем, – она опустила глаза и тихо продолжила: – Мне нужно найти одного человека, девочку. – Туристка пошарила в кармане рюкзака, достала бумажку и, сощурившись, прочитала: – Макарова Екатерина Викторовна. Вы ее знаете?

– Я здесь никого почти не знаю, красавица, – усмехнулся водитель, – может быть, назовешь адрес?

Она покачала головой.

– Мне нужно найти ее как можно быстрее. Это очень важно. – Туристка посмотрела на водителя с мольбой. – Вы даже не представляете, как важно.

Он вздохнул и свернул на щербатую боковую дорогу.

– Ладно, девочка, говоришь? Высажу тебя у гимназии. Детишки, небось, все друг друга знают. Даже если не из этой школы, все равно помогут. Раз уж вопрос жизни и смерти… – он усмехнулся.

Машина остановилась на школьном дворе, водитель открыл дверцу:

– У учителей спросить не забудь.

Как раз в эту минуту двое школьников, высокий парень и девчонка, садились в такси. Лил дождь, они насквозь промокли, но продолжали о чем-то болтать: он говорил, что из-за ливня игру отменят, она – что у них, наконец, будет время заняться действительно важными делами.

Туристка не обратила на них внимания. Вышла из машины, раскрыла цветастый зонт и уже собиралась захлопнуть дверцу, когда водитель спросил:

– Слушай, а зачем ты ее ищешь? Эту, как ее, Катерину?

Туристка наклонилась к нему и доверительно шепнула:

– Она избрана, чтобы бороться с великим злом.

– А-а-а, ну если так! Ну, удачи. – Водитель помахал рукой, дал задний ход и вывел машину из школьного двора. Покачал головой и пробормотал под нос: – Ох, сколько раз жена моя говорила, а я не слушал: все красивые бабы сумасшедшие.

* * *

В такси было тепло и сухо. Катя откинулась на заднее сиденье и позволила себе расслабиться. Тяжелый день в школе позади. Впереди ее ждет спокойный вечер с Гошей. А потом она отоспится и забудет обо всех странностях.

Сквозь пелену дождя она заметила силуэт девушки. Силуэт расплывался, но Катя хорошо видела зонт, с которого текло водопадом, и огромный рюкзак, который девушка каким-то чудом удерживала на своих хрупких плечах.

– Как думаешь, что она здесь делает? – зевая, пробормотала она. Гоша проследил за ее взглядом и пожал плечами.

– Наверное, заблудилась. Не вижу других причин, чтобы приезжать в наш город.

Но Катя уже не слышала. Она откинулась на спинку сиденья и провалилась в сон.

Все было мертвым.

Все было черным.

Катя сделала шаг. Темнота оказалась плотной, упругой, как вода. Катя могла чувствовать ее шевеление. Как рыбы. Кажется, так делают рыбы. Они проходили это в школе. В другом, живом, мире. Был урок биологии, окно, как всегда в апреле, нараспашку, оттуда тянет улицей, и ждешь, когда урок закончится. Но старенькая Марина Федоровна все говорит и говорит. Она говорит о рыбах, и ее рот открывается, как у рыб.

Она говорит, что у рыб есть боковая линия – орган, с помощью которого они чувствуют колебания воды.

Она говорит, и всем скучно. Гоша перелистывает страницу и набрасывает корявую фигурку. Подписывает внизу и показывает: человек-карась. Способность: чувствовать колебания. В конце концов, он «заколебывается» и превращается в акулу. У Гоши хорошие идеи, но с рисованием проблемы, и Катя подписывает снизу: «Больше похоже на человека-плохой-рисунок-с-раздутым-правым-глазом».

Катя – плохой рисунок. Или рыба. Здесь в общем-то не- важно. Важно, что она может чувствовать темноту. А темнота – темнота называется Мало – чувствует ее.

И хочет растворить.

Катя сделала еще шаг. В правой ладони она сжимала рукоять кинжала. Сама рукоять была холодной, и от нее по телу тянулась холодная нить. Она оплетала каждый сосуд и помогала удерживаться в мертвом, чужом мире.

Еще шаг.

«Не отпускай рукоять, – сказала себе Катя, – если отпустишь – умрешь».

Она опустила взгляд. Кинжал было видно даже сквозь темноту. Черная сверкающая рукоять… отчего она сверкала, если не было света? Материал напоминал обсидиан. Но это точно был не он. Что-то другое. Знакомое и страшное. Катя не могла вспомнить, понимала только, что нужно держаться за него.

Лезвие слишком белое для стали, слишком металлическое для кости. Оно было изогнуто волной, волна словно продолжалась в гарде… откуда Катя знала, что эта часть называется гардой? Острие кинжала переходило в шип, и весь он в целом напоминал то ли хвост дракона, то ли ногу балерины.

Он был легким, мягко лежал в руке, и самое главное…

Он был ее.

– Был, – повторил чей-то хриплый голос, разорвав тишину, – теперь наш. И ты никогда, никогда не вернешь его.

– Но он уже у меня в руке, – отозвалась Катя, глупо озираясь по сторонам.

– Только его образ, – поправил другой голос, смеющийся, – ты ведь спишь, дитя.

– Можно подумать, я не знаю, – Катя почувствовала себя очень глупо. В своем собственном сне. Наверное, что-то не так с ее самооценкой.

– В любом случае, – медленно протянул хриплый голос, – сделка завершена. Десять лет миновало, и теперь они тебя чувствуют.

Катя огляделась, но никого не увидела. Ей стоило испугаться, но она не могла. В этом месте даже чувства умирают.

– Кто – они?

Голоса засмеялись.

– Конечно же, демоны, моя дорогая, – отозвался мягкий, молодой, – и тени. Они уже идут за тобой. Друг за другом, вереницей, как крысы из сказки.

Катя вспомнила про желтые глаза и черные клыки.

– Крысы из сказки в конце концов сдохли, – бросила она в пустоту.

– Как и дети, – отозвался смеющийся голос.

Катя почувствовала, как натянулась идущая от кинжала нить.

– Кто вы? – она старалась заметить хоть кого-нибудь, но вокруг была только чернота. Плотная, непреодолимая чернота.

– Так ли важно? – спросил хриплый голос. – Даже если мы назовемся, ты все забудешь. Ты никогда не запоминаешь снов. Ты и так задержалась, дитя. Проснись.

– Проснись! – эхом отозвался Гоша. Он тряхнул Катю за плечо. Она открыла глаза и огляделась. В салоне такси пахло елкой, и Катя сморщилась от знакомого отдающего нафталином запаха. Эти освежители до сих пор делают?

Гоша перед ее расплывающимся взглядом хмурился.

– Ведьмы? – переспросил он. – Тени? Ты опять смотрела ужастики?

Катя сморщилась.

– Я говорила во сне?

Он кивнул.

– Так что тебе снилось?

– Откуда я знаю, – пробормотала она, растирая лоб, – я никогда их не запоминаю.

* * *

Одной рукой Катя держала пузатую бутылку колы, другой обнимала пачку чипсов и попкорна. Пальцами она умудрилась захватить пакет конфет, а в зубах держала упаковку кексов. В такие моменты она любила дождливые дни: Гоша собирался играть в футбол на школьном стадионе, и ей пришлось бы сидеть на мокрой, холодной трибуне, делать вид, что футбол – жутко интересное занятие, а самой украдкой смотреть в телефоне что-нибудь из Тарантино.

Но ливень был такой сильный, что они насквозь промокли, пока добрались до ее дома. Ни о каком футболе не могло быть и речи. Вместо этого кино и несколько раундов, по настоянию Гоши, в одной из этих жутких игр, где приставка приказывает повторять движения, и ты не то танцуешь, не то корчишься в конвульсиях.

– Где ты? – закричал Гоша из зала. – Я уже выбрал песню.

– Если это что-то из «Братьев Блюз», клянусь, я убью тебя! – крикнула в ответ Катя. Пакет с кексами выпал изо рта, и ей пришлось поднимать его с пола.

– Тогда захвати нож.

Катя добралась до гостиной, бросила добычу на большой коричневый диван и упала рядом.

– Ты же знаешь, я ненавижу эти «джазовые ручки». – Она показала растопыренные пальцы, скорчив гримасу. Гоша пожал плечами.

– Готова? Я на… – Он остановился. – Что с тобой?

Катя побледнела. То есть она всегда была бледной, но на этот раз побила собственные рекорды. Гоша пощелкал пальцами.

– Эй, что с тобой?

Катя зажмурилась, открыла глаза и побледнела еще больше.

– Ты это видишь? – Она, не мигая, смотрела через его плечо, на стену в коридоре. Гоша сглотнул и заставил себя повернуться.

– Черт, Макарова, – он выдохнул, – вижу стену. Если не хотела играть, так бы сразу и сказала.

Он услышал, как Катя тяжело выдохнула за его спиной:

– А я и говорила.

* * *

Катя никогда всерьез не задумывалась, что начнет видеть на стенах тень волка. Но если бы задумалась, решила бы, что ее это как минимум удивит.

Волк появился прямо в квартире. Тень на стене с желтыми глазами. Она не могла перепутать. Или могла?

И что сделала Катя? Убежала? Испугалась? Немного, сначала. А потом просто стала играть с Гошей и после двух раундов обо всем забыла.

Заставила себя забыть.

Только когда Гоша ушел, когда Катя насыпала кофе из коричневой бумажной упаковки, залила кипятком, села за стол, обхватив чашку руками, только тогда она начала понимать.

Происходит какое-то дерьмо.

И она не может больше делать вид, что ничего не замечает.

Сколько она просидела так? Очнулась перед остывшей кружкой, когда домой вернулась мама. Значит, очень и очень долго.

В коридоре зазвенели ключи, в зеркале Катя увидела подтянутую мамину фигуру без головы: верх зеркала закрывала вешалка. Мама стянула синее пальто, осталась в брючном костюме, поправила блузу с жабо – мама всегда умела одеваться. Умела носить каблуки, умела быть леди – «бизнес» и просто. Всегда и во всем была немного лучше, чем Катя.

И всегда была занята.

– Еще не спишь? – спросила она с порога кухни. Мешки под глазами были тщательно замаскированы скатавшейся пудрой. Маме было сорок пять, люди давали меньше. Она выглядела по-взрослому красивой: большие выразительные глаза, смуглая кожа, высокие скулы. Кате от нее ничего не передалось, только волосы и манера смеяться. Но так считали мамины подруги, а сама Катя сходства не видела. – Почему везде горит свет?

– Чтобы не было теней, – будто в бреду проговорила Катя. Она прикрыла глаза и заставила себя успокоиться. Даже если произошло что-то действительно странное, она не хотела говорить маме.

Мама посмотрела с пониманием.

– Пэт, ты опять смотрела ужастики?

Катя вздрогнула: «пэт» по-английски – питомец. Когда-то ее так называл папа. Это было их слово. Его и Катино, и больше ничье. Папе – папе, каким она его помнила с детства, – она могла бы рассказать. Он был большим и сильным и умел прогонять ее кошмары.

Мама принялась возиться с кофеваркой. По кухне поплыл терпкий аромат кофе. Катя пожала плечами.

– Выглядишь помятой, у тебя температура?