Зоя и Егор дожидались его, присев на теплый, нагретый солнцем камень парапета. Егор самозабвенно делился с матерью подробностями своего утреннего ныряния за ракушками. Хотя улов и был небогат, рассказывал Егор с неведомым для взрослого человека упоением. Марк уже готов был сказать: «Представляешь, кого я только что видел?», но предпочел не прерывать их разговор. Сам он уже слышал сегодня эту историю во всех подробностях, пока Зоя дремала после обеда. Присев рядом, он стал рассеянно смотреть по сторонам. Неспешно прогуливались люди, парами или в окружении детей, собака, невозмутимо задрав ногу, мочилась на толстый ствол акации, в небе, подернутом легкими облачками, кружилась чайка. И тогда он вдруг заметил темноволосую девушку в светлом, цветастом сарафане, которая парила в воздухе метрах в двадцати от него, неспешно поднимаясь от земли.

Наверное, он должен был удивиться. Но, видимо, его уже захватил другой слой действительности, и вместо удивления, он ощутил восторг. Происходящее показалось ему настолько знакомым, что он, не отрывая взгляда от парящей девушки, схватил Зою за руку и, перебив сына, возбужденно воскликнул: «Смотри!.. А ведь я тоже так умею!». Зоя удивленно огляделась. «Как? Ты о чем?» – в ее вопросе звучала явная озадаченность. «Вот так, – ответил Марк, – как она».

Марк сказал, чтобы они ждали его в отеле, и, не оборачиваясь, побежал в сторону своего видения.

На это месте его рассказа я хмыкнула.

– И ты вот так вот просто оставил их одних? – спросила я Марка.

Похоже, он не заметил легкого осуждения в моих словах.

– Конечно, – сказал Марк, – я же сказал, что вернусь.

Я чуть покачала головой.

– Ты чай-то пей. Остыл уже, небось? – я потянулась к чайнику, – Налить горячего?

Марк отмахнулся, сказав, что не страшно, и продолжил рассказ.

Девушка в цветном сарафане парила чуть выше крон самых высоких акаций. Она была босая, ветер слегка колыхал подол ее длинного платья и чуть развевал ее прямые волосы. Люди не обращали на нее никакого внимания, они остались в своем слое. Марк понял, что знает, что должен делать, и помнит, как.

Дальше мне рассказать как-то непросто. Лучше всего, если я попытаюсь пересказать его историю как бы изнутри, Марк считает, что все это происходило на самом деле, вот и я буду рассказывать, как если бы все это было вполне взаправду.

Он оттолкнулся от земли и, как и ожидал, почувствовал, что земля не торопится притянуть его обратно к себе. Он начал медленно дрейфовать по воздуху, потом взмахнул руками, как будто бы плыл брассом, и плавно поднялся на пару метров. Он не понимал, отчего надо было именно взмахнуть руками, ведь он был не в воде, а на его руках, в отличие от кружащей под облаками чайки, не было перьев. Просто вот так оно было. Он откуда-то это вспомнил, откуда-то из своих снов, и оно сработало.

Он стал приближаться к девушке. Теперь он уже видел ее лицо и задумчивые глаза. Заметив его, девушка обрадовалась и стала подниматься выше, как бы предлагая ему последовать за ней. И он последовал.

Люди внизу становились все меньше, как и все остальное, что осталось на земле – акации, киоск с мороженным, снующая по набережной собака превратилась в крохотную темную точку. Ветер стих, но стало чуть прохладнее. Девушка почти не шевелилась, Марку же приходилось то и дело взмахивать руками, но как-то постепенно его движения замедлились, пришло понимание, что достаточно какого-то скорее внутреннего усилия, какой-то сосредоточенности, напряжение мышц сменило намерение напрячь мышцы, напряжение без напряжения.

Они парили все выше. Девушка вела его за собой, не отрывая от него ни своего взгляда, ни своей радостной улыбки. Посмотрев вниз, Марк обнаружил, что высота уже скрыла от них любые детали, он видел только чуть изгибающуюся линию набережной, пятнышки деревьев, крыши домов да море, раскинувшееся по левую руку и уходящее до самого горизонта. Ему показалось, что он видит, как этот самый горизонт постепенно опускает уголки своего рта, будто бы в печальной гримасе. Но облака наверху радостно лучились солнечным светом, радость сияла в глазах его спутницы, печалиться повода не было.

Они поднялись до кромки облаков. Это была именно кромка, граница, совсем не медленное вхождение в туманную дымку, как, по представлениям Марка, должно было быть. И это были не совсем облака. Это был, скорее, какой-то зримый рубеж, разделяющий атмосферу земли и безвоздушное пространство.

Марк впервые почувствовал замешательство. Неужели они двинутся дальше? А что там? Если там заканчивается атмосфера, то как он будет дышать? Девушка ободряюще кивнула ему – ее волосы вдруг немного посветлели, стали короткими и волнистыми – и неспешно полетела вверх. Ее голова скрылась в облаках, она вошла в белую пелену по плечи, затем по локти, по пояс, подол ее длинного сарафана, расписанного синими цветами, похожими на васильки, еле заметно колыхался, аккуратные, как если бы никогда не видевшие узких дамских туфель, пальчики ее ног слегка подрагивали.

Оттуда, сверху, на Марка взирало нечто неведомое, рождавшее тоскливое чувство в груди, рождавшее страх. Но вместе с тем манящее, влекущее к себе, зовущее заглянуть туда, по ту сторону. Марк снова взмахнул руками – не то забыв в этот момент, что в этом нет никакой нужды, не то от замешательства, – задержал дыхание, словно бы собирался нырнуть, и погрузился в белизну облаков.

Его кожу обволокла прохладная влажность. Он чувствовал, что руки и ноги на своем месте, но не мог различить ничего в этой белизне. На какой-то миг (миг ли?) ему показалось, как будто бы кто-то украл время: как долго он поднимался сквозь облака – сказать он бы не смог.

Облака разошлись, и он вынырнул из белого тумана. Он осмелился только чуть высунуть голову над его клубящейся поверхностью и огляделся. Вокруг простирались бескрайние вспенившиеся поля цвета самого чистого снега. Такое ему доводилось видеть из иллюминатора самолета. А вот над головой… Солнце почему-то куда-то исчезло, но вместо одного – множество солнц, ужасно далеких, но ставшим ему в этот момент все же невероятно ближе, чем когда-либо раньше. Звезды… тысячи… миллионы… сияющих… лучистых… не складывающихся в знакомые ему созвездия, подавляющие своей неисчислимостью, дрожащих и горящих ровно, белых, чуть желтоватых, голубоватых, красных… Новое небо, открывшееся Марку, было вовсе не черным, как он отчего-то ожидал, а раскрашенным в своей глубине во множество цветов. Что это было? Туманности?

На этом невероятном фоне в паре метров от него все так же, как и прежде, улыбаясь ему, парила его спутница. Похоже, она чувствовала себя здесь не менее комфортно, чем раньше. Марк не смел дышать, но по какой-то причине он все еще не ощущал никаких признаков удушья. Однако рассудком он понимал, что так не может продолжаться долго, он выдохнет и захочет вдохнуть снова, а чем ему наполнить легкие в космическом пространстве? Всем своим видом девушка говорила ему, что все в порядке, что не нужно ни о чем тревожиться, но страх задохнуться стал возвращаться к нему, этот страх-то и начал его душить. Он поднял над поверхностью облачного океана руку и жестом патриция, обрекающего побежденного гладиатора на смерть (это его образ), показал пальцем вниз. На секунду он испугался, что разочарует девушку своей трусостью, но она без малейшего недовольства пожала плечами и согласно кивнула. Прежде чем нырнуть обратно в облака, он еще раз поймал ее взгляд, не зная, увидит ли он ее еще, там, куда он вернется, – ее глаза были полны радости и какого-то такого тепла, которого ему не доводилось видеть ни в чьих глазах – за исключением разве что глаз Зои и моих.

Марк замолчал, задумчиво смотря мне в глаза. Что он там видел? И, главное, кого? Меня ли?

– А ты мне случайно не рассказываешь все это в каком-нибудь аллегорическом ключе? – поинтересовалась я. – Вроде как у вас там на море что-то произошло, но ты не хочешь говорить об этом прямым текстом?

Он покачал головой.

– Нет, – сказал он, – в том-то и дело, что тут нет никаких аллегорий. И сразу предвосхищу твой следующий вопрос. Нет, никаких психоактивных веществ я тоже не принимал. То, что я рассказываю, не наркотический трип, не гипноз и не какое-нибудь иносказание. Все было именно так, как я говорю, хотя я понимаю, что поверить в это несколько непросто.

– Мягко говоря, – согласилась я с улыбкой. – Но ты ведь представляешь себе, как устроена атмосфера? И если бы ты взаправду каким-то образом научился левитировать и стал подниматься к стратосфере… и дальше, то все бы происходило совсем не так, как ты описываешь. И отсутствие воздуха было бы не единственной твоей заботой. Ты представляешь, какой там холод? А потом жар? Да любой человек просто сварится там! А что бы ты почувствовал, если бы не стало давления атмосферы? А солнечная радиация? Это мы тут, под озоновым зонтиком, можем о ней не беспокоиться…

– Стась, мне кажется, для тебя сам факт того, что я смог полететь одной силой воли кажется менее невероятным, чем то, что я повидал там, наверху? – сказал Марк, посмеиваясь.

Я немного смутилась. Неправдоподобность его переживаний была для меня, вроде, подтверждением невозможности его путешествия, но в чем-то он был прав.

– Давай я все-таки налью тебе горячего чаю? Хорошо? Твой, наверное, совсем остыл… – я привстала из-за стола.

– Ну не настолько, как если бы я взял его с собой в стратосферу. Но ладно, давай. Я же знаю, что тебе сложно это все переварить.

Я взяла у Марка его чашку, почти полную, подхватила чайник и пошла с ними на кухню.

– Ты же понимаешь, – раздался голос Марка из комнаты, – что я тебе рассказываю не про атмосферу. Я там был не с научной экспедицией. Это же другое, совсем другое.

Я приоткрыла крышку чайника, заглянула внутрь и как только решила, что вода достаточно нагрелась, сняла его с плиты и вернулась к Марку.

– Тогда про что ты мне рассказываешь? – спросила я, снова наливая ему чай. – Только пей сразу. И пряники ешь. На улице мороз, а ты, небось, еще назад поедешь?.. Или переночуешь тут?

Марк покачал головой. Сказал, что не сможет остаться. Пообещал своим вернуться. Ну хорошо.

– Про что?.. – повторил он. – Так в одном слове-то и не скажешь. Тут очень много всего. И я ношу все это внутри, и мне как-то нелегко с этим жить. Потому-то я и рассказываю это тебе. Ты знаешь меня. Лучше, чем кто бы то ни был.

Он послушно откусил пряник и отхлебнул чаю. «Горячий», – одобрил он. И продолжил свою историю. Марк рассказывал, уделяя просто невероятное внимание некоторым деталям, и я постараюсь, как смогу, не растерять их. У Марка вообще-то неважная память, и то, что он помнит в таких подробностях то, что случилось с ним летом, подтверждает, насколько важным все это для него было и как много раз он, должно быть, мысленно возвращался к пережитому.

Спускаясь назад, вниз, он увидел, что девушка последовала за ним, и тоже улыбнулся ей. Похоже, впервые с момента их встречи. Ее улыбка в ответ еще больше расцвела. Марк заметил, что у нее снова были длинные темно-каштановые волосы, как и тогда, когда он впервые ее увидел.

Люди внизу по-прежнему не замечали их, но его это вовсе не беспокоило.

В полусотне метров от земли она приблизилась к нему почти вплотную и, взяв его за руку, стала увлекать куда-то в сторону. Там, в небольшом скверике прямо на выгоревшей траве сидело несколько человек, и она повела его к ним. И в отличие от прочих людей, они видели, как Марк со своей спутницей снижались к ним, держась за руки. (Он, кстати, особенно отметил, какие у нее были тонкие пальцы, и как хорошо они легли в его ладонь. Интересно, подумала я, эта деталь тоже относится к тому, о чем он Зое не рассказывал?)

Им навстречу поднялась другая девушка, взлохмаченный ореол светлых волос обрамлял ее округлое лицо. На выцветшей белой майке по холмам ее полной груди привольно расположилась ливерпульская четверка в разноцветных гусарских мундирах времен «Оркестра клуба одиноких сердец сержанта Пеппера».