Познание смыслов. Избранные беседы

Невозможность возврата в сталинизм

24.02.2016

Комментарии Джемаля к постановке вопроса^[27]:

I. Одна из причин невозможности возврата в сталинизм заключается в том, что российские правящие круги, по большому счёту, из него и не выходили. Чтобы понять суть этого парадокса, надо просто всё расставить на свои места: ленинизм, троцкизм, сталинизм, оппортунизм («оппортунизм» – в терминологии маоистских товарищей)…

Сталинизм был в чистом виде ликвидацией большевизма и возвратом к царской империи. Понимание сталинизма открывается через ясное представление о том, кто такие Романовы и зачем они были нужны Западу. Романовы были «смотрящими» – прежде всего от Британской империи – на огромных просторах «ледяной пустыни», по которой бродил «лихой человек с топором». Романовская, а по сути – объединённая германская – династия, опираясь на прямое рабовладение и коррупцию, осуществляла жандармские функции в интересах ещё относительно слабой системы, штаб которой формировался в Лондоне.

Сталин выждал десять лет с момента поднятия красной большевистской волны и приступил к реализации проекта «Советский Союз как жандарм англосаксонского мира». Благодаря Соединённым Штатам были осуществлены проекты коллективизации, что дало возможность Кремлю шантажировать население перспективой голода. Время от времени этот голод становился грубой действительностью, уничтожая миллионы людей. Но это не значит, что у советской власти в полях ничего не росло или же рассыпалось из грузовиков по пути и сгнивало в хранилищах. Советский Союз производил сельскохозяйственные продукты в изобилии. Дефицит и голод были партийной политикой. Вывоз продовольствия на Запад осуществлялся в огромных масштабах…

США содействовали Сталину и в другом проекте – скоростная индустриализация. Верхушка англосаксонской знати в Штатах и Великобритании прекрасно понимала логику сталинизма: содействовать приходу в Германии к власти Гитлера, как лидера европейского бунта против ростовщичества. Таким образом, новая Германия и новый тренд Европы делали сталинскую империю абсолютно необходимой для США и Великобритании.

Собственно, то, что мы видим в истории ХХ века, есть не что иное, как колоссальное предприятие по спасению англосаксонского мирового господства от континентального европейского вызова. Во имя этого, совершенно чуждого для него господства, СССР потерял десятки миллионов людей. Европа была раздавлена и на протяжении последующего полувека поэтапно перешла под полный контроль англосаксов (включая те восточные регионы, которые первоначально достались Москве).

Вернуться в это? Снова стать жандармским кулаком Запада? Так ведь эта парадигма и не нарушалась. Только Россия ведёт игру, правила которой прописаны не Сталиным, а теми стратегами, которые выиграли холодную войну с СССР. Надо запугать Европу до колик в животе – Россия пугает. Надо объявить войну исламу – как против внутреннего врага и внешнего? Россия входит в Афганистан, Сирию, готова применять силу на постсоветском пространстве. Какого ещё сталинизма вам надо? Имперский гламур, реализация ностальгических сериалов, в которых обязательно присутствует Красная площадь, абакумовы, берии и так далее? Это не получится наяву, извините! Советский Союз, будучи пособником англосаксов, вместе с тем был разгромлен в холодной войне, демонтирован, и это означает, что ни с каких колен ему уже не подняться. Однако организовать кровопролитие в Сирии, в Турции, в Афганистане – это можно. Под прикрытием лицемерного осуждения со стороны западной общественности и бессмысленной риторики внутренних медиа.

Системная функция России – быть одновременно контрапунктом и неотъемлемой частью Запада – остаётся сегодня фактически такой же, как во времена Петра I. Недаром он висит (или висел при Ельцине) в кабинетах всех начальников.

II. Иосиф Сталин до сих пор остаётся одной из самых острых и конфликтных фигур в массовом сознании россиян. Несмотря на то что с момента его смерти прошло 63 года, по крайней мере дважды полностью обновился поколенческий состав и страна имеет очень мало общего с тем, что происходило на её просторах в первые послевоенные годы, Сталин и сталинизм никого не оставляют равнодушными.

Разумеется, главным в личности Сталина остаётся то, что он символизирует собой – по крайней мере в мироощущении подавляющего большинства – пик в историческом развитии России. При Сталине Россия впервые стала партнёром Большого Запада; при нём же Советский Союз превратился в ядерную сверхдержаву и вошёл составной частью в мировую империалистическую систему, сохраняя «левую» риторику.

В каком-то смысле прохановский проект по объединению белых и красных растёт именно в той почве и является знамением той эпохи. У современных россиян революционеры первой волны, зачищенные сталинскими органами, не вызывают ни симпатии, ни даже минимального сочувствия. В мировосприятии наших современников Великий Октябрь был «исторической подставой», прерыванием якобы органического пути российской государственности. Сталин будто бы восстановил эту преемственность, преодолел «сбой» в логике развития России. Иными словами, Сталину удалось вернуться в имперское измерение старой российской державы, войти второй раз в реку.

Вопрос сегодня, однако, ставится так: можно ли войти в эту реку третий раз? Ностальгия по сталинизму имеет вполне историческое измерение: большинство россиян хочет быть империей.

Многие факторы указывают на то, что это невозможно. Российская государственность лишилась как минимум половины своего географического и человеческого ресурса. Ушли территории, которые образовывали остро необходимый для функционирования империи ресурс. Это то, что касается ситуации внутри бывшего СССР!

Но ещё более серьёзной потерей стала утрата Восточной Европы, завоевание которой (с согласия и при поддержке Большого Запада) оказалось той основой, на которой только и возможно было построить империю.

Кроме того, нельзя упускать из виду, что население современной России имеет мало общего с ментальной матрицей советского народа, сложившейся между 30-ми и 50-ми годами. Нынешние люди всерьёз принимают свои крайне правые комплексы за аутентичный сталинизм, не подозревая, что суть той эпохи выражалась в особой форме левизны, противостоявшей как социал-демократии, так и классическому троцкизму. Сталинизм жил в динамике глубоких внутренних противоречий. Реально проживать то идеологическое и политическое пространство могли лишь люди действия, в некотором смысле титаны, которые находили самовыражение в символических актах космического масштаба: перелёт Чкалова, челюскинцы, строительство городов типа Комсомольска-на-Амуре и тому подобное. Империя для тогдашних людей-титанов была соответствующим необходимым одеянием. Сталин оказался идеальной фигурой, в которой воплотилась «точка сборки», где объединились воинствующая ксенофобия и интернационализм, мечта о справедливости и беспощадная жестокость по отношению к инакомыслию…

Как бы ни ностальгировала нынешняя телевизионная аудитория по сталинизму, понятому крайне поверхностно и неадекватно, ни у кого из ныне живущих и действующих лидеров нет ни единого шанса на третий заход в реку Истории.

Сегодня ностальгия по имперскому прошлому, связанному с именем Сталина, широко распространена. Сталинизм рассматривается как эталон процветания и успеха великой державы. И сегодня уважаемый Гейдар будет говорить о том, что возврат в сталинизм невозможен. А я попробую с ним поспорить.

И будем говорить о сталинизме, а не о различных имитациях: так называемые «твёрдая рука», «полицейский режим» и прочие всякого рода судороги – это не сталинизм. Сталинизм принято ассоциировать с имперскостью и появлением колоссальных возможностей государства. Это возможности перекрывать Енисей, это ГОЭЛРО, атомный проект, это ликвидация безграмотности, подготовка полета в космос (реализовали при Хрущёве, но началось при Сталине), это колоссальный вес на международной арене, – всё то, что принято связывать с «империей». Про империю мы уже говорили. Говорили про то, что империи – это вчерашний день. Но империя – это всё же неисчерпаемая тема. Есть разные аспекты подхода к империям. И империя – это очень специфический момент в динамике того, что люди называют «историческим прогрессом». Но, когда они говорят о прогрессе, как правило, имеют в виду нечто очень близкое им, но не то, что является, по сути, стержнем и смыслом прогресса.

Обычно «прогрессом» что называют? Появление различного рода удобств, рост количества материальных благ, комфорта, гаджеты: вчера мчались на тройке, а сегодня на электромагнитной подушке или самолёте, вчера нарочным посылали вестовых – а сегодня смартфоны и так далее. Якобы это – прогресс. Но в действительности прогресс – это совершенно другое. А вот наличие всяких технических удобств – это только внешние проявления, как язвы бубонной чумы – это проявление болезни, а не она сама.

Если вдуматься в то, что такое прогресс в самом широком смысле, – это рост стоимости человеческого времени, рост капитализации человеческого фактора. Крестьянин, который сидит у себя в медвежьем углу, ничего не стоит: его жизненное время ничего не стоит. Он сам себя обеспечивает. Он никому не нужен и ему ничего не нужно. А потом его за ухо выволакивают и превращают в кого-то, а его дети становятся пролетариями, а его правнуки становятся офисными работниками и их жизненная минута стоит больше, чем весь жизненный путь его пращура. Это – прогресс. Это капитализация жизненного времени. Собственно говоря, вся динамика социума крутится вокруг этого: переоценка стоимости жизненного времени.

Вот Маркс, говоря о рабочем времени, сосредоточивался только на аспекте превращения этого рабочего времени в прибавочный продукт. Но этого мало, это очень ничтожная часть проблемы времени. Стоимость жизненного времени включает в себя и досуг, и переоценку уже умерших поколений, потому что идёт непрерывно игра на этом: «фьючерсы» на времени ещё не родившихся. Зачем выпускают дериваты акций, огромное количество фиктивных ценных бумаг? Это, собственно говоря, попытка капитализировать время ещё не родившихся поколений. Очень неудачная попытка, которая ведёт к катастрофе, но тем не менее.

Так вот, империя – это очень специфическая ситуация в этом «прогрессе», в повышении стоимости жизненного времени, когда взрывным образом время огромного числа людей из близкого по стоимости к нулю переводится в очень крупную цифру. Люди были никто и звать никак, и внезапно они становятся кем-то, как аббат де Сийес говорил: «Кто были третье сословие? Никто. Кем они должны быть? Всем». То же самое можно сказать о четвёртом. Четвёртое сословие товарищ Сталин предложил сделать «всем». И сделал в какой-то момент. При этом, конечно, эти люди должны желать стать «всем» – это не то, чтобы их за ухо тянули. Вот в Англии, например, шёл процесс «вытаскивания за ухо»: сгоняли с земли, «огораживали». Это – насильственное. А тут – должны хотеть. Вот появляются миллионы людей, которые хотят стать кем-то…

Я попробую вам здесь оппонировать: ведь сама идея коллективизации, которую Сталин стал продвигать в 30-е годы, с параллельной индустриализацией, как раз и была, что называется, «тянуть за ушко да на солнышко». Крестьян собирали в колхозы, и очень многие крестьяне, оставшись без возможности пропитания по разным причинам, просто шли в город рабочими. Это был такой взрывной переход из одного качества в другое. Из крестьянской России в пролетарскую Россию. Это было необходимо для качественного индустриализационного скачка. То есть тоже, наверное, было некое «огораживание», только в виде колхозов?

Гигантский процесс, который был неоднозначен. Да, колхозы и какая-то часть, конечно же, была вытащена насильственно из своих медвежьих углов. И, конечно же, было сопротивление, был уход в глухую защиту, но было некое ядро, которое стремилось к этому. Это ядро было низшим слоем сельского населения, это было сельское батрачество, безземельное крестьянство, сельские люмпены, которые внезапно переводились в состояние кого-то. И они оказывались между такими жерновами обстоятельств, когда выживали люди, которые проявляли минимум способностей. Для этого существовали ликбез, всякие призаводские школы, некие формы обучения, которые продвигали их вверх. Ведь тот же Косиор^[28] говорил в 1934-м или в 1935 году на съезде комсомола, что 500 тысяч юношей и девушек пришли на командные советские посты.

Я боюсь, что они там все были с тремя классами церковноприходской школы…

Это не важно. Если посмотреть на Россию 1913 года, то это огромное море людей, которые в подавляющем большинстве были малограмотны или неграмотны, были узко ориентированы, жили домашним, натуральным хозяйством. Это огромное число, потому что численность населения царской империи в канун войны была примерно 150 миллионов человек. По тем временам это гигантская цифра. Это в 4 раза больше, чем в Австро-Венгрии, которая была не последней империей Европы. И вся эта цифра внезапно перелопачивается, взлохмачивается, переводится в состояние жёсткого стресса сначала четырьмя годами окопной войны, потом гражданская война, голод и так далее. И потом некий проект, который придаёт всему этому хаосу смысл, движение…

Получилось, что вся страна взлетела в «социальном лифте»?

Да, это правильное слово. Но я хочу сказать, что здесь нет эксклюзива. Если мы посмотрим на наиболее яркие примеры возникновения современных империй недавнего времени, то это та же самая парадигма. Вот яркий пример – Япония. Хорошая иллюстрация. Когда коммодор Перри, если не ошибаюсь, приплыл в Эдо стрелять из пушки, посылая предупреждение от лица «мирового сообщества» закрытой Японии, сёгун поставил вопрос перед японским населением: что-то вроде «что делать ввиду агрессии западного сообщества, каким образом отстоять страну, её образ жизни, её суверенитет и так далее?». Он получил 30 тысяч предложений со всех сторон. Из них только 17 принадлежали не самураям – при том что население было образованным, грамотность была 90 %. Это означает, что всем, кроме самураев, было глубоко наплевать на судьбу Японии.

В 1905 году, примерно через полвека после этого, под Порт-Артуром те же самые потомки крестьян, которым было на всё наплевать, дрались не хуже тех же самураев, которые были их офицерами. Япония была мобилизована уже как империя. Крестьянство, которое было никем (и мы знаем, как жёстко крестьянство было никем в самурайской феодальной Японии), внезапно превращается в японский народ, который стал «детьми императора – потомка богини Аматэрасу». Они были никто и стали кем-то. И возникает японская империя.

Наполеоновская империя возникла точно так же. Французы, которые до 1789 года были никем, и французский сеньор мог встретить, возвращаясь с охоты, французского крестьянина, убить его и омыть в его крови свои усталые ноги. Так вот, после взятия Бастилии эти люди стали кем-то, и то, что они стали кем-то, выразилось в Наполеоне. Причём это выразилось так круто, что не получилось вернуть всё это на бурбоновские старые рельсы, – пытались, но не получилось. Пришлось пережить очень сложный процесс возвращением маленького племянника Наполеона III. То же самое.

В 50-м году XIX века тот же Маркс писал о Германии как о самом захудалом, забытом богом крестьянском уголке Европы (то есть абсолютно неразвитая крестьянская территория). Ещё у Достоевского мы находим комментарий по поводу немца, что немец – это что-то необычайно отсталое…

И вот Бисмарк переводит этих «никто» в кого-то, и получается империя, которая сотрясала мир в течение следующих ста лет.

Ни Японию сегодняшнюю, ни Германию сегодняшнюю, ни Францию не вернёшь в то состояние. Почему? Ресурс повышения статуса, повышения капитализации, исчерпан, и он исчерпан в России тоже.

Тогда сталинизм, по-вашему – это некая энергия расщепления ядра, перехода из одного социального слоя в другой – крестьяне становятся пролетариями, – и это действительно даёт много энергии, социальные лифты начинают работать, на глазах всё взлетает, и именно это толкает страну к новому прорыву. Если мы с экономической точки зрения посмотрим на революцию 1917 года и последующую гражданскую войну и разруху (к 22-му году промышленного потенциала по сравнению с 1913 годом осталось 15 %), – считай, что ничего нет. И за пару десятков лет Россия выходит в мировые державы. Потом Вторая мировая война – снова пепелище и так далее. Но тем не менее это качественный переход высвобождения очень сильной энергии, Вы считаете, что это и есть сталинизм?

На одном конце мы имеем человеческую массу, время которой ничего не стоит. Имя каждого из них, то есть «атомарных единиц», составляющих эту массу, ничего не значит: Иван Иванычи и Петры Петровичи, жив, умер – никакой разницы. И следующий шаг – и они являются авангардом человечества. И уже каждый из них – это просто герой, на которого равняются сотни тысяч молодых людей на какой-нибудь Кубе, в Мексике, Европе: наш Иван Иваныч теперь просто посланник «нового светлого завтра». Это колоссальный выброс энергии. В «миниатюре», возможно, Сталин обобщил эту парадигму, которую мы можем найти и в Японии, и в бисмарковской Германии, и в наполеоновской Франции, – он обобщил это, довёл до максимума, и сделал это на таких просторах, что это превратилось уже в метаисторический факт. Но повторить это нельзя, потому что люди уже исчерпали возможность повышения.

Правильно ли я понимаю, что вся ностальгия по сталинизму, по «твёрдой руке», по тому, что «вся страна в порыве как один», – для этого нет энергии, да?

Путают, не понимают. Они думают, что сталинизм – это «твёрдая рука». Ну, Пиночет – это «твёрдая рука». В Аргентине при хунте была «твёрдая рука». Но это же не сталинизм. И Франко не сделал империю, хотя «твёрдая рука» у него была. При Салазаре в Португалии была очень «твёрдая рука», но это было захолустное, совершенно периферийное, убогое государство, которое даже не смогло вырваться на уровень какой-нибудь средней Европы. Только после Салазара что-то там произошло. А «твёрдая рука» была.

Грубо говоря, наш народ сможет простить «неосталину» твёрдую руку только в обмен на то, что он будет делать из страны новую империю? А если не будет делать, то, соответственно, не простят…

Для этого необходимо, чтобы был потенциал. Откуда взять людей, которые никто, и знают, что они никто, и хотят стать всем? Потому что огромное большинство ныне живущих людей о себе много понимают, они являются образованцами, городскими люмпенами, которые что-то о себе представляют, имеют какие-то понятия. У них есть запрос на уровень потребления, они не способны с тачкой и кайлом строить Беломорканал. И куда от этого прыгать? У них, конечно, могут быть фантазии: им хотелось бы быть гражданами не России, встающей с колен, не уже вставшей, а уже и всех поставившей на колени вокруг себя. Но это же фантазии. Для этого нужно перейти от состояния «ноль» в состояние «сто», от состояния льда в состояние пара. А они уже являются водой.

Получается, что все уже великие империи «отстрелялись», кроме, наверное, Африки, как я понимаю?

Тут есть, конечно, ещё над чем работать, но тут есть одна закавыка: для того чтобы 150 миллионов неграмотных мужиков перевести в состояние стахановых или учёных, спортсменов, деятелей партии, комсомола работников и так далее, – вот чтобы это реализовать, нужны были огромные жертвы, преодоление сопротивления, естественно, и, конечно же, финансовые ресурсы. Откуда их взять? Надо было забрать у крестьян зерно, у «бывших» – их сбережения, и бриллианты из лифчиков великих княгинь, из Эрмитажа взять полотна и продать их в обмен на станки, то есть провести громадную трансформацию ценностей, на которую можно было бы наложить руку для стимула этого преобразования. Для того чтобы сегодня поднять африканцев до такого статуса и сделать великую империю, нет этих графинь, герцогинь, нет этого зерна, нет людей, которые способны вложиться в это. Чтобы 800 миллионов африканцев поднять к взрыву новой империи, «сверхновой», для этого нужны колоссальные ресурсы, а на земном шаре их больше нет. Стоимость перевода Африки в новую империю больше стоимости самой Африки. Отдача не оправдывает этого усилия. Поэтому проще Африку «убить», с точки зрения мирового правящего класса, чем превратить её в часть себя.

Вернёмся к нашей стране, к Российской Федерации. Действительно, ведь осталась сильная ностальгия наших соотечественников не по тому сталинизму, которого все боялись, а по тому внутреннему ощущению энтузиазма и радости…

Вот мои дедушка и бабушка действительно участвовали в подъёме страны, и я от них слышал, что было с каждым днём все радостнее жить. Понятно, что была пропаганда, были весёлые фильмы…

Были жёсткие репрессии, люди ждали приезда ночью, они понимали, что в случае шага влево-вправо, если ты оступился, колосок украл, то тебя ожидает очень незавидная судьба. При этом эйфория так и пёрла. И эти весёлые фильмы, эта пропаганда ведь не могла идти против потока. Вот если люди чувствуют себя в тяжёлой депрессии, то любое веселье воспринимается достаточно оскорбительно и провоцирующе. А тут всё это складывалось в общий хор. Почему? Потому что те, кто были никем, ощущали, что они становятся всем, – и именно этот момент делал их такими «эйфорическими». Этот процесс универсален в значительной степени. Почему они всё это терпели? Почему они превозмогали любые трудности? А почему Великая армия вот так по морозу дошла и ушла – до Москвы и обратно – и при этом не свергла Наполеона, а продолжала сражаться за него и в 1814-м, и в «сто дней», когда он сбежал, а Франция за него стояла до самого конца? Потому что вот эта способность терпеть во имя некоего символа. Символа чего? Превращения людей, которые ещё помнили, как они были никем и стали повелителями Европы, когда монархи сидели в приёмной у Наполеона и дожидались очереди, как просители, и француз, какой-нибудь обычный полковник, мог открыть к любому итальянскому или немецкому герцогу дверь ногой. Вот ради этого люди дрались до конца.

Ресурс исчерпан и, соответственно, идея сталинизма и возрождения России в новую империю или в мировую державу бессмысленна? Не будет из России больше мировой державы?

Будет. Только нужна свежая кровь.

Надо чью-то кровь пустить?

Нет, надо чью-то кровь влить. Нужны люди, которые являются на сегодняшний момент никем и которые уже хотят стать кем-то. Но, к сожалению, их всех с колыбели воспитывают в сознании того, что они много значат и что они уже «кто-то», и что у них есть «великое прошлое». Как, понимаете, из дворян николаевской или александровской эпохи нельзя было сделать империю. Можно было сделать империю из петровских дворян. Вот петровские дворяне были никто и стали кем-то. При Екатерине, скажем, фавориты тоже знали, что они никто, при Екатерине тоже был этот драйв, что люди превращались из нуля в кого-то. У них было ощущение, что они мощно раздвигают локтями пространство: шведов налево-направо разбрасывают, немцы падают на колени. А потом уже это как бы устоялось, создался этот слой осевших и много о себе понимающих помещиков. Екатерина зафиксировала это указом о вольности дворянства. Дворянство о себе понимало очень много, и при Николае (это уже показала Крымская война) империя осталась только по названию, как инерция. Нельзя было из этих людей что-то сделать, потому что они уже о себе много понимали. А разрыв с мужиком остался, его били палками, розгами, да и дворянам при любом шаге показывали их место.

Но идея того, что мы теперь что-то значим – она убийственна для империи. Для империи нужно начинать голодными.

Почему в 1917 году никто из верхушки российской элиты не выступил против большевиков и, соответственно, против нового строя? Деникин был как штабной генерал, Колчак вообще адмирал, Врангель – не представляющий из себя ничего командир дивизии, то есть эти люди были второй, третьей очереди. А где та самая элита?

Многие военные поддержали большевиков поначалу, потому что они исходили из имперской идеи, они видели в большевиках ту политическую силу, которая приведёт их именно наверх, то есть силу, которая освободит колоссальную энергию, заключающуюся в анонимных атомах человеческого моря, и всё это превратится в то, чем оно и стало потом. Бонч-Бруевичи^[29] входили даже в ленинское окружение…

Они были дворянами. Но где все эти фамилии: воронцовы, шереметьевы, волконские и так далее? Они же все куда-то разбежались, в лучшем случае – погибли в гражданской войне. Элита полностью деградировала… Мне рассказывали, что когда-то перед войной в театре Вахтангова в оркестре на скрипке играл последний граф Шереметьев. Просто играл на скрипочке, потому что, наверное, его в детстве учили играть и он сидел в оркестре и играл… Его периодически вызывали в НКВД, допрашивали: граф же всё-таки…

А жил он, кстати, в одной из башен в Новодевичьем монастыре.

Не знаю, возможно…

Актёры Вахтанговского театра рассказывали, что он один раз пришёл с допроса, и его спрашивают: «О чем был допрос?». Он говорит: «Они спрашивали меня, боролся ли я с царизмом и тому подобное… и я им сказал, что боролся, я им сказал, что, когда я играл с детьми царя, я частенько их бивал…». О чём это говорит? О том, что элита Российской империи превратилась в какое-то посмешище…

Но давайте перейдём к сегодняшнему времени, ведь сейчас тоже формируется элита. Социальные лифты в 91-м году в определённом смысле сработали. Все те, кто хотел пробиться в первый ряд, они прошли в правительство: сначала либеральный замес, потом силовики и так далее, в общем, сформировалась некая общность. Не зря Патрушев упоминает нам о новых дворянах…

Это совсем не то. Конечно же там есть определённый переход со ступеньки на другую, и этого хватает, чтобы выдвинуть запрос на изменение статуса России с проигравшей холодную войну империи третьего ряда на империю как минимум второго ряда. То есть вернуться в статус держав, которые что-то получают не только со своих подданных в рамках национальных границ, но имеют и международный охват, – с международного пространства что-то получают, как, например, Великобритания и Франция, не говоря уже о Штатах. Такой запрос есть. Но это не империя по-настоящему, потому что те люди, которые сегодня передвинулись в правительство, в значимые силовики, они уже были кем-то. Они не были анонимны. Никто из тех, кто поднялся после 91-го года, не был анонимен, все были кем-то, – начиная с Чубайса, Явлинского и Гайдара и кончая кем угодно. Кстати говоря, ни один диссидент не попал в истеблишмент.

Павловский был какое-то время там был рядом, но сбоку…

Павловский – это белый воротничок, референт, он не носитель власти, он носитель папки. Бывшие папконосцы типа Гайдара перешли во власть. Единственная значимая диссидентка – Новодворская, которая исполняла фриково-театральную роль. Никто не вошёл. Куча народу противостояла советской власти. И где они? Их разметали. Криминал, да – криминал пригласили. Криминал что-то стал значить. Но криминал про себя всегда понимал, что они кто-то, они не с нуля начинали. Поэтому это люди, которые были не удовлетворены своим статусом при советской власти, но уже были кто-то, они заняли первые места в ложе. Но это совсем не то, это не японские крестьяне, которые внезапно превратились в детей императора. Были вообще мусором, которых рубили, если не сходили с дороги достаточно быстро при встрече с самураем, и вдруг они – «дети императора» и, стало быть, внуки «богини солнца».

Кстати, я подумал, что и американская империя сегодня имеет тоже эту энергию высвобождения: туда много приезжало и приезжает людей…

Абсолютно точно, я хотел это упомянуть. Я вам скажу другое. С 1870 года по 1900 год в Америку приезжали миллион человек каждый год. 30 миллионов за 30 лет. Это гигантская цифра. Если мы сравним с сегодняшними цифрами (миллион в Европу), то это уже какие-то вопли страшные. Эти люди попадали сразу в крайне жёсткие условия: достаточно вспомнить фильм «Однажды в Америке». Это трущобы, гетто, это 16-часовой рабочий день, абсолютное отсутствие всяких перспектив, – и так было до конца 30-х годов, до начала Второй мировой войны. Все эти люди были переведены в нечто именно со Второй мировой войной. Вторая мировая война сделала из них Американцев с большой буквы, которые приехали на танках в Европу устанавливать новый демократический либеральный мировой порядок. Были никем, стали кем-то. И вот империя американская началась именно с 1944 года.

Действительно, произошёл качественный скачок. Понятно, что Америка на Второй мировой войне заработала неплохо…

Она и на Первой заработала, но даже в Первой она не стала чем-то значимым, потому что она не выбила Великобританию со своих позиций, она была страной второго ряда. Вудро Вильсон выполз на Лиге наций со своими предложениями («19 пунктов Вудро Вильсона») – его на смех подняли, никто слушать не захотел. К нему относились как к клоуну. Хотя именно вмешательство Америки позволило Антанте победоносно закончить войну, потому что Германия-то не собиралась сдаваться. Даже после подписания Брестского мира освободились определённые ресурсы, и они били французов, а англичане думали о том, как им вообще спасаться с европейского континента. Это всё ещё в 18-м году было. И тут американцы вступили – и что-то хрустнуло. Но это не было оценено в 20-е годы. Великобритания не уступала своих позиций страны № 1 и ещё оставалась ею долгие 25 лет. Необходима была ещё Вторая мировая война, прежде чем Америка стала страной № 1. Но и это всё-таки в тандеме с СССР. Без СССР Америке бы не на что было рассчитывать. США и СССР в тандеме и ломали хребет Британской империи. Как две стороны, которые на пару перестраивали этот мир. И эта связь постоянно сохранялась до самого конца. И сохраняется, наверное, и сейчас.

Давайте поразмыслим над будущими источниками энергии Российской империи. Кто же это такие? Это что – иммиграция из Средней Азии?

Это в частности. Но думаю, что не только. Я думаю, что здесь необходим опыт Америки, которая открыла свои ворота мигрантам в XIX веке самым широчайшим образом. Если учесть, допустим, что сегодня…

Но они ведь собирали в своё время, не побоюсь этого слова, отбросы мировые…

Да. Потому что они их собирали как рабов. У них же не было проекта быть светочем и нести куда-то факел. Хотя они при этом всё равно какую-то идею «американской мечты» и центра, точки сбора для всех ищущих свободу, обозначили. Ну кто там ехал на эту американскую мечту – это уже другой вопрос. Но у них не было проекта и у них не было сита, с помощью которых они бы отсеивали. Им чем проще, тем лучше. Приехал – вот тебе казарма; если ты попал во время гражданской войны – вот тебе винтовка. Все, кто приезжал, сходил на берег в Нью-Йорке в 1861–1864, тут же призывались в федеральную армию и отправлялись на фронт против конфедератов. А после уже в казармы рабочие – работать на потогонной системе, на шахты, строить железную дорогу с запада на восток и так далее.