Адвент. Повесть о добром пастухе

В каждом рассвете есть какое-то освобождение и одновременно беспощадность.

Свет, который горит только для себя, почти как одинокий человек, никчемная душа, но вдруг кто-то приходит – и все меняется.

Человек ведь привязан к дому, к свои вещам, собственное Я преследует его до могилы...

В том и состоит задача человека, возможно, единственная, - находить выход в безвыходном положении, не отчаиваться и, если потребуется, сопротивляться жалу смерти, пока оно не поразит сердце.

Человек ведь привязан к дому, к своим вещам, собственное Я преследует его до могилы, поэтому он боится потерять жизнь - это самое реальное из всего реального, самое переходящее из всего переходящего, самое бесконечное из всего бесконечного, - боится выпустить ее из рук. Боится одиночества, которое является условием его самобытия, которое и есть его самобытие, боится, что останется без своих собратьев, и, возможно, забытый Богом. Немного утешает лишь то, что, если все пойдет своим чередом, его здесь и похоронят, он навечно обретет надежное убежище в родной земле.

 – Я всего лишь человек, и разум у меня человеческий.

– Человеческий разум не так уж плох, если пользоваться им осторожно.

У кого-то есть что-то большее. Но есть ли у кого-нибудь что-то лучшее?

В определенном смысле все существа – жертвенные животные. И сама жизнь – не жертва ли, если она правильно прожита? И разве не в этом загадка? В том, что жизненная сила внутри нас и есть самоотречение. И в том, что жизнь, которая по сути своей не жертва, – неправедная и кончится пустотой?

Но все сложилось иначе. От выходного дня Бенедикт отказался. Задолго до рассвета в субботу он снова отправился в горы, на поиски найденных и еще не найденных овец. Нельзя было так бросать на произвол судьбы Железяку. Но перед уходом он дал сена и воды почтовым лошадям, теперь конюх увидит, что Бенедикт приходил, и сможет сказать, что с ним все в порядке.

Люди такого рода были для него загадкой - положить остаток жизни на спасение чужих заблудших овец!