Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни

Глава 5
Большая пара и маленькая пара

В начале 1905 года, несмотря на появление долгожданного наследника цесаревича, Россия переживала тяжелое время, так как продолжалась война с Японией. Российская императорская армия не стала непобедимой на востоке, как предсказывал мэтр Филипп, она была измотана, деморализована и испытывала серьезный недостаток в снабжении. В связи с этим цензура стала еще более жесткой. Все комментарии в иностранных газетах и журналах, поступавших в Россию, в которых в той или иной форме содержалась критика войны и неизбежно, по ассоциации, царского строя, безжалостно вымарывались.

Среди заметных материалов прессы, которые стали жертвой российской цензуры, была статья английского журналиста Чарльза Лоу о преемственности на российском троне в журнале «Иллюстрейтед Лондон ньюс». Статья была опубликована вскоре после рождения Алексея. Материал сопровождался портретом Александры с подписью «Мать будущего царя», автор поздравлял россиян с появлением этого «луча солнца среди тяжелых туч национальных несчастий», провокационно добавив при этом, что «появление царевича, вероятно, предотвратило революцию». Российскому цензору пришлось помучиться над тем, как справиться с этим подстрекательским заявлением. Было бы кощунственно уничтожать всю страницу с портретом царицы, поэтому в конце концов был полностью замазан черной краской только текст статьи вокруг портрета. В таком виде журнал и дошел до российских читателей¹.

Однако эти драконовские меры были уже бесполезны: на улицах Санкт-Петербурга продолжало нарастать недовольство экономической и политической ситуацией, выливавшееся в народные волнения. Великий князь Константин так описал это состояние страны: «Как будто прорвало плотину». Россию, как он отметил, «охватила жажда перемен… Революция уже стучится в двери»².

6 января по православному календарю, знаменуя окончание рождественских праздников, проводится торжественный обряд водосвятия. На этой церемонии Николай присутствовал лично, что стало уже редкостью к тому времени: государь практически не принимал участия в общественных мероприятиях. В главный момент праздничного богослужения император спустился по Иорданской лестнице Зимнего дворца на берег замерзшей Невы, чтобы присутствовать при непосредственном обряде водосвятия, когда Санкт-Петербургский митрополит трижды окунал золотой крест в прорубь в ознаменование крещения Иисуса Христа. После этого императору поднесли сосуд со святой водой, чтобы он окропил себя ею и осенил крестом.

В это же время был дан традиционный салют. Однако те три залпа салюта, которые прозвучали с батареи на противоположном берегу Невы, как оказалось, случайно или намеренно были даны боевыми, а не холостыми зарядами. Одним из них разбило окна Николаевского зала Зимнего дворца, где находилась вдовствующая императрица Мария Федоровна и собралось множество гостей. Их осыпало шрапнелью и осколками стекла, которые также обрушились и на деревянный помост, сооруженный на льду. Там в этот момент был Николай со свитой и духовенством. Николая не задело. По наблюдению одного из очевидцев, у царя «не дрогнул ни один мускул, он лишь совершил крестное знамение», а его «тихая, отрешенная улыбка» казалась «почти неземной»³.

В ходе расследования, которое было проведено позже, было установлено, что стреляные гильзы снарядов остались в казеннике пушки после проведения учебной стрельбы по мишеням, и, как предполагало следствие, они были забыты там по недоразумению, а не по злому умыслу. Однако Николай, которому были свойственны фаталистические настроения, был убежден, что боевые снаряды были предназначены для него⁴. Для народа, усматривавшего признаки катастрофы в каждом несчастном случае во время этого несчастливого царствования, данный инцидент стал еще одним доказательством того, что самодержавие обречено.

Три дня спустя еще более масштабная трагедия развернулась на улицах Санкт-Петербурга, который уже несколько недель к тому времени был охвачен волнениями и забастовками рабочих, недовольных не только условиями труда, но и продолжением войны с Японией. В результате расстрела и разгона казаками мирного шествия рабочих, вместе со своими семьями направлявшихся к Зимнему дворцу, чтобы подать Николаю петицию с просьбой о начале экономических и политических реформ, были сотни убитых и раненых. Этот день вошел в историю как «Кровавое воскресенье» и стал поворотной точкой в традиционном восприятии царя в массовом сознании народа, который раньше относился к царю как к защитнику-«батюшке». Теперь, по мнению народа, царь забыл о своей прежней любви к нему и, как показали события того года, не гнушался кровопролития и насилия.

В феврале российская армия была разгромлена при Мукдене, в Маньчжурии, а в середине мая в Цусимском проливе был уничтожен Балтийский флот. В августе был подписан договор о мире с Японией. К этому времени по инициативе министра внутренних дел Петра Столыпина были созданы военно-полевые суды, которые выносили не подлежавшие обжалованию приговоры к высшей мере наказания, чтобы противостоять эскалации насилия.

На фоне массовых волнений участились и случаи покушений на видных государственных деятелей. Два предшественника Столыпина на посту министра внутренних дел были убиты один за другим: Дмитрий Сипягин убит в 1902 году, Вячеслав фон Плеве стал жертвой взрыва бомбы на улице в Санкт-Петербурге за две недели до рождения цесаревича Алексея. Над семьей Романовых уже давно нависла тень политического террора. В феврале 1905 года революционерам удалось нанести им ужасный удар, когда муж Эллы, столь ненавистный народу великий князь Сергей, был разорван на куски взрывом бомбы в Москве. Николай и Александра не присутствовали на похоронах: было решено, что опасность для императорской семьи слишком велика. Вслед за этим нападения последовали одно за другим: в мае был серьезно ранен из револьвера начальник киевского охранного отделения Александр Спиридович, в августе 1906 года был убит генерал Вонлярлярский, временный варшавский генерал-губернатор. Генерал Мин, командир лейб-гвардии Семеновского полка, был застрелен революционеркой в Петергофе на железнодорожном вокзале на глазах у жены⁵.

Николаю теперь угрожала такая опасность, что это «привело к организации удивительно сложной системы шпионажа и доносов. Шпионы должны были присматривать за шпионами, воздух был наполнен шепотом, пропитан страхом и недоверием», перегруженная работой царская полиция пыталась справиться с ситуацией⁶. Кроме того, императорская семья не появлялась без сопровождения в местах массового скопления людей в Санкт-Петербурге. Каждое такое событие должно было проходить с принятием соответствующих мер безопасности, в том числе при поездках в открытых экипажах (в ландо или на тройке), при посещении церковных служб или публичных церемоний, где они могли оказаться в окружении толпы. Эта сложная система обеспечения безопасности сопровождалась запретом на какие-либо объявления в прессе о назначенных императорской семьей мероприятиях, планируемых перемещениях и поездках⁷.

Ничто не могло ускользнуть от пристального внимания цензурных комитетов. В результате, как отметила одна лондонская газета, русский народ совершенно ничего не знал о «благополучной семейной жизни» царя и царицы. «Газеты не осмеливаются печатать информацию об этом, об этом крайне редко говорят, если вообще затрагивают эту тему, да и то полушепотом». Для успокоения публики были выпущены несколько бюллетеней, можно было также приобрести официальные фотографии и открытки с изображениями царской семьи, но это было и все. За российской императорской семьей все больше закреплялась слава «поразительной недоступности»⁸.

Каждое движение Романовых теперь охраняли четыре разных службы безопасности. Помимо царского конвоя, охрану Царского Села несла дворцовая полиция, патрулировавшая прилегающие улицы и досконально проверявшая всех посетителей дворца. Специально созданный железнодорожный батальон контролировал участок железной дороги от Санкт-Петербурга до Царского Села и Петергофа. Другие железнодорожные участки по любому маршруту следования императорского поезда тщательно охранялись кордонами войск, расположенными по обеим сторонам железнодорожного полотна, а охрана в самом поезде гарантировала дополнительную защиту императорской семье⁹.

И даже при такой системе охраны в поезде Александра всегда настаивала на том, чтобы жалюзи были опущены. Она запрещала детям – или даже Ники – подходить к окнам, чтобы помахать людям, мимо которых они проезжали. Во время одной такой поездки, по воспоминаниям Александра Мосолова, начальника дворцовой канцелярии, «дети прижимались лицами к щелкам с обеих сторон между шторами и оконной рамой», страстно желая увидеть мир за окном¹⁰.

Убийство генерала Мина, которое произошло так близко к их дому – императорская семья была в это время в своей резиденции на Нижней даче в Петергофе, – очень обеспокоило Николая, но еще более это взволновало Александру, которая жила в постоянном страхе за жизнь мужа и безопасность своих детей¹¹. Возрастающая изоляция императорской семьи чувствовалась даже за рубежом. В большой статье, напечатанной в конце мая в газете «Вашингтон пост» под заголовком «Дети без улыбки», проиллюстрированной свежими официальными фотографиями императорской семьи, отмечалось, что, несмотря на приятные лица сестер Романовых, на них отражалась «печаль, оставившая свой отпечаток на каждом». По мнению газеты, это явилось результатом того, что члены семьи жили, по сути дела, «почти как заключенные в своих дворцах, в окружении слуг и охранников, на чью преданность, как показали последние события, они не всегда могли рассчитывать»¹².

Под угрозой дальнейших политических потрясений осенью 1905 года Николай с неохотой дал свое согласие на создание Законодательного собрания – Государственной думы, которая была торжественно открыта в апреле 1906 года. Александра совершенно не одобряла это решение. Возможность каких-либо политических уступок, которые могли бы создать угрозу для гарантированной передачи престола их наследнику Алексею, вызывала у нее протест и возмущение, и, как и следовало ожидать, существование Думы было недолгим. Глубоко консервативный по натуре и опасающийся всяческих перемен Николай вскоре потерял самообладание и объявил о роспуске Думы уже через два месяца, придя к выводу, что она была очагом и рассадником политического противостояния. Ответом на этот шаг самодержца неизбежно стала эскалация насилия.

В полдень 12 августа 1906 года премьер-министр Столыпин чудом избежал смерти в результате мощного взрыва бомбы на его летней даче в Санкт-Петербурге, на которой тогда было полно гостей. Здание было практически разрушено, погибли тридцать человек, еще тридцать два человека были ранены. Сам Столыпин чудом остался невредим, но когда его доставали из-под обломков, он твердил: «Бедные мои дети, бедные мои дети»¹³. Двоих из них, трехлетнего сына Аркадия, и одну из дочерей, пятнадцатилетнюю Наталью, которые в это время находились на балконе, взрывом отбросило на дорогу. У Аркадия был только перелом бедра, Наталья же получила очень серьезные травмы. Несколько недель она находилась в больнице в критическом состоянии. Врачи предполагали, что она может не пережить этих травм либо ей придется ампутировать обе ноги, сломанные во множестве мест.

16 октября Николай прислал Столыпину и его жене записку, в которой сообщал, что человек Божий – «крестьянин Тобольской губернии» – хочет прийти, чтобы благословить Наталью и помолиться за нее. Николай и Александра познакомились с этим человеком недавно, и он произвел на них «чрезвычайное впечатление». Николай очень советовал Столыпину разрешить ему навестить детей в больнице¹⁴. «Придя в больницу, старец не прикасался к ребенку, просто стоял в ногах кровати, держа икону чудотворца, Праведного Симеона Верхотурского, и молился. «Не беспокойтесь, все будет в порядке», – сказал он, уходя». Состояние Натальи вскоре после этого улучшилось, и в конце концов она выздоровела, хотя и осталась на всю жизнь инвалидом, потому что одна из пяток была оторвана взрывом¹⁵.

Таинственный целитель был странником. Этот полуграмотный, не имевший духовного звания паломник тридцати семи лет по имени Григорий Распутин с момента своего появления в Санкт-Петербурге во время Великого поста 1903 года стал известен как мистик и целитель¹⁶. Первая короткая встреча Распутина с Николаем и Александрой произошла в ноябре 1905 года в доме Станы, в Сергиевке, вблизи Петергофа. Они вновь увиделись с ним там же в июле 1906 года. Мсье Филипп уже умер, и сестры-черногорки с недавнего времени обратились к этому новому мистику и целителю. Они были посвящены в тайну неизлечимой болезни Алексея и прикладывали все усилия, чтобы направить Распутина к нуждающейся в помощи, совете и утешении супружеской паре. Вечером 13 октября 1906 года Распутин приехал навестить императорскую семью на Нижней даче. Он хотел подарить ей написанную по дереву икону святого Симеона, одного из наиболее почитаемых русских святых из Сибири, к которому он испытывал особое уважение. На Нижней даче Распутин получил разрешение встретиться с императорскими детьми и «дал им просфоры и святые образа, а также немного поговорил с ними»¹⁷. Но этим все пока и ограничилось. Распутин не получил повторного приглашения. Хотя Николай и Александра в то время и находились под впечатлением от знакомства с ним и, несомненно, хотели бы пообщаться еще, но проявили осторожность.

И Николай, и Александра были глубоко потрясены травмами детей Столыпина, особенно учитывая, что сын у Столыпиных родился после пяти дочерей подряд. Александра, как всегда, испытывала чрезмерную потребность защищать Алексея. То, как она «прижимала к себе малыша, было судорожным движением матери, которая, кажется, всегда находится в страхе за жизнь своего ребенка»¹⁸. Ужасные события 1905–1906 годов, а также болезнь Алексея тяжело отразились на ее здоровье. Сестры императрицы, Ирэна и Виктория, побывав у нее в гостях тем летом, отметили, что она постарела. Их очень встревожило то, как часто Александра была практически обездвижена от боли в пояснично-крестцовой области. Она также страдала от одышки и боли в сердце, у нее было ощущение, что оно «увеличилось». Виктория была глубоко опечалена всем этим. Вернувшись домой, она вспоминала, что «лишь на очаровательных детских лицах четырех девочек» отразилось настоящее счастье, которое ей довелось увидеть в Царском Селе¹⁹.

Категорический запрет на публикацию каких-либо новостей о российской императорской семье был полной противоположностью придворным циркулярам, ежедневно выходившим в Великобритании. В них освещалось каждое, даже незначительное событие из жизни королевской семьи этой страны – будь то прогулка в карете или открытие какого-либо светского мероприятия и памятника. Санкт-Петербург того времени был наводнен иностранными корреспондентами, которые старались добыть какие-нибудь истории о «частной жизни» царя в попытке приоткрыть завесу тайны вокруг императорской семьи. «Четыре маленькие русские принцессы» были объектом бесконечного любопытства дамских журналов Европы и Америки²⁰. Иногда, еще до окончательного отъезда Николая и Александры из Зимнего дворца в 1905 году, девочек замечали проезжающими в ландо со своими нянями по улицам Санкт-Петербурга, причем дети часто вели себя не вполне по-светски: взбирались на сиденья, вставали и кланялись прохожим, жадно впитывая все, что происходило вокруг. Позже можно было невзначай заметить их за оградой Александровского дворца, когда они катались в парке верхом на своих пони или велосипедах, бегали по траве и собирали цветы. Они, казалось, были полны бодрости и жизнелюбия, и газетам хотелось знать о девочках больше²¹.

Маргаретта Игар стала одной из первых, кто предоставил сведения о частном мире императорской семьи. Ее совершенно неожиданно «отпустили» с занимаемой ею должности 29 сентября 1904 года, вскоре после рождения Алексея. Ни сама Маргаретта в своих вышедших позже мемуарах и статьях, ни царская семья, кроме краткой записи в дневнике Николая, где упомянут ее отъезд, это никак не комментировали. Но не исключено, что прямолинейный характер Маргаретты стал неприемлем для Николая и Александры так же, как нрав миссис Инман до нее. Маргаретта была убеждена в том, что имеет полное право как воспитатель требовать от детей соблюдения правил и дисциплины. Как-то в разговоре с царицей на эту тему Маргаретта неосторожно заявила: «Ваше Величество, Вы сами наняли меня для воспитания маленьких принцесс». Александра была вынуждена напомнить забывшей приличия Маргаретте, что та разговаривает с российской императрицей²². Игар всегда была очень категорична в суждениях и при этом довольно словоохотлива. Возможно, императорская чета пришла к выводу, что Маргаретта может представлять собой опасность в то время, когда они были в высшей степени озабочены сохранением в секрете состояния Алексея.

Тем не менее, Александре было очень трудно принять это решение, поскольку Маргаретта Игар выполняла свои обязанности с большим умением и преданностью, и все девочки обожали ее. Однако вопреки традициям русской аристократии, которая передоверяла ежедневные заботы о своих детях свите слуг, отныне императрица решила взять на себя ответственность за воспитание девочек и не нанимать больше английских нянь. У Александры, конечно, находились в услужении несколько русских женщин в качестве нянь для ежедневного ухода за девочками. Две из них были самыми верными и работали в семье уже давно – это Мария Вишнякова, заботам которой в дальнейшем будет препоручен Алексей, и Александра (Шура) Теглева.

Что же касается образования девочек, то Александра уже начала сама учить их английскому и французскому языкам и основам правописания, а обучение девочек рукоделию началось еще с того времени, как только они смогли держать в руках иголку. Александра определила свою гофлектриссу Трину Шнейдер учить двух старших девочек другим общеобразовательным предметам. Трина также стала выполнять обязанности сопровождения детей во время прогулок и поездок, как когда-то Маргаретта Игар. Между тем начались поиски мужчины-преподавателя других школьных дисциплин²³.

Одним из первых, принятых на эту должность, был Петр Васильевич Петров, учитель и бывший офицер, который раньше был старшим инспектором военных училищ. В 1903 году он начал преподавать Ольге и Татьяне русский язык и литературу. Хоть Петрову оставалось уже немного времени до пенсии, он с энтузиазмом и преданностью отнесся к обучению своих подопечных, и они ответили на его теплоту и доброжелательность искренней любовью. Дети обращались к нему по имени, составленному из его инициалов, – ПВП²⁴. Но временами с девочками бывало непросто, они иногда вдруг становились совсем непослушными, выходили из-под контроля. «Бывало, играя с ним, они кричали, смеялись, толкали и трясли его немилосердно», – вспоминала баронесса Буксгевден. Ольга и Татьяна могли вести себя во время учебы тише воды ниже травы, но как только их учитель выходил из классной комнаты, часто тут же начиналась «страшная беготня». Ольга могла запрыгнуть на диван или помчаться по аккуратно выставленным в ряд у стены стульям, а двое младших тут же выскакивали из детской, чтобы присоединиться к общей кутерьме. Но когда в классную комнату заходил следующий учитель, он видел детей, уже спокойно сидящих на своих местах.

Среди новых лиц, появившихся в классных комнатах, несомненно, одним из самых значительных стал двадцатишестилетний учитель Пьер Жильяр, швейцарец по происхождению, со щегольски торчащими жесткими уголками воротничка-стойки, подкрученными усами и узенькой бородкой. Он начал преподавать французский Ольге и Татьяне в Петергофе в сентябре 1905 года, фактически еще работая в то время у Станы, герцогини Лейхтенбергской, и ее мужа. Жильяр приезжал на занятия из их находящейся неподалеку дачи в Сергиевке несколько раз в неделю, всякий раз проходя по пути череду бесконечных проверок безопасности. На первых занятиях его весьма нервировало присутствие самой императрицы, но она осталась им довольна, и впоследствии в качестве неофициальной сопровождающей на уроках бывала только какая-нибудь фрейлина.

По первому впечатлению Жильяра о его подопечных, Ольга была «бойкая и решительная, как сорвавшаяся с привязи лошадка, и очень умная», а Татьяна – по сравнению с ней – «спокойная и довольно ленивая»²⁵. Ему импонировала их откровенность, как и то, что они не пытались «скрывать свои недостатки». А еще больше ему нравилась простота царской семьи, что стало для него приятным контрастом по сравнению с изматывающей и опустошающей жизнью в семье Лейхтенбергов, со всей ее напряженностью и интригами (эта супружеская пара переживала мучительный период скандального развода)²⁶.

* * *

После летнего пребывания в Петергофе осенью жизнь в Царском Селе вновь потекла по привычному распорядку. Николай по утрам часто был уже на ногах задолго до того, как вставала его жена, которая из-за нездоровья порой поднималась не раньше девяти. Дети тем временем завтракали наверху в детской. На завтрак у них обычно была простая пища, столь любимая в английских семействах, – овсяная каша, хлеб с маслом, молоко и мед. Иногда Николай ел вместе с ними, прежде чем отправиться к себе в кабинет на совещания с министрами. Когда девочкам исполнялось 8–10 лет, они считались уже достаточно взрослыми и воспитанными, чтобы присоединиться к своим родителям за столом для взрослых на первом этаже. Обеды часто проходили вместе с гостями или членами ближайшего окружения, пища тоже всегда была простой. Затем дети отправлялись обратно в свои классные комнаты, а Александра обычно проводила вторую половину дня за рукоделием, рисованием или писала письма до чая, который обычно подавали около пяти в лиловом будуаре царицы. В это время она предпочитала, чтобы Ники, по возможности, оставался с ней. Дети обычно появлялись там, только если их приглашали. По таким случаям они надевали свои лучшие платья. Вообще они могли прийти к ней в любое время, если на то была какая-нибудь особая причина.

Когда дети стали постарше, семейные ужины обычно проходили очень скромно, после чего остаток вечера семья проводила вместе: кто-то за рукоделием, другие до отхода ко сну играли в настольные игры или в карты, причем Николай часто читал вслух для всех²⁷. Девочек никогда не видели без дела или скучающими, Александра с детства приучила их к тому, что они всегда знали, чем себя занять. Когда она отсутствовала дома, сопровождая Николая на мероприятиях, которые он должен был посетить, Александра отправляла девочкам маленькие наставительные записочки: «Ведите себя хорошо и помните: локти на стол не класть, сидите прямо и ешьте красиво»²⁸. И она ожидала, что девочки тоже напишут хоть короткие записки в ответ. Типичный ответ Maman от Татьяны в 1905 году самым лучшим и опрятным почерком, написанный по-французски, мог быть таким:

 
J’aime maman, qui promet et qui donne
Tant de baisers а son enfant,
E si doucement lui pardonne
Toutes les fois qu’il est méchante^[18]29.
 

Татьяна явно скопировала это откуда-то, потому что грамматически правильно здесь должно было быть «qu’elle est méchante» («когда она капризничает»), если она имела в виду себя.

Больше всего западную прессу, получившую в конце концов некоторые сведения о жизни царской семьи, поразили простота и размеренность этой жизни. Казалось удивительным, что четырем сестрам императорского семейства были доступны «обычные здоровые развлечения и радости, такие же, как и у обычных детей»³⁰. Журналисты были поражены их воспитанием в английском стиле, когда занятия чередуются с длительным пребыванием на свежем воздухе и физическими упражнениями, когда все это заранее спланировано и происходит по установленному расписанию. Около одиннадцати, во время утреннего перерыва между уроками, Александра часто гуляла или каталась с детьми в парке в сопровождении одной из своих придворных дам, как правило, ее тогдашней личной фрейлины баронессы Буксгевден, которую они называли Иза, или Трины Шнейдер. Зимой она с детьми часто выезжала на прогулки в больших четырехместных санях. В такие моменты маленькая Анастасия, неугомонная любительница всяческих шуток и розыгрышей, то и дело «сползала вниз под толстый медвежий полог… и, сидя там, кудахтала, как курица, или лаяла, как собака», подражая Аэру, вредной маленькой собачонке Александры, которая имела обыкновение кусать за ноги. Иногда девочки пели по дороге в санях. «Императрица давала тонику», а из-под медвежьего полога раздавалось: «Бум, бум, бум, – и Анастасия заявляла оттуда: – Я – фортепиано»³¹.

Девочки в семье Романовых редко бывали одеты богато. Даже в самые холодные дни они никогда не были «закутаны по общей моде», как сообщала своим читателям британская газета «Дейли миррор», поскольку царица придерживалась вполне британских взглядов в вопросах «гигиены»³². Теперь, когда Анастасии исполнилось четыре года, Александра стала одевать девочек в своеобразную неофициальную «форму» подходящих цветов, для каждой из двух соответствующих пар: «большой пары» и «маленькой пары», как она их назвала.

Это собирательное название, придуманное с большой любовью к девочкам, однако, положило начало семейной привычке обращаться к ним коллективно, а не как к отдельным личностям. У большой пары и маленькой пары была общая спальня на двоих. Спали они на простых, узких никелированных раскладных кроватях (переносных походных кроватях, какие использовались в армии, – отголосок спартанских условий детства Николая). Они принимали по утрам холодные ванны, вечером им разрешалось принимать теплую ванну. Старшие девочки одевались сами. Кроме того, Александра требовала, чтобы они сами застилали свои кровати и убирали свои комнаты. А доля лютеранского пуританства в характере императрицы сыграла свою роль в том, что по ее настоянию одежда и обувь детей передавались от старших младшим. «Шкафы с игрушками в детских императорских детей совсем не набиты до отказа множеством дорогих игрушек, которые считаются неизменным атрибутом многих детских в семьях среднего класса», – отметила газета «Дейли мейл», на самом деле «великолепные куклы, которые отправила правнучкам королева Виктория, достают только по праздникам»³³.

Однако самое большое впечатление на иностранных обозревателей произвело то, насколько и мать, и отец были доступны для своих детей. Несмотря на большую загруженность работой, Николай всегда старался закончить свои дела и покинуть рабочий кабинет в вечернее время, чтобы присутствовать при купании самого младшего ребенка. Он всегда находил время, чтобы поиграть с детьми или почитать им по вечерам. Родители стремились привить своим детям высокие нравственные нормы. На Александру большое влияние оказали идеи популярного американского священника пресвитерианской церкви Джеймса Рассела Миллера, чьи назидательные брошюры, такие как «Секреты счастливой семейной жизни» (1894) и «Жизнь в браке» (1886), издавались миллионными тиражами и имели большой успех. Она отметила в этих брошюрах множество цитат о радостях семейной жизни, о детях как о «Божьем идеале завершенности» и об ответственности родителей за формирование характеров детей в любящем христианском семействе. «Да поможет нам Бог дать им хорошее и качественное образование, сделать их прежде всего отважными маленькими христианскими солдатами, сражающимися за нашего Спасителя», – сказала она в 1902 году своему старому другу епископу Бойду Карпентеру³⁴.

В 1905 году, когда Ольге скоро должно было исполниться десять, ей уже было вполне присуще осознание своего положения старшего ребенка в семье. Она любила, проходя мимо солдат, стоящих на карауле, по-военному отдавать им честь, приветствуя их. До рождения Алексея люди часто называли ее «маленькая императрица», а Александра подчеркнуто настаивала, чтобы ее придворные дамы целовали Ольге руку вместо более импульсивных выражений привязанности. Хотя Ольга могла быть шумной со своими сестрами, в ней уже была серьезность. Эта серьезность и целостность характера могли бы очень пригодиться ей, если бы дело дошло до того, чтобы Ольга стала царицей. С самого начала Александра взращивала в Ольге осознание своей ответственности, постоянно напоминая ей об этом. «Мама нежно целует свою девочку и молится, чтобы Бог помог ей быть всегда добрым, любящим христианским ребенком. Проявляй доброту ко всем, будь нежной и любящей, и все будут тебя любить», – писала она дочери в 1905 году³⁵.

Маргаретте Игар было известно, что с самого юного возраста Ольге был присущ дух альтруизма, который она, видимо, унаследовала от своей матери и от бабушки Алисы. Она была отзывчива к несчастью или страданию других, к тому, кому в жизни повезло меньше. Как-то при поездке по улицам Санкт-Петербурга она увидела, что полицейский арестовывал женщину за то, что та была пьяна и нарушала общественный порядок. Ольга умоляла Маргаретту заступиться за нее и просила, чтобы ее отпустили. Вид бедных крестьян, которые падали на колени на обочине дороги в Польше, когда мимо проезжала карета с царской семьей, также очень расстраивал Ольгу, и она просила Маргаретту «сказать им, чтобы они этого не делали»³⁶. Однажды вскоре после Рождества она увидела, проезжая в карете, что у дороги стоит девочка и плачет. «Смотрите! – воскликнула Ольга в сильном волнении. – Санта-Клаус, наверное, не знал, где она живет». И тут же бросила ей свою куклу, которую держала в руках, крикнув: «Не плачь, девочка, вот тебе кукла!»³⁷

Ольга была любознательна, задавала множество вопросов. Как-то раз няня упрекнула Ольгу за ворчливость, сказав, что, вероятно, она «встала не с той ноги». На следующее утро Ольга с вызовом спросила, какая же «нога правильная», чтобы «неправильная нога не вынудила меня сегодня быть непослушной»³⁸. Конечно, Ольга могла быть и капризной, и высокомерной, с ней иногда бывало трудно поладить, особенно в подростковом возрасте. Вспышки гнева, которые время от времени происходили с ней, давали представление о сложности ее характера, с которым Ольге порой было трудно справляться.

Но при этом девочка была мечтательна. Во время игры в слова с детьми Александра заметила, что «Ольга всегда загадывает слова, связанные с солнцем, облаками, небом, дождем или еще чем-нибудь, имеющим отношение к небесам, объясняя мне, что ей очень нравится думать об этом»³⁹. В 1903 году в возрасте восьми лет она впервые была на исповеди. В том же году, вскоре после трагической смерти ее двоюродной сестры, у Ольги появился острый интерес ко всему небесному и к загробной жизни. «Кузина Элла знает: она на небесах, она сидит и разговаривает с Богом, и тот рассказывал ей, как он это сделал и почему», – настойчиво доказывала она Маргаретте Игар, когда однажды у них зашел разговор о положении слепых женщин⁴⁰.