Сказки, рассказки и небыли Афанасия Барабанова

В трех книгах, сочинённые в 1824-36 гг.

Истории, написанные на немецком языке – в переводе Отто КРАЦЕРА, под редакцией Игоря ФАРБАРЖЕВИЧА.

…Несколько лет тому назад, работая в зарубежных архивах «Российской Библиотеки Русской Провинции», я наткнулся на рукописи неизвестного мне автора, жившего в первой трети 19 века. Это были «Сказки, рассказки и небыли» Афанасия Барабанова.

Истории показались настолько современными – по сюжету и стилю (на фоне подобных произведений той эпохи), что сразу же захотелось узнать подробней об этом писателе. Я стал искать о нём сведения, но нигде не смог найти и следа – в том числе, в Российской Государственной Библиотеке (бывшей «Ленинке»). Странное ощущение испытал я: сочинения человека, написанные пером на бумаге, лежали передо мной, а о нём самом не было ни строки!

Вскоре об этой странной находке я рассказал моему приятелю из Германии, профессору-лингвисту Отто Крацеру. Каково же было моё удивление, когда он сказал, что не только слышал об Афанасии Васильевиче Барабанове, но и хорошо знает его биографию (в воспоминаниях издателя Карла Штернера, а также гусарского поручика в отставке Павла Львовича Агафонова), однако нигде не может найти его сочинения.

И вот, объединившись, мы решили когда-нибудь выпустить книгу – как в России, так и Германии – о жизни забытого русского сказочника, включая его удивительные истории.

Профессор Крацер сделал перевод «Сказок, рассказок и небылей» на русский язык, я же рискнул написать роман о жизни А. Барабанова, в жанре «фантастического реализма» – «Любовь и вечная жизнь Афанасия Барабанова», не называя, при этом, самого Автора – русским или немецким писателем – ибо всё талантливое на свете принадлежит всему человечеству. Как Пушкин, Гофман или Бах…

Погиб Барабанов случайно и нелепо, совсем молодым – в 1836 году, 25 лет от роду.

Игорь ФАРБАРЖЕВИЧ

Книга первая
ИСТОРИИ В КОТЕЛКЕ,

рассказанные господином Гансом – берлинским снеговиком

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ АВТОРА

Эти Сказки рассказал мне господин Ганс – берлинский снеговик.

Мы с ним давно знакомы, но видимся только зимой, когда я леплю его всякий раз заново для детей нашего двора. Вначале – туловище, из двух больших снежных шаров разного размера, затем голову, на которую надеваю чёрный котелок, потом в его руку втыкаю старую трость и говорю волшебные слова:

 
– Гутен морген! Гутен таг!
Оверштаг, форшлаг, дуршлаг!
Тимс и тумс! Трямс и блямс!
Оживи, мой милый Ганс!
 

И сразу же снеговик оживает, к восторгу всех детей и даже взрослых – ведь все взрослые, как мы знаем, когда-то тоже были детьми.

– Ах, как же я долго спал!.. – каждый раз жалуется он.

Все делают вид, что верят ему, а я говорю, как он хорошо выглядит – гораздо лучше, чем год назад.

– Это мне весёлые сказки снились! – отвечает довольный господин Ганс и тут же принимается рассказывать истории, которые якобы видел во сне…

Никто не хочет его огорчать. Поэтому и не говорим ему, что растаял он ещё прошлой весной и теперь слеплен заново. Ведь Снеговики – народ обидчивый. Вот так мы с ним дружим.

Но кто мне всё-таки объяснит: если снеговик растаял и слеплен заново – оттуда в его снежной голове, под потёртым котелком, берётся столько новых историй? Может быть, вы знаете, друзья?..

Афанасий БАРАБАНОВ

ВОЛШЕБНОЕ ЗЕРКАЛО

Однажды один зеркальный мастер из Вайсфельда, назло всем законам физики, отлил такое зеркало, что каждый, кто в него заглянет, увидит свою настоящую сущность.

Скажем, посмотрит на себя, невзрачная на вид, фройлен, и вдруг с восторгом обнаружит, что симпатичнее её нет на целом свете. А какой-нибудь солидный господин, увидит себя закоренелым бродягой. Обидно, конечно, но, как говорится: «Es steckt nicht im Spiegel, was man im Spiegel sieht» – «Не от зеркала зависит то, что в нём видят».

Удивление было в другом: как такую волшебную вещь смог изобрести простой зеркальщик – этого никто не понимал: ни он сам, ни разные учёные, с университетскими дипломами. Везенье, наверное. Или подарок Судьбы – что одно и то же.

Возвёл зеркальный мастер небольшой балаган на ярмарке, выставил в нём волшебное зеркало, и стал зарабатывать большие деньги. Ведь каждому непременно хотелось узнать свою сущность. А то живёшь на свете и не знаешь, кто ты, на самом деле! Словом, очередь к зеркальному балагану образовалась огромная.

И вот однажды глянула в зеркало – ни уродина, ни красавица, обыкновенная фрау, каких большинство на свете, – а оттуда смотрит на неё она же, то есть, такая как в жизни, ни лучше и ни хуже. Будто перед ней не волшебное стекло, а обычное зеркало из её же гардеробной. Удивилась дама, отошла в сторонку и поглядела на себя ещё раз – и вновь увидела своё привычное отображение, до последней чёрточки.

– Это что такое?! – возмутилась фрау. – Я этого так не оставлю и немедленно подам в суд за обман частного лица, тем более, женского! Непонятно за что вы дерёте такие несусветные деньги! Да я в такие зеркала могу целыми днями на себя и дома любоваться! Или, может быть, хотите сказать, что это и есть моя настоящая сущность?! Так сказать, «ни то, ни сё»?!

Посмотрел зеркальщик в зеркало сам, и обомлел: ещё утром видел он в нём, то ли Архимеда, то ли Ньютона, а сейчас узрел самого себя такого, какого знал с детства – рыжего, лопоухого, неказистого. Вот так дела!

– Это я подам на вас в суд! – рассердился он на даму. – С вашей, с позволения сказать, обыкновенностью, вы мне этакое зеркало повредили! Сколько людей в него глядело, но ни уродство, ни красота его не испортили. А такая вот, с позволения сказать, серая сущность – взяла и разрушила в нём само волшебство! И теперь оно навсегда останется обыкновенным зеркалом!

С одной стороны, может быть и прав мастер: потерял он волшебную вещь, зато с другой стороны, какой прок в волшебных зеркалах? Ведь не в сказках живём! Каждое зеркало должно отражать нашу действительность правильно, как есть – ни хуже, ни лучше, ни приукрашивая, ни насмехаясь. Мало ли кто хочет увидеть себя красавицей, а своего соседа уродом!

Пусть уж лучше каждый разберется в себе сам. В конце концов, выставлять напоказ свою сущность, то есть, считать себя гением или злодеем – дело сугубо личное.

С той поры зеркальщик больше не пробовал мастерить волшебные зеркала. Тем более, что в волшебство в Вайсфельде почти никто не верил, да и опасно это, в конце концов. Нет, не само волшебство. А серость, или обыкновенность. Вот что нужно бояться в жизни. Именно она, или оно всё разрушит, до основания. Кажется, и не уродство это, но и не красота. Ни белое, ни чёрное. Не пресное-не солёное. Не горячее-не холодное. Ни то, ни сё. Этакое среднее. Серость, одним словом!..

ВТОРАЯ НАТУРА

Однажды очутился один Вор в чужом городе и по привычке сразу же отправился на рынок, чем-нибудь поживиться. А там – такое обилие товаров, что руки его зачесались и затряслись одновременно.

Только хотел стянуть что-то с прилавка, как Торговец и говорит добросердечно:

– Берите, уважаемый, не стесняйтесь.

Вор был не из стеснительных, а тут растерялся:

– Как это – берите?..

– А так, – улыбается Торговец, – всё, что понравилось – вашим будет.

Тут бы Вору его поблагодарить да набрать всего полные карманы, но так как он был настоящим Вором, то страшно возмутился:

– Сдались мне ваши бесплатные товары!

Надо сказать, что Вор был человеком профессиональным, воровал по-настоящему, а не подбирал, что плохо лежит. Этим, говорил, пусть занимаются любители да карманники.

И, бросив сворованное, направился к другим лоткам. Но и там ничего не удалось стянуть. Всё, на что бросал свой хитрый взгляд, ему тотчас же отдавали в подарок, да ещё благодарили, при этом. То же самое было во всех магазинах и харчевнях.

«Что творится в городе?.. – с недоумением думал Вор. – То ли праздник какой, то ли все разом сошли с ума. Так можно и квалификацию потерять!..»

И стал размышлять, где бы ему такое украсть, как в старые добрые времена, ибо мы знаем, что привычка – вторая натура.

«Ну, уж в домах, – понадеялся Вор, – должно быть всё по-прежнему».

Влез он в пустой особняк, набрал дорогих вещей, уложил их в два тугих мешка, и собрался, было, уйти восвояси. Да не тут-то было! На пороге появился хозяин дома, который, к тому ж, оказался Полицейским.

Вор бросил мешки на пол, и бежать, по привычке. А Полицейский за ним, с мешками. Выскочили оба на улицу.

– Постойте! – кричит Полицейский Вору. – Вы мешки забыли!

От этих слов Вор остановился и заголосил на всю улицу:

– Да что у вас за город такой?! Как честному вору выжить?!..

– А в нашем городе, – отвечает Полицейский, – давно уже никто не ворует. Всё у нас общее. Мои вещи – ваши вещи, мой экипаж – ваш экипаж, мой дом – ваш дом.

И протянул ему, улыбаясь, оба мешка.

Грохнулся Вор от этих слов наземь, а когда открыл глаза – тут же… проснулся.

«Надо же, – сказал он, продирая глаза, – какая дрянь привидеться может!.. Хорошо, что это только сон…»

И ошибся.

Потому как второй год сидел в тюрьме за очередную кражу.

«ДРУГИЕ ЛЮДИ»

Один Король имел до того тонкий вкус, что не выносил ни в чём уродства – ни в Природе, ни в Искусстве, ни в людях.

Поэтому по его приказу, в королевском парке были вырублены самые кривые и уродливые деревья, из дворца вынесены и сожжены все отвратительные, на его взгляд, картины (некоторые даже кисти великих мастеров), а людей с уродствами, жившие в его Королевстве, к сожалению… Нет-нет, их не казнили, а отправили жить на один из королевских островов в Фиолетовом море.

В «уроды» попали – как одноглазые и горбатые, так и карлы, лилипуты, сиамские близнецы и другие люди, с подобными аномалиями, хотя почти все они с успехом трудились в разных областях человеческой жизни. Среди изгоев оказались поэты, учёные, врачи, учителя, сапожники, портные, клоуны и даже несколько военных. Но, согласно «Королевскому Указу об уродствах», такие, «с непозволения сказать, люди», должны были жить раздельно, с людьми нормальными, к которым, естественно, принадлежал и сам Король.

Вообще-то уродство понятие расплывчатое. Попади кто-нибудь из нас на остров лилипутов или карлов, мы тут же стали бы выглядеть в их глазах настоящими монстрами. Ведь самая уродливая, на наш «изысканный вкус» и «просвещённый взгляд», пигмейка, покажется её мужу-пигмею неземной красавицей, а нашу «Венеру Милосскую», он назовёт уродиной, каких свет не видывал.

А ведь среди них, так называемых, «уродов», есть люди такие же умные, как и среди нас, которых большинство. Есть средь них и глупцы, и подлецы, точно такие же, какие живут меж нами. Так, может быть, главное, не внешний вид – не оболочка, не короб, не переплёт, а то, что внутри? Ум, например, или душа.

Она есть у всех живущих. И это – главное в человеке! Не богатое платье, не знатный дом, не высокий чин, а Душа!

Да и слово «урод» – плохое слово. Лучше сказать – «другой человек». Или – «не такой, как все». Так будет правильней и справедливей. И тогда они – одноглазые и шестипалые, горбатые, карлы и лилипуты – будут зваться не уродами, а – ДРУГИМИ ЛЮДЬМИ.

Хотя географы уже успели дать название тому диковинному острову – «Остров Уродов» – во, как! – с определением географической широты и долготы. Подробней его местоположение в Фиолетовом море можно найти в «Географическом Атласе», за 1827 год. А господа журналисты написали о нём сотни статей – одна фантастичней другой!

И стали туда приезжать толпы туристов, чтобы взглянуть на скопище «других людей», словно на зверей в зверинце, и ощутить своё превосходство и даже свою ценность, хотя, сами понимаете – какую «ценность» может представлять собой глупый человек!

Но однажды попал на тот остров один монарх, корабль которого сбился с курса и, увидев его жителей и пообщавшись с ними, возгорел желанием пригласить некоторых из них себе на службу. Ведь умным правителям нужны умные подданные. Или, как говорится, «короля делает его свита». Этому примеру последовали другие монархи, и разобрали всех жителей этого острова по своим государствам, положив им большие жалования, подарив чины, а, главное, не забыв о человеческом достоинстве и уважении.

…Сам же Остров Уродов не опустел. Туда стали свозить людей с уродливыми душами или характерами – завистников, например, или хамов. А ещё – выскочек, глупцов, лжецов, бездельников, недоброжелателей, себялюбцев, извращенцев, подстрекателей, обольщенцев, болтунов, скупцов, жадин, хамов, смутьянов, самодуров, фигляров, пьяниц, воров, ханжей, демагогов, мотов, циников, ябед, доносителей, мошенников, вымогателей, шантажистов, интриганов, лизоблюдов, дилетантов, сутенёров, дебоширов, ухарей, бродяг, растлителей; людей халатных, беспечных, придирчивых, любопытных, чванливых, высокомерных, праздных, нерадушных, негостеприимных, неряшливых. И прочих трусов, предателей и невежд.

Как видите, таких «уродливых» людей оказалось, куда больше, чем «не таких, как все».

Конечно, мир полностью не очистился от зла и глупости, но, надеюсь, стал чуточку добрее.

И, кстати, жаль, что на том острове не живёт тот самый Король! А то несправедливо получается: он его основал – значит там ему и место!

ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ

Эта история об одном хорошем человеке. Бывают же на свете такие люди, которые забывают себя во имя других!

Служил этот человек в Городском Ведомстве Благодеяний, на должности Попечителя. Место – тихое, незаметное, но начальство его уважало, а горожане любили. С раннего утра до поздней ночи, в любое время года, помогал он всем, кто ждал от него помощи – деньгами или советом. Даже в воскресный день не сидел без дела.

– Золотое сердце! – говорили о Попечителе старики.

– Действительно, золотое! – восторгались инвалиды.

– Ещё какое золотое! – соглашались бедняки…

И это было сущей правдой!

Хотя, может быть, кто-то и говорил это с издёвкой, или с насмешкой – но ведь на всех не угодишь.

Семьи у Попечителя не было – он и представить себе не мог, что хотя бы час в день потратит на домашние дела и семейные заботы. Нет уж, увольте! Служба, и только служба. И все двадцать четыре часа в сутки пёкся о горожанах.

О, золотое сердце!

Так и бегал Попечитель по городу – от улицы к улице, от двора к двору, от дома к дому, поднимаясь на последние этажи, спускаясь в подвалы, и только далеко за полночь возвращался в свою пустую квартирку, валился на диван и мгновенно засыпал.

Он даже сны перестал видеть от усталости, а если изредко что и снилось, то это был всё тот же калейдоскоп улиц и переулков, домов и лестниц, те же благодарные улыбки горожан, ради которых он так терпеливо нёс свой крест.

Ах, золотое сердце!

Всю жизнь прослужил Попечитель на одном месте, даже на повышение не пошёл – так ему нравилась его работа! И прослужил вплоть до отставки. Даже выйдя на заслуженный отдых, всё равно продолжал трудиться. И что было в этом больше – привычки или потребности помочь другим – не знал даже он сам.

Вот оно, золотое сердце!

Но однажды почувствовал Попечитель сильную боль в груди.

Поначалу не придал этому значения, а просто выпил настой из трав. Однако боль тревожила всё чаще и чаще, отчего даже дышать становилось трудно, и после очередного сердечного приступа угодил он в больницу, прямо на операционный стол.

Но даже там Попечитель всё переживал о неотложных делах, которые не успел сделать.

Зато Бургомистр немедленно заставил его подписать бумагу, в которой говорилось, что в случае смерти Попечителя, золотое сердце будет передано в Хранилище Городского Банка. И поставил рядом с ним, во время операции, полицейского, чтобы золотой орган никуда не пропал. Правда, после поговаривали, что Начальник Городского банка подбивал врача заменить золотое сердце обычным, если таковое в лечебнице имеется, ибо не порядок, когда драгоценный слиток, в триста пятьдесят граммов, находится не в банковском Хранилище, под усиленной охраной, а в грудной клетке человека, которого можно легко похитить и даже убить. Хотя, повторяю, что такие разговоры могли быть и злыми слухами.

Но вскоре спорные вопросы сами собой отпали во время операции, когда в грудной клетке Попечителя обнаружили обычное человеческое сердце – с венами, артериями, аортой, которое билось так же, как и у любого из нас. Что-то в нём зашили, что-то подлатали, и спустя месяц Попечитель снова вышел на службу.

Отсутствие золотого сердца очень возмутило Бургомистра и разгневало Начальника Городского банка. Но им тут же доложили, что в городе есть два человека – с «золотыми руками» и «золотыми мозгами» – один из них портной, другой часовщик.

А Попечитель вновь продолжил служить, с привычным добросердечием, старикам, инвалидам и беднякам. И опять в городе говорили о его «золотом сердце». Потому что бьётся оно не в грудной клетке, а сверкает в человеческой душе.

ИСТОРИЯ СКРИПАЧА

Жил-был в Рейнбурге один Скрипач. Знали его не только рейнбуржцы, но и жители других городов, где он с успехом выступал с концертами.

Был Скрипач до того талантливым музыкантом, что городские власти решили поставить ему памятник при жизни. И не где-нибудь, а прямо перед его домом, чтобы каждый день, подходя к окну, любовался он на себя да о властях вспоминал добрым словом.

Известный ваятель вылепил статую музыканта – сначала в глине, потом отлил в бронзе – и взгромоздили её на мраморный пьедестал.

Стоит на нём бронзовый Скрипач, со скрипкой в левой руке, со смычком в правой, словно, живой! А в центре постамента высечена надпись: «Великому Музыканту от благодарных горожан».

Теперь все жители Рейнбурга знали, где живёт их любимец. А почитатели, ежедневно прогуливаясь у его дома, пытались угадать, за каким из зашторенных окон, он сейчас находится.

Был Скрипач человеком некичливым, обижать своих поклонников не стал и постепенно свыкся, не только с самим памятником, но и с надписью на пьедестале.

Это событие никоим образом не повлияло на него самого. Он продолжал много работать, разучивая новые произведения и давая концерты. Особенно любили почитатели слушать его импровизации, в которых звенела капель, шумел ветер, стрекотали кузнечики и пели птицы. Услышав их, старики молодели, больные выздоравливали, а всё мёртвое возвращалось к жизни…

…Однажды на Рейнбург налетел ураган невиданной силы. Он сдувал со всех домов черепицу, поднимал экипажи, как воздушные шары, а старинные дубы вырывал из земли, словно пучок укропа из огорода. Он-то и спихнул с постамента статую музыканта, которая вдребезги разбилась о мостовую.

Когда к утру ветер стих, и Скрипач выглянул в окно – он так и обмер! Постамент был пуст, лишь на земле валялись обломки его бывшей статуи. Теперь и надпись на пьедестале выглядела довольно глупо – ну, зачем, спрашивается, знаменитому музыканту ставить памятник, в виде постамента!

Однако Скрипач не мог допустить такое бесчинство, чтобы «благодарные горожане» лишились своего бронзового кумира. Пришлось самому влезть на пьедестал и замереть в той самой позе, которую придумал скульптор – со скрипкой в левой руке и со смычком в правой.

Весь день возле памятника, как обычно, прогуливался народ, и никто не заметил подмены. Один лишь дворник, который свёз бронзовые обломки на свалку, никак не мог понять, откуда они взялись. Даже городские голуби так же, по привычке, садились на голову «живой статуе». Скрипач бранил их про себя, но не пытался отогнать, чтобы горожане, гуляющие рядом, не дай Бог, не догадались о подмене. Так он провёл весь день – под солнцем и дождём – в возвышенной позе, которую придал скульптор его статуе. Ноги музыканта затекли, руки почти окаменели, но он стойко продолжал стоять, как «памятник самому себе».

Лишь к вечеру, когда зажгли фонари, и горожане отправились спать, Скрипач, изнемогая от усталости, сполз с постамента и вернулся домой. Отдохнув и поужинав, он вновь на рассвете взобрался на подножие. Правда, в этот раз, запасся бутербродами и кувшином с водой, которые поставил у своих ног, правда, их тут же забрали бродяги.

Так он и простоял до полудня, как вдруг с ужасом вспомнил о концерте, который должен был состояться сегодня вечером. От этих мыслей у Скрипача помутилось сознание, кровь отлила с лица, но вместо того, чтобы свалился с постамента в обмороке, он внезапно застыл и… превратился в мраморную статую.

В связи с отменой концерта, по причине отсутствия Скрипача, по городу поползли мрачные слухи о его похищении. А в полиции открыли уголовное дело, по просьбе его невесты, но поиски не увенчались успехом. Скрипач так и не объявился.

Память о талантливом музыканте ещё долго витала над Рейнбургом. Ему посвящали стихи поэты, художники писали его портреты. Даже его дом объявили музеем, а сквер, в котором стоял памятник, назвали именем Скрипача.

Родители же его бывшей невесты нашли для неё нового жениха – сына банкира, но их дочь дала слово никогда не выйти замуж ни за кого другого.

…Прошёл месяц-другой…

Однажды, кормя голубей в сквере у памятника, она вдруг увидела, как два голубка, о чём-то беседуя между собой на птичьем языке, то и дело, поглядывают в её сторону.

– Какая незавидная судьба у этой бедняжки! – гулькал белый голубь. – Ни вдова, ни невеста. Ах, если бы она узнала правду!

– А если ей всё рассказать? – предложил сизарь.

– Не поверит… – отвечал белый. – Люди любят слушать сказки, но в жизни предпочитают верить лишь в то, что может быть, а не в то, что быть могло…

– И всё же попробую, – сказал сизарь, торопливо переваливаясь на своих коротких лапках, приблизился к бывшей невесте Скрипача. – Милая фройлен! – завёл он с ней разговор. – Готовы ли вы выслушать грустную историю о вашем женихе?..

Услышав от птицы человеческую речь, девушка чуть не упала со скамьи от изумленья, но, взяв себя в руки, произнесла:

– Я готова услышать всё, что вы мне расскажете, сударь.

– Я не сударь, – поправила её сизая голубка, – я фройлен. Впрочем, это не имеет никакого отношения к моему рассказу…

И поведала ей обо всём, что видела своими глазами…

Бывшая невеста Скрипача была девушкой благоразумной. Мало того, что не потеряла сознание и не принялась рвать на себе волосы – она искренне поблагодарила голубку и сказала, что теперь знает, как вернуть к жизни своего «мраморного жениха».

– До скорой встречи, любимый… – шепнула она ему. – Я спасу тебя…

И отправилась… куда б вы думали? К ваятелю? К колдуну? Ни за что не догадаетесь! В лес. Да-да! В прекрасную лесную дубраву, что окружала Рейнбург.

Войдя в неё, девушка громко крикнула:

– Здравствуйте, любезное Эхо!

И старое Эхо ответило ей:

– Здравствуйте, милая фройлен!

Надо вам сказать, что было это не совсем обычное Эхо. Во-первых, оно никогда не повторяло чужие слова, как попугай в клетке, а во-вторых, было ещё и музыкальным.

Все мелодии, когда-либо звучавшие в городе, приносил в дубраву Ветер, и Эхо прятало их в своём невидимом сундучке. Когда же наступала ночь, оно выпускало мелодии на свободу, и те звенели среди звёзд, до самого утра.

Среди разных мелодий, хранились в сундучке Эха также импровизации Скрипача, которые умели омолаживать, лечить, возвращать к жизни. И девушка попросила Эхо помочь вернуть её бывшего жениха из небытия.

Эхо, конечно же, согласилось. Ведь мелодии музыканта были так прекрасны, что, слушая их, оно само плакало над лесом, вспоминая свои прожитые годы…

Так Ветер принёс эти мелодии в город, которые обвили собой мраморную статую заколдованного музыканта, и тот ожил на своём пьедестале.

…На следующий же день, на вопросы полицейских и журналистов Скрипач отвечал, что всё это время путешествовал по Германии и давал концерты в разных её землях.

Возвращение знаменитого музыканта было самой большой радостью в Рейнбурге. Правда, вернуться в свой старый дом ему не позволили и вещи забрать не разрешили – музей, всё-таки. Пришлось возвращать через суд. И сквер имени Скрипача тоже переназвали: «Сквером скрипичных мелодий», в котором стали устраивать конкурсы юных скрипачей.

А на следующий день музыкант сыграл… (нет, не концерт!) свадьбу со своей невестой!

Власти города тут же захотели поставить ему новый памятник, но на сей раз он был категорически против. Ну, в самом деле, зачем человеку памятник при жизни? Памятник – от слова «память», чтобы помнили. А наш музыкант – вот он! – живой-здоровёхонький.

А пустой постамент так и оставили стоять на месте – мало ли, какой знаменитый человек родится когда-нибудь в Рейнбурге.