Читать книгу: «Порождённый», страница 3

Шрифт:

Любовные грани тухлятины

Танцуйте!

В движении жизнь, ребята. Нужно запомнить эту простую сентенцию, ведь только так вы сможете пройти дорогой добра по этой прекрасной жизни. Представьте, что вы попали в село под названием «танцуйте», оно построено на древнем шаманском кладбище, но это никак не влияет на его нравственные ориентиры, ведь поверх старого кладбища коммунальщики положили кладбище новое. Так и появился очередной струп на теле этой несовершенной земли.

И вот в ваши глаза встроили киноплёнку, не переживайте насчёт двадцать пятого кадра, это слишком банально и пошло, тут этого не будет. Внимательно смотрите за картинкой и слушайте голоса.

Хотел бы соврать, что кто-то шумел грустью на фоне, да не получится. Не было тут никому грустно. Прямо ни капельки. Ну прямо ни-ни. Музыка, свист, веселье, мурлыканье кошек. Жизнь – это праздник, поляна из цветов, мирно поедаемая коровами.

Тут везде много всякой живности, она везде: в струйках грязи, в каплях мутной воды, в тельцах Бабеша-Негри, что выявляются после аутопсии. Белой пеной на моче жизнь покрывает всё вокруг. Где-то в печёнке ребёнка растёт киста из-за ленточных червей, где-то бьют очередного наркомана, требуя у него денег. Если знать места, куда нужно смотреть, то жизнь всегда подкинет парочку поводов для радости.

Подкинула она его и Парфирию Семёнову, который умирал в своей собственной кровати. Он уже бредил и поэтому призывал окружающих танцевать, а им и дела до живого трупа не было, были они молодые и здоровые. Устроили рейв прямо на его могиле. Пока Порфирий подыхал и жадно глотал воздух, молодёжь танцевала и отрывалась на полную катушку.

Их ноги двигались в такт ногам Катьки, которая сейчас танцевала голая в подвале у местного маньяка. Учила её мама не пить и не садиться к незнакомым в машину, но Катьке всё по боку было.

Теперь раздетая и избитая трясётся судорожно в его подвале, а он смотрит и мастурбирует.

Уже ждёт момента, когда она свалится без сил, а он её затрахает до смерти. Трясётся бедное и худое тело на холоде, даже никто не укроет его. Лужа мочи собирается под ногами, а всем безразлично. Танцуйте!

Парфирий, Жигало старый, чего разлёгся, словно ты тюфяк?

Смотри на молодых, гасят водку, лижутся, трогают друг друга в разных местах, а ты мочишься под себя. Говорили тебе врачи, что не нужно бить татуху грязной иглой, а ты не верил. Вот-воооот, трясись, ещё лучше, ещё сильнее. Танцуешь ты не хуже молодняка, молодец.

Сын Парфирия заметил очередные судороги умирающего и вылил пару грамм на его глаза, а потом по лицу размазал торт со сгущёнкой. Ему хотелось, чтобы у отца хотя бы была компания из мух. Как же бактерии в животе ждут момента остановки сердца, им тоже хочется устроить дикую вечеринку. Танцуйте!

Иногда люди скорбят без причины. Сын Парфирия вспомнил про своего друга Павлушу. Павел был практически безгрешный малый, он свою жену как-то шнурком от куртки задушил.

Так сильно душил, что у неё капилляры лопнули и кости треснули. Скулы у неё после смерти так напряглись, что об них порезаться можно было. Но вы не переживайте, его оправдали по 107 статье УК РФ. Решили, что это убийство в состоянии аффекта.

Он прямо в суде начал танцевать, да и потом танцевал весьма бодро и энергично. Никому дела до этой женщины не было, она же алкашка была, так что он один её и хоронил. Взятку дал на кладбище и её без гроба в землю бросили, а закапывать лень было. Собаки её ночью и обглодали, так вышло, что кисть руки полностью съели.

«Но всем ведь похер, ок?». Так что он и работники кладбища водкой угасились и танцевали часа два над её ямой. Танцуйте!

Интересно, что в это время на кладбище потерялся дед Пётр, у которого был прогрессирующий Альцгеймер. Когнитивные функции были снижены, личность уже утерялась, как и данные о родных. А родные что? А они танцевали ещё долго, дед ведь пропал где-то, но это уже было не так страшно, ведь завещание было оставлено.

Так и ходил потерянный дед по кладбищу, пока его колотун не ударил под дых и не повалил на землю. Так и пожрал его холод. «Танцуйте-танцуйте, детки», правильно, дед бы одобрил.

Праздник жизни в самом разгаре, вот и больной с Паркинсоном упал на холодный пол и «танцует», а медсёстры где-то пьют чай. Думаю, что так он здесь дух и испустит. Он ведь никому не нужен, как и все мы. Мораль-то у всего и всегда простая – танцуйте!

Наш мозг любит двигаться, вот все и стараются хоть как-то согреться на фоне этой бесконечной мировой радиации. И трупы в морге, и мертвецы на кладбище, и женщины, что страдают от домашнего насилия, и гопники, что бьют очередного фуфела, и медики, что вальяжно везут на скорой человека, которому осталось жить несколько часов. Все двигаются, ведь в этом моторном дискурсе основная суть жизни.

Ребята вот смеются и на камеру что-то снимают. Там овчарка ест кошку на потеху зрителям стрима. Танцуйте!

Животные тоже вовсю двигаются и веселятся, да и ничего, что кто-то умрёт. В итоге всем будет похер, а вы хотя бы немножко косточками потрясёте. Да, Маш?

У Маши очередной приступ эпилепсии, да ещё и вместе со схватками. Какая интересная картина: Маша трясётся, кровь, слюни, пена, хруст костей. Отошли воды, мёртвый младенец появляется на свет, и его маленькие ручки трясутся вместе с телом матери.

Как же смешно ходит в стороны его головка, видимо он успел понять смысл этой прекрасной жизни.

Вот бы услышать слова его отца, который сейчас вместе с друзьями и шлюхами празднует рождение сына в бане. Танцуйте!

Саш, ало? У тебя ребёнок умер, и жена в реанимацию попала, возможно, что уже не выкарабкается. Как же громко музыка орёт там у тебя! Саш, ты слышишь?

– «Охуеть».

Сказ о Свете

Однажды я вбил в человека около сорока гвоздей.

Сердце бьётся медленно и неровно. Где-то вдалеке по дереву стучит дятел. Начинаются путаться мысли, сознание снова теряет контроль над комнатой управления и вот уже кажется, что это дятел стучит в груди, а не слабое сердце. Последний *тук* медленно рассасывается в ночи. О чём сердце хотело сказать нам? Не думаю, что мы можем лишать его свободы слова, пусть и оно критикует современные либеральные ценности.

Как-то раз я задушил женщину рваным носком. Он очень сильно пах, и она явно страдала от давления мерзости вкупе с удушением.

Жаль, что нет возможности понять язык всех структур во вселенной, хотя каждая из них и способна на осмысленный диалог. Но ничего не поделаешь. Вот и подох очередной человек. Это никак не приблизило меня к переосмыслению смерти. Мне всё ещё кажется, что это понятие ускользает от меня.

Каждое убийство – это нисходящая спираль, ведущая меня к осознанию столь далёкого слова. Что же такое смерть? Не знаю.

В первую очередь – это шум, который можно довольно легко уловить или произвести. Во вторую очередь – это биологический процесс, с которым и возиться уже не нужно.

Смерть можно уподобить снежинкам: режу руку ножовкой – кусочек смерти, бью молотком по голове – ещё один кусочек, щипцами вырываю зубы – очередной пазл Танатоса. По отдельности во всём этом нет смерти – лишь хлопья кровавого снега. Если же попасть в бурю, то лицо смерти проявится наиболее явно. На четвёртом ударе ножа в живот исчезнет личность, и выскользнет смерть. Но кто же она такая?

На многие вопросы у меня нет ответа и именно поэтому я пытаюсь вырвать из людей тайну их существования. Что наделяет их жизнью и почему они так плохо используют встроенные функции языка?

Система звуков никогда не была совершенной. Зачастую мы просто не понимаем друг друга. В детстве отец мне говорил: – «я так хотел, чтобы потерянный чёрт больше не крал. Ты был моей половиной, но твой суп меня за*бал». Мать не поняла того, что же он имел в виду. Наглоталась таблеток и заставила доедать меня уже остывший суп.

Уже тогда я начал искать корреляты жизни и смерти, разрезая по кусочкам её мертвое тело. Эксперимент ни к чему не привёл, и я просто подъел её остатки, заедая всё скисшим супом.

Отец ушёл из семьи и более не появлялся на радаре бытия. Можно ли считать выпадение структурной единицы – смертью? И не является ли труп ключевым понятием нигилизма?

Из потрохов родилась вселенная. Звёзды сдохли и дали жизнь планетам. Химические вещества корчились в агонии и дали текучую слизь. Получается, что всё стоит на трупах и таким образом наполняет ванну экзистенции новыми существами. Во всем этом меня интересует взаимодействие людей и смерти. Я завёл себе женщину и начал сильно её лупить, до синяков. Мне стало приятно наблюдать за тем, как рассыпается её организм. Но и в этом эксперименте меня смущала разница между оригиналом и его копией. Как смерть соотносится с любовью?

Если считать, что всё рождается из смерти очередного ублюдка, то любовь будет клейкой смазкой всех химических процессов.

В очередной раз нагреваю железо, и вдыхаю аромат сладкого крика. *ААААААААААААААААААААА*

– «Почему, если я говорю тебе, что ты мразь, то ты начинаешь обижаться? Это же и есть любовь – говорить вещи, идущие от сердца. Разве нет? И ты пойми, не в бабах ведь интерес, мне нравится сам процесс. Я раскрошу твоё лицо, и мы сошлёмся на эксцесс. Задай себе вопрос – кого из нас попутал бес? Тебя, тупую тварь, что верит в сказки? Или меня, психопата, что видит мир в инвертированном спектре? Ворох вопросов порождает лишь дремучий лес. Вытри слёзы и умойся.

Мир удивителен и ещё не такое нам предстоит. Так что да – добро пожаловать в страну чудес».

Я хотел бы признаться вам,

Что нас с ней разнесло по стенам,

Я хотел бы поверить вам,

Кровь так плохо идёт по венам.

–

Мои пальцы хрустят в такт,

И мне кажется, что всё невозможно,

Для тебя я лишь паразит,

Относись ко мне осторожно.

–

Ты не веришь во власть людей,

А я не верю в твои губы,

Посмотри же в мои глаза,

Там увидишь острые зубы.

–

Мы с тобой идём на войну,

Наша жизнь не похожа на солнце,

Власть людей создаёт тюрьму,

А наша страсть окисляет стронций.

–

Ошмётки кровавой любви,

И немного солёной веры,

Ты рыдаешь одна в темноте,

А я рисую твои примеры.

–

И утром в безумной возне,

Ты оставишь частичку кожи,

Мы с тобой умираем извне,

И я ненавижу тебя тоже.

Столбнячный жир

Неназванное количество людей находилось в грязной камере квадратной формы. Со стороны могло показаться, что этот квадрат указывает на четыре направления деятельности человека: смерть, разрушение, голод, болезни.

Скелетообразный человек волей и неволей хотел делиться фотографиями своих мыслей, но каждая из них рассыпалась на части, словно она была соткана из воздуха. «Сыро, блядь».

Зачем пытаться упорядочить всё со стороны, если смысл тоже рождается из потока слов, вот там и будет его искать.

Дикая мания охватила память человека, он помнил о своей роли в этом месте и скрежетал зубами от страха уродующей смерти. Ему уже казалось, что её прихвостни избивают его на глазах у окружающих, прыгают на нём, бьют по лицу, душат. Круг из силовых структур не защитил его. Никто не защитил.

Мы надавили иглой на его болезненный гнойник, и он звёздами вспыхнул на наших глазах. По рукам побежали искры, освещающие пепельные стены комнаты.

Ты впустишь меня? Мне так тяжело страдать здесь в одиночестве. Пожалуйста. У меня ничего нет, даже жизнь никому не принадлежит. В очередной раз я сокрушительно каюсь у твоих ворот. Вены, их невозможно отыскать в этой тьме. Да я и не попадаю. Тварь, слышишь? Пусти меня, у тебя есть шанс меня спасти.

«Сука, блядь, мразь, пусти меня в свой прекрасный мир». Хатьфу, нечаянно наплевал в рот соседу по камере. Кто и за что нас обрёк на это? Родились в экзокостюме и стоим теперь круглые сутки. Заживо гнию у твоих дверей и сыплю свои слюни на замок. Меня же убьют здесь. Паскуда, уродина, пусти меня. Тут нет ничего, кроме боли и страха. Даже и представить другую жизнь не могу.

Ублюдина, что там у тебя на стороне? Может быть что-то большее. Заживо кладут в гроб и хоронят на дне непутёвого оврага.

«И никто меня не пускает, представляете?». Один выгибаюсь по дуге в этом мире и мышцы мои рвутся. Токсин существует в нашем омуте вместо воздуха, и я иду по нему, будто радуга космических лучей пронизывает каждого служителя божественного департамента. Как вы видите здесь есть только один выход, погружаться куда-то глубже. Слышал легенду, что космонавты могли спускаться на самое дне и в обратном порядке проходить сквозь ядро. Потихоньку из каждого угла будет ползти тёмная струйка воды и мы тут утонем.

Знаете, что подумал? А ведь всё одинаково, тут и там. Там и тут. Стаю бывает на обочине форзаца, а всё плывут в цикличном потоке гранул перца. Могу и неправым быть, но все равны друг другу и делают себе подобных.

Даже разница отсутствует, одни муравьи во всём, а я мочусь на этот муравейник. «Если смоет и меня, то, блядь, ладно».

Хули и нет? Так же и случится, буду идти сквозь сад, а там меня и заберут маги в белых халатах. Хотел бы, чтобы зеркало стояло на могиле, каждый будет отражаться и поражать сам себя в самую печень. Не-а, ребзи, я только в вирусы верю. Такая хорошая женщина она была – Вера, животных и детей кормила. Её как-то собака укусила. «Ебать». Она оказывается заболела и агрессировать начала. Святое ей прописали и хор из детей, так она набросилась и покусала их. Первый случай трансмиссии вируса в реальной истории человечества неразумного.

«Ты заебал, пиздец». Цирк какой-то здесь базируется, даже не поймёшь моменты ясного или тёмного сознания. Помнится пиво открыл, а оттуда светлая струя росы, да прямо на могилу своего рода. Уж не знаю, что там у вас, а вот про болезни всегда интересно было.

Представляю себе сборку из органов, она так ползёт потихоньку и поглощает некрозом каждого выбранного вами человека, его сплетают в сеть и теряют ориентацию текущего направления.

Мне казалось, что психиатрическая больница и есть маяк, к которому иду. Стремлюсь, теряется удовольствие и смысл, мне даже и мыться под этим печёночным дождём не хочется. Разрывает от злобы меня, что отражённый мир не достаётся нам, ведь мы всё глубже в этом батискафе погружаемся на дно бесконечного множества факторов суицида.

И чего, кто тебя армейской лопаткой по голове-то бил? Какие ещё такие наказывальщики? Крови много было, он же с третьего этажа падал, да и умер уже внизу.

Здесь нет третьего этажа. «Ну давай пока?». Нет. Посчитать так хочется. Мы в детстве считали и закрывали глаза, тогда жизнь исчезла и расцветала уже по-настоящему. Сейчас же только густые волосы тьмы залезают мне в рот и палёный привкус дробит банки с моими органами. Одного из них намотало на трактор, который больше не мог перемещаться.

Откуда они берутся? Пиздец. Приходят и уходят, а мы тут? Так и торчим, сука. В чём смысл-то? Сторчимся тут с вами, да и выкинут нас отсюда. А куда?

Ничего уже там не будет. Вбросили сюда, а потом выбросили. Кто-то ведь за это держится. Непонятно, микробы или плесень? Рождаются и рождаются, множатся и множатся. Мы слизью тут всё покрыли, лишь стойкий запах пыли ощущаю.

Опять сейчас сюда этот урод вломится и с вертушки по голове зарядит. Всё хрупкое у нас, да и чужое имущество это. Ничего своего нас и не пускают никуда, суки. Сидим в камере хранения этой и ждём, когда нас в гробах будут отправлять на орбиту.

Одеялом укрыли и раз-раз, бьют молотком по голове. Ощущение, что все друзья бытия прыгают на нас своим телом, а потом ноют и говорят, что в шутку было. В какую шутку? Мы же сдохли!

По струне заставили встать и тыкают теперь иголками, а он разбился, да, лобные доли усекли и пить перестал. Вот же паскуда. «А ты чего лыбишься? Ты тварь». Ребят, зацените, пою что-то.

«Слышу голос умирающей скотины;

Ей так грустно, что сдыхает навсегда;

Слышу голос параноика и психа;

Кружит голову, как грязный героин».

Мать тебе что сказала на прощание? Ты забавная личинка, живущая в грязи. Никогда тебе не стать бабочкой. Тебе так интересно копаться в отходах обезьян, что ты так и издохнешь в зловонном бытие.

Иногда кажется, что мы гранулы кофе, нас сыпят и мешают. И в такие моменты на вихре из ложки ты улетаешь, а потом вниз по вене, там, где центр удовольствия. Ломается бедренная кость и жировой эмбол *БАМ* прямо в сердце.

Как тут не закончить стихом? «Среди кустов обглоданного деда, но достаю чертёжный пистолет, во мне на грамм побольше тьмы и соли, столбнячный жир таинственно мне шлёт привет».

– «Хатьфу, это и не стих вовсе. Сейчас спою, только не засыпайте».

Пепел, будешь ли моим звеном?

Званным коронером бездны.

Не хочется мне струиться вином.

В блеклом обществе подъезда.

–

Слежу за струйкой сигаретного дыма,

И хочется верить, что это не зря.

Прошу – отпусти же меня в Поднебесье.

Где бегают разные версии Я.

–

Иду автостопом по костной муке.