Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга первая

Глава восьмая. Прием резидентов

Когда секретарь ушел, послышались голоса в так называемой приемной. То спорили Веселовский и Григорий Долгорукий, кому первому идти к царю. Оба знали, что с утра настроение царя неустойчивое, может и побить, особенно, ежели узнает о какой-нибудь промашке в государственном деле. Тогда держись!

–Кто там шумит? – царь глазами послал Орлова узнать. Денщик мигом оборотился.

– Князь Григорий Долгорукий с докладом и Адам Веселовский из Вены по Вашему приказанию.

–– Почему шумят?

–– Спорят, кому первому идти.

–Давай сперва Длиннорукого,– последовала команда.

Орлов, невольно улыбаясь, так и доложил князю:

–-Григорий Федорович, вас государь отчего-то назвал длинноруким и зовет.

Долгорукий хмуро посмотрел на денщика, нервно передернул плечами и решительно направился в кабинет. Одет он был вельможно, по новейшей моде: в атласном камзоле, в парике с новомодными буклями и весьма коротком; в башмаках с золочеными пряжками.

Помня, что сказал денщик, Долгорукий доложил со значением: Резидент России в Польше и Голландии князь Григорий Федорович Долгорукий.

Петр, внимательно осмотрел своего резидента:

–– Князь, князь, знаю, что князь, и что Долгорукий, тоже мне ведомо. Почто вырядился, аки павлин? – недовольно кинул он, чувствуя тяжелое, мешавшее ему раздражение.

–– Согласно должности российского резидента. Как вы изволили требовать, –скромно ответил Долгорукий, вытянувшись и ощущая неприязнь царя.

–– Я изволил требовать, чтобы выглядели порядочно, но не выше государя, не выше возможностей России, – багровея, стукнул по столу Петр. Глухое раздражение стремительно вырвалось наружу. – Поставь нас рядом, так иноземец не поймет, где царь, а где его слуга. Я, что ли не мог жить при хоромах каменных?– царь даже привстал от негодования. Ты посмотри на мой сюртук. —Он жестом показал на стул, где висел его мундир. И вдруг его взгляд слегка округлился то ли от удивления, то ли от гнева. Глаз его заметил то, что ранее не замечал. Но Петр переломил себя и не стал отвлекаться.

Долгорукий отвечал смиренно, но с достоинством представителя одного из самых знатных дворянских родов российского государства.:

–– Я князь, ваше величество. Не новоиспеченный. Резидент России. Я не могу выглядеть нищим. Сие роняло бы нашу державу, а я стараюсь быть полезным своему отечеству.

–– Знаю, знаю, как вы стараетесь быть полезными, – со злой иронией ответил царь.– Заслуги Долгоруких я помню с тех пор, как твой дед Юрий в 76 годе самолично снял меня, дитя четырех лет, с трону и посадил туда Феодора. Зело хорошо помню. А сей Феодор токмо и знал, что писать псалмы. Оно дело хорошее, благочестивое, токмо не для царей. Долгоруковы мечтают по-прежнему по своей воле сажать на престол царей, а? Насколько бы теперь Россия была бы впереди, ежели матушка моя управляла бы державой до моего мужества? А вместо того – псалмы. Вот такие у вас, Долгоруких, заслуги перед отечеством.

–– Пути господни неисповедимы, ваше величество. Он распорядился, – оправдывался Долгорукий, нервно теребя в руках дорогую шляпу со страусиным пером.

–– Приемлю. Однако, советую тебе, Гриша, держать себя пониже, не кичиться княжеским званием и перья не распускать без причины. А то можна и не выйти из сего дома. Я нарочно снимаю подвал для таких гонористых, как ты, и взвод гвардейцев держу. Смотри у меня, Гришка, – царь истово погрозил пальцем. – Спрошу в коллегии, сколько в казну платишь. Кнут по тебе скучает. Морду не дери

–– Бог с вами, ваше величество. Долгорукие всегда служили верой и правдой царю и отечеству. Тот же дед и два сына его погибли за Романовых. И я, по-моему, не давал ни малейшего поводу сомневаться в своей верности вам и отечеству.

–– Ты, Гриша, взял неверный тон. Ты не смотри, что я подпоясан платком. Царь – он и в рубище царь. И ежели я сделал тебе замечание, то по делу. Представляю, что думают о тебе амстердамские жиды, когда ты приходишь к ним просить кредит в миллион гульденов: « Сразу видно, что мот и щеголь. Профукает кредит, и что потом с него возьмешь». Вот как размышляют кредиторы. Кстати, ты видел, как одеваются здешние миллионщики? Весьма и весьма скромно. Таким можно доверять. И тебе кто приказывал выглядеть нищим? Я требую выглядеть прилично. Понимаешь? При-лич-но. Не бедняком и не Крезом, а достойно.

–– Будет исполнено, ваше величество, – Долгорукий уже отвечал заискивающе, хотя и подумал, что царю тож не мешало бы более уделять внимания внешнему виду, ибо стыдно иной раз подчиненным за его одежду и манеры. За долгие годы работы пол началом государя он знал, что в случае гнева царского, надобно, как можно ниже клонить голову, изображать крайнюю степень перепугу и буря, скорее всего, пройдет.

Пока Петр продолжал гневаться:

–– Будет исполнено, будет исполнено. Надобно, чтобы уже было исполнено.

А вы все собираетесь, за моей спиной шушукаетесь да втихомолку противетесь царской воле. Противлением попахивает такое поведение и бунтом. Все о боярской вольнице мечтаете. Я недавно одного такого мечтателя уже отправил отдыхать на виселице. Эдакого Креза новоявленного. Не знаешь такого?

–– В голову не приходит, о ком речь, ваше величество, – здесь Григорий Федорович явно юлил, прекрасно поняв намек.

–– Неужто родственники не сказывали? – Петр выдержал длительную паузу. Как же не знать-то князя Гагарина Матвея Александровича? Кума вашего. Кто у него детей крестил?

–– Позвали – я и крестил, – невозмутимо ответил князь. – Известное дело. Вы тож у него крестили.

–– Вижу, сколь много ты знаешь, что цари делают. А вот знаешь ли ты, что твой кум повел себя, как царь Сибири? Отгрохал дворцы в Тобольске, Москве и Питербурхе поважнее царских. Завел свою армию, монеты золотые намеревался чеканить, гарем устроил, как хан татарский, с Китаем особые отношения завел на уровне державных. В Персию никого без мзды не пускал. А в государственную казну золота, серебра и мехов поставлял все меньше. Все ссылался на исчерпание рудников и зверья. Теперь уж как полгода отдыхает меж трех столбов. Я попросил всю его семью сорок дней пить, петь и плясать под теми столбами. Так-то, друг сердешный.

–– Я ничего об том не ведал – уже с нотками испугу ответил Долгорукий.– Из Польши в Голландию то и дело переезжаю.

–– Вот видишь, о царе знаешь, а о своем куме – ничего. Так и ты можешь исчезнуть – никто и не вспомнит.

–– Ну у меня родня большая, думаю, сможет справиться в чем дело, куда я подевался, – князь понял, что здесь показывать испуг не следует, иначе можно в самом деле погибнуть. Петр тоже, кажется, убавил гнев.

–– Да уж. Потомство плодить вы умеете. И кампании всякие составлять тоже. Наблюдаю, как ваша братия вокруг сына моего увивается, думаете опять в фавор попасть? Не надейтесь. Слава богу, здоровье меня крепкое, я буду жить долго – так и знайте. Я вас всех в дугу согну. Долго Алексею Петровичу придется ждать своего часу. Долгорукие напрасно якшаются с моим сыном. Ему не нравится мое правление, а того не понимает еще, что ежели не держать в узде наш народ, так он камня на камне ничего в государстве не оставит. То, что не разворует, то разрушит до основания. Ты токмо посмотри, как он на свободе на тебя смотрит – сие же волки лютые, медведи голодные.

–– Совершенно верно, ваше величество. Разбойники да и токмо. Им бы все ломать и рушить – князь обрадовался возможности быть в согласии с царем.

–– Ты мне не поддакивай, Гриша. Последнее с холопов тянете. Я тяну – так сие для государства, на общую пользу. Будет государство справное – будет порядок, спокойно заводи любое дело, никто тебя не ограбит, никто не убьет без суда и следствия, будешь ездить по хорошим дорогам, будешь защищен от внешних врагов.

А ты тянешь жилы на сии башмаки с алмазными пряжками, на золоченую карету, на соус бешамель из Парижу. Или забыли про Степана, про Федьку Булавина? Тогда царь-надежа выручай, посылай войско усмирять бунтовщиков любыми средствами. А коли самому царю нужна помощь, тогда носом воротим, важничаем, осуждаем крутые меры, хотим сами быть с усами. Тогда давай наследника моего обхаживать – авось сей будет помягче, посговорчивей. Тот же Гагарин шубу на соболях такую Алексею Петровичу состряпал, какая царю и не снилась. Он думал, что капнул в казну – и все, он с царем рассчитался.

У царя собственной кареты нет, при случае пользуюсь меншиковской, тот не отказывает.

Долгорукий не смог сдержать злобы против давнего врага:

–– Ваше величество, Меншиков – первейший вор, оттого и так приветлив.

Петр: Да, сей кот любит сметанку, за что и получал неоднократно. Я не одну дубину об него обломал и терпение мое заканчивается. Но кто первый поднялся на стены Азова? Меншиков. Кто штурмовал первым Нарву и Ригу? Меншиков. Кто храбрее всех рубился под Полтавой? Опять же Меншиков. Кто снес гетманскую столицу Батурин и заставил замолчать хохлов? Все тот же Меншиков. Александр Данилович весь на виду. Деньги вкладывает в новые заведения, мануфактуры, которые дают державе от сапог и гребней до металла и драгоценных камней. Да, перебивает дорогу другим, но все его деньги идут в дело, а другие пусть ищут себе иное применение, слава богу, у нас есть, где искать. А вот когда он гонит продукт с изъяном, явную порчу, тогда я его и колочу. Последнее время сие случается все чаще, и у нас с ним отношения портятся.

Долгорукий: Так что, ваше величество, купить вам карету приличную? Скинемся – купим. Самую лучшую, какая есть в Европе.

Петр: Видишь, как ты мелко понимаешь царскую мысль. Царю ничего не надо. Его владения – все государство. Царь может принимать подарки токмо от иностранных государств. Мне другое не нравится: что вы все настойчивее обхаживаете наследника. А он по молодости лет не может отличить зерно от плевел, что-то из себя значительное строит. Не балуйте наследника, не гневите меня.

Долгорукий: Так сие, батюшка, исключительно из почтения к вам. Кто он нам такой?! Вам еще жить и жить, а рядом с вами он мелочь.

Петр: Какой я тебе батюшка? Мы одних с тобой лет.

Долгоруков: Так сие по-старинному, по семейному, верноподданно.

Петр: Вот закваска московская: одет по самой последней европейской моде, а спесь боярская и привычки боярские, прадедовские. Ну да ладно, хватит о прошлом.

Как и предполагал Долгорукий, гроза постепенно прошла. Успокоившись, оглаживая все еще острые усы и сизую колючую щетину, царь выслушал доклад о текущих посольских делах, больше хозяйственных, сделал ряд дельных замечаний и указаний.

Что говорят о России? Зазорного, интересного?

Долгорукий: Зазорного ничего. Поляки немного хмурятся, что войска русские стоят.

Петр: Еще бы им не хмуриться.

Долгорукий: Некоторое брожение в войсках насчет жалованья.

Петр: Да, с тем плохо. Денег в казне нет. Что говорят амстердамские жиды насчет кредиту?

Долгорукий: Жмутся, Петр Алексеевич. На армию не хотят давать. Видно, на них влияет и Париж, и Лондон. Разведка работает вовсю, по всем каналам давят. Им наша армия в Померании – кость в горле.

Петр встал, прошелся по кабинету, думая о чем-то своем. Потом обернулся к Долгорукову:

–– Еще раз говорю об одеже, Григорий Федорович. Роскошь – сие, по-моему, признак слабости, телесной и душевной. А мы должны выглядеть деловыми людьми. Я почему хожу в потертом сюртуке? Да потому, что за мной армия висит тучей над Европой. И каждый сие понимает. Но с другой стороны, я не могу сюда приехать всем двором в андреевской ленте и с алмазной звездой на груди, а потом просить багинеты, компасы, инженеров и прочее.

Приедем сюда приватным лицом – покажем русскую ширь и что мы тоже не лыком шиты. А пока походим в приказчиках, нас от сего не убудет. Доказывай банкирам, что ни одного гульдена не уйдет из их страны. На кредитные деньги мы закупим продовольствие, сукно, пушки. Соглашайся на повышенный процент. Ежели нужны будут гарантии, я лично подпишу договоры. А ты уж постарайся, Григорий Федорович, действуй и кнутом, и пряником, ежели потребуется – согнись в три погибели, а в другом случае грюкни кулаком, найди аргументы. Токмо везде меру знай. Мера – превыше всего. С голодной армией шутки плохи: и нам, и им. В крайнем случае, пригрози, что в безвыходном положении армия может и сама найти себе пропитание. Усвоил?

Успокоившийся Долгорукий отвечал теперь более уверено и толково:

–– Тяжеловато с ними говорить, Петр Алексеевич. Никаких реальных угроз мы им создать не можем. Надо обещать послабления в России для голландцев и евреев.

–– Обещай, настаивал Петр.– Послабим везде, где сие будет возможно. Что еще?

–– Пророчествуют нам скорую победу над шведами. Похоже, Карла вовсе выдохся. До сих пор с восторгом необыкновенным говорят о вашей победе при Гангуте.

Петр самодовольно: Не о моей, а о российской.– И вдруг без всякого перехода. – Слышал что-нибудь о царевиче Алексее?

Долгорукий сдвинул плечами, изображая на лице глубокое удивление:

–– А что я должон слышать? – хотя был одним из немногих, кто знал о побеге Алексея от своего брата, бывшего на короткой ноге с царевичем.

Петр тоже сделал безразличное лицо и говорил, как бы между прочим:

–– Поехал в Европу развеяться после смерти супруги, да и запропастился. Видимо, загулял по-молодецки. А отцу переживай. Коль услышишь о нем что-то, немедля докладывай. Подключи своих шпиков. Токмо осторожно. Алексей шибко сердится, ежели я как-то ограничиваю его. Будут спрашивать о царевиче должностные лица, отвечай, как я тебе сказал. Ну ступай с богом.

Долгорукий вышел, и на вопрос коллеги насчет настроения царя буркнул:

–– Как видишь, цел.

Глава девятая. Разговор с Веселовским

Веселовский знавал царя не по слухам. Он был и денщиком у него, и секретарем до Макарова. Адам знал, что настроение царя неисповедимо, особенно по утрам, потому и спорил с Долгоруким, пытаясь пропустить его вперед. Теперь он все же приободрился, повеселел, хотя и выглядел испуганным. Он тоже давно усвоил, что перед начальством надобно изображать трепет и страх, однако, сердце держать холодным. Он научился отличать настоящую опасность от мнимой. Но сейчас положение было непонятным даже для него, опытного дипломата и дельца.

Вот и сейчас венский резидент хладнокровно ждал, пока царь сам позовет его, хотя сие могло закончиться плачевно.

–Заходи, Абрам, заходи, – нетерпеливо кликнул Петр.

Веселовский несмело, бочком, вошел в комнату, дрожа, как после холодной воды, и показывая, что он дрожит.

Невысокого росту, пухленький, розовенький, уже почти лысый в свои тридцать пять лет, но с живыми, лукавыми глазами, мастер на острое словцо, продувная бестия, обладатель счастливого умения залезть в любую щель, втереться в доверие к нужному человеку, Веселовский умел добывать ценнейшую информацию, умел представить проигрышную позицию России, как чуть ли ни успех или какой-то хитроумный маневр, и потому его работу очень ценил Петр, хотя и знавал корыстные свойства своего резидента.

– Ванька! – бросил царь в дверь, – никого ко мне не пущать, даже в приемную. И сам не торчи под дверью. Кликну, ежели понадобишься. Уяснил?

– Так точно, Ваше величество, – с готовностью ответил Орлов.

– Здоров будь, Абрам, – царь вышел из-за стола, подошел, пожал руку. Веселовский облегченно вздохнул.

– Как здоровье моего брата Карлы?– спросил Петр по традиции.

–Божьей милостью здоров, Ваше величество, – бодро ответил резидент.

– Сам ты, как вижу, пышешь здоровьем, – не без легкой зависти заметил царь, – даром, что придуриваешься, будто дрожишь, как пес после купания. Есть причины?

Никак нет, Ваше величество. Токмо в присутствии Вас завсегда страх является.

– Честные люди, Абрам, страху не имут, – назидательно произнес Петр, возвращаясь за стол. – Кстати, давно у тебя хотел спросить, чем занимается батюшка твой?

Вопрос был каверзный, не сулящий ничего хорошего. Веселовский навострил уши, опять тревожно екнуло в груди. Он знал, что царь осведомлен о его семье.

– Ваше высочество, мой батюшка содержит ювелирную лавку в Варшаве, –с показной робостью ответил резидент.

– И сколько же годового доходу имеет? – опять последовал ехидный вопрос.

– Рублев пятьсот будет, Ваше высочество,– неуверенно ответил Веселовский, теряясь в догадках. »Наверно что-то пронюхал», – мелькнуло в голове.

– А может, сам ты подрабатываешь в Вене? Нотариусом али изумруды продаешь? Али еще на кого работаешь? – зло допытывался царь.

– Никак нет, Ваше величество. Часу не хватает, все службе отдаю.

– Так за какие такие шиши дворец себе отгрохал? – вдруг взорвался Петр.

– Какой дворец, Ваше величество? Никакого дворца, Ваше величество…Хатынка…домик…ну дом…Для Вены невесть какое здание, Ваше величество.

– Я тебе покажу хатынку, отродье жидовское. Меня предупреждали насчет тебя, но я никого не послушал. И теперь не послушаю, но ежели комиссия доложит, что казенные деньги потратил не по назначению – на спице твоя голова будет сушиться. Может, то деньги, что на постройку посольства у меня выклянчил? Говори!

– Нет, Ваше величество, богом клянусь, что ни единой копейки…себе в куске хлеба отказывал…все ради семейства..

– Ты посмотри на себя, колобок ты масленый. Ты-то недоедал? Я из тебя душу вытрясу. Все выложишь, как на тарелочке, как начнут тебя на огне поджаривать да жирок из тебя вытапливать. Мно-о-го жирка стопится, – в глазах царя сверкнул плотоядный огонек любителя поджаривать. Веселовский знал, что сие – не пустые угрозы и задрожал по-настоящему. А царь продолжал гневаться. – И что за напасть? Один ходит павлином французским, другой себе дворец выстроил за казенный счет. Люди подумают, что Россия – кладезь богатств несметных, бездонный мешок, в который можно руку всем запускать. Ошибаетесь! Я вам баню кровавую устрою. Уже выгоняем в шею мастеров, которые таковыми назвалися, а толком ничего не умеют, окромя денег требовать. А со своими тем более управимся. Смотри, Абрам, головой наложишь.

– Ваше величество, батюшка мой все доходы в меня вкладывает. Я немного, – Веселовский замялся, подыскивая слово поделикатнее – немного уменьшил со страху доходы батюшки. У него до двух тысяч в год получается.

– Значит, все пять – ухмыльнулся Петр, – ровно в десять раз надул государя. Хорош резидент!

– Ваше величество. Сие уж точная цифирь. Копит и мне отдает; копит и отдает.

– А что, других детей нету? Токмо ты един, распрекрасный. Знаю я ваши семейки.

– Ваше величество, так ведь всем семейством ко мне и переедут. Вена побогаче Варшавы будет, – Веселовский одновременно лихорадочно думал, кто мог донести на него царю и что еще может знать государь. Неужто Кикин? Дважды дома у него был, восхищался. Нет, такой не донесет. А может, Матвеев? А может, Долгорукий? О люди! Все недруги, все недоброжелатели…

–Ни на кого не вали, Абрам, – сказал Петр, заметив напряжение мысли в глазах резидента. – Сие мне рассказал барон Плейер. Жаловался, что цесарь содержит его худо в Питербурхе, и ссылался на тебя: мол, живут же люди! Так-то. Жди комиссию, Абрам.

–Ваше величество, – простонал Веселовский, – Я же документы на материалы, на работы не брал. Как же я отчитаюсь?

– На твой дворец мне документы не надобны, а вот за строительство посольства, будь любезен, отчитайся. Ты порядок знаешь. Иначе твоя семейка так и останется бедствовать на пять тысяч в год, токмо без тебя, – саркастически заключил царь. Он посчитал, что достаточно потешился и нагнал страху на резидента.

– Ладно, Абрам, не горюй, – вроде бы примирительно сказал Петр после некоторого молчания. – Отдашь дворец в казну, и на том сочтемся. Давай теперь по работе. Как дела в Вене? Россию чтут? Тебя не обижают?

– Слава богу, Ваше величество, чтут. В почете жалуют. В министерстве при каждой встрече о Вашем здоровье справляются.

Петр кисло усмехнулся.

– Да-а-а, справляются. Им мое здоровье – небось, поперек горла кость. Ежели б я сгинул, они бы салюты во всех европейских столицах устроили. Но я пока еще жив-здоров, и на здоровье не жалуюсь. Так и передавай, что государь в прекрасном здравии, что Неву переплывает несколько раз кряду.

– Обязательно передам, Ваше величество. Позвольте Вас утешить. Австрийский двор очень на Россию полагается супротив турок.

– Как же, как же! – заворчал Петр. – Ловки чужими руками жар загребать. Да вот им! – царь показал известную русскую фигуру, ударив рукой в сгиб локтя. – Привыкли, что русским лестное слово скажут – так они готовы своим интересом поступиться, лишь бы сию похвалу оправдать. Теперь мы тоже ученые, нас на мякине не проведешь.

– Совершенно верно, Ваше величество, – радостно подхватил Веселовский, внутренне утверждаясь, что гроза, кажется, прошла. – Надобно только не подавать виду. Пусть утверждаются в мысли, что русские по -прежнему падки на лесть.

– Ладно, Абрам, не умничай, – строго сказал Петр, принимая его последние слова в свою сторону: царь и сам чувствовал, что слаб к иностранным похвалам. – Я, собственно говоря, вызвал тебя совсем по иному поводу. Архиважному и для меня, и для державы нашей. Смотри, не проболтайся. Сие есть важнейшая государственная тайна. «Точно, гроза прошла» – подумал Веселовский.

Обуреваемый внутренним волнением, Петр опять поднялся, вышел из-за стола, медленно прошелся по комнате, наклонив в раздумье голову, сзади похожую на детскую. Затем остановился против Веселовского, словно раздумывая, доверяться ему или нет, а потом, как будто поневоле, медленно начал:

– Сын мой Алексей куда-то запропастился, Абрам. Должон был ехать ко мне в Копенгаген и не приехал. Два месяца уж как нет. Наверное, ему всякие пакости обо мне наговорили – вот он и забоялся. А может, пошалить захотел в Европе – России уж ему мало. А может, заехал в университет какой к ученому мужу поговорить на философические темы – он сие зело любит. В России его нет – сие уж точно. Морями отплыть никуда не мог, он моря не любит, страдает морскою болезнию. Остается одно – он где-то в Европе обретается. Уехал без охраны, храбрец. Может, где заболел? Может, где ограбили его в дороге? В кабаке каком? И молчит, мне душу изводит.

– Как же так, Ваше величество? – Веселовский не выдержал и всплеснул руками от изумления. – Алексей Петрович, что ли? Он же великого ума человек. Сам Лейбниц о нем высоко отзывался…как же…

На сей раз ушлый дипломат не угадал с лестью.

– Великого ума говоришь? – в бешенстве закричал Петр, давая, наконец, выход долго сдерживаемой злобе. – Какой великий ум нужен, чтобы отказываться от наследства такого? Чтобы к супротивникам нашим перекинуться? Чтоб отца своего на посмешище выставить? Для сего великий ум нужен? Начитался всяких бездельников, что за свою жизнь гвоздя в стену не вбили и разглагольствует. Сие великий ум? Жену в гроб загнать – тож ума палата нужна? Он всегда был бездельником, он чертежа порядочного не может сочинить, не глядя, что я кучу денег на сие его умение потратил. Мерзавец!–пена летела изо рта царя, глаза сверкали, но Абрам Павлович был стреляный воробей, и чужие страсти мало его трогали. Он лишь понял, что речь идет о серьезном разрыве между отцом и сыном, и ему, Веселовскому, доверено стать на сторону отца. Сие сулило хорошие выгоды.

– Абрам, – царь пальцем поманил его подойти поближе и сказал почти в ухо: – я знаю твою расторопность и пронырливость. Подними всех, кого можешь, сам шарь по всем дорогам, но найди мне Алешку. Сие тебе зачтется.

– Понял, Ваше величество, – в тон царю прошептал резидент, одновременно понимая, в какое неприятное дело его впрягают. Царевич Алексей – законный наследник, и, судя по здоровью царя, в любой момент может взойти на престол. И что тогда? Будет он жаловать своего преследователя? А как отказаться? А с другой стороны, какие возможности! Нет, здесь надобно поторговаться.

– Ваше величество, но я только ваш резидент. Здесь нужна более знатная фигура. Что я могу?

– Можешь, Абрам, можешь, – убежденно сказал Петр.– И не увиливай. Не сможешь – попадешь на виселицу за растрату казенных денег. И твой отец не усидит на своем месте со всем вашим кагалом. Потому моги изо всех сил. Знаю, на Алексея оглядываетесь, но я еще умирать не скоро собираюсь. Так что Алексея не бойся.

– Что мне сейчас делать, Ваше величество? – уже деловито спросил Веселовский, «убежденный» доводами царя.

– Бери в помощь моего денщика Румянцева. Он будет свидетельством того, что ты действуешь от царского имени. Даю еще трех надежных офицеров, и с завтрашнего дня ищите, начиная от Варшавы. До Варшавы я прикажу искать генералу Вейдле. Ищите дормез, Алексей уехал в нем. При царевиче его потаскушка, ее брат и трое слуг. Сие все, что я знаю, остальное выясняй сам. Осторожно экскурсируй все большие города аж до самой оконечности Италии. Не сыщешь там – иди на Берлин, на Париж, до самого моря. Выпытывай хитро, с тонкостью, не топором руби – сие мы и сами умеем. Встретишься лицом к лицу – не угрожай, не стращай, лаской уговаривай, – он ласку любит – царь-де в глубокой кручине по сыну, переживает, не случилось ли что худого с ним; лицезреть его хочет на любых условиях.

Ежели надобно кого при поисках подмазать – подмажь, но смотри у меня – Петр опять сверкнул глазами, – мои люди проверят – и быть тебе на плахе, ежели много загнешь.

«Значит, немного можно», – подумал резидент, а вслух сказал:

– Нешто я, Ваше величество…

– Да, нешто, нешто .... Знаю я вас, казнокрадов ,.. Доставишь мне царевича –награжу по-царски. Никому ни слова лишнего. – царь решил высказаться начистоту, скрывать что-то от Веселовского уже не было никакого смысла.– Речь, скорее всего, пойдет о заговоре. В сие дело втянуты первые лица государства. Проболтаетесь – языки с корнем повырываю. Дело политическое, государственной важности, мое приватное дело. Кто догадается, пусть тоже держит язык за зубами. О сем деле пока знаешь ты один. Сие тебе понятно? Спрашивай по делу, ежели чего не разумеешь.

– Как поступать, ежели ослушается, Ваше величество? Государь-наследник ведь как-никак!

Петр слегка задумался.

– Ты, Абрам, хорошенько разузнай, где он, что он, какие у него планы, а далее дело уже не твое. Или я дам тебе дальнейшие инструкции. Главное, не упускай его из виду. – Петр уже хотел закончить разговор, но вдруг приложил палец ко лбу, вспоминая что-то очень важное.–Вот еще что, – обрадованно сказал царь, вспомнив, наконец, что он хотел добавить,– ежели дело все-таки выйдет наружу, то выпытывай самым прилежным образом, какая молва, какие слухи ходят, что думают в европейских столицах на сей счет. Я прикажу Ушакову поменять нарочно для тебя тайнопись на случай, ежели обнаружатся лазутчики, перебежчики, изменники, чтоб не перехватывали и не смогли прочесть твоих донесений. Меня не жалей, доноси всю правду, какая есть. Я должон знать все, понимаешь, Абрам? От сего будут зависеть все мои дальнейшие действия. Я должон знать истинное положение вещей. Учти, окромя тебя, будут и другие, потому докладывай правду, какая бы тяжелая для меня она ни была. Еще что хочешь спросить?

– Насколько можно доверять Румянцеву, Ваше величество?

– Капитан – человек недалекий, но надежный, – не задумываясь, ответил Петр. – Он должон знать всю практическую сторону, здесь от него ничего не скрывать, он умеет хранить секреты, не то, что Ванька, хотя тот и похитрее будет. Политическую же сторону будешь знать только ты да тот, кого я пошлю к тебе, ежели дело затянется. Дали маху, мерзавцы, теперь расхлебывайте. Не найдете беглеца – ох, полетят головы, ох, полетят, – царь гневно посмотрел на Веселовского, как будто именно он прозевал царевича. Резидент еще более съежился , еще более взял руки по швам, зная, что Петр в своих угрозах слов на ветер не бросает.

– Сделаем все, Ваше величество, – истово заверил Веселовский. – чай, не иголка в сене.

– Вот и я так думаю, – удовлетворенно сказал Петр, потом вдруг опять с подозрением посмотрел на резидента. – забыл тебя спросить. Ты все-таки за меня или поддерживаешь царевича в его прожектах, а?

Веселовский поспешил с ответом:

– Ваше величество, я всецело с Вами. Да и как можно сомневаться? Царевич – сие токмо першпектива, и притом, весьма далекая. А мы – люди сугубо практические, нам теперича надобно жить. Простите, Ваше величество, ежели я выражаюсь чересчур прямолинейно.

– Я лишу его и сей першпективы, – негромко, скорее для себя, сказал Петр и посмотрел на резидента. – Ступай, Абрам. Время не ждет. Не буду спать спокойно, пока не верну Алексея, – царь посчитал разговор оконченным.