Читать книгу: «Сбежавшая жена», страница 14

Глава XIX

Я стою на берегу моря. Слышу звуки волн, вижу уплывающий за горизонт синего моря закат, ощущаю под ногами теплый, чистый песок. В 5 шагах от меня сидит парень в белой футболке. Он встает, отряхивает руки от песка и поворачивается. Мое сердце сжимается. Заур. Его большие, добрые зеленые глаза глядят на меня с удивлением, а маленькие губы расползаются в теплой улыбке:

– Тебе не стоит находиться здесь, Камо. Ты в курсе? – мягко произносит он:

– Я лишь хотела убедиться, что ты в порядке. Мама с папой переживают. И Асламбек с Аминой – тоже, – мой голос звучит как не родной. Заур кладет свои руки мне на плечи:

– Со мной все хорошо, Камо. И я счастлив оказаться здесь. Так и передай им, – говорит он непринужденно. Как всегда:

– Я по тебе скучаю, Заур. Очень-очень скучаю, – признаюсь я. Вдруг посерьезнев, он мотает головой:

– Камо, не надо. Мы еще обязательно встретимся. Но не сейчас. Пока не время, – я молчу, не в силах сказать что-то еще. Если скажу, я боюсь, он уйдет. И я больше не увижу его. Поэтому, продолжая молчать, внимательно разглядываю его лицо. Хочу запомнить каждую деталь. У Заура родинки рядом с ушами. А уши у него совсем как у нашего папы. Глаза мамины. При закате они кажутся зеленее, больше. Лицо очень-очень бледное. Заур на полторы головы выше меня. Он очень худой, несмотря на постоянные занятия спортом. Он дышит глубоко, равномерно, с той же теплой улыбкой:

– Камо, выполни, пожалуйста, одну мою просьбу, когда вернешься домой, – неожиданно заговаривает мой младший брат:

– Я не хочу туда возвращаться. Там слишком холодно… без тебя, – дрожащим голосом произношу я. Заур насмехается:

– Если ты не вернешься, кто передаст маме с папой, что я здесь счастлив? – молчу:

– Камо, я правда счастлив, – молчу:

– Камо, пожалуйста, сохраните мои вещи. Не отдавайте их пока никому. Они тебе пригодятся, – я хмурюсь:

– Ты имеешь в виду одежду? – Заур кивает:

– И не только. Спрячь их у себя, хорошо? – от солнца осталась тонкая золотистая нить. Заур отходит от меня:

– Мне пора, Камо, – с ноткой грусти в голосе произносит он. Я вытягиваю руку вперед:

– Заур, стой! Забери меня с собой, прошу! – молю я, мои ноги будто приросли к песку:

– Твое время еще не пришло, Камо. Не забудь о моей просьбе, – он отходит к морю, отдаляясь от меня, исчезая с каждым новым шагом.

Я просыпаюсь со слезами на глазах, в холодном поту.

Последняя неделя пролетела, как один долгий день. У меня возникло ощущение, будто в мои глаза засыпали песок, и перед взором сплошная пелена. Возможно, это связано с тем, что я плакала без остановки.

Я понятия не имею, как очнулась в больничной палате. Никто не удосужился ввести меня в курс дела. Когда я проснулась, у меня началась истерика, я, крича что-то нечленораздельное, билась в дверь, ударила медсестер, пытающихся меня утихомирить, чуть не выпрыгнула из окна шестого этажа. Среди моих криков отчетливо звучало имя младшего брата.

Истерика прекратилась не сразу. Врачам пришлось напичкать меня снотворным и успокоительными, после которых я заснула крепким и долгим сном. Просыпаться я отказывалась. Тогда и увидела Заура на берегу моря. Этот сон мне показался более реальным чем то, что происходило в дальнейшем. Я просыпаюсь, меня выписывают из больницы, у Риты в доме купаюсь, тщательно мою голову, поспешно надеваю длинное синее платье с бледно-розовыми лоферами. Из разговоров между Ильясом, Ноем и Ритой понимаю, что мама с папой уже уехали в Чечню, сейчас туда отправляемся мы с Асламбеком. Но старшего брата, сидящего рядом со мной, я словно не замечаю. Не могу на него смотреть, не могу с кем-либо разговаривать. Слезы текут по щекам не останавливаясь. Но истерики я больше не закатываю. Плачу тихо. Зову Заура так, чтобы никто этого не слышал. Как мы долетели до Грозного я не помню. Это произошло слишком быстро. Мысленно я пребывала на берегу моря, вдыхая запах соли, греясь в лучах закатного солнца, ощущая руки Заура на своих плечах. Его доброе, светлое лицо с теплой улыбкой я продолжала видеть перед собой. Даже когда, оказавшись в стенах родного дома, на меня бросились с криками и объятиями родственницы, даже когда стояла у его могилы на кладбище рядом с двоюродными братьями и сестрами, даже когда выслушивала соболезнования от соседей и одноклассников, даже когда оставалась одна в своей комнате и вставала на молитву. Я видела его лицо, я чувствовала его руки, я слышала его дыхание. Но я понимала, что эта картина – лишь фикция, защитная реакция моей психики, попытка уберечь мой разум от ужаснейшего воспоминания, наихудшей сцены, развернувшейся перед моими глазами.

Я омертвела. Хотя продолжала дышать, бегать из одного дома в другой, выслушивать соболезнования людей, которые понятия не имели, что тогда произошло на самом деле, что причиной смерти Заура являюсь я. Мне не требовалось благодарить их за то, что они пришли. С этой ролью прекрасно справлялись Тома с Аминой. Мама сидела на поминках в кругу женщин совсем недолго. При первой же возможности она звала папу или Асламбека и ходила на кладбище, к могиле младшего сына.

«Со мной все хорошо, Камо. И я счастлив оказаться здесь. Так и передай им»

«Если ты не вернешься, кто передаст маме с папой, что я здесь счастлив?»

Спустя неделю после поминок, когда мы с мамой и папой сидели в столовой, я заговорила:

– Я видела его во сне, – родители посмотрели на меня с безразличием:

– Мы стояли на берегу моря и… – мой подбородок задрожал. Не уверена, что смогу продолжить. Прячу лицо под ладонями. Всхлипываю. Неожиданно мама хватает меня за руки, садится рядом со мной:

– Говори, Камо. Продолжай, – шепчет она. Шмыгаю носом:

– Он просил передать, что с ним все в порядке. Он счастлив оказаться там:

– О… Господи… – теперь плачет мама, пряча лицо точно так же, как это сделала я пару секунд назад. Папа молчит. По его тяжелому дыханию я понимаю, что он еле держит себя в руках, чтобы не заплакать:

– Простите, мне нужно подышать воздухом, – с этими словами папа выходит на задний двор. Когда за ним захлопывается дверь, я обращаюсь к маме:

– Это все моя вина. Из-за меня его убили, мам. Понимаешь? Из-за меня это случилось. Я должна была оказаться на месте Заура:

– Камо, о чем ты говоришь? – в глазах мамы читается ужас:

– Ни ты, ни он не должны были умирать так. Но это случилось. Хватит винить себя, пожалуйста, прекрати. Больше так не говори, моя девочка, – мама обнимает меня за плечи. Чувствую, как ее слезы падают на мое плечо. Ее частые всхлипы будто режут меня на куски. Более-менее успокоившись, я произношу:

– Заур сказал, что мы скоро встретимся. Когда придет время:

– Ты правда так думаешь? – с надеждой в голосе уточняет мама. Посмотрев в ее заплаканные глаза, заявляю:

– Я в этом уверена, мам. Всевышний заберет души каждого из нас. И, когда наступит время, Он воссоединит нас с теми, кого мы любили при жизни. Милость Всевышнего безгранична, не так ли? – мама с еле заметной улыбкой кивает:

– Да, да, это так, – шмыгает носом:

– Мы все по нему скучаем, мам. Но когда я увидела его во сне… – я запнулась, пытаясь подобрать правильные слова: – Он заставил меня поверить, что он счастлив. И мне на душе стало как-то спокойнее. Больно наблюдать за тобой и папой, – мама ответила не сразу:

– Девочка моя, нам с Русланом неоднократно приходилось провожать на тот свет наших близких. То из-за болезней, то из-за старости, то из-за аварий. И каждый раз это мучительная боль. Но когда умирает твой ребенок… – мама шмыгает носом, ее глаза наполняются слезами: – Я ни одной женщине в этом мире не пожелаю такой боли. И мне тяжело смотреть на тебя, Камо, – большим пальцем она смахивает слезу, медленно ползущей по моей щеке вниз:

– Ты такая красивая, умная, смелая, открытая, добрая, честная. За что Всевышний Господь подверг тебя таким страданиям? Я видела Заурика только в больнице, уже после того, как его обработали, попытались спасти, – мамин голос звучит спокойнее: – А ты… ты видела, как эти звери издевались над ним. И, если бы тогда не проезжала мимо машина, если бы этих тварей не заметили… Господи! Я ведь могла и тебя потерять! – маму сотрясают рыдания. Я кладу ее голову себе на плечо, мягко поглаживаю по темно-русым волосам:

– Мам, я рядом. Я с тобой, слышишь меня? – всхлипывания.

Когда папа наконец заходит, я укладываю маму в спальне. Накрываю одеялом, целую в лоб:

– Камо, достань, пожалуйста, крылышки из морозильника. Они должны к утру разморозиться. Хочу запечь их в духовке. Заурик их очень любит, с макаронами, – спросонья просит она:

– Хорошо, мам, – шепчу я.

Папа сидит в столовой. Перед ним чашка и телефон. Он смотрит в экран, хмурится, делает глоток. Судя по запаху, он пьет кофе:

– После эспрессо заснуть не сможешь, пап, – напоминаю я, открываю дверцу морозильника в поисках прозрачного пакета с куриными крылышками:

– А я и так не засыпаю. Кофе помогает хоть давление в норме держать, – отвечает папа, резко поворачивается ко мне:

– Камо, напомни-ка мне. Как звали лучшего друга Заура? Помнишь, у них компания была? – я нахмурилась:

– Кажется, Шамиль, Ибрагим… – папу будто осенило:

– Ибрагим, точно! – я поинтересовалась:

– А с чего вдруг ты о нем вспомнил? Их семья ведь давно уехала, – папа сделал очередной глоток:

– Да, уехала. В Стамбул, – я с широко раскрытыми глазами ухватилась за столешницу, чтобы не упасть. Перед глазами мелькнули сцены из давно забытого прошлого. Вот мы с Селимой едем в Махачкалу. Находим их. Я сдираю платок с головы Амиры. Переписка с Амиром. Слухи, которые ходят по всему селу. Позорное изгнание семей из Чечни:

– Но этого не может быть. Нападавших было четверо. И все они были высокие, напоминали великанов, – папа ничего не сказал, лишь сделал очередной глоток кофе:

– В переулке было темно, мы с Зауром запаниковали и, вполне может быть… – он прервал мои размышления следующими словами:

– Эту информацию отправил мне Адам только что. Этих ребят кто-то спонсировал. Без посторонней помощи они не узнали бы ваше местоположение, – Саид. Но если я еще раз произнесу это имя при ком-то из членов семьи, меня отправят в психушку. Папа встал, заблокировал экран телефона, устало выдохнул:

– Пора спать, Камо, – подошел ко мне, поцеловал в лоб, погладил по плечу: – Не задерживайся допоздна.

Ага, легко сказать! После новой порции таких новостей заснешь еще.

Я направилась в комнату Заура. С тех пор, как его не стало, дверь была заперта. Никто не хотел туда заходить. Мы должны были решить, что будем с ней делать. Долго пустовать, тем более с вещами младшего брата, она не может. Небольшая серая комната с не застеленной кроватью в углу. Справа от кровати – окно со шторами горчичного с синим цветов. Напротив кровати – большой письменный стол из темного дерева с компьютером, полками с книгами. Слева от кровати – шкаф с одеждой. На качающемся кресле у письменного стола висят мятые штаны с двумя футболками. У двери разместились пакеты с вещами Заура, которые удалось сохранить после пожара. Я осторожно сделала шаг вперед, закрыла за собой дверь, включила свет. Эта комната до сих пор хранила запах Заура – мужской пот вперемежку с запахом грязных носков. Усмехнулась.

Сейчас, когда их обладателя больше нет, эти «ароматы» воспринимаются совсем по-другому. Заур никогда не проветривал свою комнату, включал кондиционер, когда здесь становилось слишком жарко. Он брал ведро Баскина Роббинса, пакет с шаурмой или фаст-фуд, садился на кровать, включал какой-нибудь боевик на компьютере и проводил так ночи напролет. Я еле уговорила его взяться за литературу. Лишь бы я отстала, он прочитал «Заводной апельсин», «Моби Дика» и «Повелителя мух» в четырнадцать лет. Больше всего ему понравилась первая книга. Мы сидели с ним на кухне и, попивая чай с шоколадным, подгоревшим «Медовиком», обсуждали этот роман. А следующим вечером, перед моим отъездом в Москву, посмотрели экранизацию. Нам повезло, что Асламбека на тот момент не было дома.

Провожу рукой по переплетам книг, по клавишам, представляя, вспоминая, как Заур увлеченно играет в очередную новую игру, как читает книги, проглатывая одну страницу за другой, как задвигает шторы, которые я раздвигала всякий раз, когда наводила тут порядок, как мы ругаемся из-за разбросанных грязных носков и стоявшего здесь запаха. Заур никогда не воспринимал всерьез мою ругань, но с пеной у рта утверждал, что никакого запаха тут нет, а носки у него чистые, он искал одну пару, жутко торопился в школу, и они сами разлетелись во все стороны. И вообще его комната – это его территория, не следует мне сюда заходить и диктовать свои правила.

На заднем дворе он делится со мной своими планами на будущее, находит поддержку, которые на тот момент ему были необходимы.

В ресторане, на свадьбе Бекхана, он бросается на него с целью проучить обнаглевшего жениха за оскорбления в мой адрес.

Гуляет по набережной с Адамом. Его злит, что я дала развод Саиду, вернулась в родительский дом со своими проблемами. Ментальными в том числе.

Извиняется передо мной, останавливает от непоправимого поступка.

«Камо, я рядом, не бойся. Саид больше никогда нас не тронет, я тебе обещаю, вот увидишь».

Я даже не заметила, как заснула на несвежей постели Заура. Чтобы хоть немного навести порядок в мыслях, не расклеиться с концами, решила устроить здесь уборку. Займусь этим после того, как приготовлю завтрак для всей семьи.

С этими мыслями я приняла контрастный душ, переоделась в длинный черный хлопковый халат с рукавами 3/4 и резинкой на талии, собрала чуть отросшие волосы в хвост и направилась на кухню. Хорошо, что сейчас только шесть утра и все спят. Мое настроение немного поднялось несмотря на крутящиеся в голове мысли. Новости, услышанные от папы вчера, не давали мне покоя:

– Доброе утро, Камо. Ты уже проснулась? – на кухню зашла Амина, когда я перемешивала омлет на сковороде:

– Доброе, ага, – ответила я.

Амине так же, как и всем нам, было тяжело смириться со смертью Заура. Но, кроме того, она должна была думать о подрастающем в утробе малыше. Я знала, что у них какие-то неполадки с Асламбеком, но спрашивать об этом не стала. Их отношения меня не касаются. Возможно, случившаяся трагедия их сблизила. Я это заметила, когда часом позже Асламбек вошел на кухню с детьми, и они с Аминой вели беседу легко и непринужденно, бросая друг на друга полные заботы и любви взгляды. Возможно, я преувеличиваю. Но мне очень хотелось бы, чтобы у них все было хорошо. Хоть у кого-то в нашей семье должно быть все хорошо.

У мамы с утра подскочило давление. Папа дал ей лекарство, велел крепко спать. Позже сообщил, что им обоим следует пройти обследование. За эти три месяца, в связи со всеми произошедшими событиями, у них обоих нехило пошатнулось здоровье. Асламбек предложил купить билеты на ближайший рейс в Турцию, на что папа категорично ответил:

– В эту страну ни я, ни твоя мать не вернемся:

– Может, в Санкт-Петербург? Мой знакомый, Исмаил Умаров, мог бы скоординировать вас. Он работает в государственной больнице, должен защитить кандидатскую в этом году, – предложил Асламбек. Около минуты папа смотрел на него с недоверием, затем, махнув рукой, проговорил:

– Давай. Запиши нас к нему и билеты возьми. Я пока займусь поиском квартиры:

– Может остановитесь у Клавы – маминой сестры? Она все равно с мужем и детьми приехала сюда на каникулы, – предложила Амина. Папа воспротивился:

– Нет, нет, не хочу доставлять неудобства:

– Какие неудобства, пап? – воскликнула Амина: – Не легче остановиться у знакомых людей, чем снимать квартиру у незнакомцев за баснословные деньги?

– Да, пап. Так действительно проще будет, – поддержал жену Асламбек. И папа наконец сдался.

После завтрака, которые сопровождался играми с детьми и разговорами с братом, Аминой, я приступила к уборке. Начала аккуратно раскладывать вещи Заура в шкаф, отправила постельное белье на стирку, сняла шторы, вымыла окно. Только я хотела было приступить к мытью полов, как меня позвала Амина со словами:

– Камо, к тебе гостья. Ждет в зале, – я вопросительно посмотрела на невестку, та лишь пожала плечами.

Кто мог меня ждать?

Замерла у порога, когда она поднялась с дивана:

– Хадижа?! – я будто приросла к полу, не в силах пошевелиться:

– Здравствуй, Камо, – прозвучал давно забытый голос. Она не изменилась. Только похудела. Фиолетовое однотонное платье с запахом смотрелось на ней чудесно, на лице ноль макияжа, волосы спрятаны под большой темно-сиреневой шелковой косынкой с изображением большой белой лилии:

– Прости, пожалуйста, что пришла без приглашения, не предупредив. Мы с мамой и с сестрами приходили к вам на поминки, но мне показалось, что ты была немного не в себе. Хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Да и вообще мы давно не виделись после того случая… – неуверенным голосом затараторила Хадижа:

– Зачем ты пришла? – более резко, чем хотелось бы, поинтересовалась я. На мгновение Хадижа опешила:

– Я… как я уже сказала, мы давно не виделись. Когда я увидела, в каком состоянии ты стояла на поминках, испугалась, решила проведать:

– Хадижа, моего младшего брата убили у меня на глазах. Как думаешь, я могу быть в порядке после этого? – ее рот от удивления приоткрылся:

– Я слышала что-то в этом роде. Но я думала, что это всего лишь слухи, ведь наши женщины любят преувеличивать:

– Что ж, они не преувеличивали, – сухо отметила я. Хадижа сделала шаг вперед:

– Камо, я понимаю, ты перенесла большую потерю. И мой брат… поступил с тобой жестоко. Но эти обстоятельства не должны влиять на нашу дружбу. Я столько раз пыталась с тобой связаться! Мама отбирала мой телефон, сажала под домашний арест, выпускала из дома только с водителем, но я… я правда по тебе скучала, – делаю шаг назад:

– А когда мы узнали о произошедшем, она смягчилась. Мама сказала, что сейчас тебе необходима дружеская поддержка, – молчу, глядя на нее с презрением, скрестив руки на груди:

– Камо, мы ведь были лучшими подругами, – в ее голосе звучит горечь. Хадижа смотрит на меня, ожидая хоть какой-то ответ:

– Тебе лучше уйти, – наконец выдаю я: – После всего, что я пережила отчасти по вине твоего брата, я не могу общаться с тобой так, словно все нормально, – перевожу дыхание, подбирая правильные слова:

– Хадиж, я ничего не имею против тебя. Но и ты сама должна понять, что дружить мы больше не можем. Какие бы теплые отношения нас ранее ни связывали, – она отходит к двери:

– Прости, что побеспокоила, – напоследок добавляет:

– Кстати, папа просил передать, что, если вам что-то понадобится, он готов помочь, – не услышав от меня ответ, Хадижа удалилась.

Готов помочь?! Он это серьезно?! После всего, что мы пережили, у этого человека хватило наглости подослать свою дочь с такими словами?! Хорошо, что Хадижа ушла. Иначе одна из любимых ваз мамы полетела бы ей в голову.

После обеда, когда я вешала новые шторы на окно в комнате Заура, заметила знакомую фигуру на углу нашей улицы. Он стоял и разговаривал с Асламбеком. В голубой футболке, синих джинсах и черных кедах. Увидев Адама, нахлынули воспоминания. Как быстро они с Зауром нашли общий язык. И как я противилась их дружбе, совместному времяпрепровождению. Тогда я и подумать не могла, кем Адам станет для нашей семьи, для меня. Пока я сходила с ума в клинике, шли поминки, меня не покидала мысль, что Заур умер из-за меня, на его месте должна была оказаться я сама. Была готова умереть в тот же момент, когда увидела его во сне. Обижалась из-за того, что Заур сказал.

«Мы еще обязательно встретимся. Но не сейчас. Пока не время».

Хотела, чтобы это время наступило поскорее. Я не хочу жить дальше с чувством вины. Не хочу смотреть в глаза родителям, будучи уверенной, что являюсь единственной причиной их страданий.

Мне нужно поговорить с Адамом. Поделиться своими мыслями, как я это уже делала неоднократно. Господи, как же сильно мне хочется поговорить с ним!

Когда я вышла за ворота нашего дома, они с Асламбеком уже пожимали друг другу руки на прощание. Асламбек пошел дальше, наверное, решил навестить кого-то из соседей. А Адам, заметив меня, направился в противоположную сторону. Я пошла за ним:

– Адам, подожди. Я хочу поговорить, – он остановился, развернулся:

– Я тоже, – его суровые взгляд встречается с моим – полным недоумения:

– Камилла, ты самая невыносимая из всех, кого я когда-либо знал, – неожиданно начинает Адам: – С момента первой встречи тебя преследует одна проблема за другой. Ты попадаешь в такие ситуации, из которых тебя постоянно надо вытаскивать. А потом истеришь, заявляя, что справилась бы сама, и ничья помощь тебе не нужна. Ты не умеешь жить спокойно, постоянно подвергаешь опасности себя и своих близких, – Адам прерывается, предоставляя мне возможность переварить сказанное. Делает шаг вперед:

– Но больше всего меня поражает не это. А то, как ты влияешь на меня. Камилла, мне неоднократно приходилось спасать других людей из различных ситуаций и решать чужие проблемы. И я делал это не с целью показать свое превосходство или услышать похвалу в своей адрес, упаси Аллах! Я делал это из чувства долга, потому что у меня была возможность помогать другим. Но с тобой все по-другому, – мне показалось, что взгляд зелено-карих глаз смягчился:

– Я хочу помогать тебе вне зависимости от того, будет ли у меня возможность или нет. Я хочу быть рядом, когда на тебя обрушится очередная лавина проблем. Я хочу слушать твои истории о прошлом, хочу разделить с тобой будущее, – очередная пауза. Мимо нас проезжает машина:

– Камилла, это не самое романтичное предложение. Но я навряд ли рискну повторить его еще раз, – набирает в грудь побольше воздуха: – Камилла, выходи за меня замуж, – я отшатываюсь так, будто меня с силой ударили чем-то тяжелым. Кислород растворяется в легких, такое чувство, будто я задыхаюсь:

– Нет, нет, нет, нет, – начинаю мотать головой из стороны в сторону, как болванчик:

– Больше я на это не куплюсь, ни за что, – разворачиваюсь и убегаю. Слышу, как сзади Адам окликает меня.

Как он мог такое предложить, зная, чем обернулось для меня замужество? Каким бы хорошим Адам ни показал себя, я не смогу ему больше доверять. Один раз меня уже надурили. А потом разбили мое сердце вдребезги, пошатнув психику. Брак с заботливым, добрым, романтичным, на первый взгляд, человеком, обернулся для меня настоящим кошмаром, с последствиями которого я борюсь до сих пор.

Нет.

Больше никогда не выйду замуж.

Я даже не заметила, как оказалась на краю берега, на светлой дощатой поверхности, в шаге от глубокого водохранилища. Здесь людей даже нет. Несмотря на пасмурную погоду, стоит жара. Слышу удары грома. Маленькие капли дождя начинают капать на мою неприкрытую голову. Мои руки скрещены. Как будто этот жест поможет мне защитить себя:

– Камилла! – я замираю.

Может, мне послышалось? Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.

Выстрел.

Я падаю на дно.