Михайловская дева

О, эта тонкая палочка проскользнула в щель и двинулась к предательски ожившему клитору. Екатерина-Эмма чуть не застонала от наслаждения.

Затем на тело обрушились удары мягкого флоггера. Она вскрикнула.

– Какая неженка! Ты уже кричишь от первых ударов? Ты знаешь, что говорил один из моих любимых писателей, Донасьен Альфонс Франсуа де Сад? Он говорил, что «Единственный способ заставить женщин любить себя – это мучить их. Более надежного способа я не знаю».

Но Екатерина недолго кричала. На смену легким и обжигающим, первым ударам, пришло состояние странной органичности всего происходящего. Екатерина-Эмма впала в какой-то зыбкий полутранс. Она словно бы плыла по волнам закипающего наслаждения. После этого ее отвязали и перевернули животом к зрителям.

– О, я так и знала. Если бы ты сейчас могла нагнуть голову, то увидела бы, что произошло с твоими чулками. Они мокры. Это твой сок струиться по ним.

Екатерина и сама это чувствовала. Колючие нити, намокнув, приклеились к телу и создавали дополнительный зуд. Больше всего ей хотелось сорвать с себя эти ненавистные чулки. Она уже почти не открывала глаз. Она поняла, что веки припухли от слез, а вся пыточная комната дрожала в такт мерным ударам. Пламя огня распухало ярким цветком с парящими искрами в искаженных слезами зрачках. Голос ведьмы то был рядом, то пропадал.

Затем она почувствовала, как плетку сменили на другую. Эта била чуть сильнее. Девушка снова застонала.

– Я хочу надеть тебе кляп. Я хочу видеть твои круглые от страха глаза, залитые слезами, и слышать лишь мычание.

После этих слов Пьер принес откуда-то темный кожаный кляп, внутри которого был вшит деревянный шар. Его довольно ловко установили у Екатерины во рту. Теперь вместе со слезами на грудь текли еще и слюни.

Удары продолжились. Но вместо боли она вдруг почувствовала немыслимое желание. Как и предсказала Мег, ее круглое юное личико изменилось до неузнаваемости. Глаза закатились, ноздри расширились, дыхание сделалось прерывистым.

Она снова услышала, как простучали каблуки. Ведьма поднесла полотенце и отёрла от влаги лицо, груди и живот. Один из тонких пальцев нырнул в ужасающе мокрую щель припухших нижних губ.

– Она готова. Сейчас мы посадим ее на первого козла.

Екатерина почувствовала, как ее отвязали от Андреевского креста и вытащили кляп. Девушка рухнула прямо на каменный пол. Все тело было покрыто малиновыми, чуть вспухшими полосами.

– Ты меняешь мои планы. Мне придется многое отменить в программе. С непривычки ты оказалась слабее, чем я ожидала. Я не смогу испытать на тебе и части задуманного. Почти весь арсенал останется не у дел. А как же дилдо, катетеры, шарики, расширители? Ну, ладно. Придется ускорить нашу программу. И заодно, упростить ее. Всему свое время. У нас все впереди. Есть ли у тебя какие-то просьбы в перерыве?

– Госпожа, я прошу вас, снимите с меня эти противные чулки. У меня от них страшный зуд… – взмолилась Худова.

– Как же я их сниму, когда они – часть моего сценария? И потом ты же знаешь мое природное стремление к эстетике. Синее на белом – тонкий изыск. Я даже картину хочу написать в этих красках. Скажем, белая река и синее небо, или синее море и белый парус… Или… Ах, это потом. Ты знаешь, я весьма недурно пишу маслом и акварелью. Лучше я прямо так и нарисую – твой влажный пухлый лобок с чуть приоткрытой розовой щелью и эти синие чулки. А может, я прикрою его волосами. Черными…

– Ну, пожалуйста! Этот зуд взрывает мне голову. Я готова расчесать все до крови.

– Бедняжка! Хорошо, раз ты просишь, так и быть – я разрешаю тебе их снять. На время.

Екатерина-Эмма, еле шевеля руками, стянула с себя ненавистные полоски вязаной ткани.

«Господи, как я это носила тогда? Может, было принято надевать что-то под низ?»

Она не отказала себе в удовольствии почесаться. Но сделала это так, чтобы не привлекать внимания Мег. Последняя стояла в легкой задумчивости и раскуривала длинную трубку. Струйка бурого дыма скользнула через тонкий изрез трепетных ноздрей. Бархатные и темные, словно кипящая смола, глаза Мег казались такими прекрасными и томными. И вместе с тем их взгляд безумно пугал.

– Ты знаешь, твои крики, слезы и слюни настолько растрогали мое сердце, что я стою и думаю о том, как ловчее и продуктивнее продолжить твой урок. Я понимаю, нежность Эммы, но с каких это пор проститутка Худова стала столь ранима? Что с тобой?

Екатерина – Эмма покраснела и отвела взгляд. Подбородок задрожал от обиды.

– Ах-ах, я что-то сказала не так? Помилуй, тебе не по нраву то, что я назвала тебя проституткой?

– Я не была проституткой…

– А кем же ты была? – ведьма запрокинула голову и рассмеялась серебристым и задорным смехом. – Как говорил мой приятель, Джакомо Казанова: «В наше счастливое время проститутки совсем не нужны, так как порядочные женщины охотно идут навстречу всем вашим желаниям». Так? Помилуй, спать с сотнями мужчин, и за деньги, что это, если не проституция?

– Я же не гуляла по улице в поисках мужчин.

– Правильно. Они сами к тебе ходили. Твоя подружка, по сговору, приводила их к тебе прямо домой. Успокойся. Нет ничего зазорного в торговле своим телом. Иные чинуши, берущие взятки и торгующие государственным добром, ничем не благороднее падших женщин. Поверь. Проститутка действует честнее. Она торгует лишь собой, а не казной и людьми. И потом проституция является одной из самых древнейших профессий. В древнем Риме или средневековой Японии далеко не каждая женщина годилась на это тонкое ремесло. Ему обучали. В греческой античности на «продажную любовь» смотрели без лишнего ханжества и предрассудков. Я не стану рассказывать тебе подробно о гетерах. Ты наверняка слышала о них. Их называли «подательницы радости» или «подруги». Они играли огромную роль в жизни греков. Античная литература полна трактатами, посвященными проституткам. Жрицы Афродиты! Киллистрат написал «Историю гетер». Аристофан Византийский, Апполодор и Горгий собрали сведения о жизни ста тридцати пяти гетер, которые прославились у афинян, и славные подвиги которых были достойны того, чтобы о них узнало потомство. А храмовая проституция в Индии? Нет, на мой взгляд, древнее общество было разумнее и честнее, чем нынешнее. А сейчас фарисей сидит на фарисее. Как не вспомнить библейское: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры»? Они всякий раз презрительно морщатся, проходя мимо продажной девки. Правда, далеко не уходят. Свернув за угол, они лезут в карман и готовят свои грязные деньги, чтобы заплатить за продажную любовь. А после того, как купят ее, они снова цепляют на себя привычную личину благолепия.

После длинного монолога Мег, Екатерина смотрела на нее спокойнее и с бо́льшим интересом. Она тихонечко перебралась с пола на небольшой табурет и расположилась на его краю, плотно сжав голые ноги. В ее облике еще сильнее проступили черты Эммы. Она слушала ведьму, и ее пухлые губы были чуточку приоткрыты от любопытства.

– Пьер, налей нашей девочке немного вина. Оно укрепит ее силы.

Пьер подал Екатерине-Эмме пузатый бокал красного вина.

– Пейте, мадемуазель.

Екатерина-Эмма выпила вино большими, жадными глотками. По телу снова растеклось приятное тепло. Заполыхали щеки. Она покосилась на выпуклые чресла Пьера. Самсон тоже сидел напротив и вызывающе поглядывал на нашу несчастную героиню.

– Мы немного отвлеклись на тему, связанную с проституцией, – хриплым голосом продолжала Мег. – Хотя, наши вольные беседы – это не отвлеченность, а скорее расширение горизонтов твоих познаний. Ты помнишь, я обещала тебя учить… Многому. И наказывать. О, как меня возбуждают сами слова: наказание, экзекуция, порка, бичевание, пытка… Ты даже себе не представляешь. А потом, признаюсь, я к тебе испытываю особые чувства. Они замешаны на жутком коктейле из ревности, злобы, любви, многих лет ожидания, отчаяния, безверия и, наконец, счастья обретения. Что… что… – Мег нервно затянулась, подбирая нужные слова. – Что я буду к тебе слишком пристрастна, дорогая. Пойми, на этом этаже нет ангельски чистых душ. Моя любовь и страсть к тебе остры, как лезвие дамасского кинжала, и ядовиты, как яд Черной мамбы. Обычному человеку не понять того, как полыхает мое сердце при виде твоих слез. Слез, полученных от мучений. Когда ты плачешь от боли или наслаждения, в моих старых венах закипает жгучая лава.

Екатерина-Эмма невольно вздрогнула и повела плечами – такими страшными казались обещания Мег.

– Обожаю маркиза Донасьена Альфонса Франсуа де Сада. Признаюсь, мы с ним знакомы и даже дружны. Мы часто вместе обедали под сенью французских каштанов. Вели неспешные беседы. Так вот он говорил, что «сильнейший всегда находит справедливым то, что слабый считает несправедливым», и «не существует ни одного живущего человека, которому не захотелось бы сыграть деспота, если он обладает твердым характером». Он – гений, ты не находишь?

– Не знаю…

– Не знает она! Да кто ты такая, чтобы ставить под сомнение подобные утверждения? Ты должна соглашаться с каждым моим словом.

Екатерина-Эмма испуганно закивала головой и всхлипнула.

– Я подмешала тебе в вино сильнейший афродизиак. Еще пять минут, и ты от желания полезешь на стену. С каким наслаждением я буду заглядывать в твои глаза, которые будут искать выхода из лабиринта немыслимого вожделения.

Не прошло и пяти минут, как наша тамбовская мещанка почувствовала еще больший жар внутри своей вагины. Она продолжала сидеть со сжатыми от страха ногами, но какая-то неведомая сила заставляла их раздвигаться, вопреки ее воле и здравому смыслу.

– Не сжимай ног. Ну, же… Раздвинь их, моя горячая девочка, – улыбнулась Мег.

Екатерина-Эмма покраснела, словно маков цвет, и зажмурила глаза. Ее душа боролась с жутким стыдом и превосходящим по силе желанием.

– Ну! – захохотала Мег. – Раздвинь ноги, блудница. Покажи нам, насколько мокра твоя красота. Ты чувствуешь, как наливаются свинцом все твои губки, а жадный клитор, подобно пробудившемуся после зимней спячки зверю, хочет почесать свою голову? Glans clitoridis^[3] для женского организма – самый важный орган. Я знаю, что ты чудовищно хочешь разрядки. Не все сразу. Для начала ты получишь uterus orgasm^[4] И не один… Прости, люблю я иногда оперировать латынью.

Екатерина-Эмма пыталась сильнее сжать ноги, но словно какая-то чудовищная сила разводила их в стороны. Ей стало казаться, что на колени легли невидимые глазу железные руки. Эти руки, вонзив когти, сжимали ее острые колени и раздвигали дрожащие от страха и возбуждения ноги. Мгновение, и она не совладала с этой сокрушительной силой. Она внутренне сжалась и выкрикнула нечто непонятное. Горло сжималось от спазмов. Она напрягалась в попытке, сомкнуть слабые колени. Но ее странная борьба не увенчалась успехом.

Мег с любопытством и легкой насмешкой взирала на поединок с невидимым чудовищем, имя которому – похоть. Екатерине-Эмме на секунду показалось, что она увидела это чудовище. Оно было огромно, лохмато и скалилось страшной пастью. Но сильнее пасти тамбовскую мещанку страшил длинный и липкий язык этого зверя. Язык этот стремился лизнуть сердцевину опухшей до невозможности вульвы. Самое ужасное заключалось в том, что борьба эта велась ею против себя самой. Она более чудища мечтала о том, чтобы этот язык принялся ее лизать. Она знала, что гигантская пасть готова не просто прилипнуть скользким жалом, но и проглотить, сожрать её целиком.

– Да! – вдруг выкрикнула Екатерина-Эмма и широко развела ноги.

Она чуть откинулась назад и согнула их в коленях.

– Да, – снова пробормотала она. – Пусть все приапы мира войдут в меня разом! Да! И… лижите, пожалуйста, лижите…

– Ну вот, теперь мы видим, как твоя вагина алкает вторжение. Теперь мы видим, как она течет. Тысяча чертей, я редко видела, столько влаги… Уговорила. Для начала мы посадим тебя на «козла».

– Какого козла? – прошептала Екатерина-Эмма, горячечно облизывая губы.

– Сейчас увидишь какого. Самсон, Пьер, поднимите ее и посадите на первые ко́злы.

Сквозь туман наша героиня разглядела, как мощный Пьер вынес некое подобие тумбы или усеченного бревна с гладким сидением. В середине этой конструкции торчал довольно таки толстый и длинный колышек, выточенный в форме полового члена. Мужчины подхватили Екатерину под колени и посадили ее… прямо на эту высокую тумбу. Она почувствовала, что, не смотря на сильную готовность, этот мощный колышек едва продвинулся в ее нутро. Казалось, что он чрезвычайно толст. Он туго раздвинул все мышцы. Под весом тела он упирался слишком глубоко. Так глубоко, что Екатерина-Эмма застонала от боли… Она закрыла глаза. Стало трудно дышать. Девушка беспомощно взмахнула руками. Чудилось, что страшный кол все дальше и дальше продвигается внутрь ее мягкого лона. Но к боли присоединилось чувство удовольствия и той степени наполненности, о которой она мечтала.

– Ах, о-оо-оо-о…

– Тихо, тихо, – прошептала Мег. – Дыши, дыши глубоко… Станет легче. Сейчас Пьер раскрутит механизм, и наш деревянный шельмец начнет раскачиваться и прыгать внутри тебя…

В самом начале Екатерина-Эмма не увидела, что в бревно, на которое ее посадили, был вделан хитрый механизм. Пьер крякнул позади и стал крутить невидимую глазу ручку. Бревно скрипнуло металлическим неповоротливым нутром. И вдруг наша несчастная жертва почувствовала, что деревянный колышек ожил, стал раскачиваться и дрожать внутри ее тела.

– Аа-аа-аа, – кричала Екатерина-Эмма. – Я-яя-яя-аа-аа-аа-аа.

– Ты-ты! Как тебе мой шельмец? Кстати, этот прибор изобрел один похотливый немец. Он успешно применял его для пыток ведьм. Он не снимал с «козла» своих жертв по десять часов кряду. Женщина успевала получить несколько сильных оргазмов, прежде чем прощалась с жизнью. Не находишь, такую смерть довольно-таки изящной? Простите мне моветон… Но быть зае**ной до смерти – не об этом ли мечтают многие экзальтированные дурехи? Получите и распишитесь. Пьер, прибавь-ка скорости!

Екатерина-Эмма ощутила, как деревянный кол буквально запрыгал и задрожал в таком бешеном темпе, что от этой вибрации ее нутро содрогнулось в болезненном и сладостном оргазме. Таком оргазме, от которого она чуть не лишилась чувств.

– Как ты сейчас прекрасна. Твои ноги подобны двум нежным лилиям. А эти пальчики… Голова твоя упала на плечи. А соски. Твои соски великолепно стоят. В следующий раз я защемлю на них прищепки. И ты сойдешь с ума, счастье мое… Мне даже не пришлось касаться твоего клитора… Какая ты горячая…

Пьер то снижал, то увеличивал скорость оборотов, и через четверть часа Екатерина-Эмма кончила еще раз. Она уже плохо держалась на злодейских «ко́злах» и ей казалось, что она сходит с ума от этой бешеной скачки.

– Это не все. Сейчас с тобой поиграют и мои мальчики. По очереди.

Позади раздался скрип, и деревянный стук. Она поняла, что Самсон подставил невысокую деревянную скамейку. И благодаря ей, он оказался позади женщины. Сильные руки легли на талию и наклонили ее вперед. Пьер прибавил скорость адской машины. Екатерина – Эмма снова задрожала и вскрикнула. Только этот стон оказался громче предыдущих. Она почувствовала, как Самсон вошел в свободное колечко узкой плоти.

– Не-ее-ее – еет!

– Да! – зловеще шептала Мег. – Да! И только когда Самсон закончит, его сменит Пьер. А вот после Пьера, я сниму тебя с «козла». Ты запомнишь его. Навсегда. И даже полюбишь. Смотри, как славно ты кончаешь.

В какой-то момент несчастной показалось, что воздух вокруг нее сгустился. Из углов «пыточной» повалил кобальтовый дым. Каменные стены задрожали и принялись двигаться в такт ударам ее сердца. Сама каменная кладка стала менять свои очертания. Потемневшие от времени кирпичи, подобно костяшкам лото, двигались в разные стороны. Они – то перестраивались в диковинные узоры, то останавливались и со скрежетом выпирали, разбрасывая терракотовое крошево. Ей казалось, что если они перестанут вибрировать и танцевать, то и ее собственное сердце остановится. Позади себя она чувствовала горячее мужское дыхание, прерываемое стонами страсти. Боли давно не было. Все ее тело заполняла какая-то невидимая огненная спираль. Она шла от кончика деревянного фаллоса и заканчивалась макушкой головы. На самом верху она расширялась, раздвигая все пространство вокруг и возводя конические вихри радужного цвета. Иногда радуги темнели, а мужское дыхание позади делалось ледяным. В этот момент ей чудилось, что в ее задние врата входит не мужской член, а все те же змеи, что были с ней в лесу. Они шипели возле самого уха. Она пыталась отмахнуться и ускользнуть. Узкая спина наклонялась вперед, она теряла равновесие и падала в какую-то глубокую бездну. Но вздрагивала от падения, словно во сне. И снова обнаруживала себя сидящей на зловещем скачущем козле. А сильные мужские руки притягивали ее бедра ближе, с силой насаживая на себя.

В какой-то миг ее нежный дух решил покинуть новое тело. Силой воли Екатерина остановила движение огненной спирали, сосредоточилась и легким усилием увела свой зад в сторону от дерзких ударов мужчины. Вся нижняя часть тела вмиг стала чужой и бесчувственной. Она воровато оглянулась по сторонам и тоненькой струйкой стала вытекать из собственной головы. Зловещий оскал Мег предвосхитил ее дерзкую попытку. Ведьма ударила Екатерину по макушке, словно бы возвращая беглянку на место. И сразу же вернулись все ощущения. Еще в большой полноте. А огненная спираль, распоров над головой пространство, снова вошла в женщину, пронзив ее неоновой молнией до самого копчика.

Прошло более получаса, прежде чем, еле живую Екатерину-Эмму сняли со злополучного пыточного орудия. От черт Эмма не осталось и следа. На каменном полу, на грубой льняной простыне, лежала истерзанная Екатерина Дмитриевна Худова. Взмокшие от пота черные волосы прилипли к обнаженным плечам и опавшим шарикам маленьких грудей. Голубоватые тонкие веки плотно прикрывали потухший взгляд. Нос заострился, словно у покойницы. Худые ноги были разведены в стороны и казались безжизненными. Екатерина походила на диковинный экспонат анатомического театра, а не на живую женщину. И только бьющаяся на шее жилка выдавала в ней присутствие жизни.

– Омойте ее, напоите отваром и отнесите в мою спальню, – тихо произнесла Мег. – Кажется, мы чуточку переборщили…

Через час чистая и посвежевшая Екатерина очнулась на мягкой перине в комнате Мег. Стена напротив вновь сделалась деревянной. О страшном пыточном застенке ничто не напоминало. Екатерина приподняла голову. Удивительно, в теле не было боли. Она осмотрела руки и ноги. Кожа сияла белизной и свежестью. Приятная упругость и сила разливалась по всем членам. Спать совсем не хотелось. Единственное, что хотелось Екатерине Дмитриевне – это поесть.

«Господи, как я проголодалась! Кажется, я съела бы целого слона! – подумала она с легкой усмешкой. – Еще недавно мне казалось, что я умру, не выдержав той пытки. Но если бы я так не напрягалась, то получила бы лишь удовольствие. Это глупый страх заставлял меня мучиться в ожидании чего – то, еще более страшного. Мне же не было больно. Наоборот. Эти оргазмы! Господи, я за всю жизнь не испытывала ничего подобного. Да и потом Мег… Она не может причинить мне сильного урона…»

– Ты в этом уверена? – раздался голос справа от нее.

Екатерина посмотрела на говорящую и улыбнулась.

– Что ты улыбаешься? Я мало тебя наказала? – хмыкнула ведьма.

Екатерина мотнула головой.

– Мало?

– Нет. Достаточно… Я больше так не буду.

– Что не будешь?

– Кокетничать с Махневым. Я вообще ни с кем здесь не стану этого делать.

– Да? Как это мило, и главное – вселяет надежду. Но напоследок я решила-таки исполнить твое желание и устроить свидание с твоим избалованным дворянчиком.

– Зачем?! – Екатерина округлила глаза. – Я вовсе не желаю его видеть!

– Не желаешь? Но еще несколько суток назад ты желала. Ты крутила задом в Летнем парке и строила ему глазки. О, я читала все ваши мысли. Вы оба играли в славную игру, игру желаний, мыслей, взглядов. То он мечтал утащить тебя в кусты, то ты ему отдаться!

– Да, нет же!

– Не лги мне!

Мег встала с кровати и обошла ее со стороны Екатерины.

– Госпожа, я же уже раскаялась…

– Я простила тебя, глупышка. Однако урок стоит все же закрепить. Сейчас я перенесу тебя прямо к дому Махнева. Он спит, но ты разбудишь его.

– Но это же неприлично.

– Отчего же? Он приглашал тебя к себе.

– Но прийти самой?

– Тю, какие условности! Неужто это место так подействовала на проститутку Худову, что она перестала сама ходить на дом к клиентам?

– Я не проститутка! – снова обиделась Екатерина.

Её взгляд выражал негодование. В глазах закипали слезы.

– Если человек оступился в одной из жизни, то его будут корить этим все время?

– Какое время? Здесь нет времени, – с усмешкой ответила Мег. – Оставим этот спор на потом. Ты уже пыталась мне что-то доказать. Не стоит… А сейчас ты оденешься, и я препровожу тебя к господину Махневу.

– Ну и ладно. Пусть будет так, как вы хотите. А заодно я вам докажу то, что господин Махнев порядочный мужчина, и он не собирался набрасываться на меня, как голодный на жареную дичь… Господи, как я хочу есть!

– После этого, последнего задания, я тебя покормлю. Если я сделаю это сейчас, то ты осоловеешь и заснешь.

– Я буду надеяться, что меня накормит господин Махнев.

– Ты мне дерзишь? – Мег приподняла бровь. – Хочу рассеять радужные надежды – твой Володя здесь не столь хлебосольный хозяин, каким являлся в своем фамильном поместье. Хотя, полбой, возможно, он тебя все же накормит. Если пожелает.

– Я докажу вам, что он совсем не такой.

– Какой? Он оприходует тебя почти сразу, как только ты переступишь его порог.

– Посмотрим…

Две служанки Мег принесли Екатерине Дмитриевне новый роскошный туалет. Кремовое белье состояло из шелкового тугого корсета на китовом усе, изящной коротенькой сорочки, батистовых панталон с бисквитными рюшами в три ряда и тоненьких фильдекосовых чулочек, обтянувших стройные ноги тамбовской красотки.

– Ах, как ты хороша… – нежно прошептала Мег, когда служанки помогли надеть на Екатерину белье. – Только ножки чуть худоваты. Боюсь, наш Казанова предпочитает более сочных дам.

Екатерина Дмитриевна расстроено поглядела в овальное зеркало.

– Как же им быть не худыми, если меня здесь постоянно морят голодом? – обиженно протянула она. – Ничего, в столице сейчас очень модно быть бледной худышкой.

– Причем тут мода? У каждого мужчины есть свои предпочтения.

Екатерине принесли темно фиолетовое платье, расшитое испанским белым кружевом. Настолько роскошное, что она невольно ахнула, когда увидела себя в зеркале. На нее смотрела высокая и стройная красавица с черными глазами, прикрытыми сенью длинных ресниц. Черты узкого лица казались настолько свежими и юными, что Екатерина подумала о том, не внесла ли Мег снова в нее облик юной Эммы?

– Не удивляйся, Эмма часто будет проступать в тебе, ибо мы потревожили пласт ее жизни. А вообще привыкай – здесь, в царстве Виктора, все женщины выглядят красотками. Молодыми красотками.

– Даже если они почили в девяносто лет?

– Да, даже если так…Старушка уже через неделю обнаружит себя в зеркале 20-ти летней юницей. Нынешний воздух действует лучше молодильных яблок. Нет, конечно, бывает и то, что патрон крутит часами, но все эти игры, как правило, временны. Если и состарилась, то к следующей луне снова помолодела. Виктор наш – большой гуманист и любит все красивое. Особенно красивых женщин. Ну, хватит болтать. Как тебе мой выбор? По-моему, фиолетовый – твой цвет. И это кружево… Оно роскошно. Ты так узка в талии… Мой бог… Да, Махнев точно обалдеет!

– Ну, зачем я к нему иду? – робко запротестовала Екатерина Дмитриевна и уронила тонкие руки. – Позвольте мне остаться с вами? Я… я полюбила вас. Мег, кроме вас мне никого не надо.

Узкая ладонь потянулась к руке ведьмы.

– После поговорим о чувствах. Сейчас я хочу довести дело до конца. Ты сама мечтала об уединении с нашим главным красавчиком, и ты его получишь!

– Но…

– Никаких «но»! Сейчас придет мастер куафюры и слегка завьет твои локоны. Должна же ты предстать пред Махневым в полном соответствии. Сделаем ему роскошный подарок.

– Как я поняла, вы станете за всем наблюдать?

– Ты правильно поняла.

– Мег, это – жестоко. Я совсем не знаю, как себя вести в подобном случае.

– А веди себя так, как хотела вести несколько дней тому назад, когда ты почти согласилась пойти к нему домой. А можешь вести себя так, как вела в Летнем саду. Не с ним ли ты мечтала об уединении за боскетной стеной?

– Я была глупой… Это по привычке.

Мег в ответ только рассмеялась.

Через полчаса темная карета, на козлах которой покачивался широкоплечий Пьер, привезла Екатерину Дмитриевну к воротам дома Владимира Махнева. Возница спешился. Мег сидела в темном чреве бархатного салона и наблюдала за смущением своей ненаглядной пассии. Последняя на протяжении всего пути несколько раз умоляла ведьму простить ее, глупую, и не везти на рандеву к Владимиру Ивановичу.

– Мег, пожалуйста… – робко канючила Екатерина.

Несколько раз она пыталась обсыпать поцелуями холодные руки ведьмы. Но та отстранялась с легкой усмешкой.

Когда Екатерина Дмитриевна разодетая в изысканное платье, шляпку в тон, с уложенными в локоны черными волосами, стояла возле ворот дома Махнева, она услышала за оградой странный рык и шипение.

– Мег, вернемся. Там, за оградой, сидят чудовища. Сквозь узкий просвет я увидела одного из них. Они разорвут меня.

– Горгульи? – усмехнулась Мег.

И не говоря лишних слов, она как-то странно свистнула. От этого свиста у Екатерины заложило уши. А когда заложенность прошла, то она услышала, как невидимые монстры пришли в состояние паники и порскнули в глубину обширного двора. Входная дверь со скрипом отворилась, и в свете луны на крыльце показалась мужская фигура.

Махнев был одет в легкие штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги. Тонкая батистовая сорочка с расстегнутым кружевным воротом открывала пленительной красоты торс. Владимир Иванович выглядел сонным – всклоченная шевелюра русых волос была не причесана, легкая небритость покрывала красивые скулы, серые глаза припухли ото сна. Он вышел на крыльцо и сладко зевнул. Растерянный взгляд уставился на ворота, в которые робко стучала Екатерина Дмитриевна. Владимир сбежал по ступеням и распахнул калитку.

Екатерина посмотрела вокруг себя – Мег исчезла. Екатерина одна стояла пред калиткой дома Владимира и бессмысленно смотрела на нашего героя.

– Катенька, вы? – обрадовался Владимир. – Вот не ждал, не гадал. Какими судьбами? Вы и у меня?

Было видно, что Владимир Иванович жутко рад. Раз от разу тамбовская мещанка Худова все больше хорошела. Сейчас она стояла возле дома Владимира в великолепном платье. Такие платья можно было встретить лишь на балу, в Екатерининском дворце, или на выставке, в Париже. Тонкий стан был затянут в изысканную ткань лилового оттенка. Белоснежное кружево слегка люминесцировало при лунном свете. Узкий овал хорошенького лица казался таинственно прекрасным. Екатерина мило смущалась и теребила ажурными пальчиками, одетыми в тонкие перчатки, ручку кожаного ридикюля.

«Господи, в этом мире каждая фемина настолько божественна, что я всякий раз теряю дар речи», – подумал наш герой.

– Катенька, как я рад! Что мы тут стоим? Пойдемте в дом! Вы тогда так неожиданно исчезли, испарились в каком-то вихре. Я все время думал: что с вами сталось?

– Вы, правда, думали обо мне? – севшим голосом поинтересовалась Екатерина.

– Вы еще спрашиваете! То, странное поле… Наша прогулка, и ваше таинственное исчезновение. Я даже спать нормально не мог.

Он взял ее под руку и провел в дом. Пока Екатерина Дмитриевна оглядывала убранство уютного жилища Махнева, сам собой разгорелся камин. Дрова по-домашнему потрескивали.

– Вы, наверное, спали, а я вот так, как снег на голову… Без приглашения.

– Что вы, Катенька! Я безумно рад. И готов ради вас и вовсе не спать. Проходите и чувствуйте себя как дома. Садитесь. Он пригласил Екатерину Дмитриевну за длинный обеденный стол, располагавшийся подле камина.

Махнев страшно удивился тому, что как только он четко подумал о бутылке хорошего вина, как она тут же материализовалась. Всполохи огня отражались на ее темном, чуть запотевшем боку. Серая этикетка с сургучом говорила о том, что вино довольно старое. Радужным светом играли грани двух высоких хрустальных бокалов.

«Неплохое начало», – едва подумал он, как рядом с бутылкой появилось огромная ваза со спелыми фруктами, горячие булочки, масленка с желтым кругом свежего масла, икорница, полная черной, с бурым отливом, серебристой икрой. Тут же, словно из воздуха, появись пряженцы с мясом, тарелка с сыром и два судка с галантиром из дичи.

– Екатерина Дмитриевна, – обрадовался хозяин, – чем богаты, тем и рады. Прошу вас к столу-с!

– Благодарю, Владимир Иванович! Но право, я не голодна. Я буквально недавно обедала, – невнятно пролепетала Худова.

– Даже если вы не голодны, то хотя бы за компанию. Я прошу вас отведать моих угощений. Хоть немного…

Екатерину не пришлось долго уговаривать. В плену этикета она безбожно лгала о том, что сыта. На самом деле, ей казалось, что она не ела целую вечность. Она с удовольствием присела на уютный деревянный стул и придвинулась ближе к столу.

«Патрон, я могу вас мысленно поблагодарить! – подумал про себя Владимир. – Вы сегодня щедры, как никогда. Надо мне почаще дамочек приглашать. Глядишь, и самому голодать не придется».

Владимир налил бокал душистого вина и поднес его к носу.

– Какой, однако, прекрасный букет! Вы не находите?

Он наблюдал за тем, как Екатерина Дмитриевна, опустив долу длинные черные ресницы и сделав сосредоточенную мину, уже отпивала вино большими глотками. Токая шея с выпущенным на волю темным завитком нежно шевелилась.

«Как жадно она пьет! Я помню, как она ела пирожные… Должно быть она ненасытна всюду. Ненасытна и жадна до плотских утех».

Небольшой жизненный опыт подсказывал ему, что женщины с хорошим аппетитом, как правило, были неистовы и в постели. Если женщина умела вкусно есть, она была и необыкновенно страстной. Он искоса поглядывал на Екатерину Дмитриевну и с наслаждением наблюдал за тем, как пахучий кусочек пышной булки, щедро смазанный маслом и икрой, проследовал в небольшой, но жадный рот. Он видел, как Екатерина Дмитриевна жмурится от удовольствия. А ее маленький и розовый язычок слизывает с губ несколько икорных зерен.

«Мой бог, она чертовски привлекательна! Какие глаза, тонкий нос… Кружево лифа скрывает маленькие трепетные груди. Я посажу ее прямо на себя. На свой вздыбленный х*й. До конца. Я хочу, чтобы она вскрикнула и закатила в истоме карие глаза. Она будет брыкаться, а я стану удерживать ее…»