Читать книгу: «Колыбель твоих оков», страница 5

– И что это меняет? И что мне делать? Подойти к нему и предложить ему со мной переспать?

– Как вариант. И поверь мне, он будет просто в восторге.

– Бетан, он мне сам никогда ничего такого не предлагал и даже не намекал. И вообще, ты можешь ошибаться на его счет.

– Я могу ошибаться в чем угодно, но психопатов я насквозь вижу. Это же мой любимый типаж, – задорно подмигивает она мне. – Серийные маньяки как раз из их числа.

Глава 9. Предвкушение

Я рада, что призналась Бетан в своих страхах. Но я все же смогла умолчать о главном – я так и не призналась подруге, как сама отношусь к Эммануэлю. И, если уж на то пошло, я толком и не знаю, что испытываю к нему. По крайней мере, в этом я пытаюсь себя убедить. А еще меня по-прежнему беспокоит повышение моей зарплаты, о котором я так никому и не рассказала.

В конце нашего вчерашнего разговора мне пришлось чуть ли не руки Бетан выкручивать, чтобы заставить ее признаться, какое серьезное дело заставило ее заявиться ко мне на работу сразу же после ее приезда из Сан-Франциско.

– Джеймс неожиданно организовал нам поездку на Гавайи. Выдвигаемся через три недели. И что-то мне подсказывает, что он собирается сделать это, – заговорщицки подмигивает она мне.

– Ты серьезно!? Это то, о чем я думаю? – мы уже давно подозреваем, что Джеймс собирается сделать Бетан предложение.

– Знаешь, я, наверное, откажусь от этой затеи – не хочу оставлять тебя одну сейчас, – хмурится она. – Чутье мне подсказывает, что грядет что-то нехорошее.

Но мне все же удается убедить ее не предаваться фантазиям. К тому же я абсолютно уверена, что ничего интересного она точно не пропустит. И мы будем созваниваться каждый день, обещаю я подруге.

Следующая неделя обещает быть веселой: мы (Вун, Бруно, профессор Рустерхольц, Изабелла, Мария и я) собираемся все вместе ехать на Международный конгресс клеточных механизмов, организованный Американским сообществом молекулярных биологов, который в этом году пройдет в Орландо.

– Как жаль, что конгресс не в Майями, – обреченно вздыхает Мария. – Мы бы каждый день купались, загорали.

– А тебе только загорать и мечтать о небесных кренделях, – раздраженно восклицает Изабелла. – Когда бы мы купались? А на доклады кто ходить будет?

Мы вшестером сидим за круглым пластиковым столом на лужайке напротив кафедры и обсуждаем наш план поездки в Орландо. Мы уже заказали билеты на самолет туда и обратно. Отель тоже забронирован, и мы все рады тому, что он примыкает к конгресс-холлу, где и будет проходить само мероприятие. Таким образом, нам не придётся вставать слишком рано и тратить время на дорогу на конгресс, и можно будет подольше поспать. Мы можем все вместе позавтракать и направиться прямиком на чтение докладов. Нам остается только запланировать, где именно и во сколько мы встречаемся в аэропорту, а также как мы доберемся из аэропорта в отель.

– Белла, ты сама вообще никогда и ни о чем не мечтаешь? – Мария обиженно насупливает брови. – Никогда не поверю, что ты рада безвылазно просидеть все дни конгресса в четырех стенах в таком месте, как Флорида.

– Ну конечно же, у меня есть мечты, Ма-ри-я, – Изабелла произносит имя Марии нарочно медленно и внятно, будто говорит с трехлеткой. – Но, в отличие от тебя, я уже защитила диссертацию и могу мечтать, о чем мне вздумается.

Я, Вун и Бруно, как всегда, переглядываемся между собой, без слов понимая, что наша поездка будет веселой. День, когда Изабелла перестанет «душнить», будет истинным праздником для всех нас. Не знаю, чем ей не угодила Мария на этот раз: последняя сидит все оставшееся время обсуждения надувшись и больше не произносит ни слова.

Окончательно договорившись и распланировав оставшиеся до отъезда дни, включая выходные, поскольку перед конгрессом на счету каждая минута, мы расходимся по офисам. По дороге в наш офис я решаюсь задать Изабелле волнующий меня вопрос. Я в курсе того, что она не самый добрый человек в моем окружении, но ее компетентность в вопросах сплетен и последних новостей поистине впечатляет. Интересно, каким образом и от кого ей удается добывать столько полезной информации?

– Изабелла, а кто еще собирается в Орландо? – невинно интересуюсь я. – Неужели только мы вшестером поедем? Наша группа очень большая, и странно, если хотя бы половина из нас не воспользуется такой уникальной возможностью побывать на конгрессе такого масштаба, – пытаюсь я оправдать свое непраздное любопытство не столько перед Изабеллой, сколько перед самой собой.

– Поедем только мы, – Изабелла говорит с полной уверенностью в голосе, и мое сердце предательски замирает. – Наши магистры заняты в лаборатории, а аспирантам нужно закончить написание статей до сентября, и Лорэн был в этом непоколебим. Кстати, Марию тоже никто не звал, но она сама напросилась.

Я игнорирую последнюю реплику о Марии и цепляюсь за упоминание о Лорэне.

– Неужели Лорэн тоже пропустит такой важный конгресс? – как бы между прочим спрашиваю я.

– Ну, Лорэн, может, и соизволит приехать, но этого никто точно не знает. Хотя… он разве не пленарный докладчик? – мы как раз заходим в наш офис, и Изабелла открывает программу конгресса на своем рабочем компьютере. В моем сердце поселяется надежда. – Если да, то он точно должен быть.

Она листает программу, и в ней действительно оказывается имя Лорэна в почетном списке пленарных докладчиков.

– Тогда почему он не летит вместе с нами? – уточняю я, хотя, впрочем, уже догадываюсь, в чем может быть причина.

– Кто? Лорэн? – Изабелла округляет глаза, будто я сказала несусветную чушь. – Зачем ему лететь с нами, если он может лететь без нас? Ты бы, небось, сама не торопилась лететь с нами, будь у тебя свой собственный джет.

– У него что, есть собственный самолет? – теперь приходит моя очередь удивляться.

– Откуда я могу знать? Но не удивлюсь, если есть. И по парочке любовниц в каждом городе в придачу, – добавляет Изабелла уже вполголоса. Она щурит глаза, в которых застыло любопытство вперемешку со свойственной ей подозрительностью, и продолжает изучать меня. – Может, тебе лучше спросить его секретаршу? Та, небось, знает о Лорэне больше меня. Наверное, и в джете его не раз побывала. Во всех его джетах. И не только, – добавляет Изабелла, и я покрываюсь испариной от косвенного упоминания Эмилии. Интересно, присутствие этой девушки когда-нибудь перестанет меня донимать?

В течение этой недели я видела Эммануэля только пару раз, и то мельком, и кто-то обязательно оказывался рядом, поэтому я так и не смогла обсудить с ним все еще волнующее меня внезапное повышение моей зарплаты. Я решаю пока не беспокоить его – он выглядит взволнованным и даже, не побоюсь этого слова, растерянным, а последнее ему, как я полагаю, и вовсе не свойственно. Какой же он все-таки неординарный и непредсказуемый человек. И это – его талант в управлении лабораторией, его гений в научной сфере, а также его умение разглядеть потенциал в своих студентах и всеми возможными способами вынудить их развивать в себе этот потенциал. Все, что я наблюдала за все пока еще короткое время моего постдока – это невероятный ум Эммануэля, его харизма и упорство в достижении целей. Но ох как мне жалко того несчастного, который осмелится перейти дорогу такому человеку. Интересно, на что способен Эммануэль для достижения своих целей? Этого я никогда не узнаю, но могу с уверенностью сказать одно: я еще никогда в жизни не встречала таких людей, как он. И как же я могу после этого не думать о нем? И что еще важнее: как же мне себя не выдать? Я будто сталкер, наблюдающий за предметом моего наваждения украдкой: тогда, когда меня не видно, тогда, когда никто не смотрит, тогда, когда он не наблюдает за мной. И что сказала бы Бетан, узнай она об этом? Может быть, она права, и я действительно попала в ловушку его неотразимого обаяния?

К счастью, подготовка к докладу для выступления на конгрессе немного отвлекает меня от неуместных навязчивых мыслей о моем начальнике. Как только я думаю о выступлении перед огромной аудиторией ученых, меня охватывает озноб, и я уже начинаю жалеть о своем решении читать доклад. Почему я просто не зарегистрировалась на презентацию постера? И зачем я вообще собралась на этот конгресс? Всему виной мои амбиции. А еще в этом есть вина Рустерхольца, который замолвил за меня словечко перед Эммануэлем, и последний согласился профинансировать мое участие в конгрессе. Проблема в том, что все, что я могу презентовать на конгрессе – это результаты моей диссертационной работы, которая никак не связана с моим постдоком и, соответственно, с лабораторией Эммануэля. У меня просто-напросто еще не может быть никаких результатов за время моей работы в его лаборатории, потому что я еще не успела ничего проанализировать и опубликовать. Обычно профессора ни за что не соглашаются финансировать презентацию работы, которая никак не связана с достижениями их лаборатории, но не в случае Эммануэля. В итоге мои мысли все равно возвращаются к Эммануэлю, который, по всей видимости, представляет исключение из всех правил, установленных не только в научном, но и в ненаучном мире.

В день нашего вылета в Орландо я все еще надеюсь увидеть Эммануэля в аэропорту. Я представляю, как он путешествует с нами: стоит на стойке регистрации, показывает билет, сдает багаж, и делает абсолютно тривиальные вещи, которые делают все обычные люди в аэропорту. Да, пусть он летит бизнес классом, но ведь даже богатые люди иногда пользуются общественным транспортом.

Когда я приезжаю в аэропорт в назначенное время, Вун и Бруно уже ожидают меня в заранее условленном месте, которым для нас служит местный «Старбакс». Ребята сидят за столиком и что-то оживленно обсуждают. Перед ними стоят две огромные, но уже пустые кофейные чашки, что приводит меня к мысли о том, что ребята находятся в аэропорту уже продолжительное время. Рустерхольца, Изабеллы и Марии нигде не видно. Я замечаю, что на чемоданах парней лежат два черный тубуса, в которых, скорее всего, находятся стендовые постеры с их презентациями. В эту же минуту я начинаю жалеть о том, что зарегистрировалась на устный доклад – выступать со стендовым докладом гораздо проще, и, несмотря на то, что его увидели бы гораздо меньше ученых, я чувствовала бы себя намного спокойнее.

– Ну, привет-привет, – Вун улыбается мне, и его белоснежная улыбка очень искренняя. Он, как, впрочем, и всегда, рад меня видеть больше положенного. Я не буду лукавить, если признаюсь в том, что уже некоторое время подозреваю, что нравлюсь ему. – Рада, что едешь в Солнечный штат?

Бруно смотрит на своего друга так, будто тот решил спросить нечто неуместное.

– Честно говоря, я не очень люблю жару, – отвечаю я после того, как здороваюсь с ребятами. – Мне очень нравится погода в Бостоне именно сейчас, когда еще не очень жарко.

Я подсаживаюсь за столик к ребятам, попутно стряхивая со своих волос капли дождя, который только начался, но уже успел немного намочить мне голову.

– С трудом представляю, как люди выживают в южных штатах. Кстати, а где все остальные?

– Должны вот-вот появиться. Но мы с Вуном все еще надеемся, что Изабелла опоздает на рейс, – заговорщицки шепчет Бруно, при этом не забывая оглядываться по сторонам. – Изабеллу довольно непросто выдержать и в течение десяти минут в день, а тут целых четыре дня подряд. Да мы помрем раньше, чем конгресс закончится!

Вун и я прыскаем от смеха.

– Бруно, не жалуйся. Я сижу с Изабеллой в одном офисе, – подмигиваю я ему.

Хотя я отлично понимаю, о чем говорит Бруно, но, по правде говоря, есть в университете некоторые личности, которые раздражают меня намного больше, чем Изабелла. Да, приятного в ней мало, но она достаточно прямолинейна и проста, к тому же от нее всегда знаешь, чего ожидать.

– Да, ты наша героиня! –восклицает Вун. – Мы с Бруно просто не представляем, как ты выживаешь, находясь с ней по шесть часов в день в одном пространстве. Рустерхольцу с ней тоже, увы, непросто, – добавляет он.

– Ты только понаблюдай, как этот бедолага потеет, когда ему приходится общаться с Изабеллой, – вторит Бруно своему другу.

– Есть один весьма нехитрый способ, чтобы уберечь свою психику от токсичных людей, – деловито отвечаю я им.

Интересно, не от Бетан ли я, ненароком, нахваталась подобного лексикона? Я замечаю, как оба парня выпучили глаза и слушают меня с неподдельным любопытством.

– Весь секрет в том, – тяну я с ответом, – чтобы общаться с такими людьми как можно реже.

Я наблюдаю, как Вун и Бруно, явно ожидавшие услышать от меня нечто менее тривиальное, раздосадовано выдыхают.

Как раз в это время из-за угла показывается высокая Изабелла, которая несет небольшую сумку, за ней катит свой небольшой чемодан Рустерхольц, а за ним плетется миниатюрная Мария с таким огромным чемоданом, будто она собралась во Флориду не на четыре дня, а навсегда. Зная Марию, нетрудно предположить, что она рассчитывала на то, что кто-нибудь будет тащить ее чемодан вместо нее.

Все трое насквозь мокрые от дождя, который, видимо, изрядно усилился за те несколько минут, что я нахожусь в здании аэропорта.

Мне бросается в глаза, что обе девушки несут тубусы с постерами, такие же, какие я увидела у Бруно и Вуна. Неужели я единственная, кто из нашей группы едет с устным докладом? Я нервно сглатываю и, чтобы упокоить свои нервы, решаю еще раз отрепетировать свою презентацию, как только мы доберемся до нашего отеля.

– Я просто в восторге, – Изабелла решила с нами не здороваться. Ее сумка с грохотом опускается на ближайший стул. – Представьте себе, мы все только что чуть не опоздали из-за Марии. Еще и вымокли до нитки.

– Я не виновата, что автобус ушел у нас из-под носа, – бубнит Мария, безуспешно пытаясь защититься от упреков Изабеллы.

– Мария, если бы не твой безразмерный чемодан, мы бы успели. Где ты взяла этот раритет? Прабабка оставила в наследство? И вообще, что ты там везешь? Камни? Или, может, труп? – не унимается Изабелла, пока Рустерхольц растерянно поглядывает на нас своими глазами-бусинками. – Хотя нет, не говори. Я не хочу об этом знать.

Изабелла поворачивается к нам, будто наконец решила обратить и на нас свое внимание:

– Что сидим, в пол глядим? Самолет сейчас без нас улетит. Потом будете сами объяснять Лорэну, почему мы не приехали.

– Белла, регистрация на полет еще не началась, – нарочито спокойно отвечает ей Бруно. Мне кажется или у него уже пульсирует вена на виске? Наша поездка еще даже не началась, но почему у меня такое чувство, что все пойдет наперекосяк?

Когда мы приземляемся, в Орландо сияет яркое солнце, и на небе нет ни облачка. Изабелла рассказывает нам, что в южных штатах, если не сезон, дожди бывают очень редко. Но уж если сезон дождей начинается, то и до торнадо недалеко, и тогда лучше сюда вообще не соваться. Как оказалось, в этом регионе ливни могут не прекращаться с мая по сентябрь. И наша поезда как раз выпадает на сезон дождей, поэтому с ярким солнцем нам, оказывается, очень даже повезло.

К нашему общему удивлению, слова Изабеллы отнюдь не противоречат словам Марии, которая подтверждает, что для юга Северной Америки характерны весьма экстремальные погодные явления, являющиеся, по-видимому, здесь нормой.

Как только мы выходим из здания аэропорта, меня обдает волной жаркого воздуха: температура в Орландо как минимум на десять градусов выше, чем в Бостоне. К счастью, нам относительно быстро удаётся поймать такси, которое было бы в состоянии вместить шесть человек и наш багаж. Внутри работает кондиционер и стоит блаженная прохлада. На меня находит дрема, но не успеваю я как следует насладиться прохладой, как мы подъезжаем к огромному зданию с закругленным фасадом, панорамными окнами и огромными арками из стекла и металла. Таксист высаживает нас со стороны отеля, который является частью конференц-центра. К отелю примыкает парковая зона с водоемом и дорожками для променада в окружения высоких пальм. Мы спешим зайти в прохладный холл отеля, потому что на улице становится все жарче.

Глава 10. Двойной капкан

Как говорит Бетан, «мы совершаем определенные поступки для того, чтобы «получить по щам» закономерно вытекающими последствиями наших действий». Или, другими словами, «наши беды являются окончательным пунктом назначения наших чистосердечных устремлений и помыслов». И да, тут, в этих ее изречениях, без ста грамм не разберешься, и потому здесь волей-неволей необходима сноска, которая бы объясняла всю суть толкований Бетан. В глубине души я подозреваю, что в этом и кроется весь замысел – Бетан, и только Бетан, может объяснить нам, смертным, что имеется в виду, и это делает мою лучшую подругу незаменимым источником знаний и единственным источником разъяснений ее собственных же изречений. Умно, не правда ли?

И все же, то, что имеет в виду Бетан, является невероятно простым. А именно: мы специально, сознательно или, что чаще, бессознательно, совершаем те или иные неправильные и нелогичные поступки, чтобы иметь возможность пожинать плоды собственной глупости. Вот если бы сейчас я пожаловалась ей на то, что жалею о своем решении читать доклад на таком огромном конгрессе, вместо того, чтобы стоять с постером, Бетан однозначно сделала бы предположение, что изначально я поддалась идее делать устный доклад как раз намеренно, и она аргументировала бы это несколькими параграфами текста с включенным библиографическим списком.

Согласно Бетан, мною, скорее всего, двигало: желание в конечном итоге ей же и пожаловаться, и, пользуясь своим уязвимым положением, получить немного сочувствия и симпатии, и тем самым ублажить свое эго; ублажить не только свое эго, но и эго Бетан, показывая ей свою потребность в ней же, таким образом укрепляя ее привязанность ко мне (чем больше мы позволяем другим вкладываться в нас эмоционально и материально, тем больше растет наша значимость в глазах донора, и тем больше становится его привязанность к нам); желание заранее обезопасить проделанную мною научную работу и возможность свалить все на сильное волнение, если что-нибудь пойдет не по плану во время чтения доклада; сублимация настоящей проблемы и прикрытие ее беспокойством о докладе, то есть, на самом деле меня волнует совсем не чтение доклада, а что-то гораздо более (для меня) серьезное. Но, вместо того, чтобы заняться поисками решения проблемы-первопричины, я прикрываюсь страхом перед аудиторией. Так какие чувства я подавляю в себе на самом деле?

Совершенно очевидно, что общение с Бетан не проходит бесследно, раз я от имени подруги умудряюсь ставить диагноз сама себе. Но, скорее всего, этот список далеко не полный, и Бетан внесла бы в него целую кучу поправок. Наверное, поэтому я ей не звоню и не жалуюсь по поводу предстоящего доклада, потому что выслушивать лекцию обо всех моих вторичных выгодах у меня нет никаких сил, и вряд ли эти самые вторичные выгоды помогут мне выступить на конгрессе достойным образом.

Единственное, что меня кое-как успокаивает, это отсутствие любых признаков присутствия Эммануэля, который, возможно, так и не удостоит нас своим визитом. Как бы громко ни стучало мое сердце при виде энигматичного профессора, одно я знаю точно – по ходу приближения дня моего публичного выступления понимание того, что Эммануэль, скорее всего, будет присутствовать на моем докладе, лишает меня всяческого ликования по поводу его появления на конгрессе. Если меня так сильно трясет в присутствии его одного, то что же будет со мной при виде огромной аудитории ученых, да еще и с Эммануэлем в придачу?

От мыслей о нем к моему горлу подступает комок. Я сглатываю, успокаивая себя тем, что Эммануэлю вряд ли есть хоть какое-то дело до этого конгресса, а до меня и подавно.

Сегодня второй день конгресса. Я в почти полной тишине прохожу по галереям центра, это уже знакомая мне дорога, хотя вчера мы с ребятами смогли немного сориентироваться в этажах и переходах, только сверяясь с планом-картой зданий. Я спускаюсь по ступенькам в холл второго этажа, чтобы просмотреть стенды со вчерашними постерами, вывешенными участниками конгресса.

Главное преимущество больших конгрессов состоит в том, что на таких мероприятиях можно встретить огромное количество ученых из различных научных институтов и даже с других континентов, приехавших продемонстрировать свои открытия научному миру. К сожалению, как раз в этом и заключается главный недостаток международных конгрессов – в связи с огромным количеством докладчиков, время, отведенное на выступления участников, либо жестко ограничено, либо совпадает со временем других презентаций, и поэтому посетить все интересующие доклады практически не представляется возможным. То же самое касается и стендов с постерами, которые каждый день заменяются новыми докладами, и времени для того, чтобы прочитать все работы и познакомиться с самими докладчиками совсем не остается.

Именно поэтому ни свет ни заря, еще до официального наступления завтраков, я спускаюсь в холл, пока постеры с предыдущего дня все еще висят на своих стендах, и можно изучить их в спокойной обстановке. Благо кофе на конгрессах никогда не заканчивается, и даже в темное время суток кофе все еще стоит в самонагревающихся резервуарах на столах холла.

Налив себе в пластиковый стаканчик немного горячего, пробуждающего напитка, я приступаю к изучению работ, висящих на стендах.

– Никогда не подумал бы, что ты жаворонок, – раздается за моей спиной уверенный, твердый голос, в котором я все же успеваю распознать нотку озорства.

От неожиданности я чуть не выплескиваю остатки своего кофе на близстоящий стендовый доклад, который еще минуту назад мирно читала. Усилием воли я медленно поворачиваюсь на звук до боли знакомого голоса. Я физически ощущаю, как меня пронизывает его взгляд, в ответ на который мое тело перестает слушаться, будто взбунтовавшись против своей хозяйки. Когда я встречаюсь с его глазами, в них царит спокойствие, что бывает слишком редко, чтобы принимать это явление за должное.

– Что вы здесь делаете? – вырывается у меня.

Скорее всего, я все еще сплю, в противном случае я надеюсь как можно быстрее провалиться сквозь землю.

Я наблюдаю, как брови Эммануэля устремляются вверх. Тем не менее его ответ не заставляет себя долго ждать:

– Я здесь, чтобы представить труды моей лаборатории научному миру, – медленно протягивает он. И даже если Эммануэль и был ранее удивлен моей беспардонной репликой, то решил этого не показывать. – Очень надеюсь на то, что и ты приехала сюда с такой же целью.

Уголки его губ слегка приподнимаются в усмешке, и у меня перехватывает дыхание. Что за влияние оказывает на меня этот человек?

– Я… я не это хотела сказать, – зачем-то начинаю я объяснять то, что и так понятно. – Я имею в виду, что знаю, почему вы здесь. Вы же пленарный докладчик.

Если я сейчас же не заткнусь, то закопаю себя еще глубже. По-видимому, шесть утра – это слишком ранее время для моих биологических часов. Я практически уверена в том, что для того, чтобы справиться с сильным волнением, которое я испытываю в присутствии Эммануэля, мне необходимо освоить какой-то вид магии.

– Ты меня боишься?

Внезапный вопрос Эммануэля застает меня врасплох. Мне кажется, или этот вопрос прозвучал слишком громко? А может, это Эммануэль стоит слишком близко ко мне? Я пытаюсь сфокусироваться на осколках голубого неба его глаз, в которых отчетливо вижу свое перепуганное лицо. Мне кажется, или мое тело мне больше не повинуется?

Солнце еще не успело полностью взойти, и в холле со стендами сейчас только искусственное освещение. Кроме нас с Эммануэлем здесь все еще никого нет. Отталкивает ли меня на самом деле близость с этим человеком? Или, наоборот, я стремлюсь к ней как мотылек, летящий на свет лампы, обжигаюсь, но почему-то все так же остаюсь одержимой пьянящим, смертоносным светом?

Лампа над стендом с постером начинает изредка мигать, и ирония всей этой ситуации не ускользает от меня. Эммануэль, оказывается, и вправду стоит слишком близко ко мне: я чувствую его дыхание на своей коже, и аромат его одеколона, уже ставший настолько знакомым, обволакивает мои легкие. Я стою, боясь пошевелиться. Мне кажется, если я сделаю лишний вздох, вся магия развеется, Эммануэль исчезнет, а карета прекратится в тыкву.

– Как вы пришли к такому выводу? – я отдаю себе должное в том, что, несмотря на всю беспощадную комичность ситуации, я не отвожу взгляд и продолжаю смотреть на него в упор. Еще немного – и мы начнем состязаться в том, кто кого переглядит. Будто заранее распознав серьезность моих намерений победить хотя бы в игре в гляделки, Эммануэль слегка отстраняется, его руки скрещены на груди, отчего под рукавами рубашки становятся заметными впечатляющие мускулы.

– Каждый раз, когда я рядом, ты либо пытаешься от меня убежать, либо выглядишь так, будто увидела призрака.

Он действительно очень проницателен. Хотя… это, наверное, я как открытая книга, по которой так легко считываются все эмоции.

Несмотря на некоторый упрек в его словах, я не ощущаю никакого нападения или намека на насмешку со стороны Эммануля. Скорее всего, в его словах есть даже некая доля любопытства и, не побоюсь предположить, беспокойства. Последнее мне явно показалось, прихожу я к наиболее логичному выводу.

Я отлично понимаю, что мне ни в коем случае нельзя выдавать себя, и о моих мыслях и чувствах по отношению к Эммануэлю никто не должен узнать. Как я могу доверять человеку, чье настроение меняется с бешеной скоростью и без видимой на то причины? В один момент Эммануэль весь такой дружелюбный и обходительный, а через минуту-другую уже ходит чернее тучи, и с таким Эммануэлем не дай бог иметь дело. Я все еще не могу забыть тот инцидент в его кабинете, когда я принесла ему бумаги на подпись.

И все же я не могу отрицать того, каким странным образом и с какой силой он притягивает меня. Даже сейчас, в полумраке огромного холла я чувствую непреодолимое притяжение к нему, будто мы связаны друг к другом физически, будто огромная веревка обмотала мои и его запястья двумя концами. Мои ноги подкашиваются. Как долго еще я буду игнорировать то, с какой силой меня тянет к нему? Я физически ощущаю, как все больше и больше накаляется между нами воздух. То, как он смотрит на меня – еще чуть-чуть и я умру в этой агонии.

– Эммануэль, почему моя зарплата превысила указанную в контракте на одну тысячу долларов? – я решаюсь задать этот вопрос прямо сейчас в качестве отвлекающего маневра. Я очень хорошо помню советы Бетан по поводу того, как именно нужно уходить от нежелательного разговора. – Я бы не волновала вас подобной нелепицей, если бы не знала, что моя зарплата была повышена в связи с требованием руководства. А моим руководителем как-никак являетесь вы.

Я отчаянно пытаюсь взять себя в руки – не так страшен чёрт, как его малюют.

Я не знаю, какой именно реакции я ожидала от Эммануэля, но явно не такой.

Его лицо становится непроницаемым, а взгляд не выражает вообще ничего. Ни приподнятых бровей в изумлении от наглости моего вопроса, ни такой характерной для него лукавой усмешки и готовности в любой момент съязвить, ни даже свирепого взгляда, способного вызвать страх у любого противника. В его глазах не отражается ровным счетом ничего. Парадоксально, но это пугает меня еще больше. И я успеваю даже пожалеть о том, что знаю, что такое отвлекающий маневр (спасибо, Бетан!).

Эммануэль смотрит на меня еще какое-то время.

– Скажи спасибо и больше не поднимай эту тему, – произносит он сквозь зубы.

Едва ощутимый холодок пробегает между нами. И если до этого момента я могла бы поклясться, что физически ощущаю волну его чувств, все как рукой сняло.

– А вы всем своим сотрудникам повысили зарплату за этот месяц? – тихо спрашиваю я больше даже себя, чем его.

– Мне кажется, я попросил тебя оставить этот разговор, – Эммануэль продолжает говорить спокойно, но его ответ почему-то заставляет меня поежиться.

– Я просто хочу знать…

– Знать что?

– Зачем? – я всматриваюсь в его глаза, которые в неярком освящении холла приобрели синий оттенок. Я готова поклясться, что в какой-то момент увидела гневные молнии в его зрачках.

– Тебе что, деньги не нужны? Любой другой на твоем месте поблагодарил бы и забил, – по вибрации его голоса я чувствую, что он в любой момент готов сорваться на крик.

– Я не хочу быть вам должной. Откуда мне знать, что вы не потребуете ничего взамен? – говорю я полуправду.

Лицо Эммануэля отражает недоумение, которое через секунду сменяется паникой. Он моментально отходит от меня на шаг назад, показывая на практике, что не рассчитывал ни на какое вознаграждение.

Я делаю вид, что выросшее между нами расстояние ни капельки не расстраивает меня. Я ловлю себя на мысли, что не хочу, чтобы он отходил от меня. С трудом, но я сдерживаю в себе порыв схватить его за рубашку и привлечь ближе к себе.

Так, стоп, мне точно нужна дополнительная чашка кофе, я точно брежу.

– Ты мне ничего не должна. Ты на меня работаешь. Это оплата твоего труда.

Я с грустью понимаю, что даже если захочу, то не смогу до него дотянуться. Его глаза опять ничего не выражают, и я окончательно сбита с толку.

– Я просто хочу знать правду, – я чувствую, что уже скучаю по той близости, пусть даже иллюзорной, которая была между нами еще минуту назад.

– Ты хочешь знать правду? Хорошо, – он засовывает руки в карманы брюк. – Ни один из моих сотрудников не живет в этом проклятом Богом районе Бостона. Ни один из них не ходит по темным улицам места, где каждый вечер если никого не убьют, то ограбят, и это если повезет.

– Меня еще никто никогда не грабил.

Мои руки начинают дрожать, и я тоже засовываю свободную руку в карман. Я задумываюсь, сделал ли Эммануэль то же самое, потому что у него тоже дрожат руки?

Здесь, в этой тихой обстановке, при мерцающем слабом свете, мы какое-то время изучаем друг друга, и я чувствую, как воздух вокруг нас накаляется.

– Ну раз так, тогда тебе не о чем волноваться – раз тебя никто никогда не грабил, значит, и не ограбит, – Эммануэль даже не пытается скрыть свое ироничное отношение. – Так вот, когда это все-таки случится, помни, что я тебя предупреждал. Но больше помогать тебе я не собираюсь.

– Почему вы видите мир так, будто обязательно должно случиться что-то плохое? – этот вопрос вырывается у меня автоматически, и на мгновение я вижу застывшую в его глазах уязвимость.

Неужели мне удалось застать врасплох такого искусного оппонента в споре, как Эммануэль? Сколько же на самом деле тревожных мыслей скрывается за этой маской высокомерия и заносчивости? Смогу ли я пробиться через его броню? Разрешит ли он мне увидеть себя настоящего? И что меня ждет там?